Большой обман

В ночь перед свадьбой она ворочалась с боку на бок, меняла подушку (старая вдруг оказалась жутко неудобной), дважды спускалась на кухню выпить воды, а когда часы в холле пробили три, окончательно сдалась. Остаток ночи Элоиз пролежала, рассматривая знакомую до тошноты лепнину в углах потолка, и время от времени бросала взгляды на портновский манекен возле ширмы. В синеватом полумраке белое платье казалось сотканным из лунного света – желанным и пугающим одновременно. Утром Дороти пожурила ее за бледность, но, заметив, как пульсирует жилка на шее молодой хозяйки, вздохнула и ласково погладила ее по плечу. — Не беда, мисс Давенпорт, — Дороти взяла гребень и принялась осторожно расчесывать ей волосы, — щечки мы вам нарумяним, главное, что отеков нет. Через час с макияжем и прической было закончено. Элоиз стояла перед зеркалом, глядела в лицо собственному отражению, веря и не веря, что все это происходит с ней. Платье сидело, как влитое и, пожалуй, прилегало даже слишком плотно, а, может, во всем была виновата духота. Дороти заплела ей косу и уложила в нарочито небрежный пучок, выпустив тонкую боковую прядь – ту, что постоянно закручивалась и не желала подчиняться ни щипцам, ни заколкам. — Хорошо, что вы отказались от всех этих кружев и цветов, — Дороти еще раз разгладила складки подола, — вам они ни к чему. Единственным декоративным элементом платья был алый пояс из шелка, завязанный сзади свободным бантом. Он словно расчертил ее жизнь на «до» и «после». — А теперь завтрак, — Дороти произнесла это тоном, не терпящим возражений. — Даже не думайте спорить. Сидите здесь, а я сейчас все принесу. Оставшись одна, Элоиз опустилась на кровать и прислушалась к собственным ощущениям. Было ли ей страшно? Немного. Была ли она счастлива? О, да. Подумать только – через пару часов она уже сделается замужней дамой, супругой бизнесмена и землевладелицей. Миссис Райт. Или все же леди Райт? Элоиз выдохнула. К черту земли, к черту титулы. Всего через два часа Томас будет принадлежать ей, а она ему. Они сядут на пароход, уедут в Англию, и в лучшем случае она будет навещать дядю каждые пару лет. Или тройку. Элоиз устыдилась собственных мыслей. Арчибальд, конечно, не дотягивал до звания опекуна года, но он худо-бедно заботился о ней и, именно его стараниями она, сидела здесь в свадебном платье. Дядя ждал ее внизу. Во время сборов, а затем по дороге в церковь он вел себя радостно и суетливо: ходил из угла в угол, не зная, чем бы заняться, пока Дороти вносила последние штрихи и проверяла, все ли в порядке с платьем и волосами; а в экипаже ерзал на сидении, выглядывал в окно, сверялся с часами и периодически окрикивал возницу, чтобы ехал быстрее. Элоиз видела, как не терпелось ему сбыть ее с рук, но не осуждала – она и сама ждала этого не меньше. Наконец, за поворотом показалась церковь. Возле распахнутых настежь дверей уже собрались немногочисленные гости – Элоиз легко обошлась бы и без них, тем более, что друзей, как таковых у нее не было, но в высшем свете такая свадьба считалась неприличной. И все же какая-то часть ее испытала удовлетворение, когда она увидела, с какой завистью глядела на нее Сара и как презрительно щурилась ее мать. — А вот и наша дорогая невеста, — пастор вышел встретить их лично. Он подошел к Элоиз и ласково взял ее руку, — ваш будущий муж уже испугался, что вы решили сбежать. Арчибальд сбивчиво затараторил что-то об уличном движении и перекрытых колясками дорогах, а Элоиз, не удержавшись, вытянула шею и заглянула внутрь церкви. Томас стоял у алтаря спиной к ней, но через мгновение повернулся, и поймал ее взгляд. Даже отсюда она увидела, как он взволнованно выдохнул. Элоиз улыбнулась ему. Кто-то сбоку сунул ей в руки букет: белые розы и ветка алого рододендрона в центре. …Под руку с дядей она медленно шла по залитому солнцем нефу, стараясь не споткнуться от волнения и одновременно задыхаясь от счастья. С обеих сторон Элоиз чувствовала устремленные на себя взгляды: восторженные, удивленные и преисполненные зависти, но все ее внимание было сосредоточено лишь на одном. Томас не сводил с нее глаз, а она до последнего боялась увидеть сомнение в его лице, но видела лишь такое же волнение и… Элоиз мысленно произнесла «любовь», и оно мгновенно разлилось теплом в груди. Расстояние между ней и Томасом уменьшалось и, чем ближе она подходила, тем отчетливее слышала биение собственного сердца. Наконец она подошла к нему. Арчибальд вложил ее руку в руку Томаса, опять затараторил что-то про вечную любовь – говорил очень пафосно и театрально, но содержание Элоиз пропустила мимо ушей. Мир сузился до стоящего рядом Томаса: его немного рассеянного взгляда, такой же рассеянной улыбки и теплых пальцев, едва ощутимо поглаживающих ее ладонь. —Братья и сестры! — торжественный голос пастора разлетелся под сводами и заодно вернул Элоиз к реальности. — Мы собрались здесь, что засвидетельствовать Великое Таинство Брака. Не отпуская руку Томаса, Элоиз повернулась к гостям, бегло пробежалась взглядом по залу и поняла вдруг, что забыла слова брачной клятвы, которую накануне дал ей преподобный. Во время обязательной в таких случаях короткой литургии, она пыталась вспомнить их, но в голове всплывали лишь разрозненные куски. «Да и какая разница? Это просто слова». Элоиз посмотрела на Томаса, и он крепче сжал ее руку. — Дети мои, — пастор с улыбкой посмотрел на них, — вы выслушали слово Божие, напоминающее нам о святости и важности супружеской любви. Сейчас, от имени Святой Церкви я желаю испытать ваши намерения. Является ли ваше желание вступить в брак добровольным и обоюдным? — Да, — они произнесли это одновременно, и голоса их слились в один. Настал черед брачных клятв. В горле у Элоиз пересохло, она сглотнула и едва не закашлялась. Томас, к счастью, догадался, что она не помнит слова, и заговорил первым. Ей осталось лишь повторить за ним. — Перед лицом Всемогущего Господа, я, Элоиз Давенпорт, беру тебя в мужья, и клянусь быть с тобой до конца дней моих: в богатстве и бедности, в болезни и здравии, в горе и в радости. Я клянусь любить тебя и заботиться о тебе, пока смерть не разлучит нас. Она выдохнула, лишь когда произнесла все до конца. Элоиз опять повернулась лицом к присутствующим. На алом ковре и каменных стенах застыли цветные пятна от витражей, лилии и розы в золоченых подставках источали приторный аромат. В горле по-прежнему першило, но ей хотя бы удалось не закашляться. — Что Господь сочетал, того человек да не разлучает, — снова заговорил пастор. — Властью, данной мне Святой Церковью, объявляю вас мужем и женой. На алтарь поднялся мальчик-прислужник и протянул подушку, на которой лежали обручальные кольца. Элоиз вдруг испугалась, что ее кольцо может оказаться малó: у одной ее знакомой на свадьбе вышел именно такой конфуз. Но все прошло благополучно: Томас легко надел его ей на палец и ободряюще улыбнулся. Следующим испытанием стало не выронить его кольцо, пока Элоиз брала его с подушки, потому что ее собственные пальцы дрожали. Но и с этим она справилась на отлично. «Вот и все», подумала она. «Нет больше Элоиз Давенпорт – вместо нее только что появилась на свет леди Томас Райт». Не удержавшись, она чуть повернула руку, любуясь игрой солнца на золоте. Кто-то, возможно, счел этот жест наигранным или неприличным – ну и пусть. — Можете поцеловать свою жену. Элоиз даже отреагировать не успела: Томас мягко развернул ее к себе и поцеловал. Со стороны все, должно быть, выглядело очень целомудренно: они лишь соприкоснулись приоткрытым губами, но Элоиз вздрогнула, ощутив прикосновение языка к языку. Миг спустя восторг захватил ее, и она осторожно повторила его движение. Они отстранились друг от друга, лишь когда пастор деликатно закашлялся. — Ну, что ж, — он c пониманием улыбнулся и развел руки в воздушном объятии, — примите поздравления, дети мои. С легким головокружением она обвела взглядом зал. Одни улыбались, другие скучали, дамочки Теренс сидели с кислыми лицами, а старая дева мисс Нортон театрально вытирала платком сухие глаза и шмыгала носом. Для Элоиз все это было лишь смазанным фоном. Ладонь Томаса лежала чуть ниже ее поясницы, и даже сквозь корсет она чувствовала мягкое поглаживание его пальцев. Он легонько подцепил нижний край шнуровки и чуть ослабил ее. — Чтобы ты не задохнулась, — прошептал он ей на ухо. Щеки Элоиз вспыхнули.

***

Праздничный стол накрыли в особняке Давенпортов. Гостей собралось тринадцать человек – по меркам Штатов почти неприлично мало, но Элоиз знала, что в Британии даже аристократы отдавали предпочтение тихим семейным торжествам. Там, где американцы демонстрировали фееричный размах, англичане проявляли элегантную сдержанность. За свою жизнь Элоиз побывала на нескольких свадьбах, куда ее приглашали в виду положения, но, за неимением подруг, всегда держалась в тени. Теперь же она сидела во главе стола под перекрестным огнем любопытных взглядов. Даже те, кто были искренне рады за нее, до недавнего времени предрекали ей участь старой девы. — Увы, дорогая, милое личико не всегда гарантирует удачное замужество, — сказала ей мисс Нортон, когда они встретились на рождественском приеме, — я ведь и сама когда-то была ничего. Элоиз отпила шампанского. Прежде она любила фантазировать, как утрет сплетникам нос, если ей все же посчастливится выйти замуж, а сейчас… Стало вдруг совершенно неважно радуются они, завидуют или язвят – она была счастлива, и мнение окружающих не имело над ней власти. Они с Томасом выслушали уже с десяток тостов, бокалы пустели и тотчас наполнялись, но сама Элоиз все еще цедила первый фужер. Точно так же она едва прикоснулась к ужину – за весь день она почти ничего не ела, однако голода не ощущала. Чем насыщеннее становилась темнота за окнами, чем ближе подбирались к полуночи стрелки часов, на которые она то и дело бросала короткие взгляды, тем больше ей хотелось залпом опрокинуть пару бокалов. Наконец гости разошлись. Арчибальд тоже незаметно уехал с кем-то из приятелей, и дом остался в полном их распоряжении. Даже Дороти куда-то пропала, однако, поднявшись в спальню, они обнаружили, что постель украшена цветами, а на столике рядом с зажженными свечами дожидается шампанское и пара бокалов. В комнате царил мягкий полумрак, из приоткрытого окна веяло прохладой, и едва колыхался белый тюль. Элоиз сидела на кровати и, сложив руки на коленях, наблюдала, как Томас подходит к окну и задергивает портьеры. Происходящее в спальне теперь было скрыто от любопытных глаз с улицы. — Все хорошо? — он сел рядом и взял ее руку. — Да, — Элоиз посмотрела на него с тревожной улыбкой. Страшно, не было, но от волнения щекотало в животе, и слегка кружилась голова. Томас потянулся за бутылкой — Хочешь выпить? Она рвано кивнула. — Эй?.. — он поставил бутылку обратно, сел поближе к Элоиз и осторожно приподнял ее подбородок. — Все нормально. Если не хочешь, или не чувствуешь, что готова, то… — Я хочу, очень хочу, — торопливо перебила, Элоиз переплетая свои пальцы с его. — И еще до свадьбы хотела, — она нервно хихикнула. Затем собралась с духом и решилась. В конце концов, все равно пришлось бы сказать, пусть о таком женщины обычно не говорят, но выбора у нее не было. — Просто… у меня месячные. — Она виновато пожала плечами, — не очень удачно вышло. Извини. «Черт возьми, я действительно это сделала. Сказала вслух». Элоиз смотрела на него снизу вверх, в ожидании реакции. С тринадцати лет, когда она впервые проснулась ранним утром от тянущей боли внизу живота и обнаружила кровь на простынях, ее учили, что ни одна женщина в здравом уме не заговорит с мужчиной об этом. — Перестань, — Томас улыбнулся и приобнял ее, — не за что здесь извиняться, — взгляд его сделался серьезным, — хочу, чтобы ты знала: ты можешь рассказывать мне все. В груди у нее что-то екнуло. Может, он знает? Или подозревает. А если нет, то стоит ли признаться сейчас? Пожалуй, нет. Ни к чему портить первую ночь, когда и без того уже случилась накладка. Элоиз подалась вперед и поцеловала его: — Давай выпьем шампанского. — За нас? — Томас поднял бокал и улыбнулся. — За нас, — Элоиз подняла свой. Они стукнулись бокалами и выпили. Пузырьки щекотали горло, внутри разливалось тепло, а вместе с ним уходило напряжение. Элоиз полулежала, устроившись на подушках, и тихо смеялась, наблюдая, как Томас возится с застежками ее туфель. Когда они оказались на полу, она с ногами забралась на кровать, поставила бокал на тумбочку и упала на спину. — У меня голова кружится, — Элоиз счастливо раскинула руки. Томас ухмыльнулся и упал рядом. — Да вы пьяны, миссис Райт. Он лежал на боку, поглаживал контур ее шеи, и Элоиз разве что не мурлыкала от безмятежной истомы. — Повтори еще, — она чуть приподняла голову, — у меня все замирает, когда ты это говоришь, — она положила руки себе на живот. Томас подобрался ближе и навис над ней. — Миссис Райт, — прошептал он, целуя ее. — Миссис… — его губы коснулись шеи и спустились ниже, к ключице, — Элоиз… — он оттянул вырез ее платья. Еще один поцелуй. — Райт. Она тяжело дышала, внутри разгорался пожар. Выгнувшись, чтобы Томас мог распутать шнуровку у нее на спине, Элоиз захлебывалась происходящим, старалась запомнить каждое прикосновение, но, стоило ему в очередной раз дотронуться до нее, как новое ощущение вытесняло предыдущее. Наконец он закончил возиться с лентами и избавил ее от ужасного корсета. Элоиз двинула плечами, помогая ему спустить верх платья. Ветерок из окна ущипнул кожу, и она почувствовала, как твердеют соски. — Я мечтал об этом целый месяц, — хрипло признался Томас, лаская ее кончиком пальца. Элоиз вздохнула. Хотелось застонать, но проклятое смущение еще не до конца отпустило ее. Она закусила губу, сдерживая рвущееся на свободу удовольствие. — Твое стеснение очаровательно, но совершенно неуместно, — Томас тихонько засмеялся. Он наклонился и обвел языком ее сосок. — Томас… Элоиз выгнулась, то ли подаваясь навстречу, то ли уходя от пронизывающей до кончиков ногтей ласки. Так хорошо, что плохо. В темноте закрытых век мелькали какие-то яркие всполохи. Дрожа и постанывая, она металась по кровати, пока он бесстыдно целовал ее грудь и тяжело дышал. — Не могу больше. — Дрожащими пальцами Томас расстегнул брюки и обхватил свой член. — Подожди. Элоиз села, перевела дыхание и немного рассеяно огляделась. Через несколько секунд, придя в себя, мягко отвела его руку. — Я хочу сама, — прошептала она. От новизны и остроты ощущений прошивало насквозь. Сердце истово колотилось, дыхание отрывисто слетало с губ, а мир вокруг будто замер. Элоиз касалась его неуверенно, стесняясь своей неопытности, но с каждым вздохом Томаса, с каждой пульсацией в ладони, движения ее становились ритмичнее и увереннее. Он хрипло вздыхал, неразборчиво шептал ее имя и толкался бедрами навстречу. Набравшись смелости, она опустила глаза. То ли шампанское сделало свое дело, то ли она расслабилась окончательно, но стыда Элоиз больше не чувствовала. Замирая от восторга и возбуждения, наблюдала, как ласкает его, пока ее собственное тело отзывалось в такт движениям. Томас выдохнул, снова назвал ее по имени и впился поцелуем в основание шеи. Дыхание его сделалось шумным, прерывистым, мышцы напряглись и отвердели. Он судорожно дернулся, прикусив ее шею, и Элоиз шикнула – не столько от боли, сколько от неожиданности. — Прости… — выдохнул Томас и опять содрогнулся. Это повторилось еще несколько раз, прежде, чем он затих, обмяк и уткнулся ей в шею – туда, где все еще саднило от укуса. Элоиз замерла вместе с ним, тяжело дышала в такт, а мысли ее шатались в беспорядке. Когда мир вокруг снова обрел звуки и краски, а пульс выровнялся, она отстранилась и посмотрела на него затуманенным взглядом. — Черт, извини, — Томас коснулся розоватого отпечатка зубов, а затем осторожно поцеловал его. — Все в порядке, — улыбнулась она, откидывая с его лба влажную прядь.

***

Отъезд был назначен на четвертый день. О сборах Элоиз позаботилась заранее, и в оставшееся время они с Томасом принимали гостей, наносили визиты, выслушивая искренние (и не очень) пожелания счастья. Все эти мероприятия не доставляли ей удовольствия, и терпела она их исключительно ради доброго имени дяди. Арчибальду, впрочем, тоже не терпелось проводить ее в новую жизнь, и таким образом сбросить с плеч хоть один финансовый балласт. — Ты уж не забывай там своего старика, — Арчибальд ласково похлопал ее по плечу. Был вечер накануне отъезда, и Элоиз последний раз ужинала с дядей в гостиной. — Не забуду, даже если и захочу, — засмеялась Элоиз и подняла бокал. Внутри у нее все ликовало в радостном и тревожном предвкушении. Она знала, что скорее всего не уснет этой ночью: слишком много мыслей роилось в голове, и слишком сладким было ожидание грядущей поездки. Так много всего. Начиная с того, что впервые в жизни она поднимется на борт корабля и, заканчивая тем, куда, в конце концов, приведет ее это путешествие. — За словом в карман не полезешь, — похвалил Арчибальд. — Вся в отца. Но, учти, дорогуша, — он в шутку погрозил ей пальцем, — английское общество весьма консервативно. А поскольку у тебя в придачу к мужу появился титул, придется думать не только о своей репутации. Ну, и приемов, которые ты так не любишь, теперь не избежать. — Кто знает? — Элоиз откинулась на спинку стула. — Томас сказал, что Шеффилд-Хаус стоит уединенно, и до ближайшего города почти двадцать миль. Она помнила, какое облегчение испытала, когда он рассказал ей об этом. Элоиз не планировала становиться затворницей, но двух-трех выходов в сезон было бы для нее вполне достаточно. — Что ж, значит, ты наверняка будешь там счастлива. — Арчибальд выразительно посмотрел на нее. — Знаю, ты считаешь меня старым прохиндеем, злишься, что я растратил твое наследство, — и, прежде, чем Элоиз успела возразить, выставил руку, — не спорь, деточка, в конце концов, это справедливо. Но! — Он доверительно наклонился через стол, — я действительно желаю тебе счастья. — Знаю, дядя, — Элоиз накрыла его руку своей. — И всегда знала, даже когда хотела подать на тебя в суд. — Она тихонько засмеялась. — К тому же, именно благодаря тебе я познакомилась с Томасом. Этого не забыть. Она вдруг поймала себя на мысли, что будет скучать. Уже скучает. Арчибальд, при всех его слабостях и недостатках, любил ее: по-своему, неумело, но все же он был ее единственным родственником. — Ладно, — Арчибальд посмотрел на часы, — уже поздно. Иди-ка лучше спать. Тебя завтра ожидает долгий день и надо отдохнуть. … В десять утра следующего дня они уже были на причале. До отплытия оставалось меньше часа, и вокруг царила жизнерадостная суматоха: нарядно одетые пассажиры первого класса раздавали последние указания грузчикам, разношерстные эмигранты и бедняки толпились возле трапов, сновали бойкие торговцы и вальяжно курили матросы. Томас смеялся и держал ее под руку, пока Элоиз, щурясь от солнца, разглядывала трехпалубный корабль. Он выглядел таким огромным, что казалось, на нем может с комфортом разместиться половина Нью-Йорка. — Нравится? — спросил Томас. — Впечатляет. Рядом с громадной конструкцией из железа Элоиз чувствовала себя крошечной и беззащитной. — Наша каюта вон там, — Томас указал на самый верх, — когда подойдешь к окну, весь океан будет у тебя как на ладони. Элоиз прикусила губу от восторга. — Я бы удовлетворилась и меньшим, но… спасибо! — оставив нормы этикета, она поцеловала его среди толпы. — Мы будем плыть три недели, — Томас крепче приобнял ее, — хочу, чтобы ты запомнила это путешествие. Говоря это, он испытывал легкий укол совести. Желание сделать ее счастливой стояло на первом месте, но вместе с тем Томас не мог поступить иначе. Возьми он билеты классом ниже, это бы вызвало подозрения, а он не хотел сталкивать Элоиз с реальностью раньше времени. — Это и будет наш медовый месяц. — Она уткнулась ему в шею и тихо засмеялась, — Надеюсь, у меня нет морской болезни. Над причалом раздался низкий и длинный гудок. — Идем, — Томас повел ее к трапу. — Посадка уже началась. — Да, конечно, — Элоиз огляделась в поисках компаньонки. — Дороти! — позвала она, — Ты там не потерялась? Девушка стояла возле парапета и заканчивала рассчитываться с продавцом горячего чая. Несколько дней назад она схватила простуду и теперь не расставалась с дымящейся кружкой. — Иду, мадам! — Дороти подхватила юбки и заспешила к ней. …Уже на палубе, перед тем как зайти в каюту, Элоиз еще раз окинула взглядом нью-йоркский причал. Порыв ветра сорвал с нее легкую шляпку, и, прежде чем она успела поймать ее, подхватил и унес за борт. «Что ж, наверное, это знак», думала она, глядя, как шляпка опускается на поверхность воды. «Одна история закончилась, и началась другая». Элоиз улыбнулась собственным мыслям. Теперь она знала – все будет хорошо.