***
После обеда, когда солнце уже не было таким изнуряющим, они вышли на палубу. Здесь, в окружении воды и ветра, Элоиз чувствовала себя песчинкой – странно, но это не пугало. Она наслаждалась мощью стихии. Ветер свистел в ушах, трепал волосы, и от желания раскинуть руки навстречу его потокам, Элоиз сдерживало лишь то, что на палубе они были не одни. Через полчаса, устроившись под навесом на шезлонге, она с наслаждением потягивала глинтвейн. Богатый на события день дал о себе знать, и к вечеру слабость вернулась. — Может, пойдем в каюту? — предложил Томас. Он расположился на соседнем шезлонге, и то и дело бросал на нее задумчивые взгляды. Элоиз покачала головой. — Не хочу пропустить закат. — Она улыбнулась и взяла его за руку. — Но если ты устал, иди. — Элоиз тихо засмеялась. — Не бойся, за борт не упаду. Возможно, ей и, правда стоит прилечь, подумала она. Усталость взяла свое, но прохладный вечер был слишком хорош. Впервые за долгое время она не думала со страхом о будущем и просто наслаждалась моментом. Жила в настоящем. — Я дождусь тебя. — Томас откинулся на спинку шезлонга.— Слишком хороший вечер. Элоиз посмотрела на него и не сдержала улыбки. Было во всем этом что-то особенное: что-то, что трудно объяснить, но невозможно не почувствовать, когда оно происходит. Оранжево-лиловое оперенье заката, переливы солнца на водной ряби и шум волн за бортом. Томас, полулежащий на шезлонге, его закрытые глаза и расслабленная улыбка. — Как одеваются в Англии? Он приоткрыл один глаз и посмотрел на нее. — Что? — Что носят английские леди? — Элоиз потрепала подол светло-лиловой юбки с витиеватым узором по нижнему краю. — Почти то же самое, что и в Штатах. — Он немного помолчал. — Но, если хочешь, закажем, тебе новый гардероб по прибытии. — Мне нет дела до платьев, — Элоиз откинулась на спинку шезлонга. — Просто хочу понять, что будут ждать от меня окружающие, когда мы окажемся в Англии. Она знала, какую роль играет репутация в делах бизнеса. А еще то, что к ней, как к иностранке будет повышенное внимание. Как минимум, первое время. И если дома она спокойно закрывала глаза на то, что окружающие считали ее белой вороной, то теперь уже не может позволить себе такой роскоши. — Тебе не о чем переживать, — успокоил Томас. — Все не так страшно, как ты думаешь. Возможно, ей только показалось, но по лицу его пробежала тень. Он будто что-то не договаривал. «Или ты, опять накручиваешь себя», подумала Элоиз. «Пытаешься решить проблему, которой нет».***
Когда через полчаса они вернулись в каюту, то обнаружили, что вещи так и остались нераспакованными, а Дороти по-прежнему сидела у себя в каморке. Элоиз подошла к двери и негромко постучала. — Дороти? — позвала она и, не дождавшись ответа, заглянула внутрь. Компаньонка лежала на узкой кровати, лицом к стене, но, услышав скрип двери, подскочила. — Мисс Давенпорт, — она по привычке все еще называла ее девичьей фамилией, — ради Бога, простите меня, — Дороти неуклюже села и наспех поправила растрепанные волосы. — Даже не знаю, что на меня нашло: прилегла на пять минут и как провалилась. Даже в мутном свете настольной лампы Элоиз видела нездоровую бледность ее лица, и выступивший на лбу пот. — Не вставай, Дороти, — сказала, она, когда девушка, пошатываясь, попыталась подняться. Элоиз подошла к ее кровати. Присела на край и приложила ладонь ко лбу компаньонки. — У тебя лихорадка. — Она покачала головой. — Оставайся здесь, я приведу врача. Через сорок минут пожилой еврей уже осмотрел Дороти: измерил пульс, прослушал сердце и легкие, заглянул в рот и ощупал шею. — Боль в горле, жар, лихорадка, — вслух перечислял он, пока делал записи, — вероятнее всего, это грипп. Он сложил инструменты в чемоданчик. Затем вытащил из внутреннего кармана пузырек с прозрачной жидкостью и обработал руки. В самом этом действии не было ничего подозрительного, но Элоиз заметила, с какой натянутой улыбкой он протирал ладони. Томас в это время стоял в углу и, сложив руки на груди, хмуро наблюдал за происходящим. Поймав его взгляд, Элоиз поняла, что он думал о том же. — Я оставлю вам кое-какие лекарства и листок с указаниями. Принимайте их, и все будет хорошо. А сейчас, юная леди, — доктор мягко уложил Дороти на кровать, — я настоятельно рекомендую вам отдохнуть. Она послушно легла на спину, но в глазах читалась тревога. — Со мной что-то серьезное? — Ничего, мисс, — доктор ободряюще улыбнулся. — Обычная простуда. Соблюдайте рекомендации, и скоро поправитесь. Он подхватил чемоданчик и обратился к Томасу и Элоиз: — Проводите меня, господа? Она поняла, что это значит – доктор хотел поговорить с ними наедине. — Что с ней? — спросил Томас, когда они вернулись в гостиную. — По всем признакам, это обычная простуда, но мне не нравятся хрипы у нее в легких. Возможно, это безобидная мокрóта, и настойка из корня солодки решит проблему, но если кашель или жар усилятся, немедленно зовите меня. — Доктор посмотрел на Элоиз. — Вы бледны, миссис Райт. У вас все хорошо? Она лишь отмахнулась. — Пустяки. Просто устала. — Я говорил ей то же самое, — Томас посмотрел на врача, а затем на Элоиз. — Присядь и пусть тебя осмотрят. — Со мной все в порядке. Откровенно говоря, она и впрямь чувствовала себя неважно, но все же не настолько, чтобы это вызывало беспокойство. — Вы позволите? — доктор взял ее за руку, прижав большой палец к точке пульса. На несколько секунд воцарилась тишина. — Пульс в норме, — заключил он. — Я же тебе говорила, — Элоиз посмотрела на Томаса. Несмотря на легкое раздражение, было приятно ощущать его заботу. — Со мной все хорошо. Томас, однако, настоял, чтобы доктор осмотрел ее так же, как осмотрел Дороти, и в течение следующих десяти минут Элоиз выполняла указания дотошного еврея: посмотрите на меня, повернитесь спиной, дышите - не дышите, откройте рот; все спасибо, можете закрывать. — Я оставлю вам те же рекомендации, что и вашей компаньонке, — заключил доктор. — То есть, это грипп? — Томас угрюмо посмотрел на него. — Вероятнее всего. Но в более легкой форме. В легких все чисто, а это самое главное. И все же, отнеситесь к этому серьезно. — Мне уже можно испугаться? — спросила она полушутя-полусерьезно. — Нет. — Доктор смотрел ей в глаза и, кажется, говорил правду. — Но и бдительности не теряйте. Примите лекарство, ложитесь спать, а завтра утром я навещу вас. Договорились? Элоиз кивнула. Слова доктор ее не напугали, но заставили нервничать. Только разболеться не хватало. А еще Дороти… Сколько бы дядя не учил ее держать дистанцию с представителями рабочего класса, она все равно считала Дороти в большей степени подругой, нежели компаньонкой. И угораздило же ее подхватить болячку! — Слышала, что сказал врач? Элоиз отложила книгу и посмотрела на Томаса. В течение нескольких предыдущих минут он сидел на кушетке у окна и хмуро наблюдал за ней. — Мне не хочется спать, — ответила она и прикусила губу, поняв, что Томас распознал ее маленькую ложь. — Вдруг Дороти станет хуже. — Дороти уже спит. Но даже, если ей вдруг, — Томас сделал упор на последнем слове, — понадобится помощь, я сам позову врача. Элоиз понимала, что он прав. После лекарства ее клонило в сон, но следовало отдать должное – жар спал. — Да уж, не так я представляла себе наш медовый месяц, — виновато улыбнулась она, когда Томас лег рядом. — Я тоже. — Он выключил лампу. — Но пусть это будет меньшей из всех неприятностей. — Он придвинулся ближе, обнял ее со спины и поцеловал в макушку. — Главное, чтобы с тобой все было хорошо. Элоиз сжала его руку. Конечно, все будет хорошо, а как иначе? Они вместе, и это главное. Вскоре, убаюканная мерным шелестом волн за окном, она провалилась в сон.***
Утро, однако, не принесло ей облегчения. Еще до рассвета она проснулась от головной боли, а когда через несколько секунд, попробовала сглотнуть, поняла, что и горло взбунтовалось против нее. Тихо, чтобы не разбудить Томаса, Элоиз спустилась с кровати и на цыпочках добралась до трюмо, где стояли кувшин и стакан. Ее бил легкий озноб, мышцы ломило. «Значит, все-таки грипп», думала она, пока морщась от боли, осторожно глотала остывшую за ночь воду. «Надо проверить, как там Дороти». — Элоиз? — Томас, как и следовало ожидать, проснулся. Она повернулась. — Пить хочу. — Элоиз постаралась, чтобы это прозвучало бодро, но вышло тихо и хрипло. Она закашлялась. — Все с тобой ясно. — Томас откинул одеяло, спрыгнул с кровати и подошел к ней. — Возвращайся в постель. — Он взял ее за руку и повел обратно. — А я схожу за врачом. — Но Дороти… — Ложись. Его голос и выражение лица не подразумевали отказ. Но даже если бы она и решилась, сил на это все равно не было. Элоиз послушно улеглась и позволила укрыть себя одеялом. Томас коснулся ее лба. — Мне не так уж и плохо на самом деле, — сказала она, когда он, нахмурившись, потянулся за пузырьком с лекарством. — Просто небольшая слабость, вот и все. В действительности же она едва могла пошевелиться. Руки и ноги налились железом, мысли ворочались медленно и даже испугаться толком не получалось, хотя, наверное, следовало бы – затуманенным сознанием Элоиз понимала, что дела ее плохи. — Я скоро вернусь, — Томас улыбался, но она видела страх в его глазах. — Только ради Бога, не пытайся встать. — Он коротко поцеловал ее в губы. …Оставшись одна, Элоиз закрыла глаза и провалилась в вязкую полудрему. Она даже начала видеть размытый сон, но прежде, чем успела понять его содержание, услышала, как открылась дверь. Следом раздались голоса: мягкий, но встревоженный баритон Томаса, и низкий, с хрипотцой, который она тоже где-то слышала. Наверное, доктор. Элоиз слышала их будто сквозь толщу воды. Она с трудом разлепила глаза, и ей потребовалось немало усилий, чтобы оставить их в таком состоянии – веки упорно ползли вниз. Доктор помахал ладонью у нее перед лицом, спросил, видит ли она его, и если да, то сколько пальцев. — Два, — медленно проговорила она и по его кивку поняла, что не ошиблась. В том же полусне разрешила осмотреть себя, послушно выполнила все указания и с наслаждением откинулась на подушку, когда врач, наконец, оставил ее в покое. — Выпейте это, — он осторожно приподнял ей голову. — Откройте рот. Элоиз подчинилась и даже не поморщилась, ощутив горечь на языке. Не было сил. Она различала голоса, чувствовала прикосновение пальцев Томаса к щеке, но как в тумане. В сознании и забытьи одновременно. — А что… — Элоиз хотела произнести «Дороти», но язык заплетался, а мысли путались. — Доктор уже пошел к ней, — Томас взял ее за руку. — Отдыхай. Остаток дня она провела в том же полусне. Два раза Томас давал ей лекарство, и к вечеру лихорадка, наконец, отступила. Она даже смогла заставить себя проглотить несколько ложек супа – по большей части за тем, чтобы успокоить Томаса. Он не отходил целый день, а когда врач предложил забрать Элоиз в лазарет, огрызнулся и сказал, что не оставит ее одну. — Но это небезопасно, поймите, — врач не терял надежды вразумить его. — Вы сами можете заразиться. — Даже если и так, это будут мои проблемы, не ваши. Томас стоял к ней спиной, и Элоиз не могла видеть его лица, но по голосу и сложенных на груди руках понимала, что он зол. — Томас, — закашлявшись, позвала она. Он обернулся. — Я согласна с доктором. Думаю, тебе и правда лучше держаться от меня подальше. Не хочу, чтобы ты заболел. Томас подошел к ее постели и сел на край. — В этом нет никакого смысла. Если я заразился, значит, меня тоже надо изолировать. А если до сих пор нет, — он коснулся ее щеки, — то уже вряд ли заболею. Элоиз сердилась на него за упрямство, но раздражение мешалось с нежностью. Он здесь, рядом с ней. И он не боится. — В таком случае, — вздохнул доктор, — боюсь, придется изолировать и вас, мистер Райт. Это не мое решение, — он развел руками. — Я, как и был обязан, доложил о болезни вашей жены капитану, и ради безопасности других пассажиров, миссис Райт настоятельно не рекомендовано покидать каюту до выздоровления. Несмотря на отвратительное состояние, Элоиз усмехнулась. Ее с трудом хватало не то, чтобы доковылять до ванной – какие уж тут прогулки. Но Томас… Она знала, насколько коварен может быть грипп: прошлой осенью от него умерла ее знакомая, совсем юная девушка. Элоиз было страшно, она отчаянно хотела жить, тем более сейчас, когда на нее так внезапно обрушилось счастье, но если все кончится плохо… Нельзя подвергать опасности других. Тем более, Томаса. — Я пойду в лазарет. — Собрав остатки сил, Элоиз села и вцепилась ногтями в простыню. Голова кружилась, в горле стоял ком. — Это мое решение, и оно не обсуждается. Несколько секунд они с Томасом глядели друг другу в глаза. Раздраженно, настойчиво. — Я твой муж, — жестко сказал он. — И последнее слово остается за мной. Ты останешься здесь, Элоиз. И я тоже. А вы, — он посмотрел на доктора, — сделаете все, чтобы моя жена поправилась в кратчайшие сроки. Как бы ни убеждала, она себя в том, что возмущена его поведением до глубины души; как бы ни пыталась изображать злость – внутри разливалось умиротворяющее тепло. И даже умирать было уже не так страшно.