Последние зимние драбблы

Кто верен и нежен, спроси, Ответят: «Сеньор де Бюсси»… Бюсси презирает миньонов короля Франции. Ему, закалённому в боях воину и дуэлянту, они смешны, как смешны были бы бесстрашному волку с покрытой шрамами шкурой комнатные пушистые собачонки, ластящиеся к ногам хозяина. То, что они все — отчаянные вертопрахи и дуэлянты, такие же безрассудные в бою, как и он, его мнения о них не меняет. «Королевские фаворитки!» — со смехом бросает он и сочиняет про каждого скабрёзные песенки, которые потом подхватывает весь Париж, вся Франция. Они увешивают себя побрякушками, их напомаженные локоны пахнут тяжёлыми и пряными восточными духами. Собачонки. Келюс, Можирон, д’ Эпернон, Шомберг. Кто-то из них, в маске, закрывающей лицо, подкараулив Бюсси, выступает из ниши длинного тёмного коридора, перечёркнутого лишь полосами лунного света, падающего из окон. Увидев преградившую ему путь высокую тонкую фигуру, Бюсси привычно берётся за рукоять шпаги, знакомую ему как рука друга. Но чужак делает шаг вперёд, и с его губ срывается вызывающий полушёпот: — Можете меня не бояться, я здесь не для того, чтобы убить вас, господин граф. Бюсси искренне хохочет. Это и в самом деле забавно: щенок вообразил, что он, де Бюсси, может его испугаться? — Вы ведь один из миньонов короля, господин наглец? — отсмеявшись, с любопытством спрашивает он. — Кто? Келюс, Можирон, д’ Эпернон, Шомберг. Миньон неопределённо качает головой. На нём простой чёрный колет без обычных украшений, но это — один из четверых, Бюсси в этом уверен. — Хочу сразиться с вами, чтобы умереть от вашей руки, — прежним полушёпотом отвечает он, и по спине Бюсси вдруг пробегает холодок, словно перед ним стоит сама Старуха Смерть, а не едва оперившийся юнец. С ума сошёл, что ли, этот любимчик Генриха? Миньон вздёргивает острый подбородок — надменный жест немедля вызывает в памяти Бюсси кого-то из четвёрки, но кого именно? — Я не левретка Генриха, — хрипло и гордо бросает тот, и Бюсси невольно напрягает память. Кого же он назвал левреткой в своих последних едких виршах? Нет, не вспомнить. — Служить королю — это честь, — взахлёб продолжает миньон, сверкая глазами в прорезях чёрной маски. — О да, в постели, — с издёвкой бормочет Бюсси, но юнец не слушает: — Ваши куплеты дошли до моего отца, моей матери и сестры. В его голосе нет укора, но Бюсси теряется. — Напишите же им, что вы так служите королю, — резко бросает он, преодолев нахлынувшую неловкость. Миньон качает головой и на выдохе произносит: — Хочу, чтобы вы меня убили. Своей рукой, которой опозорили. Пресвятая Дева, да он умалишённый! Бюсси одним прыжком оказывается рядом, вталкивая его в нишу, где тот прятался, ожидая его прихода. Келюс, Можирон, д’ Эпернон, Шомберг. Он почему-то не смеет сорвать с наглеца маску, хотя это первое, что приходит ему в голову. Вместо этого Бюсси вдавливает его в угол ниши, как сделал бы с женщиной, со служанкой, на которой хочет задрать юбки. Но на миньоне нет юбок, зато его простые, как у ремесленника, панталоны совершенно недвусмысленно оттопыриваются спереди. Свирепо выругавшись, Бюсси ещё сильнее вжимает миньона в стену и жёстко теребит, гладит эту выпуклость своей широкой ладонью, привыкшей ласкать женщин — до тех пор, пока юнец не содрогается всем телом в его руках, захлебнувшись прерывистым стоном. Бюсси ещё раз удовлетворённо проводит рукой по намокшей ткани его панталон и отстраняется, пытаясь хоть как-то рассмотреть его напоследок. Нет, не узнать, не вспомнить. Келюс, Можирон, д’ Эпернон, Шомберг. Бюсси уходит прочь, чеканя шаг по мраморным плитам коридора. Какую же глупость он только что совершил. Он так никогда и не узнает, кто же встретился ему в коридоре. Он погибнет от рук наёмных убийц, среди которых будет и д’ Эпернон. Погибнут на дуэли Можирон и Шомберг, Келюс умрёт позже от полученных ран. Генриха Третьего покинут все его любимцы. С ним останется только старый негодяй Шико.