Тигриная поступь, волчий след

Вернувшись уже поздно вечером, Юнги не отправляется на свое, мягко говоря, не особо уютное место на лежанке за кучей сена в сарае, куда попал, впервые оказавшись в этом мире, он идет прямиком к Сокджину. Приходится дождаться, пока тот спровадит своих друзей-алкашей и прекратит разыгрывать из себя безобидного идиота с дурацкими шутками — образ удачный, Сокджин сам уверен, что только благодаря этому к нему никогда не приходила стража, — и заваливается в дом, обрушивая без лишних выплясываний: — То место с мятежными стражниками. Отведи меня. Взгляд Сокджина, изрядно подпитого, неожиданно проясняется. — Ты с ума сошел? — фыркает Сокджин, принимаясь собирать грязную посуду со стола на поднос, и больше не смотрит, будто Юнги сейчас сам осознает, какую чудовищную чушь несет, и уйдет. Юнги не собирается уходить, хотя знает, что сумасшедший, или, может быть, наоборот он именно сейчас в самом чистом состоянии ума, чем был за все время нахождения здесь. Он не уверен, что делать, но понимает, что должен делать хоть что-то, понимает, ради чего. Страх за Чимина, настоящий, ненадуманный страх, ложится в нем железным стержнем, который дарит крепости, но вместе с этим окисляется, травит изнутри. — У тебя есть наводка от Намджуна и Джесси, я же знаю, — Сокджин все еще с молчаливой методичностью собирает со стола. — Мы должны что-то сделать. — Она непроверенная. — Так давай проверим. — Какой интересный способ заставить меня сунуть голову под топор стражников, — Сокджин, приподняв брови, иронично усмехается. — Я пойду с тобой. И наконец поднимает взгляд. Ставит поднос обратно на стол, тяжело, раздраженно вздыхая. — Ты. Вот с этим лицом. — Да конечно я закроюсь, — нетерпеливо бросает Юнги, — прикинусь твоим дедом. — Ты так сутулишься, что может и получиться. — Видишь! — Я шучу, Юнги, — произносит Сокджин с каменной миной. Юнги смотрит на него, долго и беспомощно, и садится на пол у стены. — Если эта зацепка правдива хотя бы отчасти, у нас может получиться. Особенно с таким лицом, — передразнивает он. Сокджин буравит взглядом, видимо, в надежде, что Юнги передумает, а потом качает головой. Кидает короткий разочарованный взгляд в пустой кувшинчик из-под соджу и вздыхает. — Ты, видать, думаешь, что раз тебя небо послало, то ты бессмертный. А я вот боюсь умереть. — А жить не боишься? — тихо спрашивает Юнги. — Или, вернее, жить и бояться? До конца своих дней? Сокджин в тот вечер ничего не отвечает, вяло отмахнувшись, отправляет его спать, и даже не приходит наутро забрать на тренировку, но под вечер он объявляется, взмыленный и напряженный, и говорит: — Идем сейчас. Собирайся, накинь шляпу и закрой лицо. Когда они приходят в чайную, нервничать начинает даже Юнги, у которого на волнение за себя среди переживаний за всех остальных не осталось места, потому что здание не походит на тайное логово мятежных стражников, которые по зацепке Джесси собираются здесь, разрабатывая план свержения власти. Но чайная находится буквально под носом у императора, недалеко от дворца, народу битком, шумно, никаких перешептывающихся шпионов и тревожной тишины. Сокджин удивленным не выглядит, подсаживается к паре мужчин, играющих в падук, и сразу заводит непринужденный разговор, как будто всех здесь знает, пока Юнги просто смотрит, осторожно держась у него за плечом. Здесь действительно ходят стражники, он видел такую же форму на тех, кто патрулировал улицы, но они так же как все остальные просто выпивают, играют и расходятся, ничего необычного. Они ходят день за днем, прежде чем Юнги замечает, что что-то не так. Чайная большая, в два этажа, всегда забита людьми, но, решив проследить за парочкой, которая свою принадлежность к страже выдает не одеждой, а крепко сложенной фигурой, видит, как доиграв партию, они растворяются в толпе и куда-то исчезают. Потом замечает еще одних таких же, потом, когда они оказываются недалеко от их стола, следит за их партией и замечает кое-что еще. Потом оно повторяется снова. Может быть, это ничего не значит, но интуиция кричит. — Уделай их всех, — говорит Юнги по дороге в чайную и, заметив недоуменный взгляд Сокджина, со вздохом объясняет, — обыграй. Я знаю, что ты отличный шулер, обыграй всех, кто будет подсаживаться к тебе. — Зачем? — Мне нужно, чтобы ты соблазнил стражника. — Юнги, — Сокджин нахально усмехается, — я польщен, что ты находишь мою красоту исключительной, но мне, в отличие от тебя, не нравятся мужчины, — Юнги делает вид, что не замечает как краснеет. — Тем более те, которые служат императору. — Нам нужно, чтобы они тобой заинтересовались, захотели поиграть. И когда к тебе подсядет стражник, который выложит на стол маленькую дощечку с желтым лотосом, на которую ставит чайную чашку, сдай партию, снимки чашку и переверни дощечку. — Я только сейчас осознал, что у нас никогда не было мысли потащить тебя к лекарю, — задумчиво тянет Сокджин, — а зря. — Мы сюда уже сколько времени ходим, ты хоть что-то заметил? У меня больше нет идей. Можем вернуться и радостно сажать у тебя на огороде капусту, пока не придут за нашей башкой. Сокджин поступает, как просят, и Юнги его стараниями восхищён до охренения. Мало того, что этот мошенник ловко обдуривает всех, так он еще и притягивает к себе внимание нарочно, обаятельный до неприличного. Слух о хорошем игроке разносится быстро, и когда к ним подсаживается стражник, Юнги смотрит не на дощечку с лотосом под чайной чашкой, а на его лицо. Какого хрена здесь делает его младший брат Чонгук, он понимает плохо. Он выглядит абсолютно так же, только на лице вместо детской дурашливости непривычная серьёзность. Даже улыбается он странновато, одними губами, до глаз с потухшим, тяжёлым взглядом улыбка не дотягивается. Юнги отходит от стола на время партии, чтобы не привлекать внимание — или чтобы подышать. Мало того, что он привязался к людям, которых никогда в своём мире не видел или знал недостаточно близко, не хватало ему ещё беспокоиться за человека, похожего на его младшего брата как две капли воды. Сокджин, как и положено, сдает партию. Под цепким взглядом Чонгука он снимает чашку, переворачивает подставку, — Юнги впервые видит красный лотос на другой стороне, — и молча улыбается. Конечно он нервничает, Юнги нервничает не меньше, они оба не знают, что делать. Чонгук поднимает глаза, смотрит недолго и, снова улыбнувшись, говорит: — Как насчёт ещё одной партии завтра? На следующий день в чайную они идут абсолютно молча. Вариантов есть несколько, и они оба в курсе полного списка: либо они придут, и их утащат на казнь, либо они действительно найдут союзников, либо… Чонгук просто хочет ещё раз поиграть. Вспоминая, как мелкий мог до утра сидеть с приставкой, Юнги допускает и этот вариант тоже. Но Чонгук встречает их в чайной практически у входа, просто говорит «за мной», и они возможно, полные идиоты, раз позволяют себя увести из шумного зала чайной. Они уходят в какую-то дверь, которая больше похожа на то, где может находиться комната персонала, и остаются втроём в пустом коридоре, ведущем в неизвестность. Здесь гораздо тише, чем в зале, и от этого только неуютнее. У Юнги потеют ладони. — Мне нужно знать, кто это, — говорит Чонгук, кивая на него головой. Казалось бы, опаснее некуда, но вот Юнги здесь. Лезет на смерть без регистрации и смс. Сокджин сразу же приходит на помощь. — Не так быстро. Какова причина, по которой мы можем тебе доверять? — Я не хочу лишиться головы за то, что вы привели неизвестного человека, который может оказаться кем угодно. — Например, тем, против кого вы замышляете заговор? Слова Сокджина взрываются в воздухе как выстрел. Все. Сейчас или никогда. Свобода или смерть. Юнги сжимает кулаки. Успеет ли он вырубить Чонгука раньше, чем он позовёт подмогу, найдя предателей? Убить его, чтобы оборвать след? Господи, Юнги что, всерьёз думает об убийстве человека... — Если вы уже все знаете, какие ещё причины нужны, чтобы доверять мне? — спрашивает Чонгук спокойно, даже не дрогнув. Сокджин, кажется немного успокаивается тоже, Юнги видит, как едва заметно опадают плечи. — Вот ты, мальчишка, — неожиданно говорит Сокджин, — почему ты это делаешь? Тебе бы служить и служить, карьеру строить. — Стражник, которого казнили, — Чонгук отвечает тут же, видно, что не врет, — был моим старшим братом. И он ничего не сделал. Юнги не успевает осознать, почему в ту же секунду забрасывает шляпу назад и сдирает плотную вуаль с носа. Может быть, при виде Чонгука подсознание кидает его обратно в будущее без предупреждения, в момент, когда перед своей смертью, которая не состоялась, он подумал, что у этих ублюдков хватит наглости заявиться к Чонгуку. Какое у него могло быть лицо, когда он узнал, что его брат работал хакером на мафию? Что его брат не такой уж и пример для подражания, как он всегда думал? Чонгук плачет над дорамами, над грустными песнями — что бы с ним было, если бы ему сказали, что его брат мертв? — Возможно, ты не зря боишься, — с нервной усмешкой произносит Юнги. Чонгук не шарахается от него, только смешно вытягивается лицо, и огромные глаза становятся похожи на две круглые монетки. Он молчит, и почему-то Юнги только нервничает еще сильнее. — Я не он. Если ты работаешь в охране, ты это знаешь. Вернув себе невозмутимость, Чонгук действительно тщательно осматривает его, едва заметно задерживаясь на местах, которые выдают разницу, и качает головой, словно не верит увиденному. — Пойдемте, — говорит он и уходит дальше по коридору. Сокджин с Юнги, переглянувшись, идут следом. Когда они оказываются в какой-то слабо освещенной комнате, Юнги понятия не имеет, где находится, но такое ощущение, будто он котенком угодил на псарню — сидящие вокруг широкого низкого столика стражники одновременно поднимают головы и смотрят на вошедших долгие три секунды в абсолютном молчании. И бросаются врассыпную. — Стойте, стойте, это не он, — Чонгук пытается перекричать образовавшийся шум, но семеро стражников носятся по комнате, пытаясь спрятаться друг за другом, кто-то кидается к лазу в полу. Наверно, Юнги просто сильно перенервничал, раз смотрит на этот хаос и не может перестать смеяться. Иметь столько власти может быть забавно. Успокоить стражников оказывается непросто, но, даже когда Чонгуку с помощью Сокджина это удается, и они все вместе садятся обратно за стол, стражники сидят по другую сторону, втиснувшись друг в друга и ошалело смотрят на Юнги. Тот молчит и издевательски улыбается — должен же он хоть какую-то компенсацию получить за похереное моральное здоровье. Чонгук представляет их всех по очереди, — каждый кланяется неловко, не отводя глаз, — потом поворачивается и тянет неуверенно: — А вы?.. — Ким Сокджин, — совершенно спокойно отзывается он. Юнги неуютно, он не хочет говорить свое имя, хотя понимает, что за доверие нужно платить доверием. Хотя, даже если кто-то решит его предать, имя не понадобится, лица достаточно. — Мин Юнги. — Так легенды, — завороженно тянет долговязый, кажется, Субин, — про то, что близнецов было трое, но третьего выкрали из колыбели — правда? — Нет. Я не отсюда. — Боги… — И не оттуда тоже, — говорит Юнги нетерпеливо. Как-то не так он представлял себе стражников дворца, ему-то казалось, что с закидонами больного ублюдка может справиться только кто-то совсем отмороженный. — Так кто вы? — спрашивает Сокджин. — И почему вас так мало? Никто не решается сказать ни слова — видимо, они уже порядочно обжигались в попытках что-то сделать. Только Хосок, несколько минут сидящий, вцепившись в чашку побелевшими пальцами, тихо говорит: — Далеко не все отважатся даже допустить мысль о… — и мнется неуютно, кидая опасливый взгляд на Юнги, — перевороте. Все ждут какого-то знака, первого шага, того, кто осмелится выйти первым. — И вас таких смелых всего восемь? — уточняет Юнги. — Больше. Здесь те, чья роль может оказаться решающей. Чонгук рассказывает, какие стратегии были у них раньше, и Юнги слушает его, неприлично уронив челюсть. Они не просто обжигались — они уже многое перепробовали, и одна из последних попыток пару лет назад закончилась сменой половины состава стражи, что отбросило их обратно в самое начало. Они потеряли не просто время, но и людей, кто-то ушел сразу, перестав общаться с оставшимися даже в обычное время, кто-то погиб, неосторожно пытаясь просто достать информацию, кого-то зацепило по неудачному стечению обстоятельств. Так они лишись брата Чонгука, начальника патрульной стражи, который не знал, что один из его подчиненных во время патрулей разносил записки с выведанными секретами дворца, и за это поплатился головой — и должность неожиданно для всех перешла Чонгуку. — Мы хотели попробовать переманить на сторону совет, но найти там тех, кому можно доверять, ещё сложнее, — объясняет Соджун, один из старших в ночной страже. — Да у вас куда ни ткни, все просвета нет, — Юнги говорит совершенно беззлобно и не хочет показаться нахальным, но Чонгук тут же ощетинивается. — А у вас самих какой план? — Не у нас. У меня. Сокджин меня просто провел. Сокджин вонзается удивлённый взглядом ему в висок, но Юнги даже не поворачивается. Пусть так. Слишком рискованно все это, с чего бы им быть уверенными, что получится у них, если не получилось у стражи? И, если Юнги собирается рисковать, тем более, если эти стражники не более чем подсадная утка для выявления предателей — лучше он рискнет только собой. — Совершите подмену. Шум поднимается, как в разворошенном улье: кто-то говорит, что может получиться, кто-то уверен, что это безумная идея — и с ним Юнги точно согласен, — кто-то считает его чужаком, который может закрыть эту дыру лишь снаружи, но кто тогда будет управлять страной? Юнги видит, что они просто перепуганы мыслью, что настолько реальной возможности им больше никогда не получить. И пока они спорят, Чонгук, не сводящий с него глаз все это время, говорит: — Мы проведём тебя во дворец через две недели. Ни раньше, ни позже. Сейчас император отвлечен проблемами с севером, такой шанс нам еще не скоро предоставится. Он знает, что это не тот вопрос, который должен задавать в первую очередь, но все равно спрашивает: — Что я должен с ним делать? — Это не твоя забота, — Чонгук отводит глаза, — от тебя требуется только занять его место. Остальное сделаем мы.