Все дожди, какие когда-либо выпали или выпадут, не могут угасить того адского пламени, которое иной человек носит в себе. (с)
10 августа, 1938 г Среда
Я терпеливо сидел на стуле у самой двери. Квадратик плитки, прочно сидящий на стене напротив, дал трещину. Я внимательно её рассматривал. Очень похоже на реку, изображенную на карте: вот это устье, а здесь как будто несколько притоков. Интересно, Айрин умеет рисовать пейзажи или только лица людей? – Том, заходи, – миссис Коул звучала строго, в прочем, как обычно. Я послушно встал со стула и последовал за ней в открытую дверь. Её кабинет был простеньким, но очень светлым. Ровно позади стола располагалось огромное окно. – Что ты хотел? – Миссис Коул, я бы очень хотел Вас попросить отпустить меня и Айрин сегодня погулять, – я старался звучать мирно и даже немножко жалостливо. – Том, я до сих пор убеждена, что платье, которое появилось у твоей подруги, украдено. – Нет, – резко возразил я. – Это не так, миссис Коул! – Тут же понял, что вот так громко восклицать было грубой ошибкой, и постарался перейти на более мягкий тон и, не задумываясь, сгенерировал очередную ложь прямо на ходу: – Добрая женщина сама отдала то платье, потому что оно было сшито на заказ для её внучки и, к сожалению, оказалось мало, понимаете? Деньги уже были заплачены… Вот она и решила порадовать Айрин. К тому же… Разве мы не похожи на нуждающихся детей? Взгляд миссис Коул был строг и пытлив. Ни один мускул на моём лице не дрогнул под натиском желания раскусить воришку и врунишку, в кои нянька меня давно записала. – Хорошо, – глубоко вздохнув, ответила она. – Но до ужина вернитесь. Я послушно кивнул и стремглав направился в маленький холл первого этажа. Айрин, одетая в черное платье с накрахмаленным белым воротничком стояла у дверей. Она прислонилась к косяку, скрестив руки на груди и пристально смотрела на ребят, играющих в какие-то глупые игры прямо на полу. Как только она увидела меня, всё её лицо тут же преобразилось: флегматичность рассеялась за проступившей хитрой улыбкой. Я подмигнул и, схватив её теплую ладонь, уверенно толкнул дверь. – Надеюсь, в твои планы не входит упасть с моста в холодную воду? – скептически выпалил я на ходу, настороженно посмотрев вверх на торчащую букву «А». – Конечно, нет, – фыркнула Айрин. – Мы всего лишь пересечём этот Миллениум. Я громко и недовольно цокнул, да и вообще всем своим видом выказал, что не поддерживаю эту идею. Однако при любом раскладе это было лучше, чем сидеть в душном приюте и смотреть на ребят, умственные способности которых находились под большим сомнением. На улице было ветрено, но очень жарко. Несмотря на это, до моста мы добрались довольно скоро. Миллениум был пересечён со скоростью света, ибо его покачивания из-за ветра наводили панику, о коей я, конечно же, не уведомил Айрин. Торопливо шагая по мосту, крепко сжимая её ладонь, я только и мог думать о том, как эти колебания от каждого шага вот-вот опрокинут меня вниз, и я захлебнусь в грязной воде, как жалкая букашка. В попытке отвлечься я всё так же недовольно проворчал: – Только не говори, что мы идём… – Да, – перебила меня Айрин, – именно туда. – Ну, и зачем? – я невольно закатил глаза, замедляя шаг. – Вдруг я что-то вспомню, Том. Местность вокруг казалась ровной, но на самом деле Собор Святого Павла находился на вершине холма Ладгейт-Хилл. Айрин следовала по тонкой ниточке воспоминаний, и уже совсем скоро мы оба оказались перед огромным белоснежным строением. Его громоздкость и величие словно придавили к самой земле, и я разом почувствовал себя каким-то слишком маленьким. Если до этого все движения Айрин были еле заметными, и она больше походила на бельмо, которое просто закрывало обзор, то теперь она оживилась, как акула: движения стали резкими, быстрыми. Две косы цвета воронова крыла мельтешили перед глазами, увлекая за собой вглубь собора. Захотелось схватиться за них сразу обеими руками, они словно приглашали это сделать в своем дразнящем танце. Импульс был настолько сильным, что я машинально дёрнул за одну из них. – Ау! – восклик Айрин пронесся эхом. Только тогда я понял, что мы уже внутри. Очень светло. Лучи солнца, падающие через окна, находящиеся практически под самым потолком, красиво играли на золотых подсвечниках. Внутри практически никого не было, кроме одинокого священника, которой находился у самого алтаря. – Ты идиот? – прошипела она, раздражённо закинув косы вперед. Я ничего не ответил. Красивое убранство поглотило с головой каждый потаённый уголок моего сознания. Религия никогда меня не интересовала, да я и не верил во всё это, однако здесь оказалось довольно-таки красиво. Айрин уверенно прошла вперёд, видимо, к священнослужителю. Стук маленьких чёрных сандалий казался слишком громким. Я тихонько сел на скамью по правую сторону и продолжил рассматривать витиеватые позолоченные изображения под куполами. Скрипнувшая позади дверь заставила обернуться: на пороге собора стоял высокий мужчина, опрятно одетый. Чёрное пальто, под которым виднелась строгая белая рубашка с темным галстуком в горошек, хорошо гармонировало с тёмной шляпой. Он не спеша проследовал вдоль скамей и сел в левый ряд. Вот и все посетители. Не так уж и востребованы эти соборы! Я лениво посмотрел вперёд. Айрин была поникшей. Пожилой мужчина положил свою ладонь ей на голову, затем кивнул, и она направилась обратно. Я решил не задавать никаких вопросов, по крайней мере, пока что. Сама всё расскажет. Она посмотрела исподлобья на мужчину в правом от неё ряду, а затем точно так же на меня. На долю секунды стало немного не по себе. Она уверенно прошла к выходу, точно проигнорировав моё существование, и я сию же минуту поспешил за ней. – Больше не смотри так на меня, Айрин! – бросил настойчивую просьбу, больше похожую на приказ, куда-то в спину отдаляющейся фигуры. Айрин вдруг резко остановилась. – Знаешь, Том, ты почти месяц именно так на меня и смотрел, когда я появилась в этом проклятом приюте, и ничего, я не жаловалась, – она звучала колко, холодно и неприятно. – Переживёшь как-нибудь. – Какая муха тебя укусила? – Абсолютно никакая, – отчеканила Айрин и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, продолжила свой путь. Я схватил её за запястье и дёрнул назад. – Айрин, прекрати. Я ненавижу истерики. – Том, это не истерика. Научись различать эмоции! Меня жутко бесит это неведенье и непонимание. Я не помню абсолютно ничего, кроме собора и моста. И теперь единственное воспоминание оборвалось ровно здесь. Вся моя жизнь теперь – это поганый приют, где единственный нормальный человек – это ты. Так это получается, что ей недостаточно меня? Раздражение повисло точно камнем в районе желудка и стало неприятно тянуть к земле. Порыв ветра дерзко растрепал мои волосы. Глубокий вдох. Поднял взгляд в небо. Кучевые облака проплывали торопливо, словно пузатые дядьки, что опаздывали на важные дела. Я сжал губы, чтобы не сказать какую-нибудь гадость, которая так и норовила невзначай соскользнуть с кончика языка. Выдох. Давящая тишина. – У меня просто дурное предчувствие. – Айрин потупила взгляд, поникла головой. – Всё будет хорошо. – Наверное, именно это нужно говорить в подобных ситуациях. Мысли и настрой Айрин нависли над моей головой, как Дамоклов меч, отдавая таким мерзким привкусом тревоги. Я машинально обнял хрупкую фигуру, желая почувствовать полную власть над её эмоциями и ощущениями. Вещи приютских ребят, что мне нравились, я просто забирал и складывал в коробку, спрятанную в шкафу. Но что делать с ней?.. Где-то далеко, у самого входа в Собор святого Павла, стоял уже знакомый мужчина в черном пальто и такой же угольно-чёрной шляпе. Он медленно закурил папиросу, окидывая местность изучающим взглядом. Зачем только люди курят? Саморазрушение и стремление к смерти мне всегда казались отвратительными. – Хочешь прогуляться? Голова, лежащая на груди, послушно кивнула. Преодолев расстояние в несколько кварталов, через минут сорок мы подходили к небольшому, но уютному парку Майл Энд. Порывы ветра усиливались, всё более живо нагоняя облака, которые стремительно меняли цвет с пушисто-белого в грязно-синий. Капля дождя ударила ровно по носу, от чего я недовольно фыркнул. Люди, которых было и так мало, спешно покидали парк. – Только не это, – разочарованно протянул, озираясь вокруг в надежде встретить хоть какой-то намёк на потенциальное убежище. Айрин же наоборот впервые за всё это время оживилась. – Да ладно тебе, Том! – с вызовом. – Подумаешь, беда какая! Она воинственно проверила надёжность плетения кос, поправила воротник. Затем устремила свой взгляд на меня и начала закатывать рукава. Зеленые глаза пылали предвкушением чего-то определённо гадкого. – Если у тебя не задался день из-за факта проживания в приюте, милая Айрин, то открою тебе секрет: я так живу уже одиннадцать грёбаных лет, и каждый из этих дней я ненавижу каждой клеточкой тела. Однако это не даёт мне повода отравлять твоё мирное существование. Наглая и непокорная улыбка разъедала её лицо и параллельно моё сознание. Она выглядела как Чеширский кот! Крупные капли дождя настойчиво закапали одна за другой, ударяясь о землю. Я посмотрел на небо. Серая, тяжелая, точно бесконечная туча, готовилась выплеснуть всё, что в ней накопилось ещё с земель Шотландии. "Ну, вот и всё", – успел подумать я, как в следующее мгновение ливень обрушился в полную силу. Теплая ладонь обхватила мою, и я вновь посмотрел на Айрин. В левой руке чёрные сандалии, в которых виднелись скомканные белые носочки. В правой – моя рука. "Теперь точно всё..." – пронеслось в голове. Айрин ринулась со всех ног по уже сырой траве. Тяжелые капли прибивали зелень к земле, бескомпромиссно заполняя волокно одежды влагой. Уже через несколько мгновений вся одежда была мокрой насквозь, а вокруг то и дело красовались лужи. Айрин кричала, размахивая обувью. Громкий, радостный смех сливался с шумом летнего бурного ливня. – Только не туда, Айрин! – закричал я в панике. – Только не туда! Она со всех ног неслась к покатому склону, а моё сердце в бездну отчаяния и нежелания быть в придачу к сырости, ещё и по уши грязным. – Я так сча… – заорала, точно ненормальная, Айрин, как коварный лопух, собравший капли холодного проливного дождя на свою поверхность, встретился с маленькой, уже грязной ножкой. Предательское скольжение. Нежелание отпускать маленькую ладонь – слабость. Как я тебя ненавижу. Бок больно обожгло. Звонкий вопль где-то в районе моего живота. Сильнее хватаю хрупкое тельце обеими руками. Бесконечно длинный склон. Скатившись кубарем вниз, больно ударился головой о тяжелую девичью сандалию. – Рука, Том, – прохрипела Айрин. Где-то под правым бедром мне что-то мешало. Обессиленно приподнял тело. Маленькая ладонь выскользнула из-под меня, лишая такого неприятного ощущения дискомфорта. – Я тебя ненавижу, – глубоко вдохнул, пытаясь приглушить ощущение жжения в боку. Взгляд выцепил окровавленную тонкую полосу. Царапина. Обессиленно одёрнул коричневый, тяжелый от влаги пиджак, закрывая порез от сучка. Собрав всю волю в кулак, перевернулся на живот и подполз к лицу, в которое хотелось заглянуть и подарить весь свой гнев и негодование. Распластавшись в позе звезды, мокрая до ниточки, Айрин громко засмеялась. Глаза закрыты. К щекам и лбу прилипли сырые локоны, выбившихся кудряшек из косы. Я аккуратно провел пальцами по изможденному, бескровному лицу, убирая волосы за уши. – Мне так хорошо, – прошептала она. Крупные капли дождя умывали бледное лицо. – Мне так хорошо, Том… Сердце забилось предательски быстро птицей, готовой вырваться из грудной клетки. Чёрт возьми. Айрин медленно открыла глаза, жмурясь из-за влаги, проливаемой с небес. – Снимай обувь. – Посмотрела на меня. Требовательно. Я отрицательно замотал головой. – Твоё предчувствие было и правда дурным. Только вот касается это, по всей видимости, меня. – Снимай. Обувь. – Айрин облокотилась, пытаясь встать. Я одарил её скептическим взглядом… Собрав все лужи в парке, мы радостные и насквозь сырые бежали босиком по вымощенным булыжником улочкам Лондона в сиротский приют Вула. Нельзя опаздывать на ужин.