***
Комната представляет собой эклектичную смесь японского и западного стилей. Пол покрыт татами, здесь присутствует лёгкий запах плесени, как и в любом старом японском доме, однако здесь также стоят два современных кресла IKEA с изогнутой спинкой, а к стене прикреплён телевизор с плоским экраном. Противоураганные ставни открыты, окна от пола до потолка выходят на веранду, а за ней — мрачный лес, полный мха и лишайника. Годжо опускается на ближайшее из двух кресел, и Юджи не упускает из виду то, как его колени слегка дрожат в тот момент, когда он переводит свой вес на мягкое сидение. Он устраивается на втором кресле — оно кажется неиспользованным, ткань подушки чистая и туго натянутая, но все равно очень удобная. В комнате тихо гудит кондиционер, поддерживая сносную температуру. — Значит, вы преподаете фольклор? — О, ты запомнил, — Годжо отпивает кофе и ставит чашку на длинный светлый подлокотник кресла. — Да, но вы не сказали где. Университет, верно? — Ага. Небольшой художественный университет в Татикаве. — Так что, Красная Шапочка, Ганзель и Гретель? Такого рода вещи? — Нет-нет. Японский фольклор. Я прикреплён к отделу японской культуры и связан с отделом истории. — Истории? — Мм. Многое из того, что стало фольклором, особенно в Японии, возникло в результате каких-то исторических событий. Например, история «Особняк блюд» появилась после реального случая в Химедзи или в Эдо, когда в колодце утонула женщина. И теперь это настолько глубоко проникло в нашу культуру, что не сосчитать количество фильмов ужасов и интернет-роликов, снятых на эту тему. Но чтобы по-настоящему понять смысл, который стоит за легендой, мы также должны осознавать её исторический контекст. — А? Так вы действительно хотите сказать, что разбираетесь в историях о призраках и том, насколько они реальны? — Обоснование на самом деле не эквивалентно истине. Но японский фольклор особенно богат на тему сверхъестественных существ. И не все из историй можно отнести к подтверждённым случаям. Живя в таком доме, в таком месте, я могу почти поверить, что существуют духи и проклятия, — он смотрит в окно на лес, который подходит почти к самой веранде. Деревья толстые и тёмные, весь солнечный свет съедают их тесные очертания. Древний, бесконечный. Во внезапно наступившей тишине Юджи слышит скрипы старого деревянного дома и шум кондиционера, слышит шелест леса за окнами, слышит стрекот цикад. А потом: — Говнюк, — говорит он. Лицо Годжо расплывается в яркой солнечной улыбке. — Обычно мои студенты осознают это ближе к летним каникулам. — Вау, я внезапно почувствовал к ним огромную волну жалости. — Большинство из них записываются на мой курс, выбирая лёгкий путь. Они не заслуживают твоей жалости. — Могу поспорить, вам сложно угодить. — Кто-то же должен занижать оценки, — отвечает Годжо. На минуту они оба сосредоточиваются на кофе, и Юджи наблюдает за силуэтом Годжо на фоне высоких окон. Его длинные ноги скрещены, с пальцев одной ноги небрежно свисает тапка. Наконец он снова ставит кофе и смотрит на Юджи. — Как ты здесь оказался? В больнице не так уж много средств для привлечения талантливых новичков. На этот вопрос, хотя обычно он задаётся менее прямо, Юджи уже отвечал с десяток раз. У него есть заготовленный ответ: мальчик из глубинки, который хочет жить в большом городе; прекрасная возможность переехать в Токио; ступенька на пути к большему. И это не совсем ложь. Это просто не вся правда. Но когда утренний свет играет с белыми, словно лёд, волосами Годжо и раскрашивает его щёку мягкими тонами, пока поют цикады и тихо гудит кондиционер, Юджи обнаруживает, что хочет хоть раз рассказать всю правду. — Я из Сендая. Меня воспитывал дедушка. Он был своенравным, жёстким, с ним было трудно ладить, но он был всем, что у меня было. Я начал свою ординатуру в Городской больнице Сендая, но главный врач терпеть меня не мог из-за моих розовых волос и кроссовок-хайтопов; он сказал, что я позорю профессию. Он из тех мужчин, которые выходят из дома исключительно в костюме тройке и с идеальной укладкой. Как бы то ни было, его враждебность только усилилась, когда дедушку госпитализировали из-за почечной недостаточности — он много лет находился на диализе, но дошло до того, что ему потребовалась дополнительная помощь. К тому моменту, как дедушка умер, в больнице для меня уже ничего не оставалось, поэтому я принял предложение Оме и переехал сюда. Во всяком случае, я всегда хотел увидеть Токио. Правда, я не ожидал, что здесь всё окажется таким деревенским. Годжо откидывается на спинку стула, дерево скрипит. — Я считаю твои волосы милыми, Юджи, — наконец говорит он. — И если ты хочешь увидеть Токио — настоящий Токио… я могу это организовать, — его улыбка наводит на опасные размышления. — Спасибо, но я не хочу, чтобы меня арестовали за непристойные действия. Поперхнувшись, Годжо разбрызгивает кофе. Он кашляет и хрипит, на его глаза наворачиваются слёзы. — Какова цена моей бедной, оклеветаной чести? — стонет он, доставая носовой платок и вытирая мокрые штаны. Юджи смеётся. Годжо смотрит вверх, нижняя половина его лица прикрыта рукой, видны только его глаза. Они сияют ярко, словно луна, сияют странной бесконечностью. — Я имел в виду мой Токио, — поясняет он. — Токио легенд и сказок. Или тебе не нравится фольклор? Он говорит это легко, но Юджи замечает скрытую глубину его тона: он серьёзен. «Это та вещь, к которой он относится серьёзно», — думает Юджи. Он спешит его успокоить. — Как раз наоборот. Знаете, в старшей школе я был членом Клуба оккультных исследований. Однажды мы нашли настоящий коготь Нуэ. Я имею в виду, учитель биологии сказал, что это просто медвежий коготь, но мы то знали. Юджи не понимает, почему он это поощряет. Его уже вытащили из постели по ложному вызову, его доброжелательностью уже злоупотребили. И всё же он ведёт себя приветливо, заводит дружбу. Почему? Спасай всех, кого можешь. Даже если это всего лишь один человек. Даже если это всё что ты можешь сделать. Годжо, думает Юджи, не единственный, кто кое-что знает о проклятиях.***
Они договариваются встретиться на выходных, Годжо возьмёт его в свой захватывающий тур ужасов по Токио (никаких стриптиз-клубов или борделей, клянусь). Допив кофе, Юджи моет посуду — он не знает почему, но каким-то образом, когда Годжо не встаёт, чтобы отнести чашки на кухню, он обнаруживает за этим занятием себя. Ох уж этот манипулятивный ублюдок. Тем не менее Годжо проводит его к выходу, старомодная раздвижная дверь дребезжит, приходя в движение. — Полагаю, увидимся в субботу, — говорит Юджи, надевая кроссовки и выходя на душную жару. — Ты это знаешь. Он идёт по дорожке к припаркованному на подъездной площадке автомобилю, вытаскивая ключи из кармана. — Юджи! — зовёт Годжо за спиной; он поворачивается. Беловолосый парень, прислонившись к дверному косяку, машет ему лёгкими нежными движениями. — Спасибо! Каким-то образом, несмотря на ощущение, что его дурачат, что его уже одурачили, Юджи улыбается.