Blue and Gold

Он просит Фушигуро прикрыть его. Это не совсем удобно, — у Фушигуро много своих дел — но на прошлой неделе Юджи помог ему, когда у того было похмелье после гот-рейва, и в любом случае всё это не имеет значения. Юджи берёт такси, и всю дорогу до университета нервно ёрзает на заднем сидении, сжимая телефон в потной ладони. Но Мидоригава не перезванивает, и он остаётся отрезанным от какой-либо информации или новостей о состоянии Сатору. Он расплачивается с таксистом несколькими крупными купюрами, в спешке вытащенными из бумажника, и бежит вниз по дорожке к зданию университета — слава богу, что он всё ещё тренируется и держит себя в форме, — врывается в холл и, силясь вспомнить правильный путь, направляется к кабинету Сатору. Воспоминания Юджи о его местонахождении расплывчатые и нечёткие, но в конце концов он находит нужную дверь и врывается внутрь. Сатору сидит в своём кресле, вид у него серый и измученный; солнечный свет падает на его кожу, и она кажется почти прозрачной на фоне белоснежных волос. Рядом с ним неуклюже сидит на корточках студентка, одетая в пиджак и юбку, она резко поворачивает голову, когда входит Юджи. — Итадори-сенсей? — Да… что случилось? Сатору? — он шагает к Сатору; его парень лениво машет рукой, но глаза его напряжены — Юджи слышит хруст и опускает взгляд вниз, обнаруживая под ногой солнцезащитные очки. Он игнорирует это, тянется к Сатору и кладёт пальцы на его запястье — кожа прохладная, липкая. — Сенсей потерял сознание в классе и упал со стула. Он пришёл в себя почти сразу, несколько моих одногруппников помогли ему дойти сюда, чтобы он смог посидеть в тишине, и дали ему воды, а потом я позвонила вам. — Хорошо. Спасибо. Дальше я сам, — говорит Юджи. У Сатору вялый пульс. Он тяжело сглатывает, адамово яблоко дёргается под бледной кожей его горла, Юджи обеспокоенно наблюдает за каждым его движением. Студентка неловко встаёт, поправляя юбку. — Хорошо. Надеюсь, вам лучше, Годжо-сенсей. — Порядок, — говорит Сатору, когда она выскальзывает из кабинета. Он откидывает голову назад на спинку стула, дышит медленно и неторопливо, словно для этого ему нужно сосредоточиться. Внезапно он вздрагивает и раздувает щёки; благодаря инстинктам, выработанным долгой практикой, Юджи быстро ныряет под стол и успевает вытащить мусорное ведро, прежде чем Сатору наклоняется вперёд и блюёт. Юджи гладит Сатору по спине, пока его мучает рвота, заставляя избавляться сначала от содержимого желудка, а затем и от желчи. Когда он заканчивает, Юджи находит бутылку с водой, которую принесли ученики, и даёт ему, чтобы прополоскать рот, а затем немного отпить. — Желудочный грипп? — слабо предполагает Сатору. Юджи не уверен. — Тебе нужно в постель, — говорит он. — Горизонтально звучит хорошо, — соглашается Сатору. Он протягивает руки, словно ребёнок, который просит, чтобы его подняли; Юджи наклоняется и помогает ему встать на ноги. Он стягивает с крючка на двери зимнее пальто Сатору и помогает ему одеться, с сомнением поглядывая на мусорную корзину. — Просто выставь её в уборную, кто-то с этим разберётся, — бормочет Сатору, прислонившись к стене. Не имея других вариантов, Юджи так и делает: ныряет в коридор, оставляет корзину в углу мужского туалета, а затем возвращается обратно. Когда они проходят первые несколько метров, он думает, что всё будет в порядке. Что он отвезет Сатору домой, сделает ему немного мисо и горячего лимонного чая, возобновит водный баланс организма и даст ему отдохнуть, и это пройдёт. Внезапно Сатору охает, и, обвив руками живот, сгибается пополам в пустом коридоре. — Сатору? Сатору смотрит на него снизу вверх. — Я, — говорит он удивлённым голосом, а затем падает на колени, обхватив себя руками, и воет. Звук пронзительный, дикий: боль. Сатору сжимается настолько сильно, что Юджи не может оторвать его руки от тела, его голова опущена, а глаза плотно зажмурены. Сатору дышит рвано, прерывисто хватая воздух между звуками агонии, словно его пронзили ножом. Юджи звонит в службу скорой помощи уже через несколько секунд; он стоит на коленях рядом с Сатору и просто держит его, потому что больше он ничего не может сделать. Спустя минуту, когда скорая помощь уже едет, Сатору с трудом выговаривает: — Я в порядке, — его голос глухо дрожит. — Таблетки. В моём столе. Юджи вспоминает свой визит в университет ранней осенью, жёлтую баночку, которую Сатору спрятал в ящик стола. Это не было хелатирующим препаратом, это было обезболивающее. Но сейчас они уже прошли этот этап. Минули точку, когда можно проглотить пару таблеток Викодина и переждать. Он крепко держит Сатору, стиснув челюсти. — Всё хорошо. Я с тобой.

***

Скорая помощь доставляет их в городскую больницу, и, как только они покидают машину, Юджи говорит врачу отделения неотложной помощи срочно позвонить доктору Яге. Они перекладывают Сатору на кровать, ставят ему капельницу с морфием и начинают обследование — анализы печени, потому что причина боли определённо в ней; он все эти месяцы берёг правый бок, а Юджи не замечал. Когда морфий начинает действовать, Сатору затихает, ослабляя хватку на животе и позволяя врачам прощупать свою печень, — опухшую, ощутимо — и когда Юджи видит его там, на хорошо освещённой больничной койке, без рубашки, он, наконец, понимает, насколько Сатору худой, это не небольшой недостаток веса или худощавость, это болезненная худоба. Доктор Яга прибывает примерно в то же время, что и первые результаты анализов, и если он удивлён, увидев Юджи рядом со своим самым проблемным пациентом, он ничего не говорит. Юджи хочется потребовать, чтобы они показали ему результаты анализов, чтобы они поделились с ним информацией, потому что он врач и сотрудник больницы, но сейчас он находится здесь в качестве поддержки для Сатору, а не в качестве медработника, так что он просто держит Сатору за руку и томится в нервном ожидании, пока Доктор Яга с невероятной скоростью просматривает результаты на мониторе компьютера. Когда он оборачивается, ему не нужно ничего говорить, чтобы Юджи понял, какими будут новости. Он видел доктора Ягу в дни, когда всё было под контролем, и он видел его в дни, когда четвёртой порции эспрессо и пачки сигарет было недостаточно. Сейчас не первый вариант. — Цирроз печени Годжо-сана обострился, — говорит он. — Его оценка MELD поднялась с 37 до 42. Юджи сглатывает. Он читал об этом летом, когда изучал всё о болезни Сатору. Большинство людей, набравших более 40 баллов, умирают менее чем за три месяца. — Пересадка? — спрашивает он. — Он уже в листе ожидания. Я обновлю его файл, чтобы повысить его приоритет. Но, Итадори-кун... в списке больше людей, чем доноров. Намного больше. Сатору сжимает пальцы; его зрачки расширены, взгляд расфокусирован. — Что теперь? — тихо спрашивает Юджи. Он уже знает ответ: ничего. Они ничего не могут сделать. — Когда его состояние стабилизируется, он может отправиться домой. Ему следует взять отпуск на работе, и так как его состояние ухудшилось, ему потребуется повышенный уход. Я могу помочь тебе это устроить. Он снова сглатывает. — Хорошо.

***

Он забирает Сатору домой вечером, когда боль утихла — как долго он жил с этой болью и ничего не говорил? Юджи укладывает его на расстеленный футон на затхлом татами и садится около светильника со старым потрёпанным романом. Они редко бывают в доме Сатору; квартира Юджи удобнее во всех смыслах, и это без учёта комфортной кровати, которая намного больше подходит для занятий любовью. Когда Юджи смотрит на него здесь, в комнате со стенами фусума, где витает не выветрившийся с лета мягкий запах благовоний, он вспоминает ту историческую драму. О муже, который увядал от туберкулёза и держал всё в тайне. Он зол. Нет, он в ярости. Он говорил Сатору, что отказ дедушки просить о помощи причинял ему боль, он говорил Сатору, что беспомощно наблюдал, как упрямый старик умирал в одиночестве. Он так ясно давал понять: позволь мне помочь тебе. Спасай всех, кого можешь. Даже если это всего лишь один человек. Даже если это всё, что ты можешь сделать. И Сатору улыбался, смеялся и скрывал усиливающуюся боль своей печени глубоко внутри, до тех пор, пока даже он не смог больше с ней совладать. И вот они здесь, на грани конца, и Юджи не может пережить это снова. Он не может. — Ого, ты выглядишь грозным, — говорит Сатору, его голос слабый, но он всё ещё сохраняет дразнящий тон. Юджи смотрит вниз, роняя книгу; Сатору проснулся, его глаза выглядят темнее в тусклом свете. Юджи делает вдох. — Я хотел помочь тебе, — тон его голоса хрупкий, готовый вот-вот надломиться. — Я знаю. — С чем угодно! Со всем! Почему ты не рассказал мне? Лицо Сатору спокойное, терпеливое. Будто он давно был готов к этому дню, к этому разговору. — Потому что я не хотел закончить как твой дедушка. — Что? — Я не хочу умереть в одиночестве взаперти в какой-нибудь больнице, Юджи, отрезанным от всего, чем я был. Я лучше буду жить полной жизнью до самого конца. Я лучше буду жить с тобой до самого конца. Счастливо и безнадёжно, — на его губах кривая улыбка. — Хотя, наверное, мне следовало отказаться от шоколада раньше, — добавляет он, и у Юджи перед глазами всё застилается красным. Он молча встаёт, пинает книгу — она летит к противоположной стене — и вылетает из комнаты. Он пересекает коридор и врывается на кухню, намереваясь найти в доме каждый кусочек шоколада, каждый чёртов орешек и сжечь их. Юджи распахивает дверцы шкафчиков, роется в пакетах со специями, коробках со смесями карри и контейнерах с сахаром, кофе и солью, в ярости вытряхивая их содержимое на пол. Но не находит ни шоколада, ни орехов. Там нет ни грибов, ни моллюсков, ни кунжутного масла, ничего из этого. — Я избавился от них, Юджи, — он слышит за спиной мягкий голос и оборачивается. Сатору стоит в дверном проёме, держа руки на животе и опираясь о дверной косяк; он мягко улыбается. — Давным-давно. В тот день, когда ты впервые поцеловал меня, здесь — на моём пороге. Юджи тяжело дышит, стук его сердца глухо отдаёт в уши. Он смотрит на Сатору, к нему медленно приходит осознание. — Ты никогда не мог ничего сделать, — говорит Сатору. — Только заботиться обо мне, — его ноги начинают подгибаться, и Юджи бросается вперёд, мгновенно пересекает кухню и ловит его. В итоге они лежат ворохом на полу, Юджи утыкается носом в мягкие волосы Сатору, крепко прижимая его к себе. — Этого не достаточно. Этого недостаточно, — повторяет он, задыхаясь, пока по его щекам текут горячие слёзы. Как он мог подумать, что одной любви будет достаточно?

***

Ночью Юджи спит, свернувшись калачиком на футоне Сатору; он просыпается каждые несколько часов просто чтобы проверить его дыхание и пульс, пока тот сонно прижимается к нему носом. Следующим утром он убирает бардак, который натворил на кухне, и готовит завтрак — кофе и хлопья, потому что Сатору не хранит в холодильнике много свежих продуктов. — У меня есть кое-какие дела в больнице. Я скоро вернусь, — говорит он Сатору, и тот молча кивает в ответ. Доктор Яга прописал ему более сильные обезболивающие, они делают его сонным и заторможенным. Без велосипеда — вчера он привёз Сатору домой на такси — Юджи ничего не остаётся, кроме как идти в больницу пешком. Это даже хорошо; у него есть время прочитать о том, что ему нужно.

***

Доктор Яга дал ему выходной (По семейным обстоятельствам, — пробормотал он, когда Юджи вёз Сатору на инвалидном кресле в ожидавшее их такси), так что он проскальзывает в больницу через один из запасных выходов и ищет Фушигуро. Юджи находит его в одной из порученных ему палат — тот осматривает пациента; когда он замечает Юджи, его глаза удивлённо расширяются. Юджи ожидает, пока он закончит, а затем уводит его в сторону, в пустую комнату отдыха. — Мне нужна услуга, — говорит он. — Да? — Мне нужно, чтобы ты заказал тест HLA, — отвечает Юджи. — Для меня. — Гистосовместимость для трансплантации? — Фушигуро хмурит брови. — Зачем? — Не важно. Но система не позволяет мне заказать его для себя. — Ну да, — он стоит, скрестив руки, и смотрит на Юджи. — Это как-то связано с Годжо, не так ли? — Фушигуро… — Пожалуйста, скажи мне, что ты не собираешься делать глупости. Юджи подавляет гнев, вспыхнувший внутри от его слов. — Его оценка MELD поднялась до 42. У нас одна группа крови. Я должен попытаться, — говорит он, поступая разумно и рационально. Лицо Фушигуро бледное, измученное, глаза тёмные. — Ты знаешь, какой уровень смертности среди живых доноров? — Один из двухсот-трёхсот, — просто отвечает Юджи. — И… — А ты знаешь, какой у него уровень смертности? Сто процентов. Я не могу смотреть, как он умирает и ничего не делать, — Юджи улыбается; потому что боль заставляет делать сумасшедшие вещи, любовь заставляет делать сумасшедшие вещи, и пусть это безумие, но это правильно. — Ты можешь умереть, тупой ты сукин сын. — Если ты этого не сделаешь, я попрошу Ягу-сенсея. Он не может отказать — это законная просьба. Но я думал, ты мне поможешь. Я хотел, чтобы ты мне помог, — говорит он. Фушигуро вздыхает и проводит руками по волосам. — Ты скорее всего не подойдешь, — говорит он. — Но, может, и подойду, — отвечает Юджи. — Ладно. Я закажу грёбаный тест.

***

В течение часа он сдаёт кровь в лаборатории больницы и договаривается о последующей сравнительной проверке с данными Сатору из регистра на трасплантацию. Затем он направляется обратно. Когда он возвращается, Сатору спит, неподвижно лёжа в постели, черты его лица мягкие и спокойные. Юджи ложится к нему — он не устал, просто хочет быть рядом. Ближе к вечеру, его телефон жужжит, экран ненадолго освещает тёмную комнату. Юджи выходит из лёгкой дремоты, хватает его, открывает электронное письмо и перечитывает его три раза. Затем он медленно кладёт телефон, тянется и нежно обхватывает лицо Сатору ладонями, чтобы его разбудить. — Сатору? Всё будет хорошо.