***
Им показывают комнату, в которой они будут жить после операции, — двухместную палату в небольшом хирургическом отделении. Она намного новее, чем палаты в городской больнице Оме, и оснащена по последнему слову техники — некоторые приборы блестят так, словно их только-только установили. Юджи кладёт сумку с вещами на подоконник, достаёт пару книг и выставляет их на полку. И только когда он поворачивается к пустой кровати — своей пустой кровати — он понимает, что собрал ту же сумку, в которой забирал вещи дедушки домой из больницы. У него по спине пробегает холодок. Но это глупо. Он не верит в проклятые предметы. Им приносят балахоны из свободного синего хлопка с завязками спереди и дают переодеться. Юджи помогает Сатору, его пальцы задерживаются на сильных линиях его плеч и изгибе ключиц. Он льнёт к его волосам, прижимается, зарывается в них носом и вдыхает их аромат. Руки Сатору обхватывают его, они стоят в больничной палате в своих хлопковых операционных халатах, обнявшись, слившись воедино. Они заставляют себя оторваться друг от друга только из-за стука в дверь — в палату с извиняющимся видом входит медсестра, вкатывая инвалидное кресло. — Итадори-сенсей? Время идти. Юджи пытается сглотнуть внезапно возникший в горле ком, но выходит с трудом. Сатору сжимает его руку. — Скоро увидимся, — говорит он.***
Они омывают его антибактериальным мылом с головы до ног, словно это ритуал очищения, словно жертвоприношение; его вытирают и снова закутывают в новый свободный балахон. А затем укладывают на кровать, чтобы раздеть лишь частично и снова вымыть, на этот раз только место операции, и обработать кожу йодом, окрашивая его живот в яркий жёлто-оранжевый цвет. Ему готовят капельницу, вставляют катетер и подключают к кардиомонитору. На его обнажённую грудь накидывают хирургические простыни, оставляя открытым только квадрат плоти над печенью. Доктор Иёри появляется уже в хирургическом халате и маске, её длинные волосы собраны в тугой пучок. — У вас всё получится, — говорит она таким тоном, словно констатирует факт, и Юджи улыбается. — У вас всё получится, — отвечает он, и доктор кивает, будто это само собой разумеется. — Как и всегда. Его вкатывают в операционную, она больше и ярче, чем у них в Оме. Анестезиолог уже стоит возле своего аппарата; здесь так же готовые к работе ассистирующие врачи и бригада медсестёр — целые джунгли медперсонала. — Есть какие-то вопросы? — добродушно интересуется анестезиолог, пока готовит маску. Юджи размышляет, спрашивает ли он об этом каждого пациента, или это любезность, оказанная ему как коллеге-врачу. Он качает головой. — Тогда ладно. Вот так. Считайте в обратном порядке, начиная с десяти, — он прикладывает маску к лицу Юджи. Десять. Девять. Восемь. Семь. Эта штука работает? Шесть. Пять. Будет ли Сатору… Темнота.***
Холодно. Пропитанная дождём ткань касается его кожи. Ледяной воздух морга залетает под воротник. Океан омывает ноги, холодит кровь. Кровь. Он чувствует, как кровь течет по его венам, ощущает эхо каждого удара своего сердца. Оно стучит в его груди, в голове, в кончиках пальцев. Замечал ли он это раньше? Так было всегда? Его тело — ничто иное, как бесконечно циркулирующая кровь? — Итадори. Всё ощущается тяжёлым. Он никогда раньше не был так раздавлен, на нём лежит вес. Кажется, будто его обернули свинцовым одеялом, как пациента на рентгене. Будто в его тело собираются всматриваться, его кости изучают одну за одной, его скелет разделяется на летящие с невероятной скоростью атомы. — Итадори. Где он? Он уснул? Разве он не должен быть в Клубе оккультных исследований? Проклятия отменяют другие проклятия. Он — проклятие? Завёрнутый в защитное одеяло из печатей, в старые символы, написанные тушью на пыльных хлопчатых тканях. Что же он тогда отменяет? — Итадори. Белый. Потолок. Обшитый — ребристый. Больница. Над ним склоняется тень — тёмная, шипастая, словно колючий кактус. Глаза синие. У кактусов есть глаза? — Почему воздух такой тяжёлый? — тихо стонет он. — Это всё из-за азота и морфия, — говорит знакомый голос. Юджи моргает, присматривается. — Фджиро? Его взгляд постепенно фокусируется, и кактус медленно превращается в парня с тёмными волосами и чёрным чокером с заклёпками на шее. — Ага. Как ты себя чувствуешь? Он задумывается. — Тяжело. Холодно. — Это пройдет, ты ещё не отошёл от анестезии. Анестезия. Операция. Сатору. У него резко сбивается дыхание, воздух поступает в лёгкие так быстро, что он начинает задыхаться и кашлять. Фушигуро поворачивает его голову на бок, вокруг начинается бурная деятельность — мелькают тела, одетые в синее, руки в белых перчатках. — Сатору, — выдыхает он, его собственное тело слишком тяжёлое, чтобы двигаться, слишком тяжёлое, чтобы даже оторвать голову от подушки. Он поднимает взгляд выше и смотрит на напряжённого Фушигуро, стоящего за стеной незнакомых людей. Приходит анестезиолог, проверяет его пульс, глаза и цвет кожи. — Сатору, — шепчет измученный суматохой Юджи. — Он ещё в хирургии, — говорит Фушигуро. — Он в порядке. Его вернут через несколько часов. Это Сатору. Сатору — проклятие, которое он отменяет, проклятие меди, которая лежит в его крови и разъедает тело. Юджи спасёт его, его печень станет талисманом, вложенным в него навсегда. — Ему нужен покой, — говорит анестезиолог, отступая. Фушигуро опускается на стул у кровати, хмуро глядя на него. — Вс... хорошо, Фуши, — говорит Юджи. — Я позабочусь о нём.***
Время кажется искажённым, часы пролетают в мгновение ока, а секунды растягиваются в бесконечность. В конце концов, Юджи выкатывают и поднимают на лифте для пациентов в его палату. Фушигуро все ещё с ним; Юджи не помнит, чтобы просил его остаться, но всё равно благодарен. Он то пробуждается, то снова засыпает, холод, который проникал в его кости, медленно отступает, оставляя за собой ощущение исступления и тяжести — морфий. Юджи кажется, будто он распадается на куски, будто он разваливается, будто он уже развалился. В какой-то момент он просыпается, а Сатору уже там, спит на второй кровати, его кардиомонитор издаёт ритмичный писк. Его белые ресницы касаются бледных щёк, а волосы снегом рассыпаны по подушке. Юджи пытается дотянуться до него, но у него получается лишь дёрнуть пальцами, игла воткнутой в вену капельницы такая тяжёлая. Всё ощущается таким странным.***
Люди приходят и уходят. Мелькают знакомые лица: Фушигуро, Кугисаки, доктор Яга. Доктор Иёри, медсёстры отделения, санитары. Еда, напитки, мытьё, лекарства. Мир — это буйство света, звуков и цветов, и всего этого так много. Юджи просто хочет спать.***
— Эй. Юджи делает глубокий вдох и медленно пробуждается ото сна. Он снова ощущает тепло, снова чувствует себя целым. Послеоперационные странности прошли, и когда Юджи думает о слове «послеоперационный», он понимает, что стал на путь выздоровления, потому что совсем недавно он с трудом мог связать два слова. Юджи открывает глаза. Он в своей палате, на столе стоят цветы и корзинка с фруктами. — Ю-джи, — зовёт знакомый голос. Юджи поворачивается; Сатору рядом — прямо здесь, на соседней кровати. Он всё ещё слишком бледен, под глазами пролегли тени, из тыльной стороны ладони торчит капельница, но он здесь. — Ты в порядке, — изумлённо говорит Юджи, и у него внезапно щемит в груди, потому что они сделали это, у них получилось, и теперь с Сатору всё будет хорошо. — Ага. Твоя печень уже растёт во мне. Так грязно, Юджи, если ты хотел что-то в меня засунуть, тебе нужно было просто попросить, — вокруг голубых глаз собираются морщинки, когда его губы растягиваются в развратной ухмылке; Юджи закатывает глаза. — Что говорит Иёри-сенсей? — Операция прошла успешно, признаков отторжения органа нет. Остаётся некоторая припухлость и покраснение, но это должно пройти. Ты понимаешь, что теперь у нас останутся одинаковые шрамы? Я всегда думал, что кольца — это как-то слишком, но шрам говорит «ты мне не безразличен» должным образом, тебе так не кажется? — Это сказано очень по-твоему, — отвечает Юджи. Он также думает: кольцо звучит неплохо. — Умно и глубокомысленно? — Правдиво, но немного извращённо. Сатору откидывается головой на подушку и улыбается. — Юджи? — Мм? — Спасибо. Без тебя я был бы обречён. Я стал бы собственной погибелью. Спасибо тебе. Сердце Юджи сжимается; он чувствует внезапную, нестерпимую потребность обнять Сатору, даже если это будет просто касание пальцами. Он приподнимается, заставляя своё неповоротливое тело принять вертикальное положение, и резко изгибается, чтобы просунуть руку в щель между ними, не обращая внимания на то, как что-то внутри отдаётся странной болью. Сатору протягивает руку, кончики их пальцев соприкасаются — это приятное мгновение тепла, которое так им нужно. — Пожалуйста, — говорит Юджи.***
Они оба всё ещё сильно истощены, хотя он узнаёт от Сатору, что с момента операции прошло уже три дня — три дня снов наяву. Сатору, кажется, доволен погружением в собственные мысли, он не уделяет внимания книгам, лишь изредка заглядывает в экран своего мобильного. Юджи же читает мангу — простую, не требующую особой сосредоточенности — и играет в игры на телефоне. Странно, но с течением дня ему становится холоднее. У него возникает ощущение, что он медленно опускается в глубокое озеро, его воды ледяные, чёрные. Он сильнее укутывается одеялом и пытается не обращать на это внимания, погружаясь в чтение какого-то совершенно не глубокомысленного экшна, полного сражений и насилия. Постепенно слова начинают расплываться, линии на странице становятся нечёткими. Юджи поднимает взгляд на полоток — тот внезапно кажется очень далёким, будто сам он падает куда-то вниз, вниз, вниз. На него накатывает волна холода. Он смотрит на свой тепловой монитор; его BPM колеблется на отметке 51. — Сатору? — говорит он мягко, растерянно. — Хм? Его руки кажутся такими тяжёлыми, пока он откидывает одеяло и развязывает балахон, обнажая белый отрезок хирургической марли, закрывающий разрез. Тёмно-синие пятна расходятся из-под бинта, словно завитки чернил осьминога. Внутреннее кровотечение. — Юджи? Ты в порядке? Он поднимает взгляд, его дыхание затруднённое, грудь тяжело вздымается. — Позови медсестру, — шепчет он, откидывая голову на подушки. Цвета вокруг тускнеют. Над его кроватью начинает звонить сигнальный прибор. Он слышит, как кричит Сатору, но не может разобрать слов. Ему так холодно. Темнота.