***
— Милая… милая! — воскликнул над ухом материнский голос, заставив вздрогнуть и осоловело поднять глаза от рабочего стола и документа перед ней, переводя на стоящую рядом с обеспокоенной хмуростью Ассию. — Ты что-то сегодня совсем не своя, милая. Может ты переутомилась за день? Мне позвать Айну, чтобы она перехватила у тебя дела на сегодня? — Нет-нет-нет, мама, я в порядке. — помахала обнадёживающе ладонью Айя, убирая перо на подставку и потирая лицо ладонью, сгоняя задумчивость. — Просто немного навалились мысли и я пыталась их разобрать. Всё в порядке. — Империя Ко присылает много благодарственных писем за поддержку во время давления со стороны Международного Союза. Они так же предлагают любые свои услуги для ответной помощи и рекламирования, чтобы немного отплатить за вклад в развитие и спасение. — улыбнулась ей доверчиво мама, пусть тихий едва заметный вздох и значил, что она запомнила этот разговор и точно к нему вернётся. — Императрица Когёку очень изменилась, она действует решительно и стойко, совсем не так, как это было в самом начале. — Да. — улыбнулась воспоминаниям об одном из визитов в Империю южанка, когда её встретила нынешняя императрица, с гордо поднятой головой и радостной улыбкой, приветствуя во дворце и приглашая разделить чашечку чая. Если так подумать, именно после этой встречи, изучавший Партевию и знакомые места Али Баба, узнал про специальные кольца порталов, изобретённые Ароэ для переправки по земле. И прибыл навестить её, тогда и доведя до жутчайшего испуга своим внезапным воскрешением из, теоретически, мёртвых. Но это был хороший опыт, так как именно тогда балбаддец и сообщил ей о намерении поддержать Когёку в восстановлении Империи Ко, делясь своими знаниями о торговле и противясь давлению Синдбада на когда-то военизированную державу. — А ведь если так подумать… — постучала медленно ногтем по столу Айя, чуть сощурив в задумчивости глаза и глядя в никуда. — Хм… мам, напомни мне пожалуйста нововведённые законы Международного Торгового Союза. По поводу вмешательства в чужую внутреннюю политику без надлежащего положения и договора. Ассия удивлённо моргнула и на минуту замерла, потерев двумя пальцами висок, как она это в последнее время делает из-за мигрени или в попытке вспомнить. А после повернула к ней голову и вскинула брови, уловив молчаливое решение поднять на вилы Синдбада с его же промахами в политике. Ведь… не имея законных на то оснований, он вмешался в процесс адаптации Империи Ко к пацифичной торговле, навязал собственные услуги, распространил ужасные слухи о деспотизме нынешней правительницы, а после распространял возмутительные слухи о попытке повтора вооружённого конфликта… кто-то очень хорошо устроился с мыслями о неприкосновенности своего положения, забыв что у него под боком сидит змея пострашнее. Внимательная змея. Андромалиус в голове весело улыбнулись и подперли голову кулаком, переглядываясь с иронично выгнувшим бровь Баламом и артистичным жестом призвав золотой кубок с вином. — «Кусай его за задницу так больно, чтобы ближайшую неделю сесть побоялся, малышка~!» — вскинули напиток ламия, вызывая тихий смешок в кулак. — Я составлю необходимый протокол для обращения в Международный суд. — улыбнулась её не произнесённой вслух идее мама, аккуратно растрепав ей волосы и тут же заботливо поправив. — Ох и не любишь же ты этого мужчину! Хотя… не сказать, что я тебя не понимаю. — качнула с прищуром головой старшая, покидая её компанию и позволив тихо фыркнуть. О да, Ассия Фируза тоже была не в восторге от нынешнего «лидера» мира и во время одной из встреч на Ароэ в компании дочери, предоставляя информацию по возможному торговому договору с Международным Союзом, открыто раскритиковала попытки мужчины приблизиться к советнице на неприлично близкое расстояние. Очень открыто, прямо при Джафаре, Папирике и решившей посетить бывшую ученицу Ямурайхе. Ох и наслушался же от своих друзей в тот день Покоритель Семи Подземелий, прикрываясь руками от злых хлопков папирусом со стороны несменного советника и прикрывая уши из-за негодующих криков волшебницы и представительницы Иммучак. Мама тогда даже заслужила отдельное уважение от бывшего ассасина и посидела с уважаемыми леди за армуду с чаем, вдоволь обсудив всевозможных «мудаков мужского разлива». Будь у Андромалиуса реальное тело, Айя готова была поклясться, Джинны Справедливости и Возмездия точно бы посидели с ними и, развесив уши, активно участвовали бы в обсуждении. И поддакивали, точно бы поддакивали… — «Ну а что поделать? Твоя мать, ну просто невероятная женщина! Ещё и драться умеет в своём возрасте!» — заметили на это негромко Джинны, вызывая у Балама тихий вздох. — «Ваша мать очень прекрасна и удивительна, моя королева. Сразу заметно, в кого именно у вас пошли аналитические способности и умение подстраиваться под ситуацию в темпе всеобщего потока.» — Балам. — с намёком окликнула Хранителя Могил девушка, чуть улыбаясь. — «Точно… госпожа.» — опомнился торопливо молодой мужчина, вспомнив, что она уже три года как не монарх. — «А всё равно держишься по царски!» — заметили на это Андромалиус, заставив устало вздохнуть. — «Королева, царица, великолепная~!» — Андромалиус! — возмутилась вслух брюнетка, накрыв глаза ладонью. — «Прекраснейшая, несравненная, царственная малышка!» — всё-равно гнули свою линию небинары, на короткое и ненастоящее мгновение коснувшись губами её лба. — «Любим и дорожим тобой, закалённая в обсидиан!» — «Кхм… соглашусь.» — скромно кашлянул в кулак Библиотекарь Памяти, вызвав смущённую улыбку и поднятие со стула. Надо бы прогуляться, чтобы подышать свежим воздухом и чуть успокоить нервы. Но прежде чем это сделать, она заглянула в свои покои, сменив привычные практичные шаровары и рубашку. Фиолетовые равика и шайя с более светлым синим, даже голубым, традиционным сари с узорами волн. Волосы, при взгляде в зеркало, расплетаются из очередной замысловатой причёски, позволив оставить множество дорогих заколок на столике. Пальцы зарываются в густые пряди, чуть растрёпывают и расправляют их, прежде чем она удивлённо замирает. На пробу протянув руку в сторону, Покорительница тихо и сконфуженно фыркнула, осознавая что волосы уже давно ниже её пояса и достают длиной чуть ниже поясницы, благородной волнистой чернотой стекая за спину. Заплетать их сейчас или звать служанок, совершенно не хотелось, поэтому вынув из давно не открываемого ящичка шпильку и собрав несколько прядей по бокам, девушка бережно их заколола в пучок на затылке. Она давно этого не делала… было ли это последствием того конфликта, было ли это из-за невозможности посмотреть на украшение или из-за странного ступора, нападавшего каждый раз, когда она пыталась повторить эти простые и понятные движения. Одно она помнит точно… шпилька провела в ящике уже два года. Но сегодня, что-то заставило её вынуть, заколоть волосы. Не в пучок все, как раньше, а лишь часть, из-за длины и густоты… но это чем-то походило на процесс принятия прошедшего времени. Всё поменялось… время не стоит на месте, оно прошло мимо, потянуло за собой, а после отпустило и позволило осознать себя в моменте. Айя посмотрела в отражение перед собой, замечая как одна прядь непослушно свисает с плеча вперёд, заставив медленно поднять руки и в каком-то наваждении начать перебирать её пальцами, пробегаясь взглядом по себе в целом. И замечая… что она не узнаёт в себе бывшую рабыню, ту запуганную и израненную девочку, отражённую на поверхности оазиса перед Чишаном. Тогда, всё о чём она могла подумать — выживание и побег от ужасных людей, от «больших» людей, от ядовитого болью хлыста, от оглушающего звона кандалов и гружённых другими рабами повозок. А сейчас? Фируза протянула ладонь и едва прикоснулась к зеркалу кончиками пальцев, глядя самой себе в глаза и слишком отчётливо вспоминая прошлое, не замечая как собственное подсознание размыло картинку и позволило увидеть ту себя. Щёки впали, её шея кажется болезненно тонкой, под глазами залегли тени усталости и голодовки, глаза колкие страхом, холодные отчуждённостью и режущие детским отчаянием. Всклоченные волосы, грязь и копоть на коже, ей никогда не давали лёгких поручений даже с учётом телосложения… взгляд смещается на запястье, где бледнеют едва заметные шрамы от кандалов. Остро кольнуло воспоминание, как однажды к ней прибыл какой-то молодой мужчина в составе дипломатической делегации, проявлял к ней знаки внимания и осыпал комплиментами при любом удобном случае, но не пересекал черты. Маме он сначала понравился, сёстрам тоже, но вскоре к нему потеряли интерес и осталась лишь она, вынужденная наблюдать за ним и его «случайными» посещениями мест, где она могла оказаться. Он в какой-то момент остался с ней наедине и даже встал на колени, признаваясь в своём восторге, вызывая у неё смятение и хмурость, с которыми она и показала ему шрамы. Тот что на лице его не смутил… но стоило ему увидеть те, что на запястьях и вечно босых ногах, а так же плече… его лицо поменялось — он встал и перехватил её за запястья, начал причитать что найдёт лучших лекарей, обещал найти способ от них избавиться и не позволить ей уронить себя в грязь лицом перед народом с такими позорными шрамами… и с этого момента Айе хотелось очень горько и обиженно рассмеяться. Она вспомнила в тот момент корабль Синдрии, почти время рассвета, мягкие прикосновения и взгляд без презрения, слова без обвинения и отвращения к шрамам… он услышал о её гордости, о том, что эти шрамы — лишь такие же символы как и татуировки на её коже, рассказывая о её жизненном пути. Хакурю никогда не говорил ей их прятать — он знал, что такие шрамы рано или поздно станут известны общественности, знал, что они всегда оставляют след в душе и всегда будут их частью. И именно его уверенность, поддержка и демонстрация того, что ему никогда не противно от истины этих следов, дарили ей спокойствие… Делегация той страны уплыла из Ароэ ни с чем, а тот наследник пытавшийся добиться политического брака, заработал от неё в конечном счёте пощёчину. Так… за оскорбление её телохранительницы и командующей Рубиновой Дивизии, назвав тупым монстром из Подземелья. Конфликт раздуть они не успели — Международный Союз раздался тогда в ширь и они оказались поглощены за пару месяцев. Хоть за что-то девушка была благодарна Синдбаду. Браслет Андромалиуса и ятаган Балама остались лежать на столике, позволив уделить спокойное время лишь себе, медленно прогуливаясь по дворцу Совета и оглядываясь по сторонам, вспоминая времена, когда она ходила по этим коридорам в статусе Эмиры и должна была бояться каждого угла и отслеживать множество взглядов вслед, лишь бы выжить и закончить то, что она начала. Встречала стражников, всё ещё уважительно склоняющих перед ней головы, помня сколько она преодолела ради свободы и процветания Ароэ. Видела служанок, встречающих её с улыбками и почтением, живущих теперь не как скот и расходная рабочая сила, но как люди трудящиеся ради своих семей, получая жалование не хуже торговцев. Встречала преданных вассалов, уважительно склонявших головы и приветствовавших её как равную себе, забыв о временах когда женщин пытались сделать безмолвными и бесправными… она столько изменила, столько сделала… наконец-то стало тише. Внутренний сад дворца встречает ещё большим покоем, разбавленным щебетанием птиц и шелестом деревьев и цветов, позволяя окунуться в него с головой и аккуратно опуститься на подушку в беседке. Ветер аккуратно поколебал траву, пошелестел листьями растений, а после игриво подхватил пряди волос и подёргав их как озорной ребёнок, устроив небольшой беспорядок, помчался дальше как и предписывается законами этого мира. Она готова была поклясться что расслышала шкодливый смешок маленького дитя в шелесте рух, но подтвердить её мысли Балам сейчас не мог, так как и он, и Андромалиус, и она, сейчас отдыхали от постоянных дел. Пальцы подхватывают маленькое облачко пуха, позволяя с улыбкой перекатать его между пальцами и ощутить мягкость, зная — сейчас она его отпустит и ветер подхватит его прочь, унося в место, где ему предстоит превратиться в росток и укорениться. Это и происходит, стоит ей разжать пальцы и наблюдать за тем, как маленькое облачко мира растений быстро покачивается в воздухе и спешит прочь от неё, предчувствуя новую жизнь и новое место. Задумчивость мгновения прерывает слишком знакомый стук о камень и аккуратные шаги, на которые она оборачивается. Хакурю стоит молчаливо в самом начале поворота к беседке, как-то судорожно сжав пальцы на древке гуань-дао и не сводя с неё глаз, не делая больше ни шага. Пока она не поднимается на ноги и не поворачивается к нему всем корпусом, — лишь тогда он очень нерешительно делает первый шаг, она замечает как обеспокоенно сходятся строгие брови вместе, формируя знакомую складочку, как поджимаются строгие губы в попытке совладать с эмоциями. Он шагает медленно, словно перебарывая самого себя в своих неуверенности и беспокойстве, но с каждым метром сближения, на его лице — всё больше невысказанных раньше эмоций, всё больше в его взгляде слов, которые он желает ей сказать… и как только замирает напротив, кажется, что ещё мгновение и он сломается пополам от того количества боли, страха, вины и нерешительности, что она видела в его глазах. Айя смотрит спокойно, разглядывает эту знакомую и такую чуждую бледно-васильковую глубину чужих глаз, вспоминая все те моменты когда поражалась этому чистому и прекрасному цвету, похожему и на бледный цветок, и на чистое небо на рассвете. Аккуратно протянула ладонь, сначала касаясь лишь кончиками пальцев, провожая край давнего ожога на левой стороне лица, замечая как постепенно накапливаются чужие слёзы. Рен перехватывает за запястье резковато, тут же разжимает едва не сжавшиеся сильнее пальцы, в его взгляде заметно как он метается от одного внутреннего порыва к другому, а по бледным щекам расчерчивают свой путь первые солёные дорожки. В какой-то момент он рвано выдыхает и зажмуривается… а после падает на колени со звоном брошенного оружия, вызывая растерянность, обеспокоенно перехватывая за бледное запястье. На ладонь падают крупные слёзы, она ощущает горячее прикосновение его рук, сакрально-бережно удерживающих её рядом и слышит прерывистое дыхание. Слышит совсем тихий шёпот, едва разборчивый, повторяющий снова и снова «Айя»… опускается на колени следом, сжимает пальцами дрожащую ладонь копейщика и пытается заглянуть в голубые глаза, но замечает лишь отчаянную гримасу вины и горечи, вынуждая выпутать свои запястья из крепкой хватки. Ладони касаются бледного лица, проводят бережно по красным от слёз щекам, медленно поднимая и позволив ощутить горячее прикосновение его рук, удерживающих и молящих дрожащим касанием не ненавидеть. Хакурю тихо вдыхает и рвано выдыхает с новым потоком слёз, заставив приблизиться и коснуться чужого лба своим, ощущая лихорадочный жар горя и вины, чувствуя как внутри подрагивает такая же буря, которую она пыталась унять эти пять лет. — Я виновен… виновен в твоих ранах из-за моих лжи и поступков… Айя… я знаю, что мне нет прощения… никогда не простить за то, сколько вещей я сделал не так… но прошу… прошу если есть хотя бы малейший шанс… прошу оборви сейчас эту связь и скажи что ненавидишь… скажи, чего я заслуживаю… Айя молчит, пока он судорожно шепчет всё это, не поднимая глаз и лишь касанием лба позволяя ощутить пробивающую его дрожь и лихорадочный жар. Она не может ему сказать «ненавижу»… потому что никогда не испытывала этого по отношению к нему. Ненависть — отравляющая эмоция, она порождает такую же губительную жажду мести, что и случилось с Хакурю в прошлом. Она поглотила его, искривила мысли и желания, оставив на пепелище мечтаний и планов, заставив начать поиск самого себя заново. Но прошло пять лет, они наконец смогли примириться со своими ранами, наконец смогли повзрослеть ещё немного и решиться на разговор о том, что так долго гложило их обоих. — Хакурю… — бледно-васильковые глаза всё же поднимаются к ней, смотрят отчаянно и умоляюще, позволив мягко провести большим пальцем по светлой скуле и стереть очередную солёную каплю. — Я никогда тебя не ненавидела. Мне было… страшно, за тебя, ведь я видела как тебя пожирает изнутри эта ненависть и жажда мести, но не нашла в себе сил отказаться от своего комфорта и пойти за тобой, показать тебе, что не обязательно ей поддаваться и есть… есть все шансы увидеть лучшее в том, что случилось. Мне было больно, ведь будучи отрезанной правилами и заботой о своём народе, я не могла связаться с тобой и узнать, чем я могла бы тебе помочь, пусть и не знаю о твоей стране очень многого. Мне… мне было страшно и больно в Ракусё, когда я видела как тебя поглотила эта темнота, но за всей ней, там оставался ты. — ладонь мягко поглаживает бледную щёку, она ощущает грустную улыбку растянувшуюся на губах, ощущает как щиплет нос от приближающихся слёз и лишь прикрывает глаза, прижимаясь лбом чуть крепче. — Ты… кто не оттолкнул меня, узнав моё прошлое. Ты — кто говорил мне, в самое худшее моё время, что я достаточно сильна и умна, что я всего достигну если продолжу в том же темпе. Ты… кто не покидал моей стороны, даже когда мне казалось, что всё Ароэ восстало против моего возвращения и попытки его спасти. Ты… Хакурю Рен, четвёртый принц, третий Император… просто Покоритель, просто парень, вынужденный повзрослеть раньше прочих и познавший одно из худших прошлых, уготованных в этом мире. — она поднимает веки и встречает его ясный взгляд, ощущая как горят собственные щёки от слёз, которые спустя мгновение оглаживают его чуть шершавые пальцы, стирая солёную влагу и ложась зеркально её собственным, позволив ощутить покой. — Хакурю… ты не заслуживаешь моей ненависти. Но ты заслуживаешь своего собственного прощения. Рен тихо-тихо всхлипывает и жмурится отчаянно, позволив чуть приподнять его лицо и приблизиться, касаясь левого виска губами, ощущая различие здоровой бледной кожи и поврежденность ожога. Покоритель Загана обхватывает её лицо ладонями чуть отчаяннее, тянет чуть вниз и позволяет сделать вдох, прежде чем воздух застревает на полпути из лёгких от ощущения чужих губ на своих собственных. Его пальцы зарываются в её волосы как когда-то хотелось, пусть они и дрожат от очень понятного волнения; его присутствие ощущается и родным теплом, и непривычной лихорадкой бреда, вызывая бурление крови в теле. Лишь прикосновение к иссиня-чёрным волосам позволяет осознать реальность, прижаться чуть ближе и ощутить обхватившую за талию руку, цепляющуюся за сари пальцами в отчаянной попытке признать это не иллюзией. Имперец отстраняется всего на мгновение, позволив заметить в голубых глазах тихое-тихое и щемящее счастье, отголосок вины и облегчение, прежде чем она удобнее оказывается усажена на его коленях, прижатая за талию сильной рукой, зарывшись пальцами в длинные волосы и прижавшись своим лбом к чужому. Он обнимает судорожно и крепко, но нежно и бережно, словно боясь разбить дражайшую драгоценность, тихо вдыхает аромат её волос и всё ещё дышит словно после долгого побега. Она слышит как колотится его сердце, чувствует его биение прямо под своим ухом и радостно улыбается похожему трепету в собственном, прижимаясь ближе и ощущая как мучившая пять лет буря, наконец отступает от берегов её разума. Отстранившись, касается бледной щеки и улыбается когда её накрывает его рука, мягко сжимая пальцами и притянув к строгим губам, чтобы оставить мягкий поцелуй на внутренней стороне ладони. Касание смещается ниже, к запястью, накрывая шрамы от кандалов и проследовав за ними по внутренней стороне кисти, вызывая мурашки. Парень прижимается лбом к её ладони, предано и очень аккуратно, позволяя ощущать остаточный жар от слёз и перебирать пальцами тёмную чёлку. — Айя… — Хакурю обращается тихо, но от его обращения внутри теплее, чем от прямых лучей летнего солнца. — Я… очень долгое время не позволял себе признаться… ты значишь для меня больше, чем самый близкий друг. — он поднимает голову, перехватывает её ладонь обеими своими и сжимает очень аккуратно, глядя в глаза и вызывая мурашки с щекоткой изнутри. — Мне важно каждое твоё слово, каждый твой жест… всё это время я не признавал этого и сильно глупил… не знаю когда, но это и не важно сейчас, но ты стала мне дороже всех драгоценностей мира, ты для меня — единственная тихая гавань в этом океане мирового безумия. Я люблю тебя. — от этих простых слов щемит сердце и перехватывает дыхание. — Я люблю Айю, что даже в своё худшее время сияла ярче чем многие прославленные лидеры. Люблю тебя, способную быть такой нужной и нежной, даже когда кажется что шипы ранят твою нежную кожу… тебя, что даже в моё худшее падение, пыталась открыть мне глаза и помочь… и что была рядом, оставаясь светом, что показывал мне путь и заставлял бороться до последнего. Девушка тихо рассмеялась, знакомо обнимая за голову и прижимая к себе, ощущая такие же крепкие объятия за пояс, с тихим прерывистым дыханием под ухом. Она ощущала как его ещё немного потряхивает от пережитого волнения и срыва, перебирала пальцами иссиня-чёрные пряди длинных волос и чувствовала как шевелятся его губы у её шеи, снова и снова, тихо-тихо для неё повторяя всё ярче и ярче звучащее «люблю». Так чудесно было снова ощущать его присутствие рядом и это тёплое, свернувшееся в груди пушистым котёнком, доверие. Так непередаваемо радостно слышать его голос и ощущать эти знакомые крепкие объятия, словно забыв обо всём плохом из прошлого… хотя скорее, она просто примирилась и приняла это, как и его самого. Сколько они так просидели в той беседке? Сколько часов прошло, в этом молчаливом положении доверия и радости? А какая разница? Хакурю не хотел выпускать её из рук, прижимал к себе и умоляюще смотрел из-под чёлки стоило ей попытаться встать, вызывая тихое хихиканье с этого детского и порывистого поведения. Пришлось нежно убрать с его лба чёлку пальцами и коснуться губами обожжённого века, замечая мелкую дрожь и улыбаясь на его прямой взгляд. Как когда-то он принял её шрамы, так и она не будет отворачиваться от его собственных. Всё равно они его… очень красят. Перебирая пальцами распущенные из строгого пучка тёмные волосы, спустя несколько минут, и просто наслаждаясь теплом в компании друг друга, Айя тихонько мурлыкала под нос одну из традиционных мелодий Ароэ, улыбаясь шире, стоило парню откинуть голову назад ей на плечо, позволяя заглянуть в спокойные, тёплые и счастливые голубые глаза. Они так и остались в беседке, разве что южанка пригласила явно уставшего Покорителя отдохнуть и оказалась прикованной к месту его объятиями, заставив откинуться на подушки и просто со смехом позволить ему творить, что вздумается. Тем более, что как только он доверительно повернулся к ней спиной и просто успокоился в её руках, уже было не важно ничего на свете. Ни предстоящий суд с Международным Союзом, ни странное волнение Джиннов, ни собственная утихшая эмоциональная буря… существовал лишь угол беседки, тепло присутствия и знание, что они наконец-то вместе. Пальцы мягко пробежались по бледной щеке, спустившись к линии челюсти и нежно очертив её, позволив заметить как Хакурю прикрыл глаза и лишь глубоко вдохнул, а по его коже рассыпались мурашки. Казалось, что коснись она где угодно, он так же предано примет все без исключения и даже попросит ещё, ловя каждое мгновение когда они делили тепло. Сейчас, когда это стало возможным, кажется ни один из них не мог наконец этим насытиться… Шаги в стороне заставили поднять голову, замечая как Канза тут же замирает на месте и закрывает рот ладонью, выглядя в крайней степени удивлённой. Прежде чем хватает свиток и выставляет в сторону, останавливая послушно замершего Коэна, заметившего картину и лишь очень иронично прищурившегося, заставив недовольно нахмуриться. Помнит она его шутку про «не оказаться украденной». — Советница. — достаточно громко объявил о их присутствии бывший первый наследник. От его голоса Хакурю мгновенно поднял голову, наблюдая за сводным старшим братом. Но в его глазах уже не было заметно ни гнева, ни ненависти, простое… спокойствие и какая-то лёгкая доля иронии. — Братец. — тут же добавил вдогонку Покоритель Астарота, позволив себе дёрнуть уголком губ в усмешке. — Не хворай, брат. — спокойно кивнул в ответ Рен, не меняя позиции в её объятиях. — Сбрил? — Жена ворчит. — откликнулся с качанием головы рыжий, ловко закрывшись книгой от хлопка свитком со стороны Канзы, выдавшей негодующий вздох. — Смотрю вы решили свои проблемы? — Решили. — кивнул медленно Хакурю, позволяя просто наслаждаться этим зрелищем, будучи лишь зрителем. — Привык? — Уже свой. — довольно улыбнулся в ответ Коэн, вызывая ироничный фырк и закатывание глаз. — Свояченица, а вам бы яду поумерить. — Яд — прерогатива Андромалиуса и его подчинённых, у меня ирония. — откликнулась на это спокойно Фируза, покосившись на закатившую глаза сестру. — Канза, моё предложение всё ещё в силе. — Уже задумываюсь. — кивнула ей младшая, тут же перекрыв свитком чужой комментарий. — Ещё раз ты устроишь нечто подобное и простым заклинанием обмораживания не отделаешься, Эн. — Услышал, драгоценная. — улыбнулся на её выпад мужчина. — Татуировки я конечно не делал, но традициям в меру собственных убеждений, стараюсь следовать. Включая брачные детали. — Вор. — повторила свои же недавние слова Айя, тихо вздохнув. — Твоя сестра сама согласилась вступить со мной в брак, я к этому причастен лишь как второй человек в отношениях. — с весёлым прищуром ответил ей имперец, скрестив руки на груди в довольстве. — Ну и немного как инициатор… — Он у меня сестру своровал. — «пожаловалась» Хакурю девушка, слыша как на это он лишь весело рассмеялся, аккуратно сжимая её ладонь у него не плече. — Наверное хватит уже праздных разговоров? — поинтересовалась с едва проглядывающей улыбкой Канза, подходя ближе и опускаясь рядом на пятки, протягивая ей документы. — Здесь последние отчёты по торговым сделкам с Балбаддом, Империей Ко и Хелиохаптом. — Спасибо, Канза. — улыбнулась ей благодарно старшая, принимая следом и книгу от Коэна. — А это…? — Последние заметки по исследованию писаний Торан о морских змеях, по типу тех, что живут в водах Ароэ. Подумать только, у вас есть отдельный архив записей на торане… — негромко вздохнул только недавно догадавшийся о плотной связи с древним племенем рыжий, спрятав руки в длинных рукавах одежды, перешитой на местный манер, но сохранившей строгость Империи Ко. — Такова история. — иронично пожала плечами на это советница, улыбаясь, стоило заинтересовавшемуся записями Хакурю аккуратно перехватить у неё книжку из рук. — На этом мы вас покинем, советница. — уважительно склонила голову Канза, позволив мужу прощально кивнуть и последовать за ней, завязывая негромкий разговор. Так снова повисла тишина, в которой пришлось со вздохом развернуть первые отчёты, погружаясь в работу и слыша как зашуршали страницы записей в руках Рена, принявшегося за чтение. Айя коротко покосилась в его сторону и улыбнулась, прежде чем повернуть голову и коснуться губами его виска, тут же замечая реакцию и со смешком позволив ему откинуть голову и зарыться ладонью ей в волосы, даря бережный и нежный поцелуй. А после вернуться к чтению, ощущая как приплясывает в груди от радости сердце, наконец узнав какого это — услышать заветные слова и получать знаки внимания от дорогого человека. Кажется теперь она понимает, почему её отец так млеет каждый раз, стоит маме начать нежничать с ним и бережно целовать его в разное время, просто даря своё внимание. Сама чувствует как начинает таять… — Хакурю… Он поворачивается к ней, вопросительно приподнимаются строгие брови и у неё перехватывает дыхание, мурашки бегут по спине ровным строем и приподнимают волосы на затылке. Сказать это кажется сейчас невозможным, но она переступает эту неловкость и с улыбкой прижимается своим лбом к чужому. — Я люблю тебя. В бледно-васильковых глазах словно по новой появился свет, с которым имперец резко захлопывает книгу, откладывает её в сторону, поворачивается… и просто обнимает, так крепко, словно она могла исчезнуть в любое мгновение, только ослабь хватку. И Айя улыбается, обнимая его в ответ, прижимаясь щекой к спутавшимся волосам и ощущая… оглушающее счастье. — Можешь ещё раз позвать? — звучит негромко в плечо, пощекотав дыханием и вызвав новые мурашки. — Хакурю. — послушно повторяется Покорительница, ощутив прерывистый и радостный выдох на коже. — Я всегда буду любить то, как ты произносишь моё имя… Айя…***
Закат восьмого дня, после прибытия имперца в Ароэ и их разговора для облегчения жизни друг-друга, встретил Фирузу в её покоях на балконе, за разглядыванием моря в самом низу и простом наблюдении за тем как меняется небо. Как и говорили как-то Андромалиус, каждый закат и каждый рассвет был неповторимым и разным, а сейчас — и вовсе бесподобным. Рядом послышался шелест растений и девушка с улыбкой обернулась, наблюдая за тем как аккуратно ступает на её балкон Хакурю, улыбнувшись в ответ и шутливо прижав палец к губам в тишине, позволив рассмеяться. Разумеется уже все знали, что советница Ароэ и новый гость от Империи Ко, явно неравнодушны к друг-другу, а о визитах последнего к ней не знал разве что слепой. Семье он понравился, мама и вовсе была на седьмом небе от счастья увидеть воспитанного и ответственного молодого человека, открыто и тепло пригласив его за семейный стол. Отец же молча попилил его внимательным взглядом, но встретив достойный отпор в виде такого же со стороны парня, лишь молча показал брюнетке большой палец вверх, чем смутил до жути. — Ты сегодня была бесподобна на переговорах. — гордо заметил Покоритель, мягко обняв за талию одной рукой и позволив столкнуться с собой лбом, глядя на неё сияющими от нежности и радости глазами. — Синдбаду так или иначе надо с тобой считаться, как когда-то в Синдрии. — Он сам подал мне этот пример. — заметила в ответ негромко Айя, разглаживая пальцами ненастоящие складки на его накидке и нежась в его тепле. — Если честно, я нервничала. Выносить такие обвинения, за несколько дней собрав доказательства, не так просто… — И всё же ты вступилась за Когёку. За мой дом. — бледные пальцы скользнули под подбородок, большой палец провёл по нему и коснулся щеки, позволив прижаться. — Ты потрясающая, не устану это повторять. — В твои слова легко поверить. — улыбнулась ему весело брюнетка, тихо ойкая, стоило сильным рукам подхватить под колени и заставить обвить его шею руками, ощущая покачивание в движении. — Что ты делаешь? — Ты весь день ходила. И под конец дня, у тебя совсем помрачнело лицо, а значит у тебя устали ноги. — заметил на это копейщик, вызывая внутри тёплую волну умиления. — Позволь хотя бы сейчас о тебе позаботиться, когда никого вокруг. Она лишь благодарно улыбнулась, бережно поглаживая пальцами тыльную сторону бледной шеи у самой линии роста волос, отмечая как от этого у него быстро пробегают по коже мурашки. Столкнувшись взглядом с бледно-васильковыми глазами, девушка лишь вопросительно склонила голову на бок, на что Рен лишь тихо и смиренно вздохнул, чуть качнув головой в жесте «неважно». Прежде чем замер напротив её кровати и медленно, постепенно опускаясь на колени, усадил на простыни, позволив опереться о них руками и продолжить наблюдать за ним, замечая на его лице поразительное спокойствие. Прежде чем она ощутила новую волну мурашек, с мягким скольжением бледных пальцев вдоль колена вниз, бережно обхватывая голень правой ноги и приподнимая над полом. Покоритель не поднимает взгляд, лишь наблюдает за тем как его руки упирают её ступню в его бедро, скользя обратно вверх и надавливая подушечками больших пальцев у основания голени, заставив на секунду вздрогнуть всем телом. Неприятная, ноющая, под пальцами парня постепенно таяла действительно нахоженная за весь день боль, позволив расслабиться и просто наблюдать. За тем как покачиваются едва заметно пряди иссиня-чёрных волос, как иногда сходятся вместе строгие брови или поджимаются тонкие губы. Его сосредоточенность на том, чтобы немного облегчить её дискомфорт, вызывает улыбку и благодарность, позволив расслабиться и просто ощущать его немного неловкую и неумелую заботу. Сразу чувствовалось, что он ни разу этим не занимался, но судя по всему очень хотел сделать для неё что-то приятное и возможно у кого-то спрашивал как это следует делать. Правая голень была оставлена в покое и аккуратно, с бережными поглаживаниями бледных пальцев, опущена обратно на пол, после чего Покорительница чуть хихикнула из-за щекотки на левой, привлекая к себе на мгновение бледно-васильковый взгляд. Хакурю улыбается и шутливо, одними кончиками пальцев, проводит вдоль ступни и вызывает подрагивание от сдерживаемого смеха, всё же прорвавшегося наружу парой тихих смешков, которым он негромко вторил. А после повторяет движение с опорой её ноги о его бедро и снова принимается за аккуратное разминание уставших мышц, позволив просто молчаливо наблюдать, подперев голову руками и ощущая себя самой счастливой в это мгновение. А Рен… с каждым прикосновением к смуглой коже, проводя вдоль неё пальцами, терялся в своих мыслях. Находясь здесь, в постепенно сгущающихся сумерках после заката, подле неё, девушки что не страшась ран открыла ему глаза и осталась рядом, не смотря ни на что, Рен ощущал одновременно и забытый покой… и странное волнение, особенно сейчас, ощущая ладонями насколько на самом деле хрупкой она может быть, как мягка её кожа, подло покрытая шрамами прошлого, но такая же прекрасная. Пальцы проводят выше, следуют по памяти заученным движениям, чуть вдавливают и снова скользят вниз, машинально уже разминая чужую голень. Он видит эти едва заметные пятнышки давних ран, но не может заставить себя представить её в кандалах, зная её слишком свободной для этой гадости. И всё же это было, всё же когда-то ей приходилось слушаться кнута и носить эти цепи… сколько раз он был нужен ей? Плевать насколько мал он был тогда, насколько слаб — сколько раз он должен был прийти ей на помощь, чтобы сейчас она не вспоминала о том времени? «Бесчисленное количество» — отвечает он сам себе, вспоминая Синдрию, библиотеку и чудовищный гром, когда под его руками она дрожала словно от лихорадки, слишком напуганная, чтобы осознать природность грохота и обыкновенность погоды. Ладони машинально скользят по смуглой коже, следуют за её нежностью и теплом, пока голова склонена в задумчивости, уже не контролируя внезапных поступков. Под пальцами — её тепло, её кожа, её тело, её комфорт и безопасность, она опьяняет своим ощущением и заставляет вдохнуть глубже, ощущая этот знакомый запах апельсина и лёгкий шлейф цветов. Этот аромат дурманит вдвое сильнее, заставляет коснуться смуглой кожи губами, ощущая её тепло и прикасаясь вновь, к едва заметным следам шрамов, поддерживая голень ладонью и нежно поглаживая, ощущая необходимость прикасаться бережнее чем к самому хрупкому фарфору. Пальцы скользят выше, следуя едва осознанно за мягким изгибом и позволив ощутить мгновенно рассыпавшиеся по коже мурашки, поднимая глаза. Айя смотрела удивлённо, смущённо прикрыв губы ладонью и мелко-мелко подрагивая, её щёки окрашенные ярко-алым румянцем, сделавшим очаровательнее. Медовые глаза кажутся маняще-тёплыми, в них заметны искорки чего-то похожего на внутренний трепет, стоит снова, на пробу, прикоснуться губами к аккуратной голени. Они закрываются мгновенно, длинные ресницы подрагивают от попытки не моргать и он замечает судорожный вдох, с которым смуглые пальцы сильнее вжимаются в чувственные губы, укрывая её голос. Ладонь скользит выше по икре к колену и мягко очерчивает его пальцами, с новым мягким прикосновением к шрамам замечая как она краснеет ещё явнее, вздрогнув всем телом и собрав пальцами мягкую ткань лавандового сегодня сари, стиснув до побелевших костяшек. Её чувствительность к таким прикосновениям волнует ещё сильнее, вызывает собственные мурашки и прерывистость дыхания… а ещё азарт. Он хочет узнать её реакцию, услышать её голос, как он подрагивает от новых ощущений. Прикосновение проходит по боку смуглого бедра, позволяет заметить как она смущённо отворачивается и вжимает кулак в грудь для контроля сердцебиения. А он любуется алым оттенком на её щеках, как приоткрылись в спешном дыхании опухшие от прикуса губы, как у неё сверкают глаза от таких же непривычных эмоций и мыслей. Пальцы мягко скользят по смуглой коже, ненавязчиво скользнув под бедро и позволив оставить поцелуй на колене, успев уловить едва слышный и тут же заглушённый пальцами полувдох-полустон, вызывая внезапный удар тока по нервам. — Советница! — стук в дверь пугает, вызывает шок и резкое выпрямление на месте. Рефлексы берут вверх на разумом, заставив вскочить и спешно покинуть чужие покои так же, как и попал в них — использовав магию Джинна. Гуань-дао кажется чудовищно тяжёлым, неудобным, хочется его бросить, но не позволяет странная судорога в пальцах, не проходящая до тех пор, пока за его спиной не захлопывается дверь гостевой комнаты и он не вжимается в неё лопатками. Лицо горит как походный костёр, от внезапных мыслей душно и очень трудно дышать, заставив медленно стечь на корточки и уронить оружие, вжимая ладони почти до цветных пятен и боли. Хочется… заорать! Не закричать — заорать! Взвыть! Что угодно! Что за чёрт с ним только что приключился?! Какого…?! Тело ломит, пробивает дрожью и странным возмущением, от чего хочется провалиться куда подальше, оставив в задыхающемся и смущённом состоянии смотреть в потолок, хватая ртом ставший холодным воздух. Руки трясутся, но отчётливо вспоминают ощущение смуглой и нежной кожи, линию изгиба чужой ноги и едва заметно выпирающие косточки на голени и колене… от снова утёкших куда-то не в ту сторону мыслей, Рен просто безнадёжно уткнулся лбом в колени и действительно издал отчаянный вой, лишь бы выразить негодование от самого себя и своего поведения. Айя же лежала завернувшись в простынь и даже не смотрела на суетящихся вокруг служанок, уткнувшись носом в подушку, ощущая как всё лицо медленно сгорало от смущения и стыда. Кожа, чувствительная после недавней внезапной ласки, всё ещё хранила ощущение чужих губ, тёплых и волнительно-нежных, прикасающихся сначала к голени в районе шрамов, потом снова и с небольшой заминкой для отслеживания её реакции, коснувшихся колена. Но ещё больше будоражили и вызывали мурашки воспоминания о прикосновениях бледных пальцев, скользящих ненавязчиво и так приятно… В низу живота снова скрутило и потянуло, заставив накрыться с головой и поджать ноги в позу эмбриона, несмотря на чудовищную жару в комнате и в собственном теле. Его предательство, это странное ощущение ожидания и жажды, вызывало отчаянное желание попросить наполнить ванну и просто утопиться в ней, или хотя бы свободно покричать. А ещё просто помыться, ощущая как от этого волнения и этих воспоминаний, внизу стало непривычно мокро и липко, вызывая ещё больший стыд. Этот вечер… как же с ним теперь быть?