майко, гейша, кицунэ

Столица — провинциям не чета. Богато украшена к празднику. Цветы и ленты, россыпь бумажных фонариков протянута через мощеные улочки, девушки — одна другой краше. Кадзу не смотрит. Идет след в след, локоть к локтю с ронином. Мэй плывет впереди, в сопровождении Сино-Одори. На них заглядываются, им вслед оборачиваются. Кадзу не смотрит. Мэй — дочь самурая играет. Новое кимоно складками по фигуре ложится, окобо неспешный шаг перестуком размечают. Не идет — парит над мостовой. Собирает мужские взгляды. Ему — нельзя смотреть. Строга легенда. Не сват, не брат и не супруг. Слуга слуги. Ловит шелковый отблеск — и только. Дымкой плавится. Новый звук вплетается в заданный ритм. Под ногами Кадзу — расписной дорогой веер. Обронила. — Госпожа Есинаги!.. — срывается с губ. Глупый! Веер следовало Масамунэ отдать. Или Сино-Одори, Нанами, все же служанка. Но поздно. Мэй замедляет шаг. Лицо ее вполоборота — надменная скука. Протягивает руку, всколыхнув широкий рукав кимоно. Не глядя, не удостоив взглядом. Кадзу с низким поклоном в прохладу пальцев веер вкладывает, как вкладывал прежде пальцы в чужую рану — чтоб растревожить. Чтоб кровь пустить. Снизу вверх, скупым и точным движением. Встречаются их ладони, но не глаза. Друг друга приветствуют — лаской короткой. Кадзу обводит тонкую белизну запястья, незаметно и скрытно. Не в силах себя удержать. Сурова разлука. Миг — и не дольше. Мэй одним взмахом расправляет поданный веер, скрывает щеки и губы. Вдруг — скользит по Кадзу темным взглядом, будто любуясь нарядной улицей. Лицо — недвижное, строгое, а глаза… Глаза — улыбаются. Кадзу не смотрит, но знает. Солнце весенее и сквозь закрытые веки чувствуешь. Шелковый шорох, мерный ритм легких шагов — никто не увидел, не понял их на двоих спектакль. Они играют в прятки — на самом виду. Молодой самурай, идущий навстречу, сбивается с шага. Запинается, первым снегом белеет. Краснеет — густым и душным румянцем, не сводя с нее изумленных глаз. Сино-Одори звонко смеется, прикрыв рукавом хищные алые губы. Мэй проплывает мимо, не повернув головы. Холодная. Гордая. Не его. За один этот взгляд хочется переломать самураю все пальцы — хватит и ее жеста. Пусть только укажет. Кадзу дышит на четыре такта, под ее поступь, охлаждая дурную голову. Выдыхает горячий воздух, отводит злые глаза. Синоби без выдержки — что гейша без танца. Они играют — и Мэй вдребезги разбивает его годами отточенный покой одним тонким ходом. Кадзу знает: ей — готов проиграть. Уже проиграл.