Шёпот в ночи

Размышляя о смерти, мы зачастую приходим к двоякому мнению. Некоторые видят в ней высшее наказание, другие же Божественное милосердие. В свою бытность человеком я боялась смерти или скорее того что ожидает меня за ее порогом. Сейчас же глотая соленые слезы я просила о ее приходе. Я видела в ней избавление от того ада в который меня ввергли и ждала ее. Безумство скоро прошло, однако часто особенно вечерами, просачивалось в мой разум, и тогда избавителем становился Куран. В такие моменты я была искренне благодарна ему за то что он не оставлял меня, не позволял мне потерять рассудок и контроль над собой. Однако уже через мгновение я вспоминала, по чьей вине здесь оказалась и тогда ненависть, жгучим оловом опаляла сердце, заставляя кровь клокотать от ярости и бессилия. Вновь открыв глаза, я заметила лучи позднего солнца, просачивающиеся сквозь тяжелые темные шторы. Сколько же я здесь пролежала? Кажется неделю не меньше. Сев на кровати я откинулась назад и усталым взглядом окинула комнату. Какое спокойствие, однако, окутало душу. Будто все было дурным сном, будто я болела долго и мучительно, а сейчас вновь прихожу в себя. Однако бардовые капли на покрывале разбили мои надежды, и я горько усмехнувшись, более осмысленно стала осматривать комнату. Вот солнечный лучик скользнул по пушистому мягкому ковру, запрыгнул на письменный столик и замер на массивном портрете в золотой оправе. Оттуда на меня смотрела счастливая пара, молодая женщина с красивыми добрыми глазами и статный мужчина держали за руки маленького мальчика, в котором я без труда узнала Курана. «Однако даже он может улыбаться», пронеслось у меня в голове. По обе стороны от кровати располагались двери, из которых как я уже знала, одна вела в уборную, а другая во вторую комнату Курана. На правой стене комнаты высилось окно, сейчас завещанное тяжелыми шторами. Мне вдруг захотелось посмотреть на мир, который не видела уже неделю, послушать щебетание птиц, понаблюдать за движением жизни. Меня страстно потянуло распахнуть шторы и подставить лицо ласковым октябрьским лучам. Однако глаза с непривычки запекло, и я поспешила закрыть завесу в живой мир. Уже вечером, когда угрюмые сумерки легли на землю, я решилась выглянуть в окно. Мир даже в ночное время оставался прекрасным. И я вдруг подумала что, чтобы не случилось, какое горе не поселилось бы в наших жизнях, мир не меняется, а время не замедляет свой бег. Оно также неумолимо течет вперед, не замечая слезы и боль. И сейчас за окном я увидела те же самые шелестящие от ветра деревья, те же чистые улочки парка, услышала те же привычные звуки голосов, что и неделю назад, тогда когда я была человеком. Правда небо не озарялось огненным светилом, свинцовые тучи закрыли собой горизонт, обещая, разразится грозой. Поток мыслей прервался голосами, донёсшимися из соседней комнаты, и шагами в сторону моей обители. Не жаждя встречи я просто вылезла в окно и спрыгнула на ограду находящуюся не далеко. Как не странно боли я не почувствовала и спрыгнув в сад помчалась к моему излюбленному месту у озера. Мною овладело мрачное желание одиночества. Мне хотелось побыть одной, а уныние, овладевшее моей душой подталкивало меня запереться от всего мира, погрузится в темные воды озера и на его дне пролежать до тех пор, пока тело не сгниёт и смерть не разлучит его с душой. «Боже, зачем ты оставил меня?». Слезы градом полились из глаз, смешиваясь с каплями дождя. И мне казалось, что само небо плачет со мною. Бушующая природа, искры молний, раскаты грома и завывания ветра подымали из самых глубин моего естества, какое то странное злобное злорадство. Мне хотелось вскочить и безумно рассмеяться, но я продолжала сидеть, вслушиваясь в песню природы. Мне хотелось прижаться к сырой земле и слиться с ней воедино, но я, задрав голову, всматривалась в черное небо. -Лилиан, это ты? Почему тут сидишь? Мне не хотелось говорить. -Пойдем со мной. Мне не хотелось двигаться и уж тем более быть в обществе человека. Но меня подняли на руки и понесли словно ребенка. -Отпустите меня ректор. Меня не слушали. И тогда безмолвное отчаяние сменилось порывами ярости. Но так же как и первое оно мне не принесло ничего. И я снова успокоилась, размышляя, что если убрать все обертки покрывающие душу, то есть если убрать чувства, то останется пустота. Она поглотит тебя, и в ее бездне ты найдёшь если не утешение то забвение. И пусть она не излечит раны, она притупит боль. Отдавшись это самой пустоте я не разбирала дороги которой следовал ректор, не чувствовала как дрожат его руки и не видела как капают из его глаз слезы. «Однако», продолжала я размышлять, уже сидя в теплом кресле «не смотря на то, что пустота, казалось бы, завораживает, она никогда не сможет быть абсолютной. В этом вопросе можно провести параллель между человеком и вселенной. Говорят, что вначале была пустота. Но пустоту как я верю и знаю, заполнял Бог. То есть иными словами отсутствие материй и временного пространства, что и составляет наше понятие о пустоте, не может считаться пустотой. Был кто-то выше материй, кто-то кто заполнял собой вселенную, кто-то кто сам был вселенной. Так и человек. Видимое отсутствие чувств и мыслей не доказывает его пустоту. Даже бесчувственный и без эмоциональный человек не пуст, потому как его наполняет душа и дух. И даже тот, кто прогнил и погряз в грехах не пустой человек, потому как даже у него есть шанс, возродится. Значит, нет ничего, что было бы пусто, все наполняет Бог » Постепенно в мои мысли стали врываться посторонние звуки. Я услышала мягкие шаги по ковру, и грозные раскаты грома. Напротив меня горел камин, и я засмотрелась на огненный танец. Я любила огонь. Его дикую грацию, его необузданность и холодную беспощадность. Кажется я пошевелилась. - Очнулась, наконец. На, попей чаю. Сегодня можешь остаться у меня, я поговорил с Канаме Кураном. Чай был вкусным, кажется фруктовым, с приятным успокаивающим ароматом. Я улыбнулась. -Спасибо. Мужчина стоящий у окна удивлённо посмотрел на меня, а после , приняв сой обычный чудаковатый вид радостно закружился по комнате вещая что он самый счастливый человек в мире. Он, кажется, хотел подбодрить меня или развеселить. Ему удалось. Все в этом человеке казалось мне таким уютным и родным. Он был полной противоположностью Курана Канаме. Даже гостиная, в которой я сейчас находилась, со своими светло-коричневыми деревянными стенами, высоким книжным шкафом, пушистым белым ковром, каменным камином и пунцовыми занавесками, согревала и вселяла уверенность, тогда как комната Курана, холод и отчаяние. Ректор уселся на ближайшие кресло, кутаясь в свой зелёный плед, такой же, как и тот, что он накинул на мои плечи, и устремил задумчивый взор на огонь. Я поставила чашку на столик между креслами и, подогнув под себя ноги, последовала его примеру. Так мы и сидели в тишине прерываемой лишь тихим потрескиванием дров в камине, до тех пор, пока сон не подобрался ко мне незаметной поступью и мои веки не сомкнулись, погружая меня в приятную темноту.