And I don't feel secure no more Unless I'm being followed And the only way to hide myself Is to give 'em one hell of a show! — Bring Me The Horizon
Десять лет назад
На паркет с грохотом упал патефон. Пластинка «The Beatles», отлетев в сторону, теперь лежала расколотой на три части. Корпус раритетного проигрывателя треснул, звукосниматель откатился к ноге восьмилетнего Порко. — Ё-мое, папа меня теперь убьет! — в панике он схватился за голову. — Да не убьет, скотчем заклеим, — Марсель подобрал с пола кусок пластинки и задумчиво почесал затылок. — Ты дурак совсем? Он свои пластинки чуть ли не каждый вечер гоняет. Блин, блин, блин, что делать?! В прихожей раздался щелчок дверного замка. Послышались голоса родителей, шелест целлофановых пакетов из супермаркета. Услышав это, мальчики дрожащими руками стали подбирать разбитые детали проигрывателя и складывать их обратно на высокую полку, с которой пять минут назад Порко попытался достать папин артефакт и удачно его уронил. Их отец считал этот проигрыватель, купленный на блошином рынке, своим сокровищем, какое уже нигде не производили. Он тщательно по всему миру собирал коллекцию пластинок и строго-настрого запрещал сыновьям прикасаться к патефону, как Бог не позволял Еве и Адаму вкушать плоды «Древа познания Добра и Зла». — Порко? — звал отец, шагая по квартире. — Марсель? Сломанный проигрыватель никак не хотел влезать обратно в узкое пространство между полками. Шаги становились все ближе. Дверь открылась. — Это что такое, вы чего не отзываетесь? Марсель замер с патефоном в руках и с виноватым видом развернулся к отцу. Тот охнул и торопливо забрал аппарат из его рук. Лицо его пронзила самая настоящая скорбь. — Ну как же вы так… Кто из вас это сделал? Порко, зажмурившись, стоял с опущенной головой в ожидании приговора, как вдруг услышал слева от себя голос брата: — Это я, пап. Порко с удивлением преступника, которого помиловали в последнюю секунду перед расстрелом, уставился на Марселя. Тот без капли страха смотрел на Гальярда-старшего: — Я просто хотел послушать… — Дождался бы меня, я бы тебе включил сам! — перебил его отец. — А кто теперь его починит? Может, ты, Марсель? Ну почему из всего, что есть в доме, ты решил поиграться именно с такой дорогой вещью?! — он редко повышал голос, но сейчас был не тот случай. — Сегодня в кино не пойдешь, будешь помогать маме с ужином, ясно тебе? Марсель грустно кивнул. — Ясно… — Порко, собирайся, — отец вышел из комнаты, оставив мальчиков одних. — Спасибо, Марсель, — растерянно шепнул Порко, чтобы папа не услышал. — Но почему ты решил… Тот улыбнулся. У Марселя на днях выпал передний зуб, и его улыбка смотрелась смешно и мило. — Ну, ты же так хотел на «Челюсти», а я потом посмотрю, папа все равно диски покупает, — и похлопал младшего брата по плечу. — Не волнуйся за меня, мелкий. Так Порко осознал, что он всегда будет под защитой Марселя, который души в нем не чаял. Но эта мысль была не единственной, что тогда пришла ему в голову. Где-то на задворках сознания промелькнула еще одна: на правах младшенького ему все будет сходить с рук. Он не ошибся.***
Марсель появился на свет через четыре месяца после того, как его родители поженились. Серджо Гальярд, забрав все накопленные в Милане деньги, срочно переехал в Лондон делать предложение своей возлюбленной, Оливии Блэр, и открывать бизнес, о котором так долго мечтал. Вопроса об аборте даже не стояло: безумно любящие друг друга, они оба трактовали это как знак свыше. Пусть и неожиданно, когда ни один, ни другая не были к этому готовы, но они решились вместе делить все невзгоды внезапно свалившейся семейной жизни. Однако все же вторая беременность Оливии была запланированной, а потому более спокойной, когда она, уже наученная опытом, прекрасно понимала, что ее ждет. Вдобавок Серджо наконец-то открыл собственную клинику, в семье появились лишние деньги и можно было обзавестись няней. Старшего ребенка, безусловно, любили, а вот младшего — обожали, потому что ему повезло прийти в этот мир в лучшее для семьи время, когда родители смогли в полной мере насладиться своей ролью и отдать сыну все, что было у них самих. «Поделись с Порко, он же младшенький!» «Ты должен защищать Порко, Марсель, ты тут старший!» «Отдай ты Порко свою футболку, тебе же не жалко?» Все это Марсель слушал регулярно, но ни на толику не держал зла. Наоборот — как ответственный старший брат, как лидер, он обожал своего младшего, оберегал его от всех невзгод и радовался за каждый, даже самый микроскопический его успех. Как-то раз Серджо, обожавший британский рок, отвез детей на концерт «Arctic Monkeys». Порко, который ничего не видел в толпе, долго, до слез и соплей, канючил, чтобы папа взял его на руки. Марсель же весь концерт простоял на ногах, иногда подпрыгивая, чтобы увидеть хотя бы макушку Алекса Тернера. И все равно был довольным, потому что весь путь домой восторженный Порко, не затыкаясь, с горящими глазами пересказывал все события того вечера и требовал у отца гитару. Марсель смотрел на счастливую моську братика и от этого ликовал сам. Повзрослев, он иной раз поражался тому, какой отпечаток концерт оставил в душе Порко, что тот, единожды взяв в руки инструмент, не расставался с ним и на день. Младшенький, загоревшись музыкой и отдав ей свою душу, оказался невероятно талантливым, на музыкальных конкурсах вмиг очаровывая слушателей своими виртуозностью, голосом и неуемной харизмой. За него оставалось лишь порадоваться, и Марсель с гордостью нес невидимое знамя старшего брата.***
Но со стороны Порко все выглядело чуть иначе. Осознавал ли он на все сто процентов свои паттерны поведения, не осознавал — сказать сложно. Вряд ли. Но так или иначе, ослепленные любовью, родители сделали из него нарцисса. Когда ты с пеленок окружен хлещущими через край обожанием и вседозволенностью… когда на правах «младшенького» тебе все прощается… любви быстро начинает не хватать. Объемы настолько зашкаливают, что в какой-то момент перестаешь ее усваивать и требуешь все больше. А раз любви не хватает, нужно добывать ее силой. Либо хитростью. Любой ценой. И Порко отчаянно ее выжимал, выгрызал, высасывал, потому что от этого напрямую зависел вопрос существования: «Если меня не любят, значит, я не существую». К тому же в семье был конкурент, еще один претендент на родительскую заботу — Марсель. Старший, не по годам умный, всегда оказывавшийся впереди: первым пошел в школу, откуда приносил первые награды, первым попробовал пиво, первым сбегал от копов, первым узнал, что такое секс. Банально из-за возраста Порко отставал от своего брата во всем ровно на один шаг, и это доставляло ему невыносимые страдания. «А что, если он лучше меня и мама с папой любят его сильнее?..» Семья превратилась для него в театр боевых действий, борьбу за ресурсы: «Мне, мне, мне, все мне». По этой причине Порко неосознанно перетягивал на себя одеяло, постоянно сражаясь с незримым противником за внимание родителей, а позже — и знакомых. Если Марсель просит мороженое, Порко просит мороженое с шоколадом, сливками и вишенками. Если Марсель приходит с грамотой победителя на конкурсе юных инженеров, Порко приносит золотую медаль с фестиваля молодых музыкантов. А если у Марселя появляются друзья… у Порко должны быть обожатели. В один из вечеров, когда Порко засиделся над заданием по сольфеджио, он услышал с улицы голоса. Тогда Серджо только начал оформлять ипотеку на роскошную квартиру, а пока они жили на втором этаже дома в Уэмбли. Порко подошел к окну и увидел, как к крыльцу нетвердой походкой, обнявшись, ковыляли Марсель с приятелем — широкоплечим блондином, стриженным «ежиком». У первого в углу рта запеклась кровь, а у второго сиял под глазом чернющий фингал, но они шли, смеясь и пьяно обсуждая, как взъебали гондонов на заправке. — Ты мой бро, бро-о-о, — тянул Марсель, повисший на друге. Он едва переставлял ноги и постоянно пошатывался. — Да ты ш-сам помнишь, как ему вдр… врезал? — путая спьяну звуки, ответил тот. — Я теперь с тобой, быщщарой, буду по темным переулкам ходить, — и смачно сплюнул в клумбу. — Мы команда, Браун! — Марсель кричал на всю улицу, рискуя перебудить соседей. — Короли Лондона, епта! Смотря на них со второго этажа из-за занавески, Порко ощутил самое деструктивное для себя чувство — зависть, превращавшую все внутренности в фарш. Это мерзкое ощущение приходило к нему каждый раз, когда Марсель хвастался своим бесподобным товарищем и их совместными приключениями. У Марселя появилось то, чего не было у него самого. Поэтому, увидев Райнера во второй раз в гримерке «Либерио», Порко не понял, но почувствовал, что станет для него человеком ближе и дороже, чем Марсель. Он все еще не отдавал себе отчета в собственных мотивах, не мог выразить эту мысль словами, но она заставила его глотку пересыхать от вожделения. Он покорит его любой ценой.***
Но вот Марселя не стало, и незаполнимая пустота в сердце Порко разрослась до масштабов черной дыры, засасывая в себя все вокруг. Временными заплатками, перекрывающими эту внутреннюю бездну, стали эйфоретики, стимуляторы, а иногда и диссоциативы. Порко убегал из этого мира, столь жестоко с ним обошедшегося. Причиной тому стало чувство вины, истязавшее его по ночам. Во снах к нему приходил избитый, плачущий Марсель, повторяющий, как заведенный, одну и ту же фразу: «Ты похитил всю любовь, которая предназначалась мне, как ты мог, Порко?»Как ты мог, Порко? Как ты мог? За что ты так с ним обошелся? Неужели тебе было мало?
Мысли эти в безысходной зацикленности крутились в его голове. Сейчас он шел куда-то по лесу, спотыкаясь о дышащие, шевелящиеся корни. Деревья в искаженном кислотой сознании то становились ему по колено, то вдруг вырастали до небес. Вокруг не было ни души — никого, кто мог бы протянуть руку помощи. Гальярда мутило, темный лес уходил в бесконечность, а в сумраке за одежду цеплялись кривые, корявые когти. В какой-то момент Порко, упавшего на землю, стошнило. На траву, смотревшую на него широко распахнутыми глазами, вперемешку со слезами хлынула рвота, из которой тотчас же пробились цветы. Собственный мучительный стон прозвучал эхом и рассыпался на цепочку аккордов. Глухой лес разросся до масштабов Вселенной. Порко был на измене. Случись с ним что-то прямо сейчас, ни одна живая душа не узнает об этом. Он исчезнет из этого мира, как стертый ластиком рисунок. Потому что он заслуживает умереть за все свои преступления против брата, за свое всеобъемлющее воровство. В таком состоянии, обхватив колени руками, он дрожал от холода под одним из деревьев. Сколько он так просидел — бог весть. Час, два или четыре? Время — что это вообще такое? Потом вроде начало понемногу отпускать, но ощущения реальности и твердой почвы под собой все никак не наступало. Воюя с собственными пальцами, которые не слушались и жили отдельной от тела жизнью, Порко попробовал достать телефон, внезапно оказавшийся у него в кармане. На экране он четко видел каждый пиксель, переливающийся всеми цветами радуги. Постоянно меняющееся изображение на него давило, не давая избавиться от накатывающей с новой силой волны паники. — Алло? — в трубке послышался родной сонный голос. — Порко? — Райнер, спаси меня… умоляю.***
За день до этого
Порко склонился над инструкцией из «Икеи». Нарисованные человечки на второй странице бесили и словно насмехались над его беспомощностью. В отличие от Марселя, который обожал паять и делать из металла что-то двигающееся и гремящее, младший Гальярд с конструкторами не дружил от слова «совсем». На рисунках вроде бы ясно было отмечено, куда какой винтик вкручивать, но Порко путал то саморезы, то отверстия, а в последний момент вообще заметил, что положил доску не той стороной. «Да гребаные шведы! Ничего, кроме Аббы, не придумали нормального». Эту кровать, а точнее, этот сраный конструктор, им привезли с утра. Предыдущую, старую, собранную еще, наверное, при Маргарет Тэтчер, они успешно сломали ночей пять назад в пылу исступленного траха. Райнер на время сообразил нехитрую конструкцию, подставив одолженные у соседей энциклопедии, но все равно спать на проломанной кровати, норовившей обрушиться при малейшем движении, было невозможно. Поэтому в ожидании доставки Райнер с Порко спали мало и плохо. Райнер, вообще встававший по будням в шесть утра, спал и того меньше. В каталоге на сайте выбор пал на одну из самых дешевых коек, потому что скидывались они пополам, а денег на изысканную роскошь у Райнера, конечно, не было. Порко же уламывал его взять дорогущий «БРИМНЭС» с ящиками в изголовье, которые он планировал забить своими вещами и секс-игрушками. По итогам долгих дебатов с периодическими перепалками было принято решение остановиться на каркасе под названием «ТРИСИЛ». Неприхотливый Райнер довольствовался бы и чем-то подешевле и посердитее, однако решающим аргументом стало смешное название. «Трисил для трисама», — загоготал Браун под тяжелый взгляд Порко, пробившего себе лоб ладонью. «Почему я все еще с тобой живу?» — спрашивал Гальярд, оформляя заказ. Райнер шустро собрал умелыми, мастеровитыми руками деревянный периметр кровати и ждал, попивая чай, пока Порко закончит с изголовьем. Вспотев во время сборки, он открыл окно и с наслаждением вдохнул теплый летний воздух, наполнивший комнату. От проблем совместного быта он ловил странный, необъяснимый кайф, чего нельзя было сказать о Порко, который оказался не в меру капризным и привередливым в мелочах. — Хули ты расселся, помочь не хочешь? — буркнул Гальярд, и Браун отставил дымящуюся кружку. Подобрав с пола инструкцию, Райнер в минуту нашел под завалами пакетик с металлическими петлями и, мягко забрав из руки Гальярда отвертку, прикрутил их к изголовью. Порко фыркнул в сторону что-то несуразное. Дальше, если сверяться с буклетом, следовало перевернуть деревянную раму и, держа на весу, соединить ее с решеткой изголовья. Присев на одно колено и вооружившись крестовидной отверткой, Райнер пытался попасть шурупом в петлю. — Приподними немного, — сказал он державшему каркас Порко. У того предательски защекотало в носу — в квартире и так было пыльно, а тут еще эта пыль угрожающе поднялась из-за демо-версии ремонта. Чихнуть хотелось, но никак не получалось — ощущение было отвратительным. Как час дрочить и не кончить. — Опусти, слишком высоко, — руководил Браун, не поворачиваясь. — АПЧХИ! — в оргазмическом удовольствии наконец чихнул Порко, дернувшись. Пальцы соскользнули с рамы, и та с грохотом полетела на босую ступню Брауна. — БЛЯДЬ, ПОРКО, СУКА! — выругался Райнер в воздух так резко и громко, что Гальярд вздрогнул. Корпус кровати приземлился прямо на пальцы Брауна, который теперь шипел сквозь зубы. — Какого хуя, Райнер?! — взъелся Порко от одолевшего его чувства вины. Все, что угодно, лишь бы не дать никому понять, что ты облажался. Лучшей защитой всегда было нападение. — Опусти, подними, блядь, ты не мог нормально объяснить?! От такого хода конем Райнер раскрыл рот в немом охуении. Гальярд тем временем только набирал обороты: — Какого черта мы вообще ебались с этим сами?! Мы могли чуть-чуть доплатить сборщику, но ты, блядь, встал в позу «Ой, давай сэкономим!» — кривляясь на последней фразе, он пискляво спародировал Райнера, а глаза его налились кровью. — Порко, ты чего разошелся? — Райнер сел на пол, держа ушибленную ступню. — Тут я пострадал вообще-то… — Ты от своей нищеты ебучей пострадал, а не от меня! — брызжа слюной, заорал Порко. В квартире повисла гнетущая тишина, нарушаемая шумным дыханием Гальярда. Его плечи вздымались от кипящей злобы. Райнер медленно отвел стеклянный взгляд, уставившись в стену. Все, что продолжил извергать из себя Порко, он почти не слышал, даже боль в ноге притупилась от с головой накрывшего стыда. Стыда за то, что Порко, вообще-то, был прав. Райнер снова не оправдал надежд близкого человека. Впрочем, чего вообще он ждал от самого себя, не найдя в себе сил поступить даже в какой-то задрипанный общественный колледж, чтобы получить более-менее нормальную работу? А теперь он взвалил на свои плечи ответственность за другого человека… и не вывез ее. Порко не выдержит и уйдет — теперь это стало лишь вопросом времени. Будто бы сбегая от накинувшихся на него со всех сторон внутренних демонов, Райнер спешно обулся и, прихрамывая, вышел из квартиры. Он старался не слушать ругательства, брошенные ему в спину.***
Райнер вернулся домой ближе к вечеру, когда мимо него по дорогам начали проезжать спешащие к семье и теплому ужину люди. Он любил ходить, а еще больше — бегать, потому что от монотонного, ровного движения вперед мысли успокаивались и бушевавшие недавно эмоции уступали место разуму. Для него это было сродни легкой медитации, во время которой в голове зрели какие-то планы и решения. За эти несколько часов он, например, успел подумать о дополнительных сменах в клубе и о курсах барменов для повышения квалификации, после которых можно было бы продать себя подороже. Повесив ключи на крючок в прихожей, Райнер сделал пару шагов и обомлел. На полу не валялись в беспорядке детали кровати — она была собрана и аккуратно стояла у стены, красивая, как в каталоге. Коробок, пакетов и прочего мусора тоже нигде не было видно. А что самое интересное — его маленькая студия лоснилась от чистоты. Ни пыли на мебели, ни крошек и коричневых чайных кругов от кружек, ни грязной посуды в раковине — ничего. За столом в огромных студийных наушниках сидел над MIDI-клавиатурой Порко, но, боковым зрением заметив Райнера, торопливо их снял и развернулся к входной двери. — Ты… сам ее дособирал? — первым неловко нарушил молчание Браун. — Постучался к соседу, вдвоем управились быстро. — Он и хату помог напидорить? — Нет. Я вызвал клинера. Ушла вот минут двадцать назад. — Понятно… — Райнер еще раз обвел глазами квартиру. Гальярд тем временем осторожно, с виноватым видом, поднялся и подошел к нему почти вплотную: — Я что-то перегнул палку. Не знаю, что на меня нашло. Но я правда испугался от твоего крика. И вообще не спал толком, с самого утра злой был. Райнер прижал его к себе одной рукой. Порко, будучи на тринадцать сантиметров ниже, смущенно ткнулся носом ему в шею. — Ну, сегодня наконец выспимся. Извини за то, что тут было так… неудобно… и за то, что я разорался, — проговорил Браун добрым, мягким баритоном. — А еще в холодильнике пивас. Если захочешь. Райнер улыбнулся. — Пока не хочу, может, как-нибудь потом, — эти месяцы он все еще не мог прикоснуться даже к слабому алкоголю. — Спасибо. Пошли спать, хорошо?***
Порко выспался от души в новой постели и на свежем матрасе. А вот о Райнере сказать того же было нельзя — всю ночь он иногда падал в легкую дрему, но сразу же просыпался неизвестно отчего. Будто бы обозленный за какую-то провинность Морфей решил его наказать, безжалостно отбирая сон. Какофония мыслей в голове никак не отпускала его, но наутро он не мог вспомнить ни одной из них. Он постоянно ворочался, подолгу пялился в потолок, было то жарко, то холодно, то душно. Он проснулся совершенно разбитым, в голову словно залили свинец. Райнер списал свое состояние на дождливую погоду, хотя вроде бы никогда не был метеозависимым, но ведь все бывает в первый раз — человеческий организм не молодеет. — Можешь и на меня сделать? — попросил он Порко, насыпавшего кофе в свою кофеварку. Браун кофе пил редко, кисло-горький вкус ему не нравился, но сейчас нужно было как-то взбодриться перед сменой. Через пять минут Порко поставил на стол две дымящиеся кружки и с любовью поцеловал сидящего на стуле Райнера в плечо. После вчерашней ссоры он был ласковым и покладистым, как нашкодивший котенок. — Может, возьмешь отгул сегодня? — он развалился на стуле, отхлебнув из кружки. — Да пройдет. Мне не так уж и паршиво. — Ложись сегодня спать без меня тогда. Нам сегодня надо сводить треки, и я допоздна буду на студии, мне кажется. Райнер кивнул и с какой-то мягкостью, смешанной с восхищением, взглянул на Порко. «Марлийские титаны» начинали записывать свой первый альбом, и наблюдать за этим без восторга не получалось. Гальярд за пару вечеров накидал концепт для семи песен, каждой из которых дал странные, одному ему ведомые названия: «Броня», «Колосс», «Челюсти», «Женщина», «Зверь», «Молот» и «Перевозчик». Название последней песни Порко постоянно менял — все ждал, когда осенит «тем самым», но никак не мог определиться. Но кто их там разберет, этих творческих натур?***
Творческие натуры провозились с записью и сведением примерно до полуночи. В подвальном помещении из-за звукоизоляции и нагревавшейся техники было душно, потому подняться наконец-то на поверхность и подышать свежим воздухом для троицы «марлийских титанов» было подобно глотку ледяной воды в пустыне. — Ну что, какие планы? — спросил Зик, чиркая зажигалкой. — Никому завтра рано не вставать, суббота же? Кольт отрицательно замотал головой. — Я докурю и поеду домой, пацаны, я никакой. — А ты что? — Зик прикурил Порко сигарету — тот недавно перешел на пижонский вишневый «Ричмонд». — Не хочешь по космосу пошагать маленечко? Я тут звездолет приобрел кое-какой. Порко выдохнул вверх струю дыма со сладко-жженым запахом. — А какой? — «Lucy in the Sky with Diamonds»*, — залихватски улыбнувшись, пропел Зик строчку из припева битловской песни. — Ого, Йегер, ты прямо усиливаешься, — почтительно вскинул брови Порко. — Ну так тексты надо как-то писать. Пошли в парк, тут рядом Хайгейт. — Ты же чисто из-за названия собрался там упороться, да?** Зик, цокая языком, помахал перед лицом пальцем: — Я чисто ради искусства собрался там упороться, ха-ха. — Ну раз ради искусства, то давай. — Тогда забираем шмотки и пошли, — Зик выбросил окурок. — А, да, захвати пару кубиков сахара из подсобки. — Это еще зачем? — Гальярд удивленно сдвинул брови к переносице. — Глюкозы не хватает? — Увидишь, — Йегер с абсолютно бесстрастным лицом почесал бороду.***
Выбрав укромную лавочку в глубине парка, плавно перетекающего в небольшой лесок, Зик с Порко сели и прислушались, не шел ли кто-нибудь в стороне. Тишина, лишь теплый ночной ветерок шуршал в листве и где-то стрекотали сверчки. Ночь была нежной и спокойной. — Давай сахар, — Зик вытащил из нагрудного кармана крошечную ампулку из мягкого полупрозрачного пластика с жидкостью, и Порко, увидев ее, протянул громкое «ВО-О-О-ОУ». — Ты откуда достал ее вообще? Все давно уже марки прокапывают. — Предпочитаю быть верным традициям и чистоте продукта, — Зик подмигнул. — А не ебнет твой чистый продукт? — в голосе Гальярда послышалось сомнение. — Камон, — тот снисходительно взглянул на Порко из-под очков. — Как две дорожки снега по ноздре пустить, так ты не боялся. А кислота вообще в психотерапии использовалась, когда врачи в рот ебали дозировки. Порко смотрел, как Зик капал кислоту на два сахарных кубика. На глаз. — Ну что, полетели? Гальярд взял один из кубиков себе. — Погнали, — и положил его на язык.***
Прошло полчаса. Ничего не происходило. Сверчки все так же трещали в траве, ветер все так же шумел листьями. — Где, говоришь, ты ее достал? — недоверчиво спросил Порко. — Французы с работы подогнали. Говорили, делают так, как британцам и не снилось. — Напиздели твои французы. Только и умеют, что «Биг-Мак» называть «Ле Биг-Маком». Пойду отолью, — и поднялся с лавки. — Только далеко не уходи, — Зик откинулся на деревянную спинку. — Вдруг накроет. И накрыло. Как только Порко зашел за одно из деревьев, реальность будто бы дрогнула, по ней пробежала маленькая волна помех, как при настройке телевизора. Застегнув ширинку, он собрался было вернуться, но лавочка с горевшим над ней фонарем куда-то исчезла. Порко окликнул Зика, и тот ответил, но вот незадача — его голос раздавался не в одном конкретном направлении, а зазвучал отовсюду разом. Словно десяток Зиков, рассредоточившись вокруг Гальярда, кричал одновременно. Он сделал шаг вперед, потом еще один, потом еще десять, двадцать, сто, тысячу — но так никуда и не пришел, оставаясь на месте. Деревья вокруг превратились в плотный, непроходимый коридор, уходящий верхушками в небеса. Порко стало не по себе. А «не по себе» под лизергином, усиленное в сто крат, превращалось в «эсхатологический ужас». Позади него раздался резкий скрип, в котором отдаленно угадывался визг умиравшего в муках человека. В страхе Гальярд понесся прочь от этого крика, но голос догонял его, становясь все ближе, пока над самым ухом Порко не услышал: «За что ты так со мной?» Фраза эта непрерывной, бесконечной лентой крутилась в воздухе и повторялась раз за разом. Он заорал от ужаса, понимая — сейчас он умрет, ровно через две секунды. Ветки деревьев оживали и протягивали к нему лапы, покрытые шершавой, царапающей корой. Теперь они его так не отпустят, его поймают, арестуют и четвертуют, неся возмездие за всю любовь, которой он лишил родного брата.***
Примерно два часа назад Райнер вернулся домой со смены и практически сразу отрубился. Но посреди ночи его, мирно спавшего, разбудил звонок. — Алло? — в медленно проходившей дреме Браун тер глаза свободной рукой. — Порко? Стенание в трубке заставило его резко сесть. — Боже, Порко, ты где?! Что с тобой? — …вытащи меня отсюда… — Порко едва связывал звуки в слова, и кровь в висках у Райнера, не на шутку перепуганного, застучала так сильно, что мешала соображать здраво. — Где ты сейчас? Я заберу тебя. — …он гонится за мной. — Кто гонится? Где? Минутная тишина, за которую сердце Брауна успело дважды остановиться. Гальярд бесконечно долго собирал мозги в кучу, пока наконец не выдавил негромкое: «Хайгейт». — Я сейчас приеду, не убирай телефон, — Райнер в спешке надел швом наружу первую попавшуюся футболку, всунул ноги в треники и накинул кожанку. На ходу вызывая такси, он выбежал из квартиры.***
Райнер, тяжело дыша, бежал по мокрой после ночного дождя листве, пару раз поскользнувшись и упав в грязь. Где-то за стеной деревьев лениво вставало раннее солнце, Хайгейт-Вуд потихоньку выходил из царства тьмы. По земле стелилась едва заметная туманная дымка. Гальярд не брал трубку, и Райнер громко, пугая птиц и белок, матерился. Он пересек центральную поляну, обежал все дорожки, крича имя Порко в надежде, что тот откликнется. Сознание рисовало самые страшные картины, что, быть может, Райнер уже опоздал, и от этих мыслей холодело все тело. Он углубился в рощицу, перешагнув через ограждение и топча какие-то синие цветы. — Порко! — кричал он до боли в гортани, но роща отвечала глухим эхом, тонущем в листве. — Порко! Браун схватился за голову, соображая, куда он еще не заходил, как вдруг за одним из толстых стволов, метрах в восьми от себя, услышал какое-то шевеление. Он рванул туда и не ошибся. Обойдя один из дубов, он увидел сидящего прямо на мокрой земле Порко, который беспокойно смотрел бегающими глазами из стороны в сторону. На Райнера он не обращал внимания до тех пор, пока тот не опустился прямо перед ним на колени, хватая его за руки и плечи. Первое, что заметил Райнер, приблизившись к лицу Порко, — огромные черные зрачки. Расширенные до такой степени, что казалось, будто они поглощали радужку. Под нижними веками засыхали слезы, изо рта неприятно пахло. — Блядь, Порко… — издал он отчаянный стон. — Ты совсем с ума сошел?! — Я сошел с него и не вернулся, — тот сейчас ловил глазами потихоньку угасавшие струи света, перестававшего исходить от предметов вокруг. — Вставай, поехали домой, — Райнер торопливо поднимал Порко с земли и тянул за руку за собой. Гальярд, на самом деле, мог передвигаться самостоятельно, но проблема была во внимании, которое постоянно отвлекалось на вещи вокруг и вопросы о вечном. Пока они шли по парку, Порко, идущий позади, рассматривал крупную руку Райнера. Пару раз показалось, что его собственная рука погружалась ему под кожу. — Знаешь, — окликнул он Райнера, но тот не знал, что ответить от бури накрывших его чувств от гнева до ужаса, которые он сейчас упорно пытался в себе успокоить, — я почти встретился с Марселем. Он уже звал меня. Порко не видел, как сильно в тот момент Браун закусил губу, чтобы сдержать накативший порыв. — У Марселя было твое лицо, — он нес откровенный бред, но бред этот разрывал душу Райнера изнутри. Они прошли еще немного, пока наконец не вышли на твердую почву. Под деревьями в расчищенном кругу стояло несколько лавочек, и на одной из них преспокойно сидел Зик. При виде него лицо Райнера налилось кровью. Руки непроизвольно сжимались в кулаки. Зик же беззаботно, в своей привычной манере, поднялся. Кажется, его трип оказался более гладким, ровным и, что важнее, коротким. Его явно отпускало, и он, по ходу дела, просто ждал Гальярда на месте, где все началось. — О-о-о, какие ребята. Ну что, зубастик, как космос? — Какой к черту космос? — чуть ли не хрипел от сдавившего горло гнева Браун. — Ты не видел, что Порко нет? Вы, блядь, ебанулись упарывать в лесу? Тот молча пожал плечами. — Что за дерьмо вы жрали? — О, мой дорогой перекачанный друг, разве ж это дерьмо? Это главный подарок маэстро Хофмана этому миру… Тебе не понять. — Что ты несешь? Порко посреди леса один торчал. А если бы он ушел дальше?! Или вышел бы на дорогу?! — Тш, тш, тш, — Зик был непробиваем в своем похуизме. Он положил Райнеру ладони на плечи. — Остынь. И вдруг он посмотрел ему прямо в глаза, зыркнув недобрым блеском из-под стекол очков. — Слушай, я тут подумал… Как раз хотел тебя спросить, но все случая не подворачивалось… Браун поморщился в ожидании. — Предпочитаешь младших братьев, да? — и с усмешкой подмигнул стоявшему позади Порко, после чего перевел глаза обратно. — Фетиш у тебя такой? У Кольта тоже мелкий есть, хочешь, познакомим? Через секунду Райнер, замахнувшись, со всей силы ударил его в челюсть. Из глаз Зика, по его собственным ощущениям, посыпались искры. Пошатнувшись, он упал на гравий. Очки сползли на подбородок. Дыша, словно взмыленный бык на корриде, Браун неимоверным усилием воли удержал себя от того, чтобы поднять за футболку Йегера и прописать ему еще пару раз. Вместо этого он молча схватил ошалевшего Порко за руку и пошел прочь из парка.***
Черное небо свинцовыми облаками давило сверху на город. Птицы летали низко, как бы предсказывая надвигавшуюся грозу. Было душно и тревожно. Скорей бы уже разразились гром и молния, а то природа словно выжидала чего-то в оборонительной стойке. Райнер, в задумчивости прикусывая изнутри губы и щеки, смотрел на пыльные, антрацитовые тучи. Поспать ему так и не удалось. Все утро он, чувствуя собственную ответственность за произошедшее, спрашивал себя: «В какой момент все начало превращаться вот в это? Что я упустил?» Круговорот мыслей подвел его к отчаянной мольбе: «Будь здесь Марсель, он бы точно рассказал мне, в чем я обосрался… Как же мне тебя не хватает, парень…» И когда эта мысль посетила его разум, по коже пробежал мороз. Кажется, он начал что-то понимать. Его терзало смутное предположение, которое он безуспешно пытался от себя отогнать. Это была всего лишь догадка, но признаться в том, что это могло быть правдой, было страшно. Мог ли Порко ничего не рассказывать Марселю нарочно? Сознательно оттягивая этот момент и удерживая от разговора его самого. И с какой стати вдруг об этом знал Зик? Он догадался или же... Райнер повернул голову на еще спавшего Порко. Тот лежал под одеялом в позе эмбриона. В такси по дороге домой Браун наслушался отборной дичи, которую теперь не хотел вспоминать. Смешного было мало, точнее, вообще не было. Проваливаясь в сон прямо на плече у Райнера, Гальярд, едва шевеля языком, бросал фразы в духе: «Ты такой милый, когда боишься…», «Во мне весь твой смысл…» или «Если я захочу, я все разрушу». Райнер старался не слушать, списывая все на кислоту. Порко тем временем открыл глаза и слабо зашевелился, высовывая голову из-под одеяла. Райнер не двигался с места и молчал, Порко — тоже. В этом безмолвии слышался лишь звук воды, капающей из крана на кухне. — Мне это привиделось, или ты правда ударил Йегера? — это было первым, что произнес Гальярд вместо «доброго утра». — Не привиделось, — сухо ответил Райнер. — Ясно… Вновь воцарилась гробовая тишина. Порко поднял над собой руку и пошевелил пальцами. Отпустило, наконец-то. — Где мой телефон? — спросил он, и Райнер, встав и подав ему бомбер, вернулся обратно за стол, захламленный бумагами с набросками аккордов и текстов. Гальярд, достав из кармана айфон, углубился в молчаливый скроллинг ленты. — Ты как? — спросил наконец Браун. — Никакой, сука, кислоты в мою смену. Я такой бэд словил, что вообще не хочу это повторять. Какой-то ад. Я умер раз восемь за этот трип. Услышав это, Райнер внутри себя порадовался, подумав, что после случившегося Порко сделал для себя какие-то выводы и теперь будет дважды думать перед тем как принять что-либо, изменяющее сознание. — А за что ты ему прописал? — продолжил прерванную мысль Гальярд. — Язык за зубами не держит, вот за что. — И это причина пиздить людей? — Порко присел на кровати, держась за голову. — Ты нормальный вообще? Райнер хотел бы что-то возразить, но ему не дали этого сделать: — А если бы на его месте был я в тот момент, ты бы мне тоже переебал? — Порко… Тучи за окном стали неимоверно черными, время суток было понятно исключительно по часам. Гальярд ушел в ванную чистить зубы, закрыв дверь. Пока он это делал, Райнер устало потирал переносицу. Кажется, кто-то снова облажался. Будто бы в его жизни провернулся цикл и снова привел в школьные годы, когда ему ничего не стоило приложить об стену одноклассника. Из ванной показалась недовольная голова умытого Гальярда: — Я в шоке с тебя, Райнер. Нет, я просто в ахуе. Ты избиваешь моего барабанщика, потому что он сказал что-то, что тебе не нравится, я не ошибся? А если бы ты ему руку сломал, то что тогда? — за окном начало громыхать в отдалении. — Что он сказал тебе такого? Райнер долго молчал, собираясь с мыслями. Но он решил быть честным, не зная еще, какую яму себе выкопал в ту минуту. — Я встречался когда-то с его братом. Зик спизданул кое-что про это. — И ЭТО ВСЕ? — Порко не повышал голоса, но в его вопросе чувствовалось небывалое возмущение, от которого будто бы задрожала посуда в раковине. — Знаешь, что… — Порко, подойдя к столу, опустил на него руки и наклонился к самому лицу Райнера. По стеклу забарабанили капли дождя. — Если ты хоть пальцем тронешь меня или кого-то из моей группы, клянусь тебе, я в тот же день соберу вещи и ты меня больше не увидишь. Небо содрогнулось от раската грома. — Я не смогу быть рядом с человеком, который в любой момент может выйти из себя. Ясно тебе? Стена дождя обрушилась на город.