Tell me, how's it gonna feel without my arms wrapped around, wrapped around you? Bet it feels pretty real when your skin starts to peel from the bone You were dead to the world, now I'm dead to you Haunting your own house, nothing to lose How did I let you sink your fangs so deep? Ah You know you can't breathe on your own — Bring Me the Horizon ft. Amy Lee
***
The Chemical Brothers — Go
Фиолетовые, красные, розовые огни скользят по танцующим в темноте людям. Мелькают изгибы человеческих фигур. В клубе «Сина» душно, не хватает кислорода, постоянно хочется пить. На сцене от басов трясутся динамики сабвуферов. «Everybody jumpin' out of they mind…» От алкоголя и оглушающей музыки Райнеру кружит голову. В самой гуще толпы он, отдавшись воле ритма, освобождается от кандалов серой рутинной жизни, которая поджидает его снаружи. Справа, слева, сзади он чувствует тепло чужих тел, сливающихся в едином безумии. Он непременно вернется в мир своих проблем, но не сейчас. Сейчас есть только танец. «Send your body to flight…» Браун, не переставая покачивать бедрами, проводит ладонью по лбу, откидывая влажные от пота волосы. Краем глаза он видит Пик, самозабвенно целующуюся с каким-то парнем на диване: «Вот чертовка». «No time to rest…» Впрочем, ему ли об этом говорить? Расстояние между ним и его новым знакомым на танцполе стремительно сокращается. Всего час назад этот парень, набриолиненный, с какой-то лисьей хитринкой в чертах лица, игриво подкатил к нему у барной стойки, угостив парой коктейлей. А потом еще смело заказал сет шотов. Браун был не из тех, кто легко поддавался на топорный флирт, но сейчас ему хотелось тотально забыться. Вот уже на своей талии он чувствует теплую руку, медленно залезающую ему под футболку. Райнер не противится. Этот парень отдаленно напоминает ему Порко — того же роста, тоже рыжий, да и цвет глаз отливает зеленцой. Наверное, в этом сходстве и кроется секрет того, почему сейчас они двигаются в такт вдвоем, бросая друг на друга соблазнительные взгляды. Парень шел напролом с уверенностью танка. Еще пока они пили у стойки, в каждом его манерном жесте читалась фраза: «Я намерен уехать отсюда с тобой». Сверкавшие в мочках ушей бриллиантовые серьги-гвоздики, которые он кокетливо теребил, выдавали в нем щеголеватого пидораса — по таким плакал знаменитый на весь Лондон соховский «Gaybourhood». В какой-то момент он даже наклонился к уху Брауна и, как бы невзначай коснувшись его губами, назвал свое имя: «Флок Форстер». Он грубо нарушал личное пространство, но о каком личном пространстве здесь вообще могла идти речь?.. «Metropolis on the edge of control…» Райнер, выпятив грудь, позволяет парню обнять себя. Тот, не теряя времени, прижимается к нему, пикантно двинув бедрами. Браун опускает ладонь на его задницу и, притягивая к себе еще сильнее, ощущает проступающий из-под узких джинсов стояк. Улыбается от сладкого ощущения, что его тело настолько возбуждает. «We're only here to make you go…» Парень скользит языком по его шее и тянется к губам. Миг — они сливаются в долгом, сочном поцелуе. Грань между телами стирается. Трек «The Chemical Brothers» стучит у обоих в висках, пробуждая животные инстинкты. Райнер напирает, грубо держа нового знакомого за затылок и стремясь проникнуть языком все глубже, не оставляя никакой возможности оторваться. Разорвав поцелуй, поднимает голову и тяжело дышит. — Я хочу тебя, — слышит Райнер рядом с ухом и кивает. Его цепко хватают за руку и ведут в сторону туалета. В одной из кабинок парень прижимает его к стене, оставляя на груди живописные засосы. В этот момент что-то идет не так. Райнеру некомфортно, но он не понимает, почему. Он закрывает глаза и чувствует, как чужие руки расстегивают ему ширинку. — У тебя есть резинка? — слышит он и неожиданно для себя морщится. Хочется отвести взгляд. По странной причине ему становится дурно, ему не нравится происходящее, но он усиленно отгоняет это гадкое ощущение и мотает головой. — Не страшно, — улыбается парень и медленно опускается на колени, оглаживая ладонью вялый, невстающий член. Перед глазами Райнера от количества выпитого все начинает плыть. И в эту секунду он наконец-то догадывается, что не так. Это не Порко. Он пахнет не как Порко. На вкус не как Порко. Говорит не как Порко. Прикасается к его херу не как Порко. Уймись, глупое наваждение. Все кончилось полгода назад. Оставь меня наконец. Все тело начинает ломаться, мозг будто бы в истерике посылает сигналы «SOS». — Что-то не так, милый? — доносится снизу. Райнер спешно отталкивает его голову и натягивает трусы. — Извини… Я, кажется, перепил… Рыжеволосый паренек недовольно вскидывает брови: — Даже не отсосешь мне? — Прости… Ничего не выйдет… — Райнер виновато отворачивается, но стенки тесной кабинки сжимают его со всех сторон, подобно одиночной камере. — Уходи. — Еблан, — фыркает парень и уходит, демонстративно хлопнув дверью. Браун медленно садится на крышку унитаза и хватается за голову, плохо понимая, что с ним творится. Проблемы серой жизни, увы, не оставят его даже тут, в обители музыки и темноты, скрытой от глаз прохожих.***
Pixies — Hear Me Out
Если бы Порко Гальярд не открыл в себе музыкальный талант, точно стал бы военным. Или спортсменом. В общем, нашел бы себя в сфере, в которой эмоции постоянно хлещут через край, а уровень адреналина в крови поддерживается периодическими всплесками. Мирной, спокойной жизни для него не существовало. В гармонии и покое было для него что-то неестественное, будто бы жизнь утекала сквозь пальцы, а самое лучшее в ней неминуемо ускользало. В том, что Гальярд подсел на вещества, не было ничего удивительного — без бурных эмоций и впечатлений он загибался, боялся, что весь свет о нем забудет, а сам он растворится в нем, как сахар в чашке чая. Он являлся наркоманом не только в прямом смысле, но и в переносном: в любви он тоже не мог долго выносить мир и тишину. С Рождества прошло больше полугода — столько они с Райнером жили в одной квартире, а их отношения, если отсчитывать с поцелуя на крыше, приближались к первой годовщине. Тяжкое время для тех, кто ценит лишь конфетно-букетные периоды и бурлящие в них страсти. Райнер плохо понимал, почему Гальярд в какие-то моменты стал резко отстраняться. Почему приходил домой все позже, почему они говорили все меньше. Из семечка сомнения, зароненного в сердце Брауна, потихоньку, как хилый, бледный стебелек, прорастала паника. Необъяснимая, непонятная, но накрывающая его сначала по щиколотку, потом по пояс, по грудь и по горло, как ледяная вода. На все вопросы Порко отвечал на отъебись, с отводом глаз, делая вид, что все в порядке, но в воздухе витало ощущение, что в порядке не было ничего. Браун очень плавно присаживался на измену, потому что мало чего в своей жизни он боялся так сильно, как равнодушия. Он начинал угадывать в манерах Порко поведение собственной матери, и это вгоняло его в пучину отчаяния. Странное дело, но почему-то к этому добавились проблемы со сном. Райнер часто просыпался посреди ночи, подолгу ворочался, мог вскочить за полтора часа до будильника. Ощущение времени притуплялось в порочном круге недосыпа. Что-то в недрах бессознательного не позволяло ему расслабиться даже во сне. Шли месяцы, а он никак не мог наладить режим дня, потому его соратником вскоре стал «Мелаксен». Браун, да и никто в целом мире (ведь попробуй разобраться, что творится в дебрях человеческой души), не мог осознать, что Порко вел игру в догонялки. И вел ее крайне успешно. Увеличь дистанцию — и увидишь, как за тобой делают шаг. Райнер, когда они оба были дома, все чаще ловил себя на желании лишний раз, на всякий случай обнять Гальярда, нежно поцеловать в руку или плечо, сказать «люблю тебя», встать на полчаса раньше, чтобы разбудить его запахом завтрака. Почему-то им управляла мысль, что вся ответственность лежала на нем и он обязан был бороться, противостоять проблемам, ревностно оберегать их роман. И того, с чем Браун вкладывался, оказывалось достаточно… правда, ненадолго. Через несколько дней Порко снова хирел, а Райнер ломал голову над вопросом, что еще он может такого сделать, чтобы его возлюбленный не отдалялся. Все будни стали сводиться к боязни его потерять. Боязни легкой, на уровне двоечки по десятибалльной шкале, но постоянной, не дающей отпустить контроль и подумать о себе и своих занятиях. «Уровень опасности» повышался до «4-5», когда Порко, листая инстаграм или фейсбук, чему-то улыбался, но на вопрос «Что там?» отвечал уклончиво: «Да так, забей». На более тревожные вопросы Райнера звучал ответ, об который разбивалось буквально все: «А что с доверием, Браун?» Безусловно, Порко чувствовал эту зависимость и не мог перебороть в себе жажду новых доказательств преданности. Ему ведь и самому было непросто — он паниковал каждый раз, когда замечал, что Райнер не думал о нем двадцать четыре часа в сутки. Внимание партнера тоже было ему необходимо, как воздух, — так он видел, что в нем нуждаются. Часто заботу о себе приходилось завоевывать силой. Однажды за завтраком Райнер достал из холодильника йогурт с абсолютно продающим названием «Кокосовое искушение» и застыл с ним в руке, похрюкивая себе под нос. — Что ты угораешь? — заинтересованно спросил Порко, обнимая его сзади. Райнер развернулся и, пунцовый от сдавленного смеха, показал ему этикетку. — И? — Кокосовое искушение тебя одолевает после каждого концерта, — и, хихикая, ткнулся носом в плечо Порко, но тот резко отлетел назад. — Ты на что намекаешь?! — шутка ему явно не понравилась. — Да я просто угораю, чего ты? — Ты меня за торчебоса держишь что ли, я не пойму? — Порко сердито сложил руки на груди, уйдя в закрытую позу. В потяжелевшем взгляде блеснула льдинка. — Я тебя за что угодно держу каждую ночь, но не за торчебоса, ну что ты такое говоришь? — Райнер вдруг и сам понял, что надо было держать язык за зубами, но попытался отшутиться. Зря. Гальярд, в котором — о боги! — усомнились, перешел в режим самообороны с рвением самурая, пустившегося в боевой раж. — Да ты постоянно меня тыкаешь ебалом в то, что я юзаю, я устал от этого уже! — В смысле «постоянно»? Я всего лишь просил тебя быть поосторожнее после твоего бэда в Хайгейте. Я был не прав, хочешь сказать? — сглаживать углы в конфликтах Брауну никогда не удавалось. А тут такой опции не предусматривалось в принципе. — Да ты просто наркофоб сраный! — Гальярд уже разошелся, уязвленный до глубины души. — Думаешь, сам в белом пальто стоишь чистенький? У меня или моих друзей никогда не было проблем с веществами, бэд я словил один раз из-за того, что Зик дозировку не рассчитал нормально, но мне и хватило того раза сполна. А ты что, за здоровый образ жизни? Бухал с Марселем до посинения и на тачке с ним катался! Не вспомнишь, я хоть раз шутил про это? Бой был проигран. Порко прекрасно знал две вещи: что Райнер привязан к нему, как верный лабрадор, и что существовали свои болевые точки, на которые давить было можно и, главное, нужно, чтобы не терять контроль. — И где Марсель теперь? Райнер подавился чувством вины, ощущая себя главным пидорасом в их паре. Он и правда, видимо, не имел права шутить на эту скользкую тему. Еще и своему любимому настроение подпортил с самого утра, ну вообще прекрасно. Гальярд демонстративно встал из-за стола и пошел в ванную приглаживать гелем волосы. Когда он, накинув бомбер, собрался уходить на учебу, Райнер у самой двери схватил его за руку. — Извини, это была всего лишь тупая шутка, — и притянул к себе, крепко обнимая. — Мне правда жаль, что я сделал тебе больно. А у Порко, зажатого в его объятиях, по жилам вслед за боевым аффектом растекалось удовлетворение наркомана, получившего долгожданную дозу.***
Radiohead — I Might Be Wrong
Со временем игра становилась все изощреннее. Гальярд любил использовать моменты высшего доверия для своих полубессознательных манипуляций. Осень неминуемо укорачивала дни и удлиняла ночи; человек, как и любое животное, готовился впадать в спячку. Из-под одеяла хотелось вылезать все меньше, а нужда Порко в страстях и физическом тепле начинала переходить границы. Например, он со временем просек, что после ссор секс идет как-то дольше, сочнее и чувственнее, прямо эмоции бьют в голову. Потому перепалки зачастили — искрой на бочке с порохом могло стать любое неосторожно сказанное слово. Но как приятно было потом мириться, боже милостивый: — Давай решим этот вопрос, как два взрослых мужчины. — Голые и в постели? — Голые и в постели. А в постели Гальярд вел себя с каждым разом все виктимнее, дразня Райнера и по максимуму оттягивая для него столь вожделенную разрядку. Постоянно приближая его к оргазму, он в последний миг замедлялся или вовсе обрывал движения. Ему нравилось чувствовать, как распалялся его партнер, как впадал в агрессию, граничившую с насилием. Браун кончал уже тогда, когда член начинал буквально болеть от прилившей крови — то есть когда Порко позволял ему кончить. Быстро сняв презерватив, Райнер додрочил себе и, рыча от наслаждения, излился Порко на живот. Струи спермы медленно стекли по бокам парня, лежавшего на спине и уже переводившего дух в оргазмической неге. С кружившейся головой Райнер рухнул на кровать и крепкой ручищей прижал повернувшегося к нему спиной возлюбленного. Он больше всего на свете обожал эти теплые лежания в обнимку после секса. Но внезапно Гальярд молча вырвался из-под его руки и ушел в душ. Вернувшись из ванной, он лег так же, спиной, не произнося ни слова. Браун не отличался повышенной эмпатией, но даже он ощутил в те минуты, что воздух над ними становился тяжелым. — Ты как, родной? — спросил он, кладя небритую щеку Гальярду на плечо. Тот немного помолчал. — Нормально, — ответил он куда-то в сторону стены, и по тону Браун почувствовал, что это пиздеж чистой воды. — Точно? — он обнял его еще крепче. — Я тебя не задел как-то неосторожно? — Да нет, все в порядке, — снова ложь, заставившая Брауна слегка приподняться, чтобы видеть его лицо. — Просто… Не знаю. Странное ощущение, я не могу нормально объяснить. — Попробуй сказать, как есть. — Меня все последние разы, что мы трахаемся, не покидает чувство… Будто мыслями ты не со мной. — Что, ха-ха? — Райнеру было смешно от такой нелепости. — А с кем я могу быть? — и зарылся носом в рыжие волосы. В эту секунду захотелось пойти и на второй заход — очень уж манила круглая, почти женская, задница Порко, в которую сейчас упирался его член, слегка пульсировавший от новой волны возбуждения. Гальярд отстранился, грубо дернув плечом. Голова Райнера упала на подушку. — После драки с Зиком в Хайгейт-Вуд ты будто сам не свой. Ведешь себя, как чужой. Трахаешься на автомате, у тебя на лице написано, что ты думаешь о ком-то другом. Браун в полнейшем непонимании сел на простыни. — О ком я думаю, господи? — Хочешь, чтобы я ответил на этот вопрос? — Да, хочу, потому что мне самому интересно. — Об Эрене. — ЧТО?! — темноту комнаты прорезал возглас оторопевшего Райнера. — Судя по тому, как ты заорал, я прав, да? — Да что ты такое несешь? При чем тут Эрен вообще?! — При том, что я вижу, как ты везде на него подписан. Он что на фейсбуке, что в инстаграме у меня всплывает в рекомендациях из-за того, что ты ему под каждым постом лайки ставишь, — дело было не только в «рекомендациях». Порко на досуге пролистал каждую публикацию на страницах Эрена, с талантом собаки-ищейки выслеживая своего парня в списке лайкнувших. И при каждом высветившемся имени «Райнер Браун» его легкие сдавливала удушающая ревность к призраку прошлого. — Да мы не общаемся с самой школы! Просто зафолловились и все, — в этот момент Райнер пожалел, что тогда рассказал ему о своей первой любви. — Что тебе с этих лайков? — А какого черта он вообще делает у тебя во френдлисте? — интонация Гальярда звенела обидой и отчаянием. — Почему я не держу в друзьях никого из бывших? Признайся, скучаешь по нему, да? — Порко, это перебор. — А как с Зиком встретился, так сразу прошлые чувства всколыхнуло, да?! — на самом деле, Гальярд искренне верил в то, о чем говорил. — Ты знаешь, сколько лет уже прошло с тех пор? Больше, э-э-э… трех лет. — И ты до сих пор ставишь лайки под всеми его фотками, — Порко убеждал так уверенно, что и сам Райнер вдруг начал сомневаться. — Скажи уже честно, что я для тебя просто замена, — кому, впрочем, как не ему, было знать, каково это — заменять одного человека другим… — Да нет же… Это уже прошло сто лет назад, мы живем своими жизнями, у меня даже мысли не возникает лезть в его дела. Мы разве что с днем рождения друг друга поздравляем, не более. — Тогда почему не удалишь его? — Гальярд жаждал доказательств в своей игре «Разубеди меня». — Потому что… — Браун осекся, не зная, что ответить. Да и что можно было вообще сказать на такое? А может… Порко был в чем-то прав? Разве Райнер ни разу после расставания не скучал? Вранье — скучал, конечно. Эрен и правда был в его жизни важным человеком, оставившим после себя и светлые, и грустные воспоминания. — Так я и думал. Как я мог так ошибиться?.. — глотку Гальярда словно залило горечью и скорбью. — Вот кто для тебя, оказывается, важен… А я так, заплатка. Браун решительно перевернул его на спину и навис прямо над его лицом. — Не говори глупостей. — Докажи, что я не прав, — было темно, но глаза, казалось, сверкнули в этой темноте леденящим блеском. Райнер цокнул языком и тягостно вздохнул, а Порко, закусив губы, посмотрел куда-то в сторону. — Ясно. Браун молча лег на кровать и отвернулся. После такого горячего секса на душе резко стало паршиво. Появилось мерзкое ощущение, будто бы во вкусное, дорогое вино — напиток праздника и счастья — подмешали яд. С потяжелевшим сердцем он провалился в сон и проснулся поутру от звякнувших в замочной скважине ключей.***
Placebo — Song to Say Goodbye
Райнер устало плелся вверх по лестнице своей пятиэтажки — лифт в здании отсутствовал. День не задался от слова «совсем». Мало того, что настроение было на нуле после ночного разговора, так еще и в «Либерио» на него в подвале упала кега с пивом: «Черт бы тебя побрал, либерийский подвал!» Всю смену Райнер не находил себе места, пытаясь разобраться в себе и в том, во что превращались его отношения. Разум отчаянно искал истину, но существовала ли она вообще? Неужели Райнер, сам того не осознавая, никак не мог отпустить Эрена, следя за ним из тени соцсетей? Обида Гальярда заронила в его голове семена сомнения, которые тотчас же пустили корни. Он настолько углубился за барной стойкой в свои тяжелые раздумия, что сам не заметил, как треснул в его руке пивной бокал. Из трясины рефлексии его вывела боль в руке — из-под впившегося в ладонь осколка полилась кровь, попав на фартук. Выругавшись, Райнер метнулся в подсобку, где, шипя, вытащил стекло и залил рану водкой. Благо, порез был неглубоким, да и на Райнере все заживало мгновенно, как на собаке. Порко и то на днях укусил его сильнее — вот от него-то точно останется шрам. Подождав, пока кровь остановится, он понял, что унять беспокойство ему сейчас поможет разве что перекур. Через кухню он вышел на улицу, сел на какой-то деревянный ящик из-под продуктов и закурил. По клочку неба, зажатому между зданиями, пролетела птица, и Браун, успокоившийся было от нескольких затяжек, решил еще раз открыть профиль Эрена на фейсбуке. Эрен, судя по всему, внезапно решил бросить военное училище и ушел в полицейскую академию — на страничке появилась фотография парня в темно-синей форме. Райнер, листая его фото, прислушивался к себе и пытался понять, екало ли его сердце. Да вроде нет. Сигарета истлела до фильтра, но Райнер сразу же прикурил вторую, не отрываясь от экрана. Почему-то нажать на кнопку «Удалить из друзей» палец не поднимался, и это парило сильнее всего. «Неужели я правда себя обманываю?..» Нет, пора порвать с прошлым, раз так. У него новая жизнь и новая любовь, в которой нет места тоске по бывшим. Кнопка «Удалить из друзей» нерешительно сменилась на «Добавить в друзья», и Райнер, докурив, затушил бычок об стенку ящика. Но легче почему-то не стало. Браун не почувствовал ни успокоения, ни избавления. Ощущение было прямо противоположным: на мгновение Райнеру показалось, что его свобода сократилась еще на какой-то процент.КРРРРАК!
На улице, со стороны фасада клуба что-то металлическое стукнулось об асфальт. Выйдя из тесного переулка, Райнер увидел сломанный ветром флагшток. Сине-красное знамя, прежде реявшее над входом клуба, распласталось в пыли. Не было достоинства сейчас в этой тряпке, трепавшейся в грязи. Подобно флагштоку, что-то надломилось внутри Райнера. На своем горле он ощутил невидимые руки, сдавливавшие все сильнее и сильнее, настолько, что воздух практически не проходил в легкие. Незримая сила заковала руки в кандалы. Что-то бессознательное внутри отчаянно устраивало бунт. Улица словно сузилась, не оставляя даже возможности сделать шаг. Закружилась голова, вестибулярный аппарат отказывал.— Браун! — Браун, твою мать?
— Браун, я не понял, ты какого черта прохлаждаешься тут?! — позади него раздался недовольный возглас начальника. Райнер развернулся с поднятым флагом в руке и с беспокойством параноика встретился с тяжелым взглядом темно-серых глаз. Босс был ниже его на две головы, да и щуплее в разы, однако спорить с ним Брауну никогда не хотелось. В первые дни работы за стойкой казалось, что еще один косяк — и в горло ему полетит нож. А уж как его гоняли на тему чистоты, доходящей до стерильности… И сейчас Браун, поднимаясь по лестнице к себе домой, предполагал, что тогда, на улице, он ощутил первую в своей жизни паническую атаку. Наверное. Точно он этого не знал, потому что слышал о подобном лишь от знакомых. Хотя какая у него, здоровяка, может быть паничка?.. Ерунда какая-то. Приблизившись к двери своей квартиры, Райнер услышал доносившуюся из-за нее музыку: Порко уже был дома. Уставшее сердце вдруг наполнилось теплотой в ожидании спокойного разговора и мирного сна в обнимку. Браун открыл дверь и вошел. Гальярд сидел на стуле около распахнутого окна и курил, откинув голову назад. Майка была задрана, оголяя кубики пресса. С колонки тихо играла песня «Placebo». На столе, по левую руку от парня, стояли почти пустая бутылка ирландского виски «Беллс» и стакан со льдом. Судя по тому, как медленно Порко поднимал голову и расплывался в странной улыбке, он был вдребезги пьяным, просто hammered. — Привет, моя радость, — кинув недокуренную сигарету в пепельницу, он поднялся и нетвердой походкой направился к Райнеру. Не дав тому даже раздеться и разуться, он обвил его плечи руками и крепко поцеловал в губы, грубо проталкивая внутрь пьяный язык. Райнера обдало таким спиртуозным запахом, что он будто бы сам только что сделал глоток вискаря. Оторвавшись от поцелуя, Порко повис у Брауна на шее. — Привет, Порко, я… — Тшшш, — перебил его Гальярд, приложив кончик пальца ему к губам. — Мне тебя весь день не хватало… Так сильно, что я решил скоротать вечерок в ожидании… — он притянул Райнера за воротник куртки и промурлыкал: — Безумно хочу тебя прямо сейчас… — Порко, давай не сегодня. У меня был дерьмовый день, мне бы просто в ванне полежать и лечь спать, — Райнер выпрямился и начал снимать куртку. — Нет, нет, подожди, останься в ней… — Гальярд с пьяным упрямством в движениях натянул куртку обратно. — Ты в ней так хорош, что у меня стояк каменный. — Порко, нет, пожалуйста, — устало произнес Браун и вдруг почувствовал, как Порко расстегнул на нем ремень и, запустив руку в трусы, схватился за член. — Я сам все сделаю, просто расслабься, — сдвинув крайнюю плоть, Гальярд большим пальцем неосторожно и грубо провел по сухой головке. — Блядь, нет! — от происходящего в голову Брауна бросилась кровь, взыграли какие-то дикие инстинкты самозащиты. Он выставил вперед ладонь, толкнув Порко в грудь. — Что на тебя нашло сегодня?! Оторопевший Гальярд пошатнулся и отскочил назад. От недавней улыбки не осталось и следа. Он со вскипающей во взгляде злобой смотрел в упор на Райнера. Тот, раздевшись наконец и разувшись, прошел в комнату. — Вот значит как, да?! — тон стремительно повышался. — Уже не хочешь меня?! — каждое слово дребезжало яростью и обидой. — Хочу, Порко, но не сейчас, мне просто нужен отдых. — Да что ты мне пиздишь?! — почти орал тот. — Думаешь, я тупой и ничего не понимаю? Райнер посмотрел на него исподлобья, стиснув зубы. Усталость расползалась по всему телу, постепенно превращаясь в раздражение. Это состояние ему совершенно не нравилось, оно было цепким, липким и гадким. Браун начинал испытывать отвращение и от самого себя, и от этого чувства, и от того, что закатил Порко. Гальярд продолжал: — Я так и знал, что я был прав и ты подрачиваешь на брата Зика. Все это время дрочил на него! — у бухого Порко на поверхность повылезали разом все копошившиеся на дне души страхи. Воевать с прошлым своего возлюбленного и так было подобно войне против мельниц, ибо заведомо обрекалось на провал. Но хуже было то, что Порко все сильнее после Хайгейта ощущал незримое присутствие Эрена рядом, буквально через два рукопожатия. Брат его барабанщика и бывший его парня, он мог появиться в любой момент, и что тогда? Поэтому Гальярд отчаянно, как разгневанный Цербер, защищал свою территорию даже от возможности интервенции. И если нужно было эту территорию изолировать от всего мира, значит, так тому и быть. Сказывалось также дофаминовое подкрепление: Порко везде искал подтверждения собственным страхам, ведь не сумасшедший же он, в самом деле, — бояться того, чего не существует. — Ты пьян и несешь хуйню, давай мы это обсудим, как ты проспишься? — раздражение все накатывало и накатывало на Райнера от происходившего сюра. Но peace was never an option. Под руку Порко попалась подаренная им на Рождество колонка. — Знаешь, насколько больно тебя любить с твоими приколами?.. — спросил Гальярд, едва дыша от распиравших его гнева и обиды. Желание присмирить человека, который начал выходить из-под его контроля, толкало его к краю обрыва. Схватив девайс обеими руками, он со всей силы бросил его в стену. Производитель, обещавший противоударный корпус, соврал: для выяснений отношений он явно не был предназначен. Музыка стихла. — Вот настолько. Мудила. Этот миг в памяти Райнера всегда будет прокручиваться в слоу-мо. Как, соприкоснувшись со стеной, колонка покрывается трещинами и разлетается на крупные куски. Как отлетает верхний динамик, повисший на ниточке провода. Как серебристым дождем рассыпается прозрачный корпус. Тогда Райнер впервые за год поймал себя на мысли о расставании. И мысль эта ударила по нему резко, как лезвие гильотины, безжалостно рассекающее позвоночник. Ему не хотелось находиться в одной квартире с бешеным Порко. В голове царил хаос, за первенство боролись и гнев, и страх одиночества, и беспокойство за возлюбленного, и в то же время желание скрыться от него куда подальше. Тут-то Райнер и понял, что значит ютиться вдвоем в крошечной студии без возможности уйти хотя бы в другую комнату. Собственный дом сейчас напоминал ему карцер. По пальцам рук и ног прошла судорога и… вдруг все стихло. Из комнаты будто выкачали весь воздух, отчего создалось ощущение вакуума, в котором тонул любой звук. Голова тоже внезапно опустела, словно из нее высосали содержимое. Райнер поднялся с кровати и, не слыша и не видя ничего вокруг, направился в сторону двери. И лишь у самого порога почувствовал тепло в своей руке. В таком дереализованном, трансовом состоянии он оглянулся и, увидев Порко, вернулся в свое тело и свое сознание. — Не уходи… — сдавленным шепотом взмолился Порко. — Пожалуйста… Райнера, готового перешагнуть порог, стрелой пронзила острая боль. Он чувствовал, что в те секунды отрывал от себя кусок тела. Словно сдирал кожу и плоть с собственных костей. Ноги не слушались, мозг усиленно оберегал сознание от краха устоявшихся привычек. — Неужели… ты уйдешь от меня сразу же, как мы столкнулись с трудностями?.. Чувство вины змеиными зубами прокусывало органы. — Я слишком люблю тебя, чтобы позволить тебе совершить эту ошибку, Райнер… — Порко едва ли не плакал. — Извини меня. Я… не знаю, что на меня нашло. Прости меня, прости. Я чудовище, — он сделал робкий шаг навстречу, практически прислонившись к Брауну. Руки Райнера как будто сами собой обхватили фигуру Гальярда, резко ставшую такой маленькой, тощей и слабой. Больше в тот день они не разговаривали, но своей цели Порко достиг — после всего, что он устроил, Райнер остался. Это ли не любовь, это ли не преданность? Всю ночь Гальярда лихорадило от этого осознания. Он готов был весь мир положить к ногам возлюбленного, оставшегося рядом.***
IAMX — This Will Make You Love Again
С того скандала прошло две недели, и в одно пасмурное утро Райнер ошарашил Порко внезапным решением. — Я ухожу из «Либерио» и ищу себе новое место. — Почему вдруг? — Гальярд чуть не поперхнулся черным кофе. — У меня, по ходу, начались панички. Каждый раз, когда встаю за стойку, накрывает так, что дышать не могу, — Райнер умолчал о том, что происходили эти приступы ровно в те дни, когда в здании репетировали «Марлийские титаны». — Ты уверен, что это панички? В клубе проблемы с вентиляцией, может, от духоты тебя так… — Судя по гуглу, это панические атаки, все сходится. Не хватало мне еще крышей поехать, денег никаких не хватит на мозгоправов. Порко сглотнул. Сердце заколотилось. То ли от доброй порции кофеина, то ли от подспудного понимания, что их отношения становились все более натянутыми. Как гитарная струна. Райнер точно решил отдалиться, чтобы видеться реже — лишь по вечерам после работы. — А из-за чего это у тебя? — Порко не хотел слышать правду. — Аккерман заебал? — Да. Слишком неблагодарная работа за гроши, — а Райнер не хотел правду говорить. Не хотелось как-то снова расплачиваться за откровенность.***
Тогда Порко понял, как сильно обосрался, заигравшись в короля положения. Сложно было принять тот факт, что Райнер не являлся ни его отцом, ни матерью, и приколы с высасыванием любви не прокатывали со стопроцентной эффективностью. Гальярд, смотря на себя в зеркало, видел в отражении монстра, ненасытного монстра, аппетиты которого разрослись до масштабов земного шара. Первые дни после его пьяной выходки он был тише воды, ласковым и спокойным, скрывая за этой маской вину и страх, что вот теперь-то его точно покинут. На время даже создалось впечатление, что в их отношениях вновь все хорошо, как в самом начале. Но человек, увы, не статичная система — он постоянно производит потребность за потребностью, обесценивая с каждым днем то, что имеет. И все мощнее в мозг Порко била мысль о том, что он давно не получал встряски. Жизнь превратилась в темный лабиринт, из которого не было видно выхода. Гальярд пробовал углубляться в творчество, но духовный кризис перекрыл ему кислород и там — песни не писались. Он лишь под сативой выдавливал из себя слабые, неуверенные строчки, которые на следующий день казались мусором. Не было для музыканта муки страшнее, чем творческий тупик. Зик с Кольтом видели страдания своего солиста, но ничего не могли с ними поделать. На последний концерт пришло так мало народу, что «титаны» не отбили аренду клуба и теперь должны были хозяину. Сексом они с Райнером занимались за эти две недели от силы пару раз. Порко страстно и шумно кончал, как и всегда, но сразу после оргазма его накрывало тревогой, что что-то шло не так. Чего-то не хватало. Или ему казалось, что чего-то не хватало, но чего именно — сказать не мог. Все это истязало Порко. Он ощущал себя самым одиноким на планете. Мир забывал о нем. Прямо сейчас, сбегая от этих тягостных мыслей, Гальярд набирал шприцом из ампулы разведенный мефедрон — нюхать уже не доставляло. Просто не покрывало масштабов его отчаяния. А Зик подсказал, что, если разбавлять жидкостью для инъекций, приход будет мощнее. Настроение стало повышаться почти сразу, через несколько коротких мгновений. Вот она, долгожданная эйфория… Теплая, как материнские ладони. Сердце забилось с такой частотой, что Порко вновь почувствовал себя живым. Угол обзора поменялся — Гальярд упал спиной на кровать, кайфуя так сильно, будто провалился в шумящую толпу поклонников на концерте. Глаза закрывались в волшебном дурмане. Он не слышал, как открылась дверь и на пол упали вещи. Не слышал он торопливых шагов и слов «Порко! Порко, что с тобой? Порко, ответь! Очнись, блядь, очнись!» Не ощущал, как его похлопывали по обеим щекам и пытались усадить на кровать.***
The Cure — At Night
Ночь. Райнера едва впустили в карету «Скорой помощи», и теперь он ехал в больницу, с ужасом смотря на фиолетовое, почти синее лицо Гальярда. Медбрат сделал тому укол и сказал, что до больничной койки точно дотянет. Спросил, что за вещество и в какой дозировке вколол себе пациент — Райнер не знал точно, но предположил под будничным, безынтересным врачебным взглядом, что мефедрон. О том, что Порко мог скатиться до хмурого, он и думать боялся. «Тупица, ты ничем не можешь ему помочь», — раздавался внутри Райнера голос осуждения. — Вы же… не донесете это полиции? — со страхом спросил Браун. Медбрат помотал головой. — Не наше дело. Проверь карманы брюк — если там что-то найдется, будет… не очень. Карманы были пусты. Пусты были и глаза Райнера. Он уставился в одну точку — где-то на уровне кончика носа едва дышавшего Порко — и подумал о том, что не смог уберечь от беды ни старшего Гальярда, ни младшего. Он видел себя соучастником преступления особой тяжести. По пути он почему-то вспомнил об их первом поцелуе на крыше. Каким светлым и радостным тогда казалось все вокруг… Каким беззаботным виделось будущее, когда они с Марселем курили один косяк на двоих в Ричмонде. Взрослая жизнь оказалась той еще мразью. Или дело не во взрослой жизни, а в нем самом? В клинике Порко увезли в реанимацию, а Райнер в попытке отвлечься неприкаянно бродил по коридорам. Плакаты о здоровом образе жизни, профилактике рака легких и необходимости ежегодного осмотра простаты его бесили. Он купил в автомате кофе, но, опрокинув в себя стаканчик химозной жижи, не почувствовал ни вкуса, ни обожженного языка. — Райнер? — окликнул его позади женский голос. — Райнер Браун? Он обернулся и увидел сидевшую около кабинета терапевта девушку с длинными, густыми волосами цвета воронова крыла. Приглядевшись, он с трудом смог узнать в ней свою одноклассницу. — Пик? — нерешительно улыбнулся он. Губы девушки едва, буквально на миллиметры, растянулись в слабой улыбке, но в нее не верилось — слишком уж грустно смотрели серые глаза, под которыми темнели синяки. Тут Браун заметил сбоку от нее костыль, приткнутый к стулу. Пик проследила за его вопросительным взглядом и пожала плечами: — Упала неудачно… Садись, сто лет не виделись! — Ты ничего не хочешь из автомата? — спросил Райнер, но получил отказ и сел по правую руку от Пик. — А ты как здесь оказался? Ждешь кого-то? — Да… Мой друг, то есть… мой парень в реанимации, — голос Райнера дрогнул, пока он говорил об этом. — Ого, — в глазах одноклассницы Райнер увидел неподдельное беспокойство. — Это… очень страшно. Боюсь представить, каково тебе сейчас. Надеюсь, все с ним будет хорошо, — она скомкала пальцами подол длинной юбки, и Браун увидел на кистях ее рук синяки. — А это не Эрен?.. — поинтересовалась она осторожно. — Нет, не Эрен, — не думая, ответил Райнер, а потом вздрогнул, осознав, что Пик каким-то образом об этом знала: «Мы же скрывались как могли». — С Эреном мы разошлись во время выпускных экзаменов и больше не общались. — Ясно… — Это брат Марселя. — Марсель в курсе? — Хотел бы я ему рассказать… — Райнер с тяжелым вздохом приткнулся затылком к стене. — Но уже никогда не смогу. — Вы поругались? — Нет, он погиб ровно год назад. Как раз в ноябре. — Это ужасно… — Пик приложила ладонь к губам. Повисла тяжелая тишина, прерываемая разве что галдежом из телевизора, подвешенного в углу под потолком. — А ты замуж вышла? — нарушил молчание Райнер, глядя на кольцо на безымянном пальце. Пик кивнула, на мгновение отведя глаза. Ее рука не двинулась, как это обычно бывает у довольных браком барышень, сразу начинавших хвастаться кольцом. — Быстро ты. Поздравляю. Девушка молчаливо кивнула еще раз. Дверь кабинета открылась, и вышедший врач повел Пик в кабинет рентгенолога. Пик, подобрав костыль, неумело заковыляла по коридору. Через некоторое время Райнера подозвала медсестра и сказала, что здоровью Гальярда больше ничего не угрожает, но выпишут его через пару ночей. Надо было последить за несколькими показателями. Браун вздохнул с облегчением — булыжник, тянувший его на самое дно отчаяния, свалился с души. Когда он собрался ехать домой, Пик вернулась с пачкой бумаг. — Тебе, может, помочь? — Райнер покосился на костыль, которым она неловко стучала по кафелю. — Или тебя заберут? — Нет, я на такси. Знаешь, я тут подумала… Мы с самой школы не виделись и не слышались, хочешь ко мне в гости? Чай, вино, что ты там пьешь? Расскажешь, как ты вообще. И Райнер согласился мгновенно. Ему до дрожи не хотелось возвращаться в темную, холодную, опустевшую квартиру. И оставаться в ней одному — тем более.***
The La's — Who Knows?
Райнер помог Пик добраться до квартиры. Фингер, несмотря на загипсованную ногу, подорвалась было ухаживать за гостем: «Да сядь, Райнер», — но он заботливо усадил ее за стол на кухне и взял хозяйственную инициативу в свои руки. Себе он налил чаю, а ей достал с верхней полки бутылку гранатового вина. Этикетку он долго и с интересом разглядывал — название на ней было написано армянскими закорючками. Пик, на самом деле, пила все, что горит, но в вопросах винишка была ярой патриоткой, твердо убежденной, что никто во всем мире не делает его лучше армян. Иногда катаясь на родину матери, она привозила с собой столь родные сердцу «Воскеваз», «Араме» или даже премиальное «Zorah Karasi». Райнер, налив ей полбокала, пока что не садился и с любопытством осматривал квартирку — это была милая, уютная двушка с маленькой спальней и такой же маленькой гостиной, оформленной в стиле «лофт». На стенах почти в каждой из комнат висели рамки с фотографиями: Пик с друзьями, Пик с родителями, Пик с мужем. — А ничего у тебя мужик, — со знанием дела произнес Райнер, рассматривая фото. — Повезло, наверное. — Наверное… — сидевшая к нему спиной Пик вдохнула запах черно-красного, как рубин, напитка. — А сейчас он где? В командировке? — Если честно… Я не знаю, — она повернула голову. — Извини, что вот так сразу со своими проблемами, но… Мы сейчас немного в ссоре… Ну как обычно бывает, без этого никак в браке, — она неубедительно хихикнула. — Да нет, все в порядке, — Райнер по-дурацки почесал затылок. — То есть, не в порядке, конечно… У меня сейчас тоже не самый лучший период, — крутя головой, он думал, как бы сменить тему. — Давай не будем о грустном? — глаза зацепились за лежавшую на подоконнике сложенную шахматную доску. — Часто играешь? — Играю, да, но не в шахматы, — Пик сделала крупный-крупный глоток. Глаза ее чуть заблестели. — Дай сюда, хочешь партейку? Когда Райнер поставил перед ней доску, Пик развернула ее внутренней стороной наружу. К удивлению Райнера, внутри были не фигуры, а черные и белые шашки, которые Пик начала раскладывать по краям доски и нарисованным вытянутым треугольникам. Встретив абсолютно непонимающий взгляд Брауна, она спросила: — Ты что, никогда в нарды не играл? — Я вообще впервые вижу. — Серьезно? У тебя мать русская, а ты ни разу не слышал про нарды? — Ну так русская, не армянская же. Тем более, что я-то родился уже в Англии. — Ой-ой-ой, еще назови себя верноподданным Ее Величества! Вообще не знаю, как ты жил до этого. Игра элементарная, давай научу? И они играли в нарды целый час, за который Райнер выиграл ровно ноль раз. Тягаться с армянами в этой игре, а уж тем более рассчитывать на победу, было бесполезно. Вино расслабило Пик, во всем поведении которой до этого ощущалось неясное напряжение. Райнер слушал все, что она говорила, и ловил себя на мысли, что та одноклассница, которую он знал когда-то, сильно изменилась. Пик всегда была «правильной девочкой», отличницей, раз за разом побеждавшей в городских викторинах для юниоров. Браун не особо близко общался с ней в школьные годы, скорее, она была для него серой мышкой и заучкой, которая пару раз давала списать. И сейчас эта «пай-гёрл», матерясь, как сапожник, осушая один бокал вина за одним, рассказывала о том, как после школы послала своих строгих родителей к черту. Она поступила в — страшно сказать — Лондонскую школу экономики, престижный колледж, но после первого же семестра чуть было не вылетела оттуда за прогулы, благо, вовремя подсуетилась и уломала декана на академический отпуск. Причиной тому стала невероятная любовь, в которую она нырнула с головой и захлебнулась. «Мы будто бы знали друг друга всю жизнь, представляешь?» — мечтательно говорила она, и при этих словах что-то больно царапнуло Райнера внутри. Пик в то время редко появлялась в городе — ее возлюбленный обожал поездки в самые отдаленные части Соединенного Королевства, а сама она, как преданный оруженосец, повсюду следовала за ним. Они быстро решили съехаться и пожениться, буквально спустя три месяца после знакомства, и счастью не было конца и края. Ночи без сна, пьяные вечеринки, неожиданные подарки — Пик сравнила это с героиновым приходом, долгим и никак не отпускающим. Пик, размякшая от подарка Диониса, вплетала в свое повествование подробность за подробностью, а Райнер падал в колодец мыслей о Порко. Школьная знакомая будто бы рассказывала его историю. — Эй, — щелчок пальцами перед лицом вывел его из трясины мыслей. — Ты уже носом клюешь, да? — она взглянула на часы и воскликнула на армянском: — Аствац им! * Как поздно, я совсем тебя утомила своими историями, наверное. — Вовсе нет, — Райнер поднял на нее глаза. — Я хорошо понимаю, о чем ты говоришь. У меня все так же… начиналось, — и поник. — А сейчас вашу уютную лодочку начало штормить?.. — задумчиво проговорила Пик, и Браун осознал: она попала в точку со своей лодочкой. — Просто пиздец как начало. И я не знаю, что с этим делать. И тут пришел черед Райнера распахивать душу. Пик, ни разу не перебив, слушала про Эрена, про мать, про кучу работ, про Марселя и его смерть, про Порко, его ревность, бэдтрип и передоз. Брауна прорвало, он говорил и говорил. Даже не так — он выговаривался, заходясь в жажде простого человеческого понимания. И с каждым фактом из его жизни Пик все сильнее округляла глаза, приходя к мысли: они встретились неслучайно. Их объединяла общая беда. — Можешь подать мне вон ту папку из прихожей? — указала она пальцем. Вытащив из принесенной папки листы бумаги, Пик разложила их на столе. Браун не поверил своим глазам. Он буквально только что слушал радостное щебетание Пик о ее невероятной любви. А на бумагах были снимки с синяками всех цветов радуги — настоящий калейдоскоп побоев. «Ушибы мягких тканей», «подкожные кровоизлияния задне-нижних отделов грудной клетки с обеих сторон», «ссадины в области бедер» — каждое заключение врача повергало Райнера в шок. Венчал эту мрачную коллекцию рентгеновский снимок ноги, на приложенной справке значилось: «Правый голеностопный сустав иммобилизован гипсовой лонгетой. Отек голени и стопы». Он взглянул на Пик и попытался что-то сказать, но не смог выдать ни слова. Та, кивая, грызла ноготь на большом пальце. — Собираюсь пойти с этим в суд… Денег бы еще наскрести на адвокатов, но меня вроде как хотят взять в один офис работать. Райнер посмотрел на даты справок. Самому раннему заключению было уже три месяца. — Почему ты до сих пор не ушла от него? — А ты почему? — усмехнулась она. Фразы застряли в глотке. — Вот тебе и ответ. Я и о разводе-то задумалась буквально пару недель назад, после пятой или шестой сессии с психотерапевтом. — Скажи, Пик, а тебе есть, куда уйти, когда твой мудозвон снова руки распустит? — Когда как. Поначалу уезжала к подругам, но со временем я, глупая, оборвала с ними общение. К родителям ни за что не поеду, ведь это значит, что они были правы. Если вакансию мне отдадут, может, смогу в офисе заночевать разок. — Дай мне свой телефон, — взяв девайс, Райнер вбил в контакты свой номер телефона и добавил самого себя на фейсбуке. — Если что-то случится, звони или пиши. У меня небольшая хата, но там тебя точно никто об стенку не приложит. Может, это… Начистить ему ебальник разок, вдруг отстанет? — Не надо. Не отстанет. — Тогда просто знай, что у тебя есть место, где ты можешь спрятаться. — Спасибо тебе, Райнер. Ду лав мард ес. — Лавчто?.. — Это «ты хороший человек» по-армянски. Звучит красивее, не правда ли? Правда. И дело было не в красоте созвучий. Браун почувствовал где-то в груди, там, где смыкались ребра, разлившуюся теплоту. Его впервые за долгое время похвалили — просто и незамысловато, а от этого — искренне.***
Placebo — Running Up That Hill
Порко выписали из клиники, и Райнер, встретив его в тот день у входа, четко для себя решил, что эти отношения он ни за что не разорвет. Чего бы это ему ни стоило, он станет для своего любимого опорой в сложные времена. Браун видел рядом с собой измученного больного, которому нужны были помощь и поддержка — бросить его в таком состоянии стало бы настоящим преступлением против человечности. Если тогда он «недоглядел» за состоянием Порко, то теперь точно будет к нему внимательнее. У всех ведь бывают плохие периоды в жизни, верно? А после черной полосы обязательно должна наступить белая… В общем, совесть, ноющая совесть еще поддерживала в их шалаше некое подобие шаткого рая. Покинув «Либерио», Райнер всю зиму промотылялся в поисках новой работы — тогда они вдвоем жили на роялти, которые получал Порко со стриминговых сервисов. Периодически какие-то средства подкидывали родители Гальярда. То, что Райнер предусмотрительно отложил на ноябрь-начало декабря, по мановению руки ушло на оплату счетов за квартиру. А на целых три-четыре месяца без дела Райнер, конечно, не рассчитывал. Денег, что он получал от волонтерства в приюте, не хватало ни на какие излишки. Да и вообще ни на что не хватало. Гальярд никому бы не признался, что втайне радовался каждый раз, когда Браун грустно говорил об отказе очередного работодателя. Взяв на себя ответственность за финансы, Порко ощутил под ногами твердую почву. Имя той почве было: «Ты от меня зависишь и никуда не денешься». Браун был бы рад найти что-то, не связанное со спиртным, но это оказалось не так просто. После «Брекзита» даже в низкоквалифицированных профессиях царила жесткая конкуренция — без опыта можно было разве что грузчиком пойти. Он по полдня, бывало, лазил по сайтам с вакансиями, искал что-то на бирже труда, но неудача шла за неудачей. Самооценка пошатнулась еще чуть-чуть — он видел себя обузой, мертвым камнем на шее партнера. Все это время Райнер, чувствовавший на своих широченных плечах груз ответственности за то, что произошло с Порко, заботился о нем с усердием наседки. Неистовое желание быть полезным и нужным усиливалось виной из-за отсутствия работы. Это и стало залогом их ломкого мира — Гальярд вновь ощутил себя хрупким принцем, почивавшим на перине из трогательной опеки. Только ненадолго. Краток покой в таких отношениях. Зимой Райнер познакомил его с Пик, и несколько раз она приходила к ним в гости скоротать вечерок, посмотреть с ноутбука глупый фильм или просто повздыхать о жизни. Райнер был счастлив, как золотистый ретривер, потому что у него наконец-то появился новый друг. А вот Порко такой расклад ну никак не устраивал. Ему не нравилось, что Браун периодически с ней переписывался-перезванивался, что у них появились какие-то свои шутки в стиле «А помнишь, Смит однажды орал, как ебанутый?» Гальярду казалось, что Пик знала о Райнере больше него просто потому, что училась с ним в одной школе. А раз так, думал он, то и влиять на Брауна она могла сильнее. Райнера он вновь стал воспринимать как территорию, на которую посягал кто-то извне. Глядя на поведение Порко на совместных посиделках, нельзя было даже предположить, что за маской вежливости и добродушия он точил зуб на Пик. В их первую встречу девушка оговорилась и назвала его «Покко», и эта ошибка стала для нее фатальной. С того момента ни в одном разговоре о Пик не обходилось без упоминания этого казуса. Порко ни разу не упускал возможности ткнуть Райнера лицом в недостатки его приятельницы. Но что бесило его по-настоящему, так это то, как просто Браун к этому относился, лишь отшучиваясь и не развивая мелкие придирки до конфликта. Пришла весна — Лондон оживал, сбрасывая с себя налеты грязно-серого снега. Помимо почек на деревьях, раскрывалось в своей полной красе буйство чувств. Глупо отрицать, что человек не зависит от смены сезонов. Секса хотелось просто страшно — Порко никак не мог насытиться, его аппетиты уже во многом превосходили желания Райнера. Ну нельзя же было каждый день трахаться, в конце концов! Но Гальярду всегда требовалось больше. И еще больше. В один из еще прохладных мартовских вечеров Порко, опутав шею Райнера его же собственным ремнем, осторожно, но настойчиво утягивал его за собой в кровать. Он вожделенно улыбался, видя перед собой красивое, рельефное, горячее тело. Браун, у которого появилось свободное время, теперь мог какую-то его часть потратить на себя — он, подзабив на тренировки в прошлом году, снова угорел по спорту и утренним пробежкам. Физическая нагрузка хорошо прочищала мозги и даже в какой-то степени повышала убитую самооценку. Райнер, привыкший чувствовать себя в постели ведущим, а не ведомым, неохотно давал накинуть на свою шею кожаный хомут. Но в этот раз Порко явно не собирался спрашивать разрешения. Немного поддавшись в этой игре, Райнер лег на Гальярда сверху, вжав того в простыни. Ремень, неудобно сдавливавший гортань, полетел на пол и звякнул металлической пряжкой. В тот момент, когда Порко стягивал с себя трусы, на тумбочке вдруг зазвонил телефон. Не глядя на экран, Браун одной рукой переключил на беззвучный режим, но непрерывная вибрация все равно настойчиво отвлекала от процесса. К великому неудовольствию Порко, уже лежавшего с каменной эрекцией в предвкушении пылкого секса, Райнер в итоге все-таки ответил на звонок — это была Пик. От услышанного он резко сел на край кровати. До уха Гальярда донесся неразборчивый плач из динамика. — Ёб твою мать, серьезно?! — воскликнул Райнер обеспокоенно и возмущенно одновременно. — Стой, дыши, расскажи спокойно… Вот же ж мудила… Ты как, мне подъехать?.. Нет, ты чего, все в порядке… Приезжай, конечно, разберемся… Не плачь, приезжай давай скорее. Повесив трубку, Браун схватился за лоб: — Ты можешь себе представить, что ее мужик устроил? Гальярд не мог да и, если честно, не особо хотел. Вставший было член обмяк от подогреваемого негодования. — Отобрал у нее ключи и выпихнул из дома. Кем надо быть вообще? — И теперь она едет к нам?.. — Да. Я, наверное, себе постелю на полу, а ее сюда положу… Надо ей еще сказать, чтобы зубную щетку себе по дороге купила, — он задумался. — Интересно, у меня осталась хоть одна чистая футболка?.. — Райнер, а какого хуя? — Что? — Ты со мной посоветоваться не хотел? Я с тобой живу вообще-то. — Порко, тут человек в беде. — Да она прикидывается просто, в беде она, — Порко, которого в такой жаркий момент прервал столь раздражавший его человек, шипел от злости. — В смысле? Ее муж избивает и при этом развода не дает до сих пор. Я сам видел на ней синяки. А если он в какой-то момент прибьет ее окончательно? — Это все какие-то галимые предлоги, Райнер, чтобы тебе на жалость надавить и рядом с тобой покрутиться лишний раз. Раз ей так плохо, хули она не ушла до сих пор от него? — … — Райнер смолчал, но в душе его всколыхнулось что-то очень непонятное. Настолько непривычное, что Браун сам поразился собственным мыслям. Он еще мог понять неприязнь Гальярда к Никколо на заре их отношений, мог даже понять, как можно ревновать к бывшему, но здесь поводами для ревности и не пахло. Кто-то — какая-то иная ипостась — упрямо вырывался из Райнера наружу. — Ты хоть замечал, как она на тебя пялится каждую встречу? Она слюни на тебя пускает и только и думает, как бы на хуй тебе присесть! Это уже звучало слишком гротескно. То, что сейчас пытался ему доказать Порко, ну никакого отношения к реальности не имело. Совсем. Ни на грамм. И наконец картинка сложилась. Резким, безжалостным озарением, которое сиюминутно взяло верх над всеми остальными мыслями: Гальярд попросту не хотел, чтобы в жизни Райнера был кто-то еще. Порко нарочно ничего не говорил Марселю, чтобы у Брауна не было даже малейшей возможности получить хоть какую-то поддержку на стороне. И сейчас та же стратегия повторялась. «Вот мерзавец», — подумал вдруг Райнер и сам же ужаснулся от собственной мысли. Внутри него будто бы думал другой человек. — Порко, ты же понимаешь, насколько это смешно? Ей вообще ничего не светит, потому что девушки меня интересовали примерно никогда. Я уже не говорю о том, что мы друзья. Но поезд, несшийся в ад, уже было не остановить. Гальярд отчаянно не хотел подпускать ее даже близко. Потухшие на несколько месяцев замашки распалялись с новой силой. — Я тебе доверяю, Райнер, а вот этой алкашихе — нет. Она свои отношения нормально выстроить не смогла, а теперь хочет в чужие влезть! И тут произошло нечто странное для них обоих. Браун не повелся на эту манипуляцию, пропустив ее мимо ушей. Выслушивая подобное уже столько раз, Райнер выработал некое подобие иммунитета. Спокойно и твердо он сказал: — Родной, я просто хочу быть хорошим человеком и помочь ей, потому что она мой друг. Если бы на ее месте оказался, например, Кольт, ты не впустил бы его в трудную минуту? Обезоруженный, Гальярд на мгновение увидел, как трескается короткая цепь его контроля над ситуацией. Сейчас он просто ненавидел и Пик, и Райнера вместе с ней. Нейроны в черепной коробке вовсю били тревогу. — Ах вот оно что… Хорошим человеком хочешь быть, да? — если бы взглядом можно было убивать, Райнер бы уже лежал бездыханным телом. — Да ты просто нравиться всем подряд хочешь. Что в тебе за тщеславие такое?.. Знаешь, что? Пошел ты на хуй, помогалец! С этими словами разъяренный Порко начал спешно одеваться и, мечась по всему дому, кидать в рюкзак вещи. Ему сию же минуту нужно было убедиться в том, что его остановят. Нет, не просто остановят — на коленях будут умолять остаться. — Куда ты собрался? — изможденно спросил Райнер. В голове сошлись в неравном бою две сущности. Новое осознание давилось ядом вины, ощущением, что Браун что-то делал не так. Он бы сейчас все отдал за какой-нибудь знак свыше, за то, чтобы кто-то со стороны сказал ему, что делать. Но взрослая жизнь так не работает — она беспощадно заставляет принимать решения самостоятельно. — Не твое дело. Жди свою Пик, успокаивай ее, ебись с ней, все, что хочешь, делай! — Гальярд ломанулся к двери, но в пару шагов Райнер перегородил ему дорогу, чувствуя себя моральным инвалидом. — Порко, это как-то глупо. Останься. Пик просто сегодня переждет беду у нас, — Райнер не уступал. От переполоха в мыслях тошнило. — Она настолько важна тебе, да?! — завопил Гальярд. — Важнее, чем я?! Пусти меня, блядь, я заночую в другом месте сегодня! И Райнер, сдавшись, сделал шаг в сторону. Порко понял, что его бой проигран. Всухую. От того податливого, послушного Райнера, которого он знал, не осталось и следа. А все из-за этой шалавы. — Ты изменился, Браун, — мрачно, сквозь зубы, сказал он и вышел из квартиры, хлопнув дверью. Райнер сполз по стене на пол и схватился за голову: «Что я наделал?..»***
Kasabian — bow
Два дня Гальярд нигде не отвечал. Просто молча заходил в сеть — лишь по этому Райнер мог судить, что Порко не решил где-то снова приторчать. Браун неоднократно звонил, оставлял ему сообщение за сообщением, чувствуя себя чудовищно виноватым: «Ты где?», «Ты как?», «Пик уехала», «Порко, ответь, пожалуйста». Все было прочитано, но все оставалось без ответа. В итоге Порко появился. В один из поздних, темных вечеров он тихо вошел, не произнося ни слова — даже обыкновенный «привет» не сорвался с его губ. На лице было чужое, холодное выражение, каким Порко одаривал незнакомцев. В квартире было темно, но света он не включал. Райнер в тот момент валялся на кровати и залипал в ролики, которые настырно подкидывала лента Ютуба. В трендах было «Евровидение», и Браун с грустью думал, что чувак от Великобритании, как и всегда, будет куковать на последнем месте. Будучи настоящим диванным критиком, Райнер в своей голове ставил на победу знойного конкурсанта из Италии, потому что, как показывает практика, к музыкантам-итальянцам он дышал крайне неровно. Он поздоровался с Порко, но не получил ни ответа, ни даже взгляда в свою сторону и просто следил за тем, как тот молча уходил в ванную, открывал кран, закрывал кран, шел на кухню, ставил на плиту кофеварку, доставал с полки кофе… Вызывающая монотонность утомляла и нервировала Райнера. Поднявшись с кровати, он подошел к Порко и обнял его сзади. — Ты еще злишься? — спросил он, положив подбородок ему на плечо. Снова молчание. Гальярд, насыпая ложкой кофе, упорно делал вид, что Брауна не существует. Тот обнял его крепче, с неизбывной теплотой. — Порко, ну скажи что-нибудь, — Райнер нежно поцеловал его в шею и вдруг заметил на ней что-то темное, но плохо различимое. — Что это у тебя?.. — отойдя от Гальярда, он включил свет. От мочки уха Порко до самого плеча, уходя под футболку, тянулся огромный, багрово-красный засос. Длинный, неоднородный, напоминающий изображение галактики в книжках о космосе. Руки Райнера в бессилии повисли вдоль тела. — Что ты наделал, Порко… — только и смог вымолвить он. Больше слов не находилось. Его словно залили цементом и бросили в глубокую реку. — Все твоя вина, — наконец-то отозвался Гальярд, высокомерно вскинув брови. — Ты сделал свой выбор, оставив меня тогда, когда ты был мне нужен, — конечно же, он намеренно никак не пытался скрыть следы этих бурных дней. Он хотел, чтобы Райнер это увидел. — Почему?.. — Райнер впивался взглядом в это кровавое пятно. Он пытался найти хоть какую-то примету, что это краска или татуировка, но действительность была неприкрыто свирепой. — Хочешь знать, почему? Мне больно. И одиноко, — и снова эти рычаги вины, которые Порко так любил. — Я дал тебе все, Райнер. Я помог тебе с работой, когда она была тебе нужна. Я успокаивал тебя, когда ты парился из-за матери своей, — каждое слово било больно, как брошенный камень. — Я тебя перед Зиком защищал и всегда был рядом. А что ты? — он предвкушал мучения Райнера, он прямо видел в своих мыслях, как тот ломается с каждой фразой. Еще пара мгновений — и Браун кинется просить прощения, как и всегда. — А ты забыл обо мне, как только у меня начались проблемы и на горизонте замаячила подружка. Что мне было делать? Я чист перед тобой — мне не хватало твоей любви. Но Райнер не собирался просить прощения. Да и вообще ничего не собирался делать после увиденного. Внутри него что-то умерло в те минуты. Гальярд перешел ту грань, до которой Райнер мог находить в себе силы принимать все его дерьмо. Не говоря ни слова, он накинул на плечи куртку и проверил, в карманах ли кошелек и сигареты. — Уходишь, значит? — вопрос Порко сочился едкой кислотой. — Ну и вали. Райнер вернулся в комнату за телефоном. Хотел что-то сказать, но не стал. Замешкавшись, он покинул квартиру, оставив Порко наедине с гейзерной кофеваркой.***
Bring Me The Horizon ft. Amy Lee — One Day The Only Butterflies Left Will Be In Your Chest As You March Towards Your Death…
Райнер вышел из небольшого пакистанского магазинчика в Камден-тауне. Под мышкой была зажата бутылка джина «Гордонс» на семьдесят сантилитров, на которую он спустил последние пятнадцать фунтов. По правую руку от него тянулась черная речка, по левую — пыльные витрины и дешевые неоновые вывески азиатских забегаловок. Камден-таун — район пьяниц, панков, готов и растаманов — никогда не спал. Райнер уныло проходил, как призрак, мимо бухих парочек, мужиков с голыми пузами, невменозно валявшихся на тротуаре, уличных музыкантов с раскрытыми футлярами, полными мелочи. На мостике, переброшенном через реку, какой-то парень в темно-синем джемпере — по-видимому, художник — что-то черкал в своем альбоме при свете желтого фонаря. Сколько Райнер так прошел — бог весть. Шум улицы никак не стихал, искать укромное место в Камдене было бесполезно. Спустившись по гранитной лестнице к самой воде, он дошел до небольшой пристани и свесил ноги. Райнер открутил крышку. Нос учуял можжевеловый запах. Сердце болело так сильно, что терпеть эту боль было невозможно. Ее можно было лишь утопить. Забыться хотя бы на короткое время.Глоток. Сухой, горький вкус обжег язык и гортань. Глоток. В нос вдарили спиртовые пары, заставившие непроизвольно зажмуриться. Глоток. Райнер поперхнулся и вытер капли джина с губ тыльной стороной ладони. Очень крепко. А для человека, который не пил полтора года, невозможно крепко. Выдох. Новый глоток. А ведь анисово-елочный аромат всегда ему нравился, коктейли на джине были его любимыми. Еще один. К чему-то вспомнилось, что слово «джин» происходит от латинского «juniper». Ему это в «Либерио» зачем-то рассказывал наставник. Фокус зрения наконец-то начал смягчаться. Алкоголь достучался до сердца и мозга. Кончики пальцев потеплели. Пей, пей, не останавливайся. Ты еще не до конца забылся. Надо было взять что-то на закусь. Кто на голодный желудок-то бухает?
Ничем не перебиваемый горький вкус приедался и уже раздражал. Но собственная жизнь раздражала сильнее. Браун пил от безысходности. Твердую почву под ногами он будет искать потом, а сейчас предстояло прикончить еще половину бутылки. Ощущение времени мягко притуплялось — вот она, долгожданная пьяная мутота. Как славно… Голова закружилась. Райнер немного наклонился и посмотрел на собственное отражение в воде, подернутой рябью. Не стоило этого делать. Из темноводья на него смотрел растрепанный, изможденный человек. Небритая щетина, мешки под глазами, выражение тупого терпения и бессмысленного испуга в чертах лица. В этом пьяном лике Браун узнал своего отца. Вспомнил, как в периоды затяжных, депрессивных запоев отец, едва шевеля языком, стенал: «Я так несчастен, господи, как я несчастен…» Райнер протер глаза, надеясь прогнать безумное наваждение, но оно, подобно тени, оставалось рядом. Те же глаза, тот же нос горбинкой, та же щетина на щеках и подбородке. Он наклонился еще чуть ниже и едва не соскользнул в речку. Рука нашарила сбоку бутылку. На язык упали последние капли прозрачного напитка. Бутылка полетела точно в уродливую речную копию. Из глаз хлынули слезы. Как ни сдерживался Райнер эти полтора года, как ни пытался быть сильным и стойким, как ни обманывал он себя, что сможет все вынести… Сейчас все это разбилось, как отражение в черной воде. Он плакал навзрыд, во весь голос, не в состоянии остановиться. Все тело лихорадило от рыданий. Браун ощущал себя бесконечно маленьким и бесконечно слабым в этом мире, так сильно его ненавидевшем. «Почему ты, жизнь, такая несправедливая сука?» — вопрошал он в пустоту, не переставая реветь. — «Что мне теперь делать?» Нервная система, сдерживаемая столько времени суровой мужской волей, давала сбой по всем фронтам. Браун будто бы собой не управлял — задавленные эмоции громогласно брали реванш. Он оплакивал и Марселя, по которому смертельно скучал, и свою неудачную жизнь, и ссору с матерью, и измену Порко. И, что более важно, самого себя. У него наконец-то появилась возможность пожалеть себя, почти двадцатилетнего Райнера Брауна.***
Когда в горле пересохло от рыданий и сил на слезы уже не осталось, он поднялся на нетвердые ноги. Надо было продолжать, продолжать поминки по ушедшей счастливой жизни. Перед глазами все плыло, картинка не попадала одна на другую, но Браун шел куда-то с железной уверенностью. Ноги привели его к дверям заведения, из которого доносилась музыка — грубый и в то же время сопливый гаражный рок. Сквозь алкогольную дымку Райнеру показалось, что над ним мигнули две неоновых розы.***
Enter Shikari — Constellations
— Ну вы еще долго собираетесь тут почивать? Райнер открыл глаза. В эту секунду на его затылок словно упала наковальня. — Неудачное место, чтобы выспаться, сэр, — бархатный, но недовольный мужской голос отдавался резью в ушах. Предметы вокруг начали обретать очертания — каким-то образом Браун, оказывается, телепортировался в паб. Усилием (или даже лучше сказать, насилием) воли он поднял свинцовую голову. Во рту был просто отвратительный привкус и дичайший сушняк. На него сверху вниз глядел лысый мужчина с пышными усами. По виду ему можно было дать порядка шестидесяти лет, но в движениях и отменной осанке чувствовалась молодая жизненная сила. В окна бил солнечный свет. Райнер начал растирать глаза ладонями, пытаясь вспомнить события минувшей ночи. Но тщетно, полный провал в памяти. Прямо сейчас Браун сидел на высоком барном стуле, опираясь локтями на липкую деревянную стойку. Мужчина поставил перед ним стакан воды со льдом и долькой лимона: — Выпейте и будем разговаривать. Райнер залпом осушил стакан под сердитым взглядом бармена. Хотя нет, для бармена он был слишком презентабельно и со вкусом одет: серая рубашка, а поверх нее — бордовая жилетка, застегнутая на все пуговицы. Под воротником на черном шнурке висел крупный фиолетовый кулон овальной формы. — Как вас зовут, молодой человек? — Райнер Браун. — Отлично, Райнер, меня — Дот Пиксис. Но сказать, что я рад нашему знакомству, я, увы, не могу. — О чем вы… — голова, никак не желавшая думать, снова заныла пульсирующей болью. — Я вас отсюда не выпущу, пока вы не компенсируете нанесенный ущерб. — Какой ущерб? Усатый мужчина указал пальцем за спину Райнера. Тот медленно обернулся и увидел, что в стене вместо двери зияла дыра. Сама дверь лежала рядом на полу с разбитыми стеклами. — Это… моих рук дело? — Браун приложил ладонь ко лбу. — А вы совсем ничего не помните? Не помните, как посреди ночи снесли дверь моего бара и, растолкав посетителей, сели на это самое место, требуя «Хэннеси»? Вместо ответа Райнер тихо застонал сквозь пальцы. — Вам повезло, что я не вызвал констеблей, а решил дождаться, пока вы проснетесь. Я уже подготовил смету расходов, которые вам следует покрыть: купить новые петли, стекло взамен разбитого, оплатить работу… — У меня нет денег, — обреченно перебил Райнер. — Извините, я… Мне нечем за все это платить. Я уже четвертый месяц ищу работу. Можете вызвать копов, я заслужил. Извините, что я снес вам дверь. Я ничего не помню… Повисло молчание. Мужчина, назвавшийся Пиксисом, сдвинул к переносице тонкие седые брови. Он о чем-то раздумывал, смотря на совершенно безнадежно выглядящего ночного дебошира. Точнее, смотря сквозь него. — Четвертый месяц? А до этого что делали? — До этого в баре работал за стойкой. — Хм-м-м, — Пиксис, прикрыв глаза, задумчиво потер подбородок. — Раз так, то предлагаю вам выбрать: либо отрабатываете здесь две недели без зарплаты, либо все-таки приедет полиция. Надумаете сбежать — у меня прямо под этим прилавком лежит «Бенелли М4» двенадцатого калибра. Я вам колени отстрелю, до двери не успеете дойти. Точнее, до того, что от нее осталось. Он говорил убедительно. Ни один из трех вариантов Райнеру не нравился, но пришлось выбрать меньшее зло.***
Спустя неделю Дот Пиксис обратил внимание, что вероломный сокрушитель дверей отлично управлялся за стойкой, а вдобавок еще и был донельзя харизматичным. В руках у него любое дело спорилось, будь то приготовление кофе, коктейлей или чистка кранов. К тому же он умел нравиться людям, и клиенты часто задерживались еще на один-два стаканчика и повышали средний чек. Еще через несколько дней Пиксис привез из собственного гаража несколько старых грабель и попросил Райнера помочь их прикрутить вместо неудобных держателей для бокалов. — Оригинально, ничего не скажешь, — заметил Браун, поддерживая стремянку. — Я считаю, что вещам надо давать второй шанс. И не только вещам, — Пиксис спустился. — Не хочешь и ты получить свой второй шанс? — Что вы имеете в виду? — Выбитую дверь ты, считай, отработал. Может, останешься здесь на подольше? Конечно же, с зарплатой, договором и налогами. Страховка минимальная, без стоматолога. Райнер улыбнулся. Мысль о втором шансе ему понравилась.