Baby, I could come by, help forget it all 'Cause in this sticky weather, oh, it's really hard to sleep' As you know all too well And when we dig together, oh, you make me feel so cheap But I can't help myself — Nothing But Thieves
Arctic Monkeys — Why'd You Only Call Me When You're High?
Райнер, с трудом дожидаясь, пока Майк переоденется, нетерпеливо постукивал пальцами по экрану кассового аппарата. Едва второй бармен появился за стойкой, Браун, сняв фартук, приложил два пальца к губам: — Я на перекур, — и скрылся в подсобке. Майк, смахнув скорлупки от фисташек со стойки, многозначительно откашлялся. Пиксис запрещал курить в подсобке из-за хреновой вытяжки, и это правило соблюдали все. — Опять, да? — спросил он у Пик. — Опять. Бертольд в молчаливом смятении смотрел на них обоих. — Ну, не будем о грустном, — усмехнулся Захариус. — Как прошла ночь с тем парнем? Пик чуть не поперхнулась «Гиннесом». — В смысле?.. — Не дури, от тебя пахнет мужским парфюмом. Ты пользуешься совсем другим. — Шерлок, это было два дня назад… — Фингер с каждым разом все сильнее поражалась его феноменальному обонянию. — Я уже одежду сменила и душ приняла раза три или четыре! — Ну, — тот пожал плечами, — фигово моешься, я не знаю. Так как? — Почему ты со своим носом до сих пор не работаешь в аэропорту? — Пик, которой в очередной раз не перезвонили после страстной ночи, намеренно отшучивалась, уходя от темы. — Искал бы траву и амфетамин, например, был бы работником года. — Увы, собаки демпингуют рынок нюхачей, ха-ха. Работают за гроши, понимаешь ли, а то и вовсе за еду.***
Райнер сел на табуретку возле холодильника, прислонившись к нему головой. Пальцы, открывавшие меню вызовов, заметно дрожали.Би-и-и-п. Би-и-и-п.
Каждый гудок в трубке растягивался в бесконечность. — Браун, слава яйцам! — этот голос, неожиданно жалобный, сразу же отозвался в сердце Брауна глухой болью. Райнер ненавидел себя за свою податливость, но противиться переживаниям не мог. Кусок мяса в груди предательски ускорил пульс, сбрасывая покровы равнодушия с непрошедших чувств. Всего три слова в трубке, сказанные столь родным голосом… — Да, это я. Ты что-то хотел? — Райнер изо всех сил пытался говорить спокойно и холодно. — Я попал, Райнер, — Порко на том конце трубки чуть ли не плакал. — Меня копы приняли и вешают на меня статью. — Чего, блядь?! — Райнер дернулся, случайно стукнувшись о стенку холодильника. — Ты чего натворил такого? — Констебли — псы охуевшие. Райнер, мне нужна твоя помощь… Пожалуйста, вытащи меня отсюда. — Э, чего? Ты можешь нормально рассказать, что случилось? — Не могу, у меня телефон заберут через полминуты. Приезжай в участок Саутуарк на Хай-стрит, адрес в инете есть, я все тебе объясню при встрече. Мне не на кого больше рассчитывать, Райнер, пожалуйста… — голос Гальярда дрожал. Райнер прекрасно знал эту интонацию на грани истерики. — Порко, я… хорошо, — он устало потер переносицу. — Я приеду завтра днем, сейчас у меня смена. Выдержишь ночь? — Попытаюсь, — тот всхлипнул. — Спасибо тебе… Спасибо, — разговор оборвался короткими гудками. Тусклая лампа подсобки пару раз мигнула с электрическим жужжанием. Из-за дверей начал доноситься шум толпы. — Твою мать… — произнес в пустоту Райнер.***
Когда он вернулся за стойку, народ понемногу подтянулся после работы топить свои радости и горести в алкоголе. — Отнеси два «Ньюкасла» за тот стол, пожалуйста, — Майк заливал «Йегермейстером» дорожку из пяти шотов. Абсолютно механическими движениями, даже не думая в процессе, Райнер открыл пивной кран — по стенке бокала хлынул темный эль. Невидящим, стеклянным взглядом Браун смотрел куда-то сквозь бокал. Спокойствие не приходило — пивная пена все еще подбешивала. — Ну что, как разговор? — поинтересовалась Пик, заметив, как ее друг изменился в лице после звонка. — Ты не поверишь, — Райнер заговорил с горьким сарказмом. — Опять позвонил бухой? — Хуже. — Объебанный? — Еще хуже. — В плане? — Арестованный. — Щи-и-и-щ, — присвистнул стоявший по левую руку Майк. — А он изобретательный! — Заткнись, Майк, — огрызнулся Райнер и сразу же извинился. — А от тебя он что хотел? — продолжила Пик. — Пока не знаю, попросил приехать к нему в участок. — И ты поедешь? — А что еще мне остается? — Не ехать, например? Почему это все еще твои проблемы? Браун наконец-то посмотрел на Пик — в его глазах читались боль и нечеловеческая усталость. Он молча долил пиво и отнес его за один из столиков. За эту короткую передышку он кое-как сформулировал терзавшую его мысль: — Это серьезно, Пик, — он опустился на высокий барный стул слева, развернувшись к ней всем телом. Сидевший позади него Бертольд тем временем без стеснения скользил взглядом по его широченной спине. — Он сказал, что ему статья светит, вдруг это правда? Подумав еще чуть-чуть, Райнер повторил то, что когда-то сказал Гальярду: — Я просто хочу быть хорошим человеком. Когда ты оказалась в беде, я помог тебе в трудную минуту, помнишь? Пик, согласившись, кивнула. Посмотрев на время, она спрыгнула со стула и положила руку Брауну на плечо: — Ты и так хороший человек. Я тебя не осужу, да и никто не осудит. Майк, ты осудишь? — Осужу. — Не слушай его. В общем, просто не хочется, чтобы тебе снова было больно, как часто бывает после его звонков. — Да мне уже похер, я бронированный, — улыбка Райнера была вымученной, и Пик знала, почему: он все еще пытался врать и ей, и себе. — Расскажи потом, что там стряслось, — девушка обняла его на прощание, но, прежде чем разомкнуть руки, помедлила и подтянулась шепнуть ему кое-что на ухо. — И кстати, наш новый знакомый глаз с тебя не сводил весь вечер. Подумай над этим! — и, хихикнув, попрощалась с Майком, очаровательно помахала рукой Бертольду и ушла. Райнер обернулся и на миг встретился с юношей в синем кашемире взглядами. Тот, будто бы его поймали с поличным, опустил глаза и, судорожно положив к себе на колени сумку, стал в ней ковыряться. Когда Браун вернулся к кранам и стаканам, Бертольд выудил из сумки длинный, дорогой по виду кошелек. Подумав, что гость готовился расплачиваться, Райнер спросил: — Наличные, карта? — Послушайте, на самом деле, я пришел сюда за… — он начал было говорить, но его негромкий голос потонул в возгласе подскочившего вдруг постоянника с красными щеками и раздутыми ноздрями, заоравшего: «Дружище, а смешай мне ром-колу!» — Сейчас, Ханнес, я рассчитаю клиента, — с мягкой улыбкой осадил его Райнер, после чего повернулся к Бертольду. — Извини, карта или наличные? — Карта… — тот разочарованно вздохнул. Достав из-под прилавка терминал, Райнер ждал, пока приложенная пластиковая карточка считается. Но прошло полминуты, а допотопный аппарат, подключенный еще, наверное, при принцессе Диане, предательски не соединялся с банком. Брауна это бесило каждый раз, а тут еще и образовалась небольшая очередь из людей, жаждавших поскорее смочить спиртом иссохшие от работы языки. — Отказ, — чуть не матернулся было он. — Давай еще раз. Ну или наличными. Бертольд, собравшись с духом, достал из кошелька — нет, не деньги — а, к недоумению бармена, темно-синюю визитку. — Я пришел сюда предложить вам работу, — выпалил он. Райнер, повторно вбивая в терминал сумму, прервался и поднял брови: — Что? Какую работу? — Меня зовут Бертольд Гувер, и я художник. Я ищу натурщика для своего проекта и хочу, чтобы им были вы, — он говорил спокойно, но синие глаза смотрели настолько решительно, в упор и не моргая, что выдавали внутреннее напряжение. Браун со смешком выдохнул, отклонив голову: «Это что, шутка?» Пьяным его клиент не казался, да и одним «Космополитеном» надо было еще постараться напиться. Предложение звучало так внезапно и сюрно, что Райнер пришел к единственному объяснению: «Клеится, наверное». — Пф-ф-ф, парень, мне приятно, конечно, но я не ищу интрижек, — он уже сам подобрал со стойки его банковскую карту и приложил ее к терминалу. — Каких интрижек? — не понял Бертольд и решил попробовать снова. — Я не шучу, мне требуется модель, и за работу я плачу. Райнер все еще не воспринимал его слова серьезно. Не каждый день ему предлагали подобное. — Ну какая из меня модель? Лучше поищи кого-нибудь в своей академии, эффективнее будет, честно. За ними раздался нетрезвый крик мужика по имени Ханнес: — Вы там долго еще?! Но Бертольд не собирался отступать. Он протянул Райнеру свою визитку. Приятную на ощупь, с шелкографией, матовую, на которой изящными белоснежными буквами были выведены слова «Бертольд Гувер, художник-живописец. Сент-Мартинс, Лондон» и номер телефона с адресом электронной почты. — Возьмите мою визитку. Если все же согласитесь, позвоните мне или напишите. В голове Райнера, рассматривавшего карточку, промелькнул было вопрос «Это что еще за пижонство?», но тут терминал наконец-то запищал и выдал чек. — Спасибо за предложение, — дежурно улыбнувшись, Браун торопливо сунул визитку к себе в карман, оторвал чек и кинулся обслуживать гостей, недовольных пятиминутным промедлением.***
Nothing But Thieves — You Know Me Too Well
На следующий день, за пару часов до смены, Райнер добрался до участка на Хай-стрит. Сентябрьское солнце едва просачивалось сквозь плотные серо-белые облака, прохожие шли по тротуару подозрительно безмятежно — или так Райнеру только показалось. Заходить в здание было страшно, ноги словно не слушались. Чтобы хоть как-то успокоить нервы и унять внутреннюю дрожь, Браун закурил и стал рассматривать сновавших туда-сюда с кофе и коробками пончиков в руках полицейских, вывеску «Southwark Police Station», обрамленную торчавшими из стены фонарями, и серо-желто-синие машины. Он нервничал по разным причинам, назвать какую-то одну было бы сложно — в душе боролись самые противоречивые чувства. Их история не закончилась с уходом Порко. После мартовской ссоры в прошлом году они виделись и даже не один раз. Первые полгода Гальярд любил где-то раз в месяц без предупреждения появляться именно в те часы, в которые Райнер обычно находился в квартире, и понемногу забирать какие-то свои вещи. По какой-то причине он не мог вызвать грузчика и перевезти все за раз, а предпочитал уносить частями то одежду, то инструменты, то посуду. В эти встречи они говорили. Долго, много, о разном, но любой разговор в итоге скатывался во взаимные претензии. Уже в апреле Порко сознался, что, уйдя тогда от Райнера, ни с кем не спал: «Мы с тобой даже не поговорили, а ты психанул и ушел сразу. Я просто был настолько зол и расстроен, что напился на вечеринке у друзей и какая-то баба стала клеиться, когда я уже ничего не соображал». Проверить эту версию уже было невозможно, да и бессмысленно. Бесконечные перепалки и выяснения отношений привели к простому выводу: любовники из них были никудышные, Райнер не вывозил, не мог дать Порко всего, что тот хотел… но их связывало слишком многое, чтобы они в одночасье могли разорвать общение. Установилось некое подобие худого мира. Парадоксально, но такое подвешенное состояние на протяжении практически полутора лет кое-как устраивало обоих. Порко всегда уходил, оставляя дверь за собой открытой. Как бы невзначай он кидал спасательный круг надежды утопавшему в отчаянии и однообразии Райнеру, который проваливался в затяжные запои. Если бы рядом не оказывалась Пик, Браун, вероятно, продолжил бы в том же духе. Причина бегства в страну алкогольного беспамятства была непростой — Райнер не находил в себе силы и смелости навсегда удалить Порко из контакт-листа, головы и сердца. Против этого восставало все нутро, игнорируя любые логические доводы. Преданный и верный, как собака, Браун понимал, что где-то в самых потаенных уголках своего сердца он бесконечно любил этого рыжего придурка, с которым, увы, никогда не сможет больше быть вместе. Потому что этот придурок, не похожий ни на кого на всем белом свете, показал ему в свое время целый мир, прежде словно скрытый от его глаз — чудесный мир эмоций, живой страсти и музыки. От текстов его песен сердце по-прежнему тягостно сжималось, от проникновенного голоса хотелось плакать. Мозг упорно подкидывал лишь приятные воспоминания, словно ластиком стирая весь плохой опыт, будто бы все было не так уж и плохо. Райнер не хотел прощаться с Порко окончательно, потому что понимал: подобного человека, одухотворенного и чувственного, знавшего нечто недоступное ему самому, он просто больше не встретит. Он и пытался с кем-то знакомиться, но ни один из новых любовников в его жизни не задерживался — было слишком скучно, пресно, все как-то не так и не то. Жизнь превратилась в ту же серую рутину, как и за два года до этого. Чего нельзя было сказать о Порко. В середине осени карьера Гальярда, ударившегося под влиянием пережитых страданий в творчество, пошла в гору: «Марлийские титаны» осваивали новые концертные площадки, выбивались в топы чартов; наконец-то появилась возможность гастролировать, и группа отправилась в свое первое турне — промо альбома. На целых три месяца, почти до самого Рождества, шумный, людный мегаполис для Райнера словно опустел. Усиливало тоску ощущение собственной никчемности: пока Браун гнил в однообразии барных будней в Камдене, его бывший пел песни, заставлявшие аудиторию влюбляться, страдать, ненавидеть, впадать в мир сладких грез, умирать и заново рождаться. Все это время Порко не забывал о себе напоминать. На протяжении всего осеннего тура он звонил то по пьяни, то под веществами, признавался в неушедших чувствах и тоске по былым временам. «Ты не выходишь у меня из головы, Браун», — Гальярд оставлял сообщения и записывал голосовые из Манчестера, Бирмингема, Ливерпуля, Глазго, Шеффилда, Лидса и других городов, в которых выступал. И добился своего — когда к концу зимы первый тур «Титанов» завершился, Райнер, сдавшись без боя, вновь оказался в его объятиях. А потом еще раз. И еще. Это были редкие проблески счастья и… надежды на то, что все еще может быть, как прежде. В постели Порко, как и всегда, оставался идеальным партнером — громким, чувственным, дерзким и каждый раз непредсказуемым. Никто так не отдавался процессу, как он. Но желание вернуть прошлое — пустая и глупая шутка. Как только Гальярд покидал пределы кровати с горькими, как полынь, словами «Не обольщайся, это было в последний раз», Браун ощущал в груди такую звериную тоску, что бросался топить свое отчаяние в спиртном на кухне у себя или у Пик. Райнер подозревал, что и этот поход ничем хорошим не закончится. Но не откликнуться на зов он не мог. Два месяца назад «Марлийские титаны» пустились гастролировать во второй раз — первый тур вышел настолько успешным (в половине клубов билеты разлетелись в солд-аут), что продюсеры объявили о девяти дополнительных концертах в крупных городах. Райнер снова чувствовал себя бесконечно покинутым и уныло поглядывал на Ютубе записи выступлений. Через экран телефона он узнал, что Гальярд набил на шее татуировку — надпись «JAWS» готическим шрифтом. Через разбитое стекло Браун смотрел, как его бывший выводил на сцену фанатов и целовал их под взрывы дисторшна из мониторов и неистовые крики умиравшей в экстазе толпы. Порко ушел в полнейший разнос, получая любовь всего мира, в то время как Райнер довольствовался микроскопическими крохами, что Гальярд ему подкидывал. Телефон в минуты этого осознания отключался и гневно откидывался в сторону, чтобы на следующий день включиться вновь. Но что сейчас было самым иррациональным, нелогичным, понятным одному лишь Райнеру, так это смутное, едва ощутимое… воодушевление. Радоваться, докуривая вторую сигарету перед полицейским участком, было странно, Браун и сам себе удивлялся, но не мог сдержать этой крупицы приятного волнения перед встречей с Порко, которого не видел с начала июля.***
Radiohead — The National Anthem
Едва Райнер переступил порог полицейского участка, все его тело сжалось от неприятного холодка где-то в районе солнечного сплетения. Непроизвольно захотелось ссутулиться, набросить на голову капюшон толстовки и спрятать руки в карманах. Внутри здания места было куда больше, чем казалось снаружи. По рядам между столами носились, словно трудолюбивые муравьи, блюстители закона в белой униформе с черными галстуками и погонами. Стены пестрели фотографиями и фотороботами разыскиваемых. Не смолкали поминутно дребезжавшие телефоны. Браун подошел к стойке секретаря напротив входа. За широким столом, придерживая плечом телефонную трубку и что-то быстро печатая на компьютере старой модели, сидел чернокожий мужчина. От количества обработанных заявлений на его лбу выступил пот. — Когда вы в последний раз видели свою дочь?.. — задавая вопросы в трубку, он составлял очередной запрос. — Ага… Ага… Назовите еще раз ваше имя по буквам и телефон, пожалуйста, — увидев Райнера, он поднял палец, прося немного подождать. — Хорошо, не волнуйтесь, мистер Штратман, мы сейчас отправим к вам полицейского, он прибудет через час, максимум два. Да… Да. Доброго дня. Повесив трубку и что-то шустро допечатав на клавиатуре, секретарь наконец-то поздоровался с Райнером: — Чем могу помочь? — У вас находится мой друг, Порко Гальярд, его можно навестить? — А, рок-звезда, да, знаем таких, — секретарь усмехнулся. — Документы. Эта усмешка Райнеру уже не понравилась — воображение вовсю рисовало страшные картины того, что мог наворотить его бывший возлюбленный. Секретарь забрал протянутую пластиковую ID-карточку и начал что-то вбивать в базу данных. Пока он стучал пальцами по клавишам, Райнер осторожно спросил: — А за что его задержали? — А это вам его адвокат расскажет. — Адвокат?! — Браун спросил это так громко, что люди поблизости оглянулись. — Мистеру Гальярду уже предъявлено обвинение, — буднично и преспокойно, словно они говорили о погоде, ответил секретарь, набирая внутренний номер на телефоне. — Алло, это Оньянкопон. К Гальярду посетитель, заберите его у входа. «Обвинение?..» — Брауна в эти секунды словно окатили ледяной водой. Референт попросил его расписаться в протоколе и посмотреть в веб-камеру для фото, но тот среагировал на сказанное лишь со второго раза. — Вот ваш пропуск, — положив трубку, Оньянкопон вернул Райнеру ID и протянул ему бело-зеленый бейджик на шнурке. — Вас туда проводят, мистер Браун.***
После того как Райнера обыскали с ног до головы, констебль повел его в комнату для свиданий и допросов. Пока они шли туда, прямо перед ними в камеру утащили согнутого в три погибели бесноватого юношу, выкрикивавшего «Вы еще ответите за это, мрази!» Атмосфера извилистых коридоров в Саутуарке давила, Браун и сам волей-неволей — ну что за злой каламбур! — ощущал себя заключенным. Железная массивная дверь с узким стеклянным окошком открылась, и Райнер вошел в просторное темно-серое помещение. Слева от входа восседал, безучастно сцепив на животе руки и явно скучая, охранник с торчащей из кобуры пушкой. Кроме него, в комнате находились еще два человека — за крупным столом, освещенным белым светом лампы с круглым металлическим абажуром, сидели Порко и худощавая женщина в строгом костюме. Сердце Брауна екнуло. Отчего именно, сказать сложно. То ли от долгожданной встречи, то ли от ужасавшего вида Гальярда. Тот в электрическом свете лампы выглядел настолько уставшим, словно не спал уже несколько дней: глубокие синяки под глазами, взлохмаченные сальные волосы. Он был сильно избит, будто бы несколько дней назад подрался с медведем. Всю левую сторону лица венчали гематомы и отеки, скулу рассекали красные штрихи ссадин, в углу рта покрылась бурой корочкой ранка. Он нервно постукивал под столом ногой. Подняв на Брауна смертельно измученные, покрасневшие глаза, он попытался улыбнуться, но это больше походило на судорогу. Примерно полминуты они молчали, уставившись друг на друга, но никто не решался заговорить первым. Женщина поднялась со своего места, и Райнер увидел, что она была невероятно высокой, даже выше его самого, ростом если не под два метра, то почти. Коротко стриженные светло-русые волосы скрывали брови и бросали тень на веки огромных темно-серых глаз. Лицо, в острых чертах которого чувствовалось что-то славянское, смотрело строго и сосредоточенно — оно не выдало даже дежурной вежливой улыбки. От такого безучастного выражения становилось не по себе — Райнер даже сначала подумал, что женщина пришла со стороны обвинения. — Здравствуйте, мистер Браун, — сказала она, рукой указав на стул напротив Порко. — Елена, адвокат мистера Гальярда. Присаживайтесь. Гальярд положил руки перед собой на стол, и Райнер, садясь, заметил на них белые пластиковые стяжки. Гнетущая обстановка уже словно визжала о чем-то серьезном и тревожном. — Привет, милый, — мрачно заговорил Порко. — Весело, да? — Как тебя… так угораздило? — пораженный Райнер, пытаясь не выдать волнения, обрел дар речи. Он видел, конечно, Порко в разных состояниях: пьяного, на отходах, без сознания, например, — но от такого беспомощного и изможденного облика ему было в глубине души мучительно больно. Будто бы перед ним сидел не живой человек, а привидение. — Продюсеры с сюрпризами и сраный полицейский произвол, — Порко с омерзением оскалился. — У нас не так много времени, господа, так что давайте начнем, — адвокат села по правую руку от него и раскрыла лежавшую на столе бордовую папку, бегло пробежавшись острым взглядом по бумаге. — В ночь с двадцать девятого на тридцатое августа в клубе «Парадиз» проходила операция по задержанию продюсера группы «The Marleyan Titans» и его подельников. Сейчас они проходят обвиняемыми по делу об убийстве. Что до мистера Гальярда, то он был задержан патрульной группой спустя двадцать две минуты в двух кварталах от клуба в состоянии сильного наркотического опьянения. В кармане брюк при обыске был найден пакетик с кокаином… — Порко… — Райнер, испытав ожог злости вперемешку с сочувствием, посмотрел на него, как на потерянного для мира душевнобольного. Елена продолжала: — …за задержание отвечал детектив-сержант Конни Спрингер. Антинаркотический отдел полиции метрополитена управления района Саутуарк. — Ебучий Конни Спрингер, — медленно прошипел Порко сквозь зубы. — Эмоции здесь не помогут, мистер Гальярд, — осадила его Елена. — Но фигура Конни Спрингера и его амбиции и правда несколько усложнили это дело. — Что значит «усложнили»? — не понял Райнер. — К мистеру Гальярду у полиции не было никаких вопросов до обнаружения наркотиков. При планировании операции ожидалось, что он сможет проходить свидетелем по делу своего продюсера, если верить сведениям из рапортов полицейских, что мне удалось просмотреть. — Ты можешь себе представить, Браун? — Порко по привычке хотел развести руками, но стяжки грубо впились в кожу на запястьях. — Да сука! — выругался он. Перепады его настроения менялись с каждой секундой. — У нас была вечеринка в честь окончания тура… а тут посреди ночи врываются опера и кладут всех мордой в пол. Зика, Кольта повязали… гостей, продюсеров, весь стафф. Никто нахуй и не думал, что наши продюсеры такое… за нашими спинами проворачивали, — речь вдруг стала даваться Гальярду с трудом. Он говорил, растягивая слова, едва двигал губами и языком, глаза тревожно бегали. По этим признакам Райнер понял, что Порко переживал катастрофическую ломку. Видимо, в туре кокаиновые вечеринки были в порядке вещей. — Не забудьте упомянуть о том, какой калейдоскоп наркотиков и алкоголя был обнаружен в моче у каждого из задержанных, — с неуступчивым укором проговорила Елена, перелистывая дело. По ее интонации все еще было сложно понять, пришла она защищать Порко или же, напротив, добивать окончательно. — Ну да, мы… отмечали, — Гальярд отвел голову куда-то в сторону. Райнер начал догадываться, к чему все шло. — Короче, влетают эти маски-шоу, всех вяжут, я на измене, на меня какая-то баба бросается с кулаками… я от нее через сцену и черный ход, кое-как выбрался из клуба… бегу куда-то, похуй, куда, а потом меня этот выблядок принимает и лицом в асфальт. Мне тотально не повезло в тот день, в общем. — «Не повезло» — это мягко сказано. Детектив Спрингер, арестовавший мистера Гальярда с кокаином в кармане, привез его в участок, допросил и выдвинул обвинение в хранении и употреблении наркотиков. Так свидетель по одному делу стал обвиняемым по другому. Тут и выяснились некие… отягчающие обстоятельства, — Елена изогнула бровь. — Какие… обстоятельства? — Переговорив с коллегами, детектив Спрингер узнал, что мистер Гальярд — фронтмен группы «The Marleyan Titans», которая косвенно фигурировала в деле об убийстве. Узнал он также, что фронтмену удалось скрыться в ходе задержания всех подозреваемых в клубе «Парадиз». Побег с места операции позволил сержанту накинуть к обвинению сопротивление органам правопорядка. Это первое. Райнер, откинувшись на спинку неудобного стула, сложил руки на груди и стал нервно пожевывать губы. — Второе: на вечеринке присутствовали несовершеннолетние. Камеры в клубе зафиксировали, как мистер Гальярд нюхал с ними кокаин. — Тупой фейсер… — бурчал Порко под металлическим взглядом Райнера. — И самое страшное. Пробив имя по базе данных, детектив выяснил, что у мистера Гальярда это был уже третий по счету прием, — Елена положила подбородок на сплетенные пальцы, словно упиваясь пиздецом, за который взялась, и произведенным на запуганных двадцатилетних парней впечатлением. Порко трусливо и в то же время злобно, как отбившийся от рук щенок, наконец-то посмотрел на Райнера. В выражении лица Брауна смешались христианская жалость и гневный вопрос: «Ты вконец ебнулся, да?» — Амбициозный Спрингер — далеко не самый приятный человек, это в участке ни для кого не является особым секретом. Для сержанта задержание преступника с такой… биографией явно станет билетом на новую ступень карьерной лестницы, потому он решил не спускать это дело на тормозах, — говоря это, Елена по-странному глядела куда-то в сторону. — Потом пошел ряд допросов, на которые даже меня не пустили. Это уже нарушение полицейского устава, за которое можно будет зацепиться на суде. Допрашивал не только Спрингер, но и другие полицейские — мистеру Гальярду приходилось за день переживать до двух допросов, это ужасно. — Этот ебучий Конни Спрингер пытается на меня повесить распространение… весь стафф, что они нашли в клубе, — голос Порко дрогнул от отчаяния. — Но я вообще не имею к этому отношения! Я просто развлекался! — А распространение почему? — Давайте у него спросим, блядь?! — повысил голос Гальярд. От ломки, страха и бессонных ночей его эмоции сейчас описывали виражи на американских горках. — Сукин сын. — Мистер Гальярд оказал сопротивление при задержании, — Елена осуждающе взглянула на своего подзащитного. — А ты попробуй не оказать его, когда тебя полицейский, лежачего, ногой пинает, блядь! Елена будто бы пропустила уточнение мимо ушей: — А детективу Спрингеру еще и нужно было отбивать норматив по закрытым делам. Задержанный, увы, оказался не в том месте и не в то время. Полицейский произвол и правда против нас. — И что с этим можно сделать? — сглотнув комок слюны, спросил Браун, не ожидая ничего хорошего. — Обвинение уже выдвинуто, но пока что по всем вышеупомянутым статьям, кроме распространения. Это тянет на семь лет лишения свободы… На этих словах оба юноши вздрогнули. — …а если сержант допишет еще статью за распространение, то на все двадцать. Райнер едва не прокусил изжеванную губу насквозь. — Двадцать… лет? — он не верил своим ушам. Нет, это просто какой-то сраный блокбастер, такого не может быть в реальной жизни. — В силу отягчающих обстоятельств шансы выиграть дело в суде ничтожно малы. Потому наш выбор — решить это до суда. Законодательство в таких случаях предполагает залог с последующим прохождением полугодовой реабилитационной программы в Бристоле. — То есть если внести залог, то Порко еще можно освободить? — с надеждой спросил Райнер. Трудно было сказать, кто пребывал в большем ужасе — он или Гальярд. Мыслить хладнокровно и рассудительно сейчас казалось непозволительной роскошью. — Полгода в Бристоле — ничто по сравнению с двадцатью годами в колонии. Так что фактически так, да. Но внести залог надо до суда. Пока Спрингер будет возиться с документами, пройдет три-четыре недели. — И сколько нужно денег? — Мистер Гальярд, какую сумму вам озвучил детектив? — спросила Елена, зачем-то голосом выделяя слова «озвучил детектив». Райнеру показалось это странным, но не интонация сейчас была в поле его интереса. — Десять тысяч фунтов, — почти неслышно произнес Порко, тупо уставившись в стол. Услышанные цифры словно чем-то тяжелым огрели Райнера по затылку. В комнате стало невыносимо душно. Почему-то сейчас обоняние уловило странный аромат духов адвоката — ее пиджак вульгарно пах розами. Парфюм раздражал, тиканье часов утомляло, шумное дыхание Порко бросало в пучину безысходности. — У тебя же есть эти деньги?.. — боясь услышать ответ, спросил Райнер. — Есть же, да?.. Глаза Гальярда сверкнули из-под тени рыжеватых волос тусклым блеском, словно говоря: «Ты что, совсем тупой?» — Нет, Райнер. Мои счета и счета группы арестовали и заблочили. — А Зик с Кольтом? У них что? — А, я тебе не рассказал. Их тоже повязали, и им светит хранение и употребление. Я группы лишился за одну ночь, Браун. — А родители твои что? Град вопросов Райнера подбешивал и без того трясущегося Порко. Капая ядом, он недовольно прохрипел: — Если бы ты интересовался моей жизнью, то узнал бы последние новости. Клиника моего отца прогорела, он банкрот. Наша квартира сейчас заложена. — Но ты же… их сын. — Для них я до сих пор в турне. Надеюсь, им сейчас не до чтения сводки происшествий в газетах. — Ты ничего им не сказал? — Я не могу… Мне совесть не позволяет сейчас вешать на них еще и залог. Мой отец в долговую тюрьму отправится, если, конечно, сможет каким-то способом оформить на себя еще один кредит. Райнер схватился за голову, вцепившись до боли в волосы. — Время! — гаркнул охранник у входа. — Елена, мы можем… поговорить наедине? Хотя бы еще две минуты? — взмолился Порко. — Думаю, да. Отойду за кофе пока что — день сегодня беспокойный, — с этими словами она поднялась. Какая же она была высокая, как она потолок не пробивала своей головой? Когда дверь за ней закрылась, Порко ледяными пальцами потянулся к руке Райнера. — Помоги мне, Райнер… Пожалуйста. Ощутив на своей руке прикосновение родной и знакомой кожи, Браун едва ли не заплакал. Он не понимал, что делать. — Порко, ты в своем уме? У меня в помине нет таких денег… — Мне никто больше не может помочь, Райнер, мне не на кого больше рассчитывать, — Порко сжал его руку. — Порко… — Я тебя на работу устроил, когда ты на дне был, не забыл? А кто за «Мелаксеном» тебе посреди ночи бегал, когда ты спать не мог, помнишь? Неужели… неужели все вокруг достойны твоей помощи, кроме меня? — плечи Гальярда обреченно затряслись, как у преступника на эшафоте. — Марселю помогал, Пик помогал, а я?.. Одному мне ты не хочешь помочь? — Я хочу тебе помочь, родной, — Райнеру стало трудно дышать от осознания: если что-то не придумать за месяц, его возлюбленный уедет за решетку на долгие годы. — Но я правда не знаю, как и откуда я соберу эту сумму. — Найди кого-нибудь, кредит оформи, продай что-то, да что угодно. Я смогу с тобой расплатиться, когда это дерьмо закончится. Но сейчас я беспомощный кусок говна, — Гальярд был на грани истерики. — Я так обосрался, Райнер… Какой же я тупой, знал бы ты, насколько мне от самого себя противно. Если бы можно было время вспять повернуть… — по щеке его скатилась слеза, шлепнувшись на ровный пластиковый стол. Вид плачущего и вдруг раскаявшегося Порко за считанные мгновения пропустил душу Райнера через мясорубку. — Десять тысяч… — повторил он, будто все еще пытался осознать смысл этих слов. — Десять тысяч… Сцепленные стяжками руки Порко исступленно гладили ладони Райнера. — Ты один можешь мне помочь… родной. Я все эти дни проклинаю себя за все, что сделал. Тогда, в «Парадизе»… и когда мы… с тобой… были вместе, — за эти полтора года Порко не забыл ни об одном рычажке давления на Брауна. И они, безусловно, все еще работали. — Время! — повторил охранник, но уже злее. Со стаканчиком кофе в руках вернулась Елена и остановилась в дверях. — Я люблю тебя, Райнер, — шепнул Порко, когда негодовавший охранник уже с намеком подходил к их столу. — На выход, — полицейский положил руку Брауну на плечо.***
Kasabian — The Doberman
На следующий день
Сиявшее за окном солнце приятно обжигало лицо Эрена. Впервые за долгое время выходить из сна не хотелось: полицейский чувствовал, как с каждой минутой к нему возвращалось все больше сил. Многочисленным порезам, синякам и ранениям еще предстояло зажить; потревоженные движением, они напоминали о себе микровспышками боли. Но ощущать эту боль, терпеть ее, пережидать было даже приятно. Ощущениями мозг напоминал о том, что Эрен в долгой и изнурительной борьбе все же выбрал выживание. Йегер не раз сталкивался с ломотой в мышцах после тренировок, а потому уже заранее знал, как силой воли подчинить себе собственное тело. С трудом покидая липкую дрему, он смутно вспоминал обрывки образов, мучивших его во время морфинового бреда, и пытался составить план дальнейших действий. Ему предстояло немало сделать: теперь внутренние перемены нужно было доказать делами. Увы, раньше, под воздействием импульсов, действовать было проще. Обстановка немного изменилась, разогнав мысли. Ощущение горячего солнца пропало — это выгнало Эрена из полузабытья. Окончательно проснувшись, но еще не открыв глаза, он почувствовал, что воздух вокруг стал плотнее — рядом находился кто-то еще. И Йегер интуитивно понимал: это была не Микаса. Он услышал приглушенную музыку, доносившуюся, по-видимому, из наушников. Услышал и мерное шуршание ткани.«The truth is they never had no future, They never had no past».
Эрен медленно открыл глаза, точнее, глаз: левый был перевязан едко пахнувшим больницей бинтом. Покачивая ногой и головой в такт музыке, отчего короткая светлая челка подпрыгивала, а шелест ткани брюк на скрещенных ногах сам становился частью песни, на стуле сидела Елена. Совсем недавно Эрен видел ее в медикаментозном кошмаре, и вот она очутилась перед ним, материальная, осязаемая. Ожившие воспоминания пронзили сознание. Йегер моргнул — правый зрачок привык к свету — и повернул голову. Со стороны казалось, будто Елена полностью отдавалась тексту и ритму песни, однако при близком рассмотрении было видно, что она не спускала с полицейского взгляда больших слюдяных глаз. — Dobroe utro, solnce, — сказала она на чужом языке, расплываясь в улыбке. Это выглядело бы даже мило, не начни она судорожно бить по экрану смартфона ногтем, чтобы поставить музыку на паузу. — Привет, Елена, — Эрен чуть приподнялся на кровати и принялся по привычке собирать длинные волосы в хвост. Ватные пальцы подчинялись с трудом. — Давно сидишь? — Да ничуть! Держи, — она протянула ему резинку для волос. Полицейский отметил, что Елена слишком торопливо произнесла первую часть фразы, а резинка, согретая теплом тела, явно уже долгое время была зажата у нее в ладони. — Значит, давно, — вздохнув, заключил Эрен. — Спасибо. — Я так рада, что ты наконец пришел в себя. Знаешь, это ведь, получается, наша первая за пару месяцев встреча! А ты еще и сразу говоришь после таких ранений — уверена, совсем скоро вернешься к делам. Неподдельная радость Елены смутила Эрена — это было не в ее стиле. Йегер не мог сообразить, как правильно себя повести. — Послушай… Она его перебила: — Я и раньше приходила. Но вот ты в себя — нет. Было даже страшно, ты был на грани, — она развела руками. — Ах, непросто было заставить тут всех работать… — Елена, я… Конечно, ценю твою заботу… — серьезно ответил Эрен, выбрав в качестве оружия прямолинейность, — …но ты не должна вмешиваться. Тем более, мы договорились, что больше не будем видеться. — Да… да, я помню. Я не такая глупая, какой ты можешь меня считать, Эрен, — тон голоса Елены сменился на холодный и низкий, но Йегер заметил, как она поджала губы. Совсем как девчонка. — Не хочешь заботы о себе, да и ладно. Я вообще по делу, знаю, ты без работы долго всё равно не усидишь. И действительно, на этих словах полицейский заерзал, садясь на кровати. Он попытался переложить подушку под спину, но неосторожное движение вызвало в левой ноге вспышку резкой боли, заставившую непроизвольно вздрогнуть. Елена поднялась и протянула руки, чтобы помочь, однако Эрен отпрянул, снова дернувшись от язвящей боли. Тело предательски упрямилось. Ничуть не смутившись странной реакцией, Елена поправила раненому полицейскому подушку, взяла за плечи и помогла сесть, но ладони убирать не спешила. Йегер посмотрел на нее косо и раздраженно — запястья солиситора пахли розами — парфюмом, который ни с чем нельзя было спутать. Ведь Эрен сам когда-то подарил его Елене. Адвокат тем временем начала что-то искать в принесенной с собой дорогой кожаной сумке. Достав папку с документами, она положила ее Эрену на колени. Пока Йегер вытаскивал бумаги и пытался вчитаться в их содержимое, адвокат ходила по палате, заложив руки за спину. — Ты мне — я тебе, Эрен, как в старые добрые времена. Чисто деловой подход. Мне подвернулся клиент, который, представляешь, связан с тобой! Речь о парне по имени Порко Гальярд. Фронтмен «The Marleyan Titans», ну да ты знаешь, слышал, наверное, — сделав круг по палате, она села и невозмутимо продолжила. — Моего подзащитного задержали не ваши ребята, а патрульная группа уже позже на улице, и проходит он совсем по другому делу. Как ты видишь в отчете, у него при поступлении зарегистрировали синяки на лице от мощного удара. В вашей истории он всего лишь невинный свидетель. Или, может, пострадавший? Сам Гальярд о применении насилия со стороны полицейских не заявлял, по крайней мере, пока, — Елена нажала интонацией на последние слова и приблизилась к койке больного. — Ты что-нибудь знаешь об этом? Эрен всмотрелся в документы, как бы прячась в них от широко распахнувшихся и ставших будто гранитными глаз Елены. Глядя на большую портретную фотографию музыканта, Йегер погрузился в воспоминания, но часть происходившего в ту ночь в клубе смазалась в памяти. Подумав, детектив аккуратно ответил: — Я видел его только один раз — когда он убегал от потасовки в сторону черного входа, — Эрен все же решил скрыть, что до этого видел, как врезала Гальярду Микаса. — Не тушуйся, детектив, ты же знаешь, со мной можно быть откровенным — услуга за услугу. Значит, это уже идет на счет детектива-сержанта Конни Спрингера. Удивительно, как все сошлось в одной точке, не правда ли? — Это дело ведет Конни? — Йегер недоверчиво посмотрел на адвоката. — И я! Круто, правда? Жизнь в этом смысле лучший сценарист. О, не подумай, контора случайно дала мне это дело, чтобы мы отметились в громком процессе, а тут такие совпадения! — Елена широко улыбнулась (хотя это больше походило на оскал возбужденной хищницы) и облизнула зубы. Раньше эта ее привычка Эрену нравилась, а сейчас начинала пугать. Рабочий кураж, охвативший солиситора, впервые не передался Йегеру. Это громким набатом напомнило, что они сейчас во всех смыслах оказались по разные стороны баррикад или стремительно к этому приближались. — Допустим. Только не думай, что наши с ним личные отношения заставят меня сыграть против него. — Да плевать на это, меня интересуют только факты и прозрачное правосудие. Цель у нас общая, Эрен, — Елена болтала туфлей, элегантно повисшей на большом пальце ноги. — Я продолжу, пожалуй. Теперь моя услуга — у тебя там протоколы допросов и мои заметки по делу Гальярда. Официально, естественно, ничего этого ты не увидишь, потому бегло просмотри в первый и последний раз и скажи мне, нет ли там чего-то, что может понадобиться тебе и компании от моего подзащитного? Я с радостью готова помочь и навести на мысли, если это поможет доблестной полиции в расследовании дела вашей клубной тусовки, но, ха, между нами. Детектив понимал, что если Гальярда взяли, то Шадис и Микаса наверняка уже провели с ним пару бесед и выяснили все, что хотели. С другой стороны, в этих показаниях и записках Елены могли скрываться важные подробности и детали, которые стоило бы запомнить. У Йегера начала болеть голова: он все еще был слишком слаб даже для работы с документами, но заставил себя читать. Взгляд ползал по строчкам очень медленно, приходилось заставлять себя вгрызаться в каждое предложение.«I smile 'cause I've already escaped Just to like to see how far I can take it».
В ожидании Елена снова надела наушники и включила музыку, но Эрен понял, что она продолжала внимательно за ним наблюдать — ее взгляд привычно проникал под больничную рубашку и грозил зайти дальше. Поэтому Йегер еще больше углубился в чтение. Карьера наркомана, записанная со слов Гальярда, впечатляла не меньше, чем музыкальная — успехи на обоих поприщах шли параллельно друг другу. Фронтмен отталкивал уже на уровне фотографий. Эрена напрягало даже что-то в его зубах: «Чертов Щелкунчик…» Он видел, что этот Порко не тянул на серьезного преступника, но чутье подсказывало, что моральных преступлений парень совершил немало. По докладам выходило, что ему грозил серьезный срок, обвинения сыпались одно за другим, и детектив не мог понять, отчего Конни так взъелся на двадцатилетнего музыканта. Но чем больше Йегер читал, тем сильнее становилась головная боль, раздувавшаяся шаром из центра лба и заполнявшая череп. Эрен шумно выдохнул. — Полистал? — реакция Елены не заставила себя ждать. — Почти, да. — Все основное там в самом начале. Раз тебя ничего не смутило, то можешь и бросить, тебе сейчас не надо сильно напрягаться, — солиситор, вытащив наушники, откинулась на спинку стула. — Есть еще несколько деталей. Подробнее я расскажу тебе, когда выйдешь — все равно времени до суда еще много. Эрен в это время продолжал перелистывать страницу за страницей. Появилось неприятное ощущение — документы подходили к концу, а внутри постепенно начинало расти волнение. В конце лежала распечатка списка посещавших четвертого сентября участок Саутуарк. В экселевской таблице была обведена ручкой одна строка. — Наверняка тебя заинтересует… — продолжала говорить Елена, но на этом ее слова для Эрена оборвались, словно потонув в тумане.«Время входа: 13:22. Время выхода: 13:55. Посетитель: Райнер Браун. Пропуск выписан: Дежурный констебль-секретарь Дж. Оньякопон». Две подписи.
Эрен мгновенно узнал неровные, вылезшие за границы колонки, линии, оставленные рукой Райнера. Пальцы стиснули папку, сердце сжалось — детективу стало страшно. Йегер жадно переводил взгляд с имени посетителя на его роспись и обратно. Ошибки быть не могло. Он слишком хорошо знал этот почерк. Райнер Браун появился в его жизни вновь. Эрен перевернул листок с таблицей: к нему была прикреплена распечатанная с веб-камеры черно-белая фотография. На свободном месте страницы угловатым, размашистым почерком Елена оставляла свои заметки: «лучший друг?» — зачеркнуто — «любовник Пр Глрд». Имя подзащитного солиситор сократила до нескольких невзрачных букв, отчего оно казалось еще более жалким, чем положение его хозяина. Эрен специально медлил, продираясь сквозь малоразборчивые записи. Когда они кончились, ему пришлось наконец перевести взгляд на фотографию. Возмужавший и выросший, ожесточившийся в чертах лица, с несколько потухшим взглядом, но… с карточки на него смотрел именно он. Раненый полицейский хотел закричать, но его начало мутить. Медикаментозный кошмар будто продолжался наяву. Вслед за Еленой из ядовитого небытия вышел и Райнер, несколько лет не появлявшийся в его жизни. Тот, о ком Йегер приказал себе забыть. А теперь он боялся его и ненавидел себя — за свое малодушие. Выбор без сожалений оказался пустышкой. Солиситор заметила перемену в Эрене и остановила рассказ. — Ты в порядке? Ау? Йегер поднял на нее взгляд, и у Елены по спине пробежал холод. Уцелевший глаз словно искрился ненавистью. — Все нормально. Но я устал. — Уж прости, не думала, что ты еще такой расклеенный, — Елена покривила губами, хотя внутри у нее все сжалось. — Ничего, что бросило бы тень на твоего подзащитного, тут нет. Гальярд мне не нужен, но, когда я выйду, посмотрю повнимательнее. Будет повод — я наберу тебе. Где мой телефон, можешь найти его? Елена послушно начала поиски в тумбочке около больничной койки. Эрен закрыл папку с документами и уставился на свои руки. Сквозь боль мозг продолжал лихорадочно работать. Полицейский чувствовал себя на заседании суда, где был сразу каждым из участников. Адвокат протянула детективу найденный смартфон и забрала папку. — Прощай, Елена. Она было хотела еще что-то сказать, но желание вцепиться пальцами в свою короткую челку мешало собраться с мыслями. Елена понимала: что-то пошло не так, но не знала, что именно. Помедлив, солиситор уложила папку в сумку и направилась к выходу. Эрен с холодным равнодушием в голосе добавил: — С Конни Спрингером я еще сам поговорю, спасибо. Она не обернулась. Железные интонации Эрена ясно дали понять, что встреча была окончена. Последние слова Йегера укрепили в Елене уверенность в правильности ее действий. Когда дверь за ней закрылась, а шлейф тяжелых духов растворился, Эрен уже смотрел на последнее сообщение в мессенджере Фейсбука, отправленное несколько лет назад. Дурацкий, глупо-веселый стикер, который он скинул первого августа. «Прочитано». Оставлено без ответа.***
The Subways — Lines of Light
Потихоньку занимался рассвет. Лучи серого солнца, едва пробиваясь сквозь тесные облака, освещали куски гранита, торчавшие из земли, словно истуканы с острова Пасхи. На каждом камне — по восемь цифр, разделенных тире. Если поупражняться в арифметике и начать вычитать первое число из второго, можно либо поразиться, либо испытать тяжелую грусть. На одном из надгробий было сухо выгравировано «Марсель Гальярд». Разность между уменьшаемым и вычитаемым составляла восемнадцать лет. Всего восемнадцать… Безжалостная математика взрослой жизни оказалась далеко не такой беспечной, какой казалась в учебниках в начальной школе. Сначала ты считаешь количество яблок в лапках у каждого ежика или зайчика, а потом — годы жизни умерших друзей. Райнер не помнил, как добрался глубокой ночью до кладбища. Закрыв смену, он вышел из бара с бутылкой тайком списанного виски. Если Пиксис увидит недостачу в бумагах, Брауну серьезно влетит, однако сейчас это совсем не пугало. Домой идти не хотелось — там ждали гнетущие пустота и тишина. Делая глоток за глотком, Райнер слонялся по мокрым улицам и желтым подземным переходам, в которых прятались от дождя бездомные. Миновав трущобы Камдена с темно-багровыми кирпичными домами, казавшимися черными на фоне неба, подсвеченного электрическим сиянием, он в какой-то момент оказался на Маунт-стрит. По обе стороны улицы на согбенную фигуру Райнера падал свет из витрин закрытых магазинов, пестревших платьями со стразами, дорогими украшениями и обувью. Он шел по самому сердцу Мейфэра — района роскоши, отелей премиум-класса и картинных галерей для богемы. Из открытых дверей неспавшей гостиницы доносились звуки музыки и неискреннего смеха. «Как они могут так веселиться, когда мне так хуево?» — пронеслось в голове у Райнера, желавшего поскорее покинуть чуждый ему район. «Сраные богачи», — его душу разъедала зависть. Десять тысяч фунтов… Для кого-то выложить такую сумму было делом двух кликов, но не для Райнера, судорожно перебиравшего в голове всевозможные варианты от матери до Пиксиса. Скорее всего, ему придется занимать у всех подряд, унизительно прося о помощи. Мейфэр быстро скрылся, унеся с собой приметы ущемлявшей простого человека роскоши, и вновь потянулись глухие черные улицы, одна из которых привела Райнера к лучшему другу. Сейчас Райнер полулежал в тягостном пьяном бреду, опираясь спиной на гранитную плиту. Обнимая дешевый алкоголь, он изнуренно улыбался. — Почти три года прошло… — говорил он в пустоту. Ему никто не отвечал. Лишь предрассветные соловьи вели в ветвях деревьев свою игру, но до Райнера никому не было дела. — …а я до сих пор не могу отделаться от чувства, что ты рядом. Что можно набрать твой номер — и ты ответишь. Сидя на холодной, покрытой росой траве, Браун сжал горлышко почти пустой бутылки и поднес ее к губам. — Помнишь, как мы убегали от копов вдвоем? Как улепетывали ночью по Крондалл-стрит, а за нами с пушками неслись легавые? Мы тогда свернули, но уперлись в тупик и запаниковали… Ты подсадил меня, чтобы я перебрался через забор, помнишь? Сделав несколько мелких глотков, Браун шумно выдохнул вверх. — Ты, наверное, соскучился по вкусу вискаря. У меня тут осталось немного, — и вылил остатки на могилу. Подул стылый осенний ветер, забираясь Райнеру под толстовку. Браун весь сжался, обхватив колени руками и уронив на них голову. Сознание было туманным, темным, путаным, словно морская бездна. — А я… Такой кретин. Не смог уберечь тебя… а теперь не могу уберечь твоего младшего брата, — Райнер закрыл глаза, наивно желая, как ребенок, спрятаться от ужаса мироздания. Зажмурься — и все это пройдет… Что бы в детстве с тобой ни произошло, едва ты закрывал глаза, оно исчезало. Но детство, увы, миновало, а взрослая жизнь ошибок не прощала. — И теперь тебя жрут черви, — пальцы Райнера впивались в предплечья. — Сука-смерть забрала... Он и сам не знал, зачем говорил это. Может, надеялся хоть на какое-то понимание друга, мирно дремавшего на глубине полутора метров под землей. — Твой младшенький сейчас ждет суда, которого ему не выиграть, ты знаешь?.. Ему тюрьма грозит… А я… такой никчемный, никак не могу ему помочь, Марсель. Надгробие оставалось немым и безучастным. — Будь ты жив, этого бы не произошло. Ты бы точно знал, что делать, я знаю. Ты всегда находил лучшие решения… Воздев глаза к небу, словно ища там лик Всевышнего, Райнер стиснул зубы: — Как же мне тебя не хватает, братан… Знал бы ты, как. И Порко тоже тебя не хватает. Ты был таким чудесным другом и старшим братом. Каким я никогда не был и не смогу быть. Листва стоявших неподалеку ясеней зашумела от ветра. — Что мне делать, чувак?.. Как мне быть? Я не знаю… Алкоголь просился наружу, но Райнер подавил рвотный позыв, глубоко вдохнув холодный лондонский воздух. Перед глазами все плыло от выпитого… или от подступавших слез?.. — Если ты слышишь меня, дай мне хоть какой-нибудь знак. Руки подрагивали — то ли от холода, то ли от пьяной обреченности. Захотелось курить. Похлопав себя по куртке и джинсам, Райнер вытащил из кармана пачку «Ротманс» и зажигалку. Задетая неосторожной рукой, из кармана брюк выпала на траву смятая темно-синяя визитка. Заметив это краем пьяного глаза, Браун закусил губами сигарету и подобрал карточку.«Бертольд Гувер, Художник-живописец. Сент-Мартинс, Лондон, Великобритания».
Он всматривался в белоснежные буквы и цифры, и чем дольше, тем сильнее они превращались в неразборчивое месиво. — Марсель, ты серьезно?.. Это твой знак? — задал Райнер вопрос светло-серому камню. Густые облака в одном месте рассеялись, и сквозь дыру пробились голубое небо и яркое, согревавшее солнце, лучами упавшее на макушку пшеничных волос. Минута, две, десять… Браун раздумывал, не веря в то, что собирался сделать. Но что еще ему оставалось, бармену с нищенским окладом в тысячу семьсот пятьдесят фунтов в месяц? — Ну ты и приколист, Гальярд, — он достал из кармана телефон. На том конце трубку долго не брали — не каждый, наверное, бодрствовал в шесть утра в пятницу. — Алло? — послышался наконец сонный голос. — Алло, это Райнер Браун, из «Стены Розы». Наверное, я готов поработать.