Черные дыры

Слава опережает Мирона и первым дотягивается до выключателя. Верхний свет предательски мигает, но включается. В купе — никого. — Не выключай, — одними губами просит Мирон. Они молча смотрят друг на друга, лихорадочно пытаясь понять, что происходит и что теперь делать. В это мгновение поезд вздрагивает и останавливается. — Что это? Мы остановились? — Мирон оборачивается к окну, но не может разобрать ровным счетом ничего. Слава разворачивается открыть дверь в купе, но замирает. Из коридора начинают доноситься голоса: кто-то спешит, кто-то спорит, кто-то толкает чемодан или тащит сумки. Голоса мужчин и женщин, нетерпение детей. — Там кто-то есть. Там что? Люди? Другие пассажиры? Слава хватается за замок, тянет защелку, но она не поддается. К нему прижимается Мирон, старается помочь. Их пальцы путаются, они никак не могут справиться с замком, в то время, как за дверью кипит жизнь. Внезапно вагон вздрагивает начинает движение. От неожиданности Мирон падает на полку и больно ударяется о стенку. Свет в купе гаснет и парни вновь оказываются в кромешной тьме. Слава оборачивается к Мирону, тянет к нему руку, чтобы не потерять, кажется, что касается его пальцами, но в это мгновение дверь за ним с визгом открывается, поезд вновь сильно качает и Слава выпадает из купе в коридор. Он закрывает глаза всего на долю секунды, но перед этим успевает увидеть купе, заполненное силуэтами, за которыми не видно Мирона, а когда открывает глаза, оказывается в пустом коридоре. От желтого яркого света режет глаза и они начинают слезиться. За его спиной от движения поезда колышутся занавески. Перед ним от движения поезда колышутся занавески. Дверей в купе больше нет. Впрочем, как и самих купе. — МИРОН!! МИР!! Слава неуклюже поднимается, старается удержаться на ногах. Оборачивается в разные стороны, отодвигает занавески, заглядывает в окна, стучит в стены, но все остается неизменным — он стоит один в узком пустом коридоре между десятком темных окон. — Блять, сука, что за хрень. Мирон!! Он кричит так громко, как только может, но в ответ слышит только шорох колес. От злости начинает срывать занавески, бить руками по стеклу, пытается открыть окна, но они не поддаются, и он только больно разбивает в кровь косточки на пальцах. В голове одновременно рой из мыслей и абсолютная пустота. От этого она раскалывается и гудит. Славу тошнит и ему кажется, что ещё немного и он потеряет сознание. Опирается на холодное стекло лбом, закрывает глаза и считает до тридцати одного. Потом начинает считать в обратном порядке. Путается, сбивается, дышит глубоко и медленно. Открывает глаза и пытается всмотреться в пейзаж за окном, но видит лишь мелькающие тени — в такой темноте ничего нельзя разобрать. Слава делает шаг назад, оглядывается на такой же ряд окон, смотрит по сторонам и решает идти вдоль по коридору к тамбуру. Он проходит несколько идентичных пустых коридоров, когда оказывается в ином. Вдоль стен, под потолком вагона — все в тонких проводах. Свет приглушенный, но Слава все же узнает сидящих вокруг стрижей. — Блять, — все, что выдает из себя и замирает. Идти через вагон птиц нет никакого желания, но и возвращаться назад тоже нет особого смысла. Слава вздыхает, натягивает капюшон худи, сильно сутулится и делает шаг вперед. Он ожидает всего — что они сейчас начнут кричать, всполошатся, набросятся на него, но ни одна птица даже не шелохнулась. Делает шаг за шагом очень осторожно и аккуратно, но все остается без изменений — стрижи мирно спят на проводах. Слава даже решается выпрямиться и присмотреться к ним — маленькие тихие комочки с острыми крыльями. Он сам удивляется тому, как быстро добирается до конца вагона, тому, что даже не скрипит дверь в предбанник туалета, он почти выдыхает, когда берет ручку тамбура и тянет ее на себя. В это же мгновение его сбивает с ног поток сильного ветра. Птицы в эту же секунду поднимаются со своих мест и начинают с криком метаться по коридору. Ветер сбивает их, обрывает провода, от чего они начинают искрить. Слава закрывает лицо руками, прячет его от птиц и искрящихся проводов, делает невероятное усилие, чтобы все же выйти в тамбур и запереть за собой дверь. В то же мгновение все вокруг утихает. Он стоит в крошечном темном и холодном пространстве. Вокруг слышно только шум колес. Делает несколько глубоких вдохов и выдохов. — Почему, если я умер, почему это не заканчивается? Как это закончить уже наконец? — стонет, затем берется за ручку двери и заходит в следующий вагон. Перед ним все еще длинный коридор без каких-либо дверей или намека на купе. Приглушенный красный свет едва освещает темную сутулую фигуру в нескольких метрах. Руки безвольно свисают вдоль тела, голова опущена. Он стоит боком к Славе и лицом к окну. Слава уже все понимает. Он делает глубокий вдох и шаг вперед. Времени больше нет. И пространства нет. Все наполняется удивительной тяжелой вязкостью. Слава делает шаг за шагом. Несколько метров превращаются в бесконечные испытания и усилия. Он проживает целую жизнь, прежде чем наконец подходит к фигуре. Его руки дрожат, когда он поднимает их, чтобы коснуться лица незнакомца, повернуть голову к себе, заглянуть к нему в глаза. Но они слепы. Они не смотрят в ответ. Слава никогда бы не подумал, что мертвым будет выглядеть именно так. Пытается понять, что случилось. Даже при тусклом освещении видит, что кожа серая и отчего-то пыльная. Убирает рукой челку и замечает запекшуюся кровь. — Ох, блять, братишка, что же случилось с тобой, — бормочет, а потом поправляет себя: — Или со мной. Слава делает шаг назад и оглядывается. Свет мигает, чтобы вновь осветить коридор вагона. Он кажется шире, и они больше не одни. Коридор заполнен силуэтами. Слава оглядывается и в каждом из них видит себя с незначительными, но явными отличиями. Темная полоса на шее. Руки в крови. Разбитое лицо. Неестественные позы. Мокрые волосы и струи воды изо рта. Черные ногти. У них у всех разные причины, но у них у всех одно следствие — они все мертвы. Слава стоит среди своих двойников и копий. Он стоит среди себя и себеподобных, вдыхает их терпкий запах. — Ох, попал же ты, Слава, — еле слышно говорит, но стоит ему это произнести, как все вокруг очнулись, поднимают головы и шелестят: — Слава?… — Слава?... — Слава… — Слава… — Что? Что происходит? — Слава делает шаг назад, но задевает другого себя, который оборачивается к нему и вопросительно смотрит: — Слава, — выплевывает имя вместе с пузырями крови. И вот уже все на разный лад, разными голосами повторяют его имя, оно приобретает формы и вариации от Славы до Славки, Славочки и даже Вячеслава. Его повторяет мама, сестра, отличница Танька, сосед Геннадий Петрович, Тина Канделаки, Юра Дудь и еще миллион людей, чьи голоса спрятались в этих мертвецах, которые он с трудом вспоминает, но отчего-то все равно узнает. Пространство заполняет гул и бесконечное множество рук, которые начинают к нему тянуться. Слава вжимается в стену, чувствует, как все больше и больше на него напирают, как начинают хватать его за руки, тело, как нависают над ним, давят и душат. Он задыхается от этой всей массы, закрывает глаза и, кажется, тонет среди всех этих тел, запахов и звуков. Он не понимает, как долго это продолжается. Он, в целом, ничего не понимает и, кажется, только ждет смерти, которая упорно не приходит. Ему невыносимо жарко и душно. В реальность возвращает резкая боль под ребрами, которая стремительно нарастает. Каким-то невероятным образом Слава заводит за спину руку и ощущает в пальцах острый металл ручки. Инстинктивно надавливает на нее всем своим весом и выпадает в тамбур. Ничего не соображая наваливается на следующую дверь, проваливается в очередной вагон. У него нет никаких сил подняться и закрыть дверь, и он все ждет, когда на него навалится вся эта масса мертвецов, вот только ее нет. Ничего нет. Ни запаха, ни гула. Вокруг тишина, залитая желтым светом. В коридоре мерно колышутся занавески на окнах. Напротив — ровный ряд купе. Слава поворачивается на спину и смотрит на бледные лампы под потолком. Замечает, что дверь в тамбур, заперта. Ничему не удивляется. Собирается с последними силами, поднимается и вваливается в первое купе. Захлопывает дверь, падает на нижнюю полку, заворачивается в колючее одеяло и отключается.