Гарри Поттер и эффект бабочки

– Итак, господа, тема нашего сегодняшнего занятия: “Непростительные”. Кто-нибудь может мне рассказать, почему эти заклинания так называются? – Барти Крауч-младший в образе Аластора Муди нарочито корявыми буквами написал на доске тему урока и обернулся к классу. Гермиона про себя усмехнулась: она прекрасно знала, что почерк одного из самых умных волшебников своего поколения был безупречным и безукоризненно ровным. Несомненно результат высокой планки ожиданий отца, вечно требующего перфекционизм во всём, как у того же Малфоя. Гермиона тоже могла бы похвастаться каллиграфическим почерком, ни в чем не уступающим чистокровным, но идеальности добивалась в соответствии с собственными стандартами. Меж тем каракули лже-Муди в тишине одиноко красовались на доске, поскольку в отличие от прошлой жизни, Гермиона совершенно не рвалась в бой и не спешила поднять руку. Класс по привычке скромно молчал, ожидая готового ответа именно от неё, а Малфой вообще уставился на неё таким взглядом, словно прожигал дыру. Когда тишина затянулась на довольно долгое количество секунд, ответ раздавался из неожиданного источника. – Эти заклинания называют непростительными, сэр, потому что простить их применение в волшебном мире нельзя, – произнёс Малфой, чеканя слова, вот только его голос звучал, словно кто-то сжимал пальцами горло. Словно эти самые слова застревали между голосовых связок, не желая вырваться во всеуслышание. – Отлично, – Крауч-младший проковылял к парте Драко и, всем телом склонившись вниз и оперевшись руками о разделявший их стол, ухмыльнулся. – Быть может, вы теперь просветите нас, мистер Малфой, какие именно заклинания подразумеваются? Гермиона перевела заинтригованный взгляд на сверлящую друг друга глазами парочку, к этому моменту своего существования прекрасно осознавая, что зелье любви Крауч и Малфои никогда не распивали. Как и прекрасно понимала, что Драко истинного положения вещей знать не может. Впрочем, отношению старого аврора к его собственному отцу ни для кого в волшебном мире не было секретом, а следовательно, и особенно удивляться Малфой не должен. В прошлой жизни перед «самым ярым преследователем пожирателей смерти» Малфой всегда пасовал. И даже не казался изумлённым, когда их обоюдная неприязнь достигла кульминации, и Муди на глазах учащихся двух факультетов превратил Драко в хорька. Конечно, Гарри и Гермиона догадывались, что истинной причиной поступка было отношение Барти Крауча-младшего к отвертевшемуся от Азкабана и продолжавшему нормально жить Люциусу… В прошлой жизни, впрочем, никто не удивился: Муди по логике к Малфоям должен был относиться настороженно, и Драко при нем буквально на рожон обычно не лез. Вот только в этой жизни на явные нападки «Аластора» Малфой и глазом не моргнул. – В первую очередь, сэр, подразумеваются Авада Кедавра, от которой не существует контрзаклинания, и лишающий воли Империус. – Малфой сделал небольшую паузу, переводя дыхание, и Барти уже скривил губы в ухмылке, явно намереваясь что-то сказать, когда в разговор вклинился Невилл Лонгботтом. – И Круциатус, – тяжело сглотнув, выдавил единственный человек в этой комнате, к этотому моменту на собственной шкуре знающий, каково это: когда круциатус используется на членах твоей семьи. Муди кивнул, на секунду переключив внимание на Лонгботтома, но продолжил, вновь обращаясь к Малфою. – Итак, вполне логично, мистер Малфой, что вы избрали назвать Аваду первой. Как и ожидаемо, что вторым заклинанием вы припомнили Империо, – проигнорировав слова Невилла, Муди дико покрутил своим искусственным глазом и искривил изуродованное шрамами лицо в подобие улыбки. Впрочем, теперь Грейнджер прекрасно знала: на самом деле это был оскал Барти Крауча-младшего. – Ведь ваш отец утверждал, что являлся жертвой именно этого заклинания. Голос Аластора сейчас звучало настолько насмешливо и с такой издёвкой, что пропустить мимо ушей их было невозможно. Впрочем, как и что-либо заподозрить: отношение Аластора Муди к Люциусу Малфою в волшебном мире давно было притчей во языцех. Старый аврор элементарно не верил скользкому, белобрысому змею. Не отводя пронзительного взгляда от младшего Малфоя, Аластор продолжил. – И что, прошу вас всем нам объяснить, делает эти три заклинания таким уже непростительными? – Думаю, – и вновь Малфой не отступил и не пошёл на попятную. – Их необратимый эффект, например, смерть в первом случае, а в двух других - лишение воли и адская боль, которые они причиняют. – Что само по себе любопытно, – внезапно впервые за этот урок подала голос Гермиона Грейнджер, и все взгляды мгновенно сконцентрировались на ней. Включая насмешливый Поттера и откровенно ошарашенный Драко. Лже-Аластор тоже без особой охоты обернулся к магглорождённой волшебнице, кивком головы приглашая её продолжить. Гермиона слишком очевидно была ему не интересна. - И что же вы находите забавным, мисс Грейнджер? – Некоторые обстоятельства, сэр, – Гермиона усмехнулась и, даже не моргнув, встретила взгляд Барти. Точно так же, как и в прошлой жизни, когда она заговорила на его уроке, Крауч-младший переместился к её парте, уже в который раз наводя Грейнджер на мысль, что ненависть к магглорождённым волшебникам была не самой основной причиной, по которой Барти присоединился к Тёмному Лорду. – Например, убить можно обычным заклинанием левитации, которое мы все изучали на первом курсе, выбросив из окна. Поскольку успех «Вингардиум лавиоза» совершенно не зависит от веса предмета, в принципе, любой освоивший его первокурсник вполне способен кого-то убить. Гермиона сделала небольшую паузу, словно переводя дыхание, но Малфой был стопроцентно уверен: это было сделано для эффекта. Более того, прежде, чем Аластор Муди мог её перебить или что-то сказать, Грейнджер продолжила. – Некоторые лечебные зелья и заклинания причиняют такую нестерпимую боль, что использование их без болеутоляющих больше напоминает изысканную пытку, чем лечение. А до того, как была изобретена анестезия, в обоих мирах даже операции делали без наркоза. То есть, резали по живому. Что приводит к следующему нюансу: причинить нестерпимую боль можно и не только с помощью Круциатуса. – Вы хотите сказать, мисс Грейнджер, – в голосе Барти Крауча сейчас звучало столько нескрываемого интереса, что Гермиона про себя усмехнулась. Впрочем, её пятнадцатилетняя сущность в прошлой жизни явно не распознала бы те скрытые нотки, которые там звенели на самом деле, приняв за восхищение её умом. – Что на самом деле можно простить применения обоих этих заклинаний? А как же тогда насчёт Империуса? – Лишающее воли заклинание, заставляющее волшебника делать то, что ему приказывают вопреки собственным желаниям, – Гермиона вновь усмехнулась и с самым серьезным видом кивнула. – Заставить человека делать что-то, что он не хочет, можно и другими способами. Например, угрозами, болью и шантажом. И в подобных случаях я бы сказала, что для человека эффект намного более болезнен и хуже, потому что заставляемый прекрасно осознает, что он делает. Идёт вопреки своим желаниям, но по сути по своей воле. – Так что же делает «непростительные» на самом деле непростительными? Драко нахмурился. Грейнджер не просто лезла на рожон. Прекрасно понимая, кто стоит перед ней, она перед всем классом озвучивала довольно спорные размышления. Более того, сделала это перед Аластором Муди, известным во всей Магической Англии, как самый ярый преследователь тех, кто использовал непростительные. Кто находил заключение таких волшебников в Азкабан предметом для особенной личной гордости. Но Малфою было ещё и предельно ясно, что Грейнджер тем самым преследовала какие-то собственные цели. Учитывая, как целенаправленно молчал все это время Поттер, он либо знал о секретных намерениях подруги, либо точно так же, как и сам Драко сейчас горел желанием их выяснить. – Вот именно, – Грейнджер вновь усмехнулась, не отводя сосредоточенного взгляда от лица Аластора. – Одна небезызвестная тёмная волшебница однажды сказала, что для применения этих заклинаний ключевым моментом является сознательное желание. Убить или причинить боль, например. Ведь это так, профессор? Барти Крауч буквально пожирал магглорождённую девчонку тяжелым взглядом. Весь остальной класс притих, боясь издать звук и ненароком привлечь к себе внимание. Конечно, в основном потому, что добавить им было элементарно нечего, а Поттер и Малфой просто терпеливо выжидали, когда им всё-таки удастся разобраться, чего добивается самая яркая волшебница вот уже второй жизни. – Совершенно, верно, – пожиратель смерти, неоднократно использовавший все три заклинания, кивнул. Более того, его лично непростительным обучала сама Беллатрикс Лестрейндж, и поэтому он очень сильно подозревал, что знает, кто эта самая «небезызвестная волшебница». – Мне вот намного больше интересно, с какой такой тёмной волшебницей вы общались, мисс Грейнджер, которая удосужились объяснить вам подобные нюансы. – Читала когда-то, сэр, – Гермиона небрежно пожала плечами. – Есть у меня такая привычка, просматривать книги в библиотеке перед уроками, чтобы знать, о чем идёт речь. Но мне бы хотелось подчеркнуть другое. Каким бы способом ты кого-то ни убил, если это сделано преднамеренно, значит, было с явным желанием и намерением, уж простите за каламбур. Любым режущим заклинанием, как и огромным количеством других, включая самые обычные бытовые, используемые при приготовление пищи, можно причинить нестерпимую боль. Шантаж оставляет намного более тяжелые психологические травмы, чем Империус, потому что человек прекрасно осознает, что сделал выбор, а не был его буквально лишен. Но во всех этих случаях что-либо доказать просто невозможно. А вот произнести заклинание «предварительно сотворённого волшебной палочкой волшебства» и определить использование трёх «Непростительных» можно довольно легко. Значит ли это, что на самом деле мы выделяем эти три заклинания, потому что их применение легко доказуемо? А поскольку в случае Авады нет возможности защититься каким-либо щитом или применить контрзаклинания, то наказывается недостаточность наших собственных знаний? – Мой отец всегда говорил, что маггловские пули тоже необратимо убивают наповал, – внезапно решил подать голос и сделать контрибуцию к этому разговору Рональд Уизли. – Да и летят они довольно быстро, поэтому защититься от них невозможно. Хочешь сказать, что по такой логике использование маггловского оружия должно быть тоже непростительно? – На самом деле, она хочет сказать совершенно обратное, Уизли, – насмешливо процедил Малфой, все ещё тщетно пытаясь понять, чего добивается Грейнджер. – На самом деле, аврор может легко противостоять любому маггловскому огнестрельному оружию несколькими способами, – Гермиона даже не соизволила взглянуть на обоих однокурсников. – Например, замедлив время, можно затормозить пулю и элементарно отойти в сторону. Можно ещё наколдовать себе щит определённой толщины, а физическая преграда тоже её остановит. Что и используют авроры, Рональд. Лже-Аластор тяжело сглотнул, а Гарри Поттер вопреки самому себе усмехнулся. Эти модификации в работу Аврората ввёл лично он, а не Муди, и случилось это много лет в будущем. Но Барти Крауч-младший подобное знать элементарно не мог. – Что ж, после этой любопытной и довольно стимулирующей беседы, точнее монолога, – Крауч-младший усмехнулся. Грейнджер была уверена, если бы он был в своем теле, то несомненно добавил бы что-нибудь типа «Потому что большинство из вас ничего существенного добавить просто не в состоянии», но ведь от старого аврора такого никто не ожидал, и просто продолжил. – Приступим к основной части нашего занятия. Альбус утверждает, что на уроках «Защиты от тёмных искусств» мне полагается только показывать контрзаклинания. Я с этим в корне не согласен. Я считаю, что вы должны видеть, как накладывается заклинание, и только потом уже учиться ему противостоять. Не беспокойтесь, непростительные мы тренировать не будем. Но вот я считаю, что увидеть их в действии мы просто обязаны. Заклинание подчинения воли Барти Крауч, как и в их прежней жизни, показал на пауке прямо перед носом Гермионы. Вот только в отличие от предыдущей жизни, девочка этот самый нос не морщила от отвращения и возмущения, а сама не сжималась, словно Крауч намеревался накладывать Круциатус на неё, а не Империо на увеличенного в размерах паука. Крауч-младший не без лёгкого изумления приподнял изуродованную шрамами бровь Аластора, усмехнулся и переместился к столу Невилла. Конечно же, Круциатус он демонстрировал под носом мальчика, родителей которого собственноручно, хоть и не в одиночку, но довёл до безумия именно этим проклятьем. Только увлечённый созерцанием эффектов Круциатуса на Лонгботтоме, Крауч-младший совершенно не заметил, с каким интересам за ним самим наблюдала Гермиона Грейнджер. Выражение лица магглорождённой волшебницы сейчас было таким, словно она исследует диковинное насекомое. Впрочем, никто из присутствующих, в полнейшем шоке смотревших на действия преподавателя по «Защите», был не в силах оторвать взгляд от Аластора достаточно долго, чтобы заметить выражение лица Грейнджер. Или почти никто. Поттер насмешливо приподнял бровь, замечая устремлённый на Барти взгляд подруги, а с другой стороны класса, стратегически расположившись за партой так, что Поттер и Грейнджер его не могли видеть, на Гермиону смотрел Драко Малфой. Явно удовлетворённый эффектом своего представления, тем временем Крауч переместился к столу Гарри Поттера, закончив демонстрацию непростительных заклинаний Авадой паука именно на его парте. Когда несчастное насекомое замертво завалилось набок, Барти опустил волшебную палочку и обвёл застывших в полном шоке учеников взглядом. – Что ж, – голос старого аврора звучал насмешливо. – Естественно, Круциатус и Аваду мы пробовать не будем, а вот научиться противостоять Империусу, или хотя бы в теории узнать, как это делается, вам бы не помешало. Добровольцы будут? Бешеный глаз Аластора обвёл всех присутствующих, целенаправленно остановившись на Малфое. Словно Крауч-младший намеревался сказать: «Чтобы в будущем ты не мог утверждать, что не умеешь сопротивляться, как это сделал твой отец». Вот только слова так и не успели сорваться с губ старого аврора, когда ввысь взметнулась рука Гермионы Грейнджер. – Позвольте мне, сэр? Муди вновь насмешливо приподнял бровь, но Гермиона на этот раз отчётливо различила в его глазах лёгкую тень восхищения. Совершенно неожиданно для приверженца теории чистоты крови, преданного последователя Тёмного Лорда и пожирателя смерти… и полностью ожидаемую в таких обстоятельствах от Аластора Муди. – Конечно, мисс Грейнджер, – уже не скрывая восторга ни одной из своих сущностей, истинной или играемой им роли, с азартом кивнул ей Крауч-младший. А потом принялся объяснять, как накладывать подчиняющее заклинание и необходимые шаги для того, чтобы ему противиться. Кивая, Гермиона легко узнавала все те же азы, которые использовались в окклюменции. Как и прекрасно понимала, почему в свое время сам Барти-младший не смог сбросить Империус собственного отца. Краучи были легендарно сильны в своих навыках ментальных дисциплин, нужно лишь вспомнить разрушительную силу обливиэйта, который старший Крауч обрушил на собственную сотрудницу. Измождённый после Азкабана, его сын просто физически не мог противиться. А потом Крауч-младший в свою очередь использовал эффект неожиданности на собственном отце. Как и прекрасно понимала одна из самых умных ведьм своего времени, что такие познания ей очень понадобятся в будущем. Наравне с многими другими, которые - и в этом Грейнджер к данному моменту своего существования уже во второй жизни была абсолютно уверена - она сможет приобрести только от Барти Крауча-младшего. А это значит, что ей нужно будет разыграть такой гамбит, который и не снился её пятнадцатилетней «я» в прошлой жизни. Зато Гермиона очень надеялась, что на этот раз много лет спустя ей не придётся кусать себе локти, потому что обрести подобную информацию в своей взрослой жизни будет больше не от кого.