Гарри Поттер и эффект бабочки

Люциус в очередной раз вынырнул из омута памяти, чтобы мгновенно погрузиться уже в свои собственные мысли. Старший Малфой уже не первый раз пересматривал сверкающие нити воспоминаний Драко, обнаруженные им в комнате собственного сына ещё в прошлом году перед Рождественскими каникулами. Тогда патриарх рода тоже полюбопытствовал, а потом в бешенстве чуть не крошил свой изысканный кабинет. Этот сопляк, вообразивший себя слишком взрослым, умудрился подзалететь и увлечься Гермионой Грейнджер! А в том, что все эти воспоминания, закупоренные в волшебных флаконы, были сделаны с довольно определённого угла, а сам взгляд слишком тщательно наблюдавшего за Грейнджер юного Малфоя был уж бесспорно восхищенным, у Люциуса в результате просмотра не оставалось никаких сомнений. Его сын, наследник и надежда даже не одного, а двух древних и веками гордившихся чистотой своей крови родов, умудрился влюбиться в магглорождённую волшебницу. В прошлом году старший Малфой был так поглощён своим бешенством, что на очень многое закрыл глаза. Например, один факт увлечения сына не чистокровной волшебницей настолько набросил платок на глаза родителя, что Люциус элементарно не обратил внимания на слишком много рассеянных в воспоминаниях «красных флажков». Суть открытия была важнее. Потом на зимние каникулы в поместье явился сам Драко, но Люциус даже не дал ему вставить и слово, когда буквально за шкирку затащил в свой кабинет и задал ему поучительного трёпку на тему «предателей крови и что с ними происходит в таких семьях, как Малфои». Лишь намного позже разъярённый родитель осознал, что его сын пытался что-то объяснить или хотя бы сказать. Люциус просто не слушал, увлечённый преподаванием урока, который «маленькой сопляк запомнит надолго, если не на всю жизнь». Драко не покидал свою комнату несколько дней, но больше поговорить с отцом не пытался. К слову, он уехал обратно в Хогвартс, за все проведённое в Малфой-меноре время практически больше не сказав Люциусу ни слова. Лишь изредка бросал на родителя злой, раздраженный и слишком взрослый взгляд. Во время посещения отцовского дома весной, Драко вновь попробовал заговорить с отцом. Теперь Люциус понимал, что Малфой-младший пытался его о чём-то предупредить, но отец его вновь проигнорировал. Ну, не мог молокосос знать, что скоро возвратится Тёмный Лорд, а потом все пойдёт не по дорожке, «вымощенной жёлтым кирпичом в изумрудный город», а наперекосяк. Волан-де-Морт возродился из пепла стараниями Питера Петтигрю, и Люциусу не составило слишком долго времени понять, что он был теперь в разы темнее прежнего. Волан-де-Морт всегда был страшен в гневе, в корне лишённый таких качеств, как сочувствие. Даже намёк на любовь или эмпатия отсутствовали у него целиком и полностью, но сейчас, изначально раздраженный бездействием своих сподвижников все эти годы, Тёмный Лорд поистине бесновался. И Люциус попал под раздачу одним из первых. Конечно, сперва опытный политик пытался подстроиться, внимательно наблюдая за своим «Господином», ведь теперь Волан-де-Морт настаивал, чтобы его называли исключительно так. Но наблюдения приводили к слишком невесёлым выводам, и в один прекрасный день старший Малфой вновь потянулся к флаконам с воспоминаниями своего «непутёвого» сына. А потом стал подмечать там на удивление много странностей. И проблема была даже не в том, что все эти воспоминания выглядели, как политическая реклама или предвыборная кампания, старательно подобранные и собранные Драко в единый букет, чтобы выставить Грейнджер в лучшем свете. На подобные потенциальные цели своего сына Люциус на этой стадии уже не обращал внимания. Не то, чтобы он свыкся, как раз наоборот. Но опытный политик знал об агитации достаточно, чтобы прекрасно понимать: все закупоренные в флаконах воспоминания преследовали единую цель и вели одну линию. А потом стали бросаться в глаза и другие моменты, не самым маловажным из которых был факт, что Грейнджер в воспоминаниях его сына вела себя довольно странно и нетипично для девочки её возраста, независимо от уровня гениальности. Просто легендарное предчувствие Люциуса кричало, что следует сделать несколько шагов назад и прежде, чем принимать какие-то действия, осмотреться. Драко больше на разговор с ним не шел, а вот Люциус практически всё лето разбирал воспоминания сына в волшебных флаконах чуть не по секундам многократно пересматривая любые, привлёкшие его внимание при первом просмотре. И постепенно все больше осознавая напрашивающиеся довольно странные выводы: избранный и его золотая девочка вели себя как-то «не так». Его же собственной сын все лето провёл, тренируя окклюменциию. И Люциус старательно притворялся, что ничего не замечает: если Драко и правда увлечён Гермионой Грейнджер, умение скрывать свои мысли от кого бы то ни было в довольно недалёком будущем ему отнюдь не помешает. А тем временем явно вопреки желаниям Министерства, газеты буквально пестрели скандальными заголовками о возвращении Тёмного Лорда. Стараниями все той же Гермионы Грейнджер, как слишком отчётливо понимал старший Малфой. По всему выходило, что по возвращению Поттера в Хогвартс в конце Турнира волшебников и ритуала Возрождения, который стал точкой отсчета, девчонка повела себя настолько грамотно, что Люциус невольно диву давался. Использовала непонятно каким образом обнаруженную информацию о метке Каркарова, и все свои сенсационные открытия выплевывала исключительно в непосредственной близости от «прытко пишущей» и вездесущей Риты Скитер. Известная акула пера, естественно, не заставила себя долго упрашивать, схватившись за информацию, как голодный пёс брошенную ему кость. Сенсационные статьи появились в газете раньше, чем кто-либо мог запретить или остановить уже написанный материал и выпущенные экземпляры. А потом механизм гигантской машины прессы был заведён и стремительно начал своё движение, словно колесо с холма. Который уже элементарно невозможно было остановить, сметая все на своем пути. *** Гермиона начала осознавать истинную ценность подсказки Малфоя по саботажу ритуала далеко не сразу. Сперва ничего не происходило, или во всяком случае, Гарри ничего не замечал. Потом вновь начались его сны, так пугавшие парня в прошлой жизни, но которые он в этой ожидал если и не без особого нетерпения, то уже во всяком случае без прошлого ужаса. Поттер теперь прекрасно знал, что все это значит, и на этот раз начал готовиться заранее. Вот уже довольно долгое время он практиковал окклюменцию, и хоть по-прежнему не был «прирождённым талантом», как Драко Малфой, но и полным и безнадёжным профаном тоже больше не являлся. Что не преминул на этот раз отметить Снейп, для которого обучение Гарри было частью договора с Грейнджер. Северус на этот раз обучал и саму Гермиону, конечно, предварительно дав непреложный обет ни в коем случае и ни при каких обстоятельствах не разглашать ничего, что он мог бы случайно или преднамеренно узнать из мыслей обоих своих учеников. Впрочем, к серьезным практическим занятиям со Снейпом Грейнджер и Поттер ещё не подошли, в основном тренируясь друг на друге. Гермиона, абсолютно не удивив этим Поттера, оказалась довольно сильной в ментальный магии. Притом, учитывая организованность её мозга, если предположить способности к защите своих мыслей ещё было можно, то как оказалось, одна её магическая сила позволяла с помощью палочки довольно легко проникать в сознание других. Что в принципе тоже было не так уже удивительно, если учесть необратимость обливиэйта, наложенного на родителей в прошлой жизни. А Поттер об этом никогда не забывал. В любом случае, к тому моменту, когда ментальная связь с Волан-де-Мортом вновь проявила себя посредством ярких сновидений, Гарри был готов. Продолжая активно практиковаться наяву при любой возможности, во сне он тщательно прятал свои мысли, впрочем, прекрасно помня: сам Волан-де-Морт эту связь обнаружит и поймёт ещё далеко не сразу. Когда они обсуждали эту тему, Гермиона пожала плечами и лишь задумчиво и немного насмешливо проронила: «Что ж, его излишняя самоуверенность всегда была ахиллесовой пятой. Нужно лишь помнить об этом и пользоваться». Впрочем, по всему выходило, что Драко Малфой прибавил ещё одну брешь в броне Тёмного Лорда. Предложив изменить реакцию самого Гарри на проведённый ритуал Возрождения, Драко подарил им неожиданное преимущество. Как оказалось, теперь именно Поттер в этой связи имел некоторую власть, и оказывался в переносном смысле «сверху». Оговорка о крови, предоставленной для ритуала добровольно, позволяла Поттеру управлять ситуацией. Он на этот раз по сути участвовал в Ритуале Возрождения не против собственной воли и как жертва, а стал в понятии Магии его инициатором. Гермиона даже в какой-то момент предположила, что в принципе именно так тёмные волшебники создавали «последователей». Поттер технически теперь являлся «сиром» или прародителем волшебного воссоздания Тома Реддла… Грейнджер обнаружила эту информацию в библиотеке Блэков в одной из довольно «тёмных» книг, которая в прошлый раз на полках отсутствовала. Вероятно, к моменту появления Гермионы на Гриммо 12 в прошлой жизни она была оттуда изъята, хотя Гарри и предположил, что в свои истинные шестнадцать лет девушка могла просто подобным не заинтересоваться. Грейнджер сходу отмела шансы этой вероятности на корню. А вот за исключением упоминаний в довольно общих чертах, информации о Крестражах в библиотеке Сириуса не было. Гермиона не могла бы даже сказать, что очень сильно удивилась: из прошлой жизни она помнила, что предки Сириуса увлекались немного другой стороной тёмной магии. Литература, которая описывала теорию и практику создания крестражей, была больше в интересах других семейств, включая Малфоев. Ведь именно из коллекции семьи Драко после войны они изъяли некоторые книги, которые Гермиона теперь тщетно пыталась отыскать на полках других библиотек волшебного мира. Впрочем, на данном этапе Грейнджер больше всего интересовало изъятие Крестража из живого объекта, но как раз этой информации в доступе не имелось. По всему выходило, что Гарри и Нагини являлись единственными известными в волшебном мире инцидентами. Отчаявшись отыскать нужную им литературу и не имея ни малейшей возможности экспериментировать, Гермиона сконцентрировалась на создании противоядия для Снейпа. Точнее, на его воссоздании, ведь она отнюдь не лукавила в прошлой жизни, когда насмешливо уведомила портрет бывшего профессора, что противоядие было. Этим летом у Гермионы было время, возможности и доступ к лаборатории на Гриммо 12, и Грейнджер логично решила не откладывать на будущее то, что всё равно нужно сделать, и можно сделать сейчас. А ещё они с Гарри очень целенаправленно избегали где-либо появляться в одиночку, предпочитая быть даже не вдвоём, а иметь при себе друзей, которые по сути рассматривались, как свидетели. И чаще всего Грейнджер приглашала на подобные вылазки именно Сьюзан Боунс. Ведь в конце концов, наличие племянницы начальника отдела магического правопорядка, как свидетельницы нападения дементоров, было довольно логичной и разумной идей. И конечно же предусмотрительность и практически слизеринская способность к манипуляциям принесли свои плоды. На этот раз нападение дементоров на самом деле произошло в присутствии Сьюзан, чем Амалия Боунс, как любящая тётушка, была возмущена до глубины души и увела расследование этого «нарушения правопорядка» совершенно в другую сторону. Нужно ли говорить, что прочь от обвинения Гарри Поттера, спасшего своим патронусом жизни и души всем присутствующим, включая избравшего присоединиться к компании двух симпатичных девушек маггла-кузена Дадли? *** Временная линия реальности все чаще напоминала Малфою безудержную, бурную реку, сметающую на своём пути любую плотину, пытавшуюся изменить её ход. К пятому году в Хогвартсе Драко стало предельно ясно, что несмотря на небольшие изменения и лёгкие повороты на пути их жизни, на самом деле огромных изменений пока не произошло. Или во всяком случае, сам Малфой их не заметил. Драко безусловно помнил о том самом пресловутом эффекте бабочки, которого так сильно опасались Грейнджер и Поттер, хотя последнее время и замечал, что самая умная ведьма кое-что меняла. Просчитывала ли Гермиона всевозможные варианты, было ли вообще реально все предусмотреть? Малфой несколько раз пытался поэкспериментировать, но очень быстро понял: чем больше размышляет, тем более четко приходит к осознанию, что просчитать абсолютно всё невозможно. Допускала ли Грейнджер сознательно какие-то погрешности, с которыми собиралась работать в будущем? Или просто закрывала глаза на многочисленные неизвестные нюансы, предположив, что они не настолько существенные? Или пришла к выводу, что настало время начинать более радикально менять прошлое? Когда в самом начале четвёртого года Драко заметил, что Грейнджер не просто не имела ничего против заигрываний Чжоу Чанг с Поттером, но чуть ли не поощряла их, он вполне предсказуемо на эту тему задумался. Прекрасно помня, какие условия выставил перед Гермионой Люциус, и как умело Грейнджер тогда ушла от довольно многих пунктов, подразумевающих определённые обязательства. Одним из которых был именно договор о её будущем, и тут Драко про себя усмехнулся – или прошлом, но в будущем – брачном союзе именно с ним самим. Гермиона даже не скрывала, что как раз эту клятву Люциусу она давать не намерена. Подслушивавший в прошлой жизни контрпредложение, сделанное ей Поттером, Малфой предсказуемо задумался, когда увидел некоторый флирт между Чанг и избранным, который самая умная ведьма явно поощряла. То, в чем Грейнджер поклялась отцу, в конечном итоге было довольно туманным, но могла ли она всё-таки быть заинтересованной в Драко? Тогда на четвёртом курсе Малфой решил понаблюдать, а при первой же представившейся возможности вновь продемонстрировал, что тоже не лыком шит, и от него может быть польза. Кроме декоративного «+1», способного быть спонсором шикарного гардероба и выбора ювелирных украшений в её будущих походах в свет, как высокопоставленный чиновник Министерства. Малфой тогда подбросил идею саботажа церемонии Возрождения, правда, ему было совершенно неизвестно, чем все это кончилось. Судя по явно выжидательному поведению Поттера и Грейнджер, те тоже вряд ли к этому моменту знали что-либо наверняка. Впрочем, потом все расчёты Малфоя пошли на смарку: отношения Поттера и Чанг остались в этой жизни такими же неудачными, как и в прошлой, а потом внезапно оказалось, Поттер вообще изначально намеревался спасти жизнь Седрика Диггори. И судя по полному отсутствию удивления на лице «самой умной ведьмы», когда на этот раз Седрик Диггори появился из лабиринта со следами дезориентирующего заклинания, как и два других чемпиона школ, но живой, полным сюрпризом подобный исход для Грейнджер не стал. То есть, Гермиона в начале года просто хотела прощупать почву между Поттером и Чжоу? Удостовериться, что между ними ничего не могло быть, и только после этого идти дальше по намеченному Гарри ещё в прошлой жизни романтическому пути? Подобное было бы вполне логичным, но уж слишком расчётливым, бесчувственным и холодным. Малфой должен был про себя признать, что от Грейнджер никогда такого не ожидал. Она элементарно была слишком горячей и эмоциональной. Впрочем, это наводило и ещё на одну мысль: сама Гермиона к Поттеру каких-то романтических чувств не испытывала. Значит, их отношения для Грейнджер по-прежнему оставались лишь расчётом? Малфой усилием воли отодвинул размышления о связанной с Гермионой романтикой в самые дальние уголки подсознания и сконцентрировался на проблемах более насущных. А подумать было вновь много о чем, ведь всё тот же шквал волн времени упорно нес их всех к довольно знакомым берегам. Движение Волан-де-Морта по-прежнему набирало обороты, его сторонники в Министерстве как и в прошлой жизни усиленно копали под Альбуса Дамблдора, пытаясь всеми возможными способами дискредитировать директора Хогвартса и главу Ордена Феникса. Правда, Поттера на этот раз использовать для подобных целей не удалось. Помня о законе секретности волшебного мира, нарушенного избранным после встречи с дементорами, и как ловко его подставили, подловив на использовании магии несовершеннолетними, Грейнджер подсуетилась и во время нападения запоручилась самым лучшим свидетелем, которого можно было только найти. Сьюзан Боунс теперь была практически её тенью, и именно она оказалась подле Гермионы и Поттера в нужный момент. К слову, там на этот раз была и сама Гермиона тоже, что являлось существенным отклонением от событий прошлой жизни, но в результате избавило избранного от довольно значительной головной боли. Но все те же силы оппозиции, вновь начинавшие свою шахматную игру, первого шаха от которых Гермионе удалось избежать, отнюдь не сдались. И на их пятом курсе в Хогвартсе вновь появилась Долорес Амбридж. Когда Драко увидел её впервые, он чуть не подавился газированной водой, давно уже употребляемой Малфоем вместо соков, особенно тыквенного, который с детства терпеть не мог. Сама розовая жаба никаких восторгов у Драко, естественно, не вызвала, а вот понаблюдать за всеми остальными в зале, пока большинство в полном шоке внимало её речам, Малфой решил практически мгновенно. И не ошибся. Довольно многое в реакции окружающих Драко людей уже изменилось, и если кое-что он плохо помнил из прошлой жизни, то другие нюансы буквально кричали, обращая на себя внимание. Например, Северус Снейп и его реакция на Грейнджер и Поттера. Его взгляды на золотой дуэт были совершенно отличными от прошлой жизни, но Малфой по-прежнему затруднялся читать холодную и безэмоциональную маску волшебника, долгие годы умудрявшегося обводить вокруг пальца Волан-де-Морта. Рассудив, что это неплохой утешительный приз – знать, что легиллименты и посильнее об их декана зубы обломали, Драко продолжал свои наблюдения. И первым, что бросилось ему в глаза, стала нарочито сдержанная реакция на Амбридж самих Грейнджер и Гарри Поттера. Следующие недели в Хогвартсе, для Драко в основном состоявшие из тщательного и очень внимательного наблюдения за всем, что разворачивалось перед его глазами, подтвердили подозрения. Грейнджер и Поттер на этот раз избрали не просто не высовываться, оба вели себя буквально тише воды, ниже травы. Впрочем, это не помешало гриффиндорцам всё-таки высказать свое недовольство происходящим ещё на первом уроке «Защиты от Тёмных Искусств», которую теперь и преподавала Амбридж. Поттер активно поддержал пока что вежливый, но несомненно возмущенный протест Гермионы полным отсутствием любых практических упражнений. Но в своей демонстрации несогласия с тактикой Долорес оба остановились задолго до той черты, переступить которую впоследствие станет поводом отправиться на неизбежное наказание к Амбридж. И тем не менее, возмущение было официально озвучено. А самое забавное, что Малфой прекрасно понимал, почему это должно было случиться: что бы они там не собирались менять, но Армию Дамблдора, ставшую основой всего дальнейшего организованного сопротивления в Хогвартсе, в этом году они создать были обязаны. И вновь Малфой нашел это неудивительным. Все было абсолютно правильно и верно.