***
Вечером действительно приехал Япония. Во входную дверь тихо и культурно постучали. Открывать помчался сам Росс. Япония был в уже привычном деловом костюме и Россия вспомнил, что никогда не видел японца в простой одежде и без маски лёгкой отчуждённости на лице. Россия провёл страну восходящего солнца на кухню, где их ждало сюрреалистичное зрелище. СССР привёл таки свои угрозы в исполнение, и освободил Рейха исключительно для работы. Союз назвал это трудовой терапией, поэтому сейчас немец готовил ужин под неусыпным присмотром коммуниста. Японец застыл в дверях. Видимо, не такую картину он ожидал увидеть. Неловко кашлянув, он отвёл взгляд во избежание психологических травм. — Проходи, что как неродной, — СССР повернулся и сложил руки на спинку стула. Выглядел он максимально расслабленно и, кажется, искренне наслаждался ситуацией. — А что тут происходит? — Трудовая повинность. Как говорил Дарвин «Труд сделал из обезьяны человека». Может и из псины что-то путное выйдет. Послушная псина, например. — Немец отчётливо скрипнул зубами, но промолчал. Японец, немного отошедший от шока, сел напротив Союза. Поправив очки, он стал ковыряться в дипломате с кучей бумаг. Пытаясь хоть чем-то занять руки и скрыть волнение, он пробормотал: — Я ждал другого. Он ведь столько зла вам принёс. — И что ты предлагаешь? Порезать его на ленточки? Я-то могу, благо опыт есть, так что он даже не сдохнет. Он и без конечностей сможет выжить, хотя первым я бы отрезал язык, — немец резко выдохнул, но на него не обращали внимания. Союз грустно улыбнулся. — Толку от этого? Время вспять не повернётся, миллионы погибших не воскреснут по волшебству, да и эта скотина не изменится. Да, я сорву злость, вот только чем я потом буду отличаться от него? — Союз махнул в сторону закипающего немца. Японец опустил глаза на столешницу, не зная что ответить. Но СССР в ответах не нуждался. — Вот найдёшь способ разъединить наши жизни и я его тихо-мирно убью. А пока пусть работает. Вреда от этого не будет. — Не боитесь, что отравит? Усыпит и сбежит? — Так он же первым жрать будет. Уж себя любимого он не отравит. — Немец показательно громко загремел посудой. — Разобьёшь хоть одну чашку и жрать будешь с пола, — спокойно сказал Союз, обращая внимание на Рейха. Японец, всё ещё нервно переводя взгляд с Союза на Рейха и обратно, кивнул, и достал из дипломата папку документов. Папка было заполнена различными схемами, листами с формулами и чертежами. — На данный момент я работаю над вашей проблемой. Но безрезультатно. До нынешнего случая не было подобных претендентов, и я понятия не имею с чего начать. Поэтому и решил, что осмотр может помочь. И возможно стоит привлечь Германию. — Зачем? — со скрытым недовольством спросил Союз. Он заметил как дёрнулся Рейх при имени своего сына. — Я хорошо разбираюсь в технике, но в живых организмах и медицине он разбирается лучше. — Союз продолжал хмуриться, глядя на напряжённость Рейха. Позволить ему увидеть сына было бы плохой идеей. — Я против! — Внезапно выкрикнул Россия. — Он и так натерпелся, не хватало ещё опять бередить старые раны. — Не будем забегать далеко вперёд, — оборвал на корню возрождающийся спор Союз. — Возможно это не понадобится. Осмотри Рейха. Уже через два часа, закончив все процедуры, японец засобирался домой. — Мне нужно обработать информацию и провести пару опытов в лаборатории. Как появятся сдвиги — сообщу.***
Союз неотрывно наблюдал за Рейхом после ухода Японии. По его мнению, он был чересчур спокойным для того, кого могут вскоре убить. Это настораживало. Уже после ужина, располагаясь ко сну, СССР мучительно размышлял об этом. Он слишком хорошо знал Рейха и предполагал, что тот будет сопротивляться осмотру и всячески мешать Японии. Возможно, бросит в топку все документы. Союз попросту не ожидал спокойного поведения от него. Как помнил Союз, немец всегда раздражался, если что-то шло не по его плану. Но вопреки воспоминаниям, Рейх вёл себя подозрительно беззаботно. Если бы не привычные едкие высказывания, Союз бы решил что это и не Рейх вовсе, а кто-то им притворяющийся. В порыве уже надоевшей ностальгии и желания разгадать мысли немца, он достал потрёпанный альбом с самого дна комода. СССР невольно обрадовался, что Россия не трогал его комнату и все вещи остались на своих местах. На первой странице хранились самые старые, уже порядком выцветшие снимки. Но на них всё ещё можно было различить две фигуры. Высокий статный мужчина в позолоченной форме и нескладной мальчишка рядом. На лице мужчины лежала тень превосходства и высокомерия, а мальчишка, одетый так же вычурно, был словно недоволен происходящим. Отец и сын, которые никогда не понимали и не принимали друг друга. Не желая лишний раз вспоминать об отце, Союз открыл последние страницы альбома, но его прервали. Дверь в комнату отворилась и зашёл Россия. — Извини, что поздно, — Росс взлохматил волосы рукой. — Просто хотелось поговорить без свидетелей. — О чём? — О том, что происходит. Почему ты так легко к этому относишься? — Я должен носиться по дому и рвать волосы? — Нет но… — Никаких но. От злости только застилается разум, чего и добивается Рейх. Но я постараюсь сохранять спокойствие. Насколько это будет возможно. — Что у тебя? — Россия взял альбом раньше, чем Союз успел закрыть его, и ошеломлённо смотрел на снимки. Фотографии Союза и Рейха, совсем ещё молодых, и что более удивительно — стоящих рядом, без попыток убить друг друга. — Вы были друзьями? — Россия растерянно взял отдельно сложенный старый рисунок и несколько потёртых чёрно-белых фотографий. СССР долго сверлил взглядом сына прежде чем ответить. — Было дело, — неохотно подтвердил Союз. Росс пользуясь возможностью решил получше рассмотреть рисунок. Обычный карандашный набросок с кое-где стёртыми линиями и пожелтевшими от времени краями. Судя по оборванным с одной стороны краям он был вырван из альбома. На рисунке был изображён молодой Союз, совсем ещё мальчишка. Рисунок не был произведением искусства, но всё же рисовали его со старанием, чётко обводя контуры. На старых фотографиях были изображены двое. Сам Союз и Рейх. На Союзе были брюки и небрежно застегнутый камзол, какие носили во времена Российской Империи. Выглядел он так, словно недавно валялся на траве. Хотя почему словно? В волосах Союза торчало несколько травинок. Он стоял, закинув одну руку на стоящего рядом немца, явно недовольного подобным произволом. В отличие от Союза тот был одет с иголочки. Идеальная белая рубашка без единой складки, чёрные брюки на подтяжках и камзол, похожий на тот что был у Союза. Короткие светлые волосы были прилизанны, чтобы ни один волосок не выбивался. Судя по выражению лица, он не скидывал руку Союза только благодаря остаткам выдержки. — И как же так получилось? — Союз был не в восторге от выбранной темы разговора. Особенно учитывая, что объект обсуждения сидел в соседней комнате и достал его до печёнок. — Пару раз пересекались на собраниях стран, говорили, — Россия предчувствуя долгий разговор присел на кресло стоящее у окна. СССР остался стоять, прислонившись к стене и скрестив руки на груди. — Из-за наших родителей большинство стран не горело желанием с нами общаться. Мы часто слонялись без дела и пересекались…***
За окном хмурилось небо и стояла жуткая духота. Союз сидел на одном из подоконников многочисленных окон коридора и откровенно скучал. Отец с остальными странами уже третий час бурно обсуждали назревающую войну. То, что она назревала было понятно уже хотя бы потому, что на совет не явился Германская Империя. Предположительный зачинщик этой войны. Делать Союзу там было нечего по причине его малолетства. Зачем отец его притащил сюда и для самого Союза оставалось загадкой. Всё равно большую часть времени он слоняется по коридорам. — Sich bequem niederlassen? — Союз обернулся, услышав незнакомый хрипловатый голос. Ни слова он не понял. — Что? — Посреди коридора стоял щуплый парень ниже Союза минимум на голову, со светлыми волосами и холодными голубыми глазами. Он стоял сцепив руки за спиной, идеально ровно, словно вышел на парад и вот-вот начнет маршировать. Одет он был просто. Брюки, рубашка в них заправленная и тяжёлые ботинки на шнуровке. — Говорю, удобно устроился? — Уже на корявом русском спросил юноша, заметно скривившись. В его речи ощущался сильный акцент и Союз не сдержал лёгкой улыбки. Заметив реакцию Союза, юноша сжал и без того тонкие губы в еле заметную линию. — Очень удобно. Присоединяйся, — Союз подвинулся, приглашающе хлопнув по подоконнику. Он был достаточно широким для двоих. Не ожидавший подобного блондин растерялся. Оглядевшись по сторонам, словно проверяя нет ли свидетелей, он присел на самый край подоконника. — Союз Советских Социалистических Республик, ну или просто Союз, — коммунист протянул руку. Блондин смерил её нечитаемым взглядом. — Третий Рейх, — лениво протянул немец, отвечая на рукопожатие. — Так ты сын этого, которого сейчас… — Союз замялся, подбирая слова. — Бурно обсуждают. Немец вскинул левую бровь. Уголок его губ приподнялся в лёгкой усмешке. — Скорее бурно поливают проклятьями. — Страна усмехнулся глядя в окно. Союз покосился на него с неприкрытым удивлением. Его нельзя было назвать хорошим сыном, но он никогда бы так не отреагировал. Наоборот, бросился бы защищать, или же просто молча ушёл, но точно бы не насмехался. — Не любишь отца? — Как можно более нейтрально спросил он. — Нет, обожаю, — хрипловатый голос источал сарказм. — Этот старый идиот развязал войну. Союз тяжело вздохнул. У него возникло ощущение, что они они с Рейхом очень похожи. Видимо, он так же не принимает действий своего отца и не любит войн. Да и сам немец с едкими речами ему приглянулся. Стиль общения у него, конечно, своеобразный, но с таким-то отцом… — А ты не боишься здесь расхаживать? — Рейх смерил Союза задумчивым взглядом и неожиданно ухмыльнулся. — Nein. Они слишком трусливы. Постоянно думают о последствиях. Меня не тронут даже если увидят. СССР разглядывал Рейха во все глаза. Он действительно не казался напуганным. Позабыв о прежней растерянности, он вальяжно раскинулся на подоконнике и наблюдал за улицей. Вдруг, он посмотрел на коммуниста. Союз невольно вздрогнул. Он не ожидал, что его поймают на горячем. — Смело рассуждаешь. А если тронут? — Исключено. Все их советы — игра на публику. Поговорят, покричат друг на дружку и разойдутся. Они уже давно не принимают решений. Разве не так? — Возможно… — немец подсел ближе с блеском в глазах. Кажется он давно искал свободные уши. — Все эти страны преисполненные собственного достоинства, но на деле не представляющие ничего стоящего. Разве мир стал бы хуже если бы их не было? Нет. Было бы лучше, если бы они просто исчезли. Не было бы их вечных склок, подковёрных интриг и лживых ужимок. Не было бы войн, голода, болезней. Разве плохо? — немец замолчал, прислонившись к стене. Пылкая речь не произвела на Союза должного впечатления, но некоторый смысл в ней был. Они просидели так довольно долго молча глядя в окно. Вскоре за СССР пришёл Российская Империя. Он смерил Рейха презрительным взглядом, но ничего не сказал. Лишь когда они с Союзом вышли из здания советов он сказал как отрезал: — Чтобы я тебя рядом с ублюдком Германской Империи не видел. Союз поморщился, но кивнул. А сам подумал, что Рейх оказался прав. Его действительно никто не тронул.***
Несмотря на прямой запрет отца СССР общался с Рейхом. Встречи были нечастыми, а грянувшая война и вовсе разлучила их вплоть до распада Германской Империи. Но позже, когда к власти пришла тётка Рейха — Веймарская Республика, они вновь стали общаться. В один из таких летних дней они отдыхали на природе. СССР провожал взглядом проплывающие по небу облака. Он лежал прямо на траве под раскидистым дубом. Ярко светило солнце, порхали бабочки, где-то вдалеке заладила свою песню кукушка. Рядом, облокотившись спиной о дуб, сидел Третий Рейх. Согнув одну ногу, он что-то рисовал в альбоме. — Опять свои схемы рисуешь? — Да, — не отвлекаясь ответил немец. — Не понимаю, как можно даже в свободное время заниматься? — Рейх, не обращая внимания на друга, продолжал увлечённо что-то записывать. Союз изнывая от скуки решил подколоть немца. — Ты что план по захвату мира разрабатываешь? — Was? — Немец вскинул голову, обращая своё внимание на коммуниста. — С чего ты взял? Голос Рейха надломился в середине фразы, но он скрыл это нервным смешком. — Просто у тебя такое торжествующее и одухотворенноё выражение лица, что ещё немного и начнёшь пафосную речь. — Dummkopf, — буркнул немец, отворачиваясь. Левый глаз его еле заметно дёрнулся. Рейх выглядел поражённо, но Союз этого не видел, любуясь природой. Вскоре, немец взял себя в руки и вернулся к альбому, иногда поглядывая на друга поверх него. — Оглянись, вокруг такая красота, а ты запечатлеваешь унылые чертежи. — Не интересует, — безразлично протянул Рейх. — А я? — СССР приподнялся на локтях, оглядываясь на друга. — Мм-м? — Немец оторвался от рисунка. — Я интересую? Может, меня нарисуешь? Сколько мне ещё придётся тебя уговаривать? — Рейх прищурился и, вскинув карандаш, сделал вид, что примеряется к рисунку. — Воздержусь. У тебя ужасные пропорции. — Рейх рассмеялся, уворачиваясь от веточки, брошенной Союзом. — Ах ты собака сутулая! Да у меня идеальные пропорции. Да я сам идеал во плоти! Стремясь отомстить обидчику и восстановить справедливость, Союз опрокинул немца в траву. Они, вцепившись друг в друга, покатились с небольшого холма на котором рос дуб. Союз громко смеялся, наконец извазюкав педанта в траве и земле. Рейх также громко, не стесняясь в выражениях, проклинал русского. К концу спуска они ничем друг от друга не отличались. Оба грязные и всклокоченные. Но если для Союза это было привычным состоянием, то немец был в ужасе от собственного вида. — Чёрт бы тебя побрал Союз! Как я в таком виде покажусь тёте? А люди? Что обо мне подумают? — Подумают, что ты весело провёл время в приятной компании. — Главное не говорить, что в твоей компании. А то ещё много чего понадумают. — Союз пригладил растрепавшиеся волосы, стараясь не замечать жара на щеках. — Ты ведь не отстанешь? — С обречённостью протянул немец. СССР кивнул, улыбаясь во все тридцать два зуба. — Ладно, будет тебе портрет. Но не жалуйся, если рисунок будет ужасным… — Да почему сразу ужасным? Ты ведь хорошо рисуешь. — Портреты — не моя сильная сторона. СССР, не обращая внимания на ворчание приятеля, уселся под дубом, принимая задумчивый вид. — Союз, тебе плохо? — С чего ты взял? — У тебя выражение лица, будто ещё немного и тебя стошнит. — Просто я сделал вид, что я думаю. — Да? — С сомнением спросил Рейх и усмехнувшись продолжил: — Раньше я тебя таким не видел. Ты предупреждай в следующий раз, когда думать начнёшь, а то умру от смеха. — Да чтоб тебя, псина немецкая! Отсмеявшись, Рейх стёр выступившие слёзы и приготовился рисовать. — Союз, просто посиди на одном месте дольше чем пять минут! Этого будет достаточно. Прислушавшись к словам друга, Союз расслабился. Положив одну руку на согнутую ногу, а другой опёршись о землю он смотрел на Рейха. Немец был полностью увлечён процессом, лишь иногда отводя взгляд от альбома, чтобы свериться с оригиналом. Закончив, он потянул альбом Союзу. На белом листе красовался свежий набросок. Получилось довольно неплохо. Рейх точно передал пропорции и тени, но что-то портило впечатление. Союз сначала не мог понять что, но едва сосредоточил взгляд на лице и его озарило. Глаза на рисунке получились неживыми. Под ними будто залегли тени. Союз нахмурился. — Я же говорил будет ужасно. Рейх попытался вырвать альбом из рук Союза, но тот ухватился за рисунок. Послышался звук рвущейся бумаги и в руках Союза остался листок с рисунком. Бумага порвалась выше наброска не задев его. — Зачем сразу отбирать? — Союз сложил листок и положил в карман камзола. — Может, мне понравилось. — Стало быть у тебя отвратительный вкус.***
— А что потом? — осторожно спросил Россия. Союз вздрогнул. Расфокусированный взгляд обратился к сыну. — А потом эта собака напал без предупреждения. Хотя я должен был понять, что с ним что-то не так. Но тогда он мне казался обычным бунтующим подростком с острым языком. Я думал, что вся злоба и яд у него напускные, и принимал его слова за своеобразный чёрный юмор. Наступило долгое молчание. СССР вырвал фотографии и рисунок из рук России и вышел с ними из комнаты.