Вторая жизнь

      Союз, с тяжёлым кряхтением, поднялся с кровати и кинул усталый взгляд на часы. В темноте циферблат был едва виден, но он прекрасно знал, что ещё нет четырёх утра. Каждый грёбанный день он поднимался в это проклятое время по вине законченного урода Рейха. Из-за такого своеобразного режима он никогда не высыпался. Как всегда шутил Росс: «В нашем доме высыпается только сахар в чашку с кофе.»       Потянувшись, русский побрёл на кухню, как его остановило шуршание со стороны кабинета. Тихое, едва уловимое, оно тем не менее было хорошо различимо в предрассветной тишине. Дверь Союз всегда закрывал, поэтому шум был подозрительным. Сонная нега слетела с русского. Он дёрнул ручку двери и к его удивлению она поддалась, открывая занимательную картину. Мрак комнаты рассеивался тусклым, как от карманного фонарика, светом. А рядом со столом увлечённо ковырялся в бумагах никто иной как Рейх. Впрочем чего ещё следовало ожидать? Точно не смирившегося со своей участью немца. — Не помешал?       Союз хлопнул по выключателю и немца ослепил свет. Он вскинул голову прищуриваясь и пытаясь что-то сказать. Наверняка череда очередных весьма логичных оправданий у него уже готова. Вот только настроения слушать это у Союза не было. Он уже со всей силой впечатывал вяло сопротивляющегося Рейха в стену, сжимая шею одной рукой. Рейху этого впрочем хватило чтобы начать задыхаться. Неудивительно, сил коммунист не сдерживал. Немец открыл рот чтобы вдохнуть хоть немного воздуха, но лишь глухо кашлянул, выплёвывая сгусток крови. Она окрасила в алый всю нижнюю часть лица, придавая Рейху вид зверя, угодившего в капкан. — Гнида неблагодарная! Думал тебе это с рук сойдёт?! Думал, что я всегда буду с тобой добреньким?! — Так ты до этого был добреньким? Надо же, — немец засмеялся, не обращая внимания на кровь. Его смешки были больше похожи на карканье и раздражали. Не удержавшись Союз ещё раз приложил его о стену и усилил хватку на бледной шее. — Ты… не можешь… меня убить… — Тебе ли не знать, что смерть не самое худшее, — Союз позволил немцу вдохнуть немного воздуха. — Всё же превратишь мою жизнь в ад? — Рейх усмехнулся, скаля зубы. — Да ты уже в нём, — хмыкнул русский и склонился ближе к Рейху, выдыхая ему в лицо слово за словом. — Ничтожный, абсолютно беспомощный, связанный со злейшим врагом. Тебя все забыли, а даже если и вспоминают, то лишь с презрением. Даже родной сын отказался от тебя, как только представилась возможность. У тебя и жизни нет, лишь злобное существование и ты даже не в силах ничего изменить.       С каждым прозвучавшим словом ухмылка Рейха бледнела пока не пропала совсем. Союз отпустил его, брезгливо вытирая руку об одежду, и немец не в силах держаться на ногах сполз по стене. — Думаешь информация тебе чем-то поможет? Хех, да ковыряйся себе на здоровье! Тешься иллюзией влияния. Вот только теперь ты жалкое одинокое ничтожество и скоро в этом убедишься.       Коммунист выплёвывал слова не раздумывая. Они словно сами приходили на ум. Хотя на самом деле были давно заготовлены его сознанием. Вся та ненависть что копилась в нём годами и сдерживалась хрупким воспоминанием их дружбы в одно мгновение хлынула наружу. Как гной из воспалённой раны. Рейх окончательно вывел его из себя. Все эти дни он пытался сдерживаться, убеждая себя что его злость лишь на руку коварному немцу. Даже сейчас, не способный принести больших проблем, он возможности довести врага до ручки не упустит. Знает, что Союз при всём желании убить его не сможет. Союз собирался выволочь немца из кабинета. Несмотря на всё сказанное ранее оставлять Рейха здесь было не самой лучшей идеей. Проблем у русского и так хватало. — Раньше ты был другого мнения, — Рейх так и сидел облокотившись о стену и сверкал кровавой ухмылкой. Непривычно кривой и словно вымученной. Тонкая струйка крови стекала с уголка губ до ключиц и окрашивала белую футболку. — Помнишь?       …Огромный концертный зал поражал своей помпезностью. Союзу, практичному до мозга костей, резало глаза подобное великолепие. Но чего ещё можно было ожидать от Рейха? Немец обожал производить впечатление. Он и сейчас наверняка ждал восхищённых возгласов от коммуниста. Не дождался. Впрочем для этого у него всегда были страны посговорчивей Союза, так и норовящие утопить его в лести.       Коммуниста гораздо больше интересовали люди заполняющие зал. Живо что-то обсуждающие и на вид довольные жизнью. Союз вертелся на месте, позабыв о сдержанности и холодности суровой северной страны, заглядывая в частички чужих жизней и искренне пытаясь понять чужой народ.       Рейх расслабленно наблюдал за другом, подмечая знакомые жесты и привычки. За полгода что они не виделись, лишь приветствуя друг друга на расстоянии, русский практически не изменился. Разве что вырос ещё на пару сантиметров к неудовольствию немца и нацепил дурацкую шапку.       Немец расположился со всем возможным удобством, откинувшись на спинку кресла и поставив левую руку на подлокотник подпирал ей голову. Благодаря такой позе он оказался на максимально возможном расстоянии от русского и имел сомнительное удовольствие оглядеть его с ног до головы. В отличие от одетого с иголочки немца, хотя это было скорее данью уважения опере чем желанием самого Рейха, Союз сидел в простецкой одежде, хорошо не в рубище, и накинутой поверх затёртой шинели. Ну и конечно же ушанка. Странноватая и нелепая она тем не менее подходила русскому. Рейх не сводил глаз с коммуниста благо свидетелей сильного интереса не было — они сидели в отдельной ложе, с которой, естественно, открывался лучший вид на сцену. — Не устал ещё вертеться? — лениво спросил Рейх. Мельтешение коммуниста начинало утомлять хотя вначале казалось забавным. — Не люблю сидеть без дела знаешь ли.       Коммунист стрельнул взглядом в сторону немца, но тот лишь усмехнулся на такую топорную попытку задеть. — А ты подумай. Это не трудно.       Подколку русский предпочёл не заметить. — Мне интересно посмотреть на людей другой страны. Узнать чем они отличаются от моих. — Точно не строением.       На этот раз коммунист не сдержался и громко фыркнул. — Ты понял что я имел в виду. Менталитет, стиль жизни, манера разговаривать. Меня интересует всё! Из тебя рассказы чуть ли не клещами приходиться вытаскивать, а приглашения дождёшься не раньше чем рак на горе свистнет. Так что будь добр не мешать мне. Рейх примирительно поднял руки, оставляя друга в покое и сосредоточил внимание на сцене. Опера обещала начаться с минуты на минуту. Лёгкое нетерпение уже начинало одолевать его. Не спасало даже то, что произведение он знал наизусть от первой до последней ноты. Прослушивая его раз за разом он словно находил новые силы для своих действий и планов, черпал уверенность и подтверждение своей великой миссии. Музыка словно пробуждала его порядком уставшее и поддающееся сомнениям сердце. Заставляло его трепетать от восторга и восхищения. И убеждала держаться выбранного пути до конца.       От Союза, которого Рейх считал если не совсем невежой то уж точно не ценителем высокого искусства, он не ждал особого интереса. Но от возможности произвести впечатление на русского не удержался. Правда Союз как всегда сумел его удивить, не обращая внимания на роскошь.       Наконец, после долгого ожидания, опера началась и Рейх полностью отдался ощущениям. Восхитительные переливы мелодии и вокала унесли его в страну грёз. Немец с наслаждением прикрыл глаза, а его руки словно сами по себе плавали в воздухе, то плавно подымались, то разрезали воздух подражая дирижёру. Союз не отрывал глаз, заворожённый необыкновенным зрелищем. Музыка быстро потеряла для него интерес. В конце концов оперу послушать он может в любой момент, а вот полюбоваться таким Рейхом возможности может больше не представиться. Немец так погрузился в свои мысли что совсем не замечал пристального внимания. Союз же медленно, но верно подмечал изменения в друге. Непонятно как он раньше их не видел. Просто он только сейчас осознал что Рейх далеко не тот странноватый подросток каким он встретил его впервые. Исчезла прежняя мальчишеская угловатость. Гибкая, жилистая фигура источала уверенность. Союз был уверен что бледные ухоженные ладони способны держать не только письменные принадлежности, но и с лёгкостью сожмут нож или пистолет. Обманчиво утончённый, но способный на очень многое.       Засмотревшись Союз не ожидал что немец резко распахнёт глаза. Они смотрели в упор на Союза полные ехидства и, чёрт побери, понимания. Немец перетёк, иначе и не скажешь, ближе к Союзу и склонил к нему голову. — Вагнер тебя не впечатлил?       Коммунист, пойманный на наглом разглядывании, замялся, но не стал отворачиваться. Смысл, если его уже заметили? С каждой секундой тягостного молчания голубые глаза становились всё веселее. — Я ещё не успел его оценить. — Неудивительно. Ты был так занят.       Союз физически ощущал сквозившую в голосе насмешку. Рейх же коварно прищурился и слегка закусил нижнюю губу. Настроение у него было отличным так почему не подразнить коммуниста? — Кстати, каковы результаты наблюдений?       Союз молчал как партизан, но чувствовал тепло на щеках. Если бы не полумрак их ложи немец бы вовсю потешался над Союзом, приобретающим цвет своего флага. Но Рейху для веселья хватало и многозначительного молчания. — Ну и что же ты молчишь? Язык проглотил?       Неожиданно Рейх обхватил подбородок Союза, словно желая проверить верность своего предположения да так и замер. Молчал и Союз не отрываясь от льдинок напротив. Секунды тянулись патокой, отрезая их от всего окружающего мира. Не задумываясь Союз потянулся к Рейху хотя сам не понимал до конца что собирается сделать. Рейх не возражал.       Грянувшая музыка второго акта вернула обоих к реальности. Отпрянув друг от друга они всё внимание уделили сцене изредка бросая комментарии к музыке, которые, впрочем, всегда были не к месту. Они чувствовали себя не в своей тарелке и до сих пор ощущали отголоски странного чувства, всеми силами пытаясь затолкать его поглубже. На самое тёмное дно душ, куда всегда опасались заглядывать. Прокашлявшись Рейх решил вернуть разговор в прежнее русло. — Я не удивлён тому, что ты не можешь в полной мере оценить Вагнера. Ты ведь не привык к высокому искусству. — Намекаешь что в моей стране его нет? — не глядя на немца ощетинился Союз. — У меня ценят искусство и есть множество выдающихся деятелей. Музыкантов в том числе. — Помилуй, мне плохо верится. — Ты просто не слышал моей музыки и я обязан это исправить. — Ну уж нет! У меня от ваших коммунистических воплей лопнут барабанные перепонки. Какой там у тебя народный инструмент? Волынка? Помню ещё была какая-то посуда… Вилки? — насмехался немец, позабыв о недавней неловкости. — Ложки вообще-то, — с раздражением поправил русский. — Имей уважение к чужой культуре. — Я и имею, — широко ухмыляясь заявил немец многозначительно вскинув брови. — И после подобных шуток ты хвалишься своей высокой культурой? — Юмор это тоже культура. — Нормальный — возможно, твой — нет.       Немец засмеялся. Не громко, но русский всё равно напрягся. Наконец, утерев выступившие от смеха слёзы, Рейх хлопнул Союза по спине. — Да ладно тебе. Твои шутки тоже не всегда приятные. — Дурной пример заразителен, — процедил русский сквозь зубы, но не спешил стряхивать чужую руку. — Так ты у меня научился? — сказал немец преувеличенно восторженно. — Похвально! Такими темпами скоро не захочешь возвращаться в свои буреломы. — Рейх, ты сейчас в шаге от того чтобы получить в морду. — Но я же твой друг. — Именно поэтому я тебя ещё не ударил. — Хорошо, не горячись. Выступление уже закончилось, — с сожалением подметил Рейх.       И действительно. Музыка больше не играла и зрители начинали расходиться. А Союз внезапно понял что даже не знает о чём было произведение. Неудобно вышло. Главное чтобы Рейх не спрашивал о сюжете. — Можем посидеть в баре, — предложил немец, поднимаясь с места. — Выпьем, заодно на людей насмотришься.       Возражать Союз не стал и уже через полчаса они сидели за барной стойкой. Бар был довольно приятным. На освещении не экономили и поддерживалась чистота. Да и публика была спокойной. Хотя это можно было объяснить началом вечера и малым количеством выпитого. — Давай кто больше выпьет? — внезапно предложил Союз. Рейх удивлённо поднял бровь отрываясь от кружки пива. — Или боишься? — Конечно, — невозмутимо кивнул немец, делая большой глоток и ехидно добавил: — Я же тебя вдрызг пьяного не дотащу. — Ах ты… Наливай! — отрывисто рыкнул Союз бармену при этом не сводя глаз со спутника. Рейх, не скрывая весёлой ухмылки, поднял кружку принимая вызов.       Первая пара кружек прошла почти бесследно. Союз не заметил особых изменений тогда как Рейха уже начало вести. «Слабак!» с торжеством подумал коммунист выпивая чуть ли не залпом. — Да что мы как дети малые! Наливай чего покрепче!       Бармен покосился на изрядно повеселевших клиентов с сомнением, но убедившись в их платёжеспособности без возражений наполнил рюмки шнапсом. — Другое дело, — Союз поднял рюмку и повернулся к Рейху. — Давай что-ли тост скажи, а то сидим как два алкоголика… — Хм-м, — немец прищурился в попытке придумать что-то витиеватое и пафосное, но плюнул и брякнул первое что пришло в голову. — За великие свершения! — Пойдёт, — кивнул Союз едва не растянувшись на стойке. Его, хоть и запоздало, сразили градусы. В глазах начало двоиться. — Чокнемся. — Может не надо, — захихикал немец чем заслужил недоумённый взгляд русского. До него не сразу дошла двусмысленность сказанного. Он махнул рукой. — Да не в том смысле. Рюмками. — Для верности он покачал рюмкой чуть не облив немца. — Ты ещё на брудершафт пить предложи, — буркнул немец, но послушно звякнул рюмкой.       С каждой рюмкой тосты становились всё более странными. — За чай! — торжественно провозгласил коммунист. — А зачем нам чай? — заплетающимся языком спросил Рейх. Он уже не сидел, а скорее лежал на стойке вертя рюмку в руках. — Нам незачем, а ан… англчашка без него засохнет как кактус и будет пугать нас на каждом собрании.       Союз с Рейхом переглянулись и залились смехом. Особо важно чокнувшись, при этом пару раз промахнувшись рюмками, но сделав вид что этого не было, они выпили залпом.       Через некоторое время бар закрылся и им пришлось уйти. На ногах оба держались слабо, поэтому им пришлось идти в обнимку, чтобы не растянуться на грешной земле. Над головой висел огрызок луны а по тротуарам ещё ходили люди. На пьянчужек, каковыми считали Союза с Рейхом, внимания не обращали. — А кто победил-то? — вспомнил Союз причину попойки. Шатались оба с одинаковой амплитудой и понять кто из них пьяней было невозможно, а количество выпитого было равным. Вроде бы. — Победила дружба, — хихикнул Рейх, наваливаясь на плечо Союза. — Этому столику больше не наливать, — задумчиво пробурчал Союз. Но Рейх вопреки словам Союза сумел выровняться. — Пойдём ко мне. Не на улице же ночевать.       Союз только кивнул. Спать на земле то ещё удовольствие. Неизвестно как, но Рейх сумел довести их до своей квартиры и даже дверь открыл относительно быстро. Всего лишь пять минут поливал отборной бранью ключ, не желающий попадать в замочную скважину. Едва дверь распахнулась они попытались зайти в неё одновременно и так как были не тростинками ушиблись плечами о дверной косяк. Отборная брань эволюционировала в трёхэтажный мат. А сделав по инерции ещё один неверный шаг Союз запнулся о ковёр. Рейх попытался задержать падение коммуниста, но в итоге лишь полетел следом.       Встреча Союза с паркетом была неприятной и крайне болезненной. Ему даже показалось что парочка позвонков выскочила из спины. Добил его упавший сверху и злобно шипящий немец. — Verdammt! (Проклятье!) Неужели так трудно смотреть под ноги?! — выплёвывал стремительно трезвеющий немец. — А хрен ли ты ковры на пороге стелешь?! — Я ещё и виноват?! Придурковатый коммунист! — На голову больной нацист!       Они замолчали, переводя дыхание и осознавая что продолжают лежать практически в обнимку посреди коридора. Рейх попытался подняться, упираясь в грудь коммуниста и глядя куда угодно, но не на Союза. Но коммунист перехватил его руки и потянул обратно на себя. Серые глаза оттенка стали не отрывались от голубых, словно пытаясь разглядеть что-то одному Союзу известное и необходимое наравне с воздухом. Он облизнул пересохшие губы. Рейх сопроводил этот жест пристальным взглядом подёрнувшимся мутной пеленой и выдохнул. — Я об этом пожалею, — безэмоционально, даже обречённо прошептал немец. — Я тоже, — выдавил Союз и жадно привлёк немца к себе, впиваясь поцелуем в губы. Рейх отвечал с едва ли не большим усердием. Союз, не разрывая поцелуя принялся вытаскивать тщательно заправленную в брюки рубашку немца, про себя проклиная его грёбанную педантичность. Когда ему это удалось руками он полез под ткань, хаотично оглаживая мускулатуру, чем вызывал дрожь и учащённое дыхание Рейха. Немец в ответ оторвался от губ тяжело дыша и лихорадочно облизывая губы. Усевшись на Союзе поудобнее, он принялся расстёгивать пуговицы его рубашки, иногда от нетерпения вырывая их с петлями… — Да хватит уже!       Разъярённый коммунист застыл в дверном проёме. — А что такого? — Рейх дразнил кровавой улыбкой чеширского кота. — Уже молодость вспомнить нельзя?       Коммунист молча сверлил немца злым взглядом. Плечи вздымались от глубоких вдохов, а кулаки сжались до побелевших костяшек. Он представлял собой натянутую до предела струну. Которая оборвалась весьма неожиданным для Рейха образом. Союз вышел, почти выбежал из комнаты напоследок хлопнув дверью так, что штукатурка посыпалась. Сбежал. Рейх задумчиво провёл ладонью по губам стирая кровь. Он ожидал парочки сильных ударов, но только не бегства. От размышлений его отвлекла вибрация в кармане брюк. Сообщение от Кацуми. Днём Рейх носил устройство связи с собой на случай важных новостей. Едва он пробежал глазами по сообщению, как вскочил на ноги и кинулся за Союзом, который судя по звукам вышел на улицу.