Вторая жизнь

      Германия очнулся, иначе и не скажешь, ближе к обеду. Полуденное солнце просвечивало сквозь плотные шторы щекоча лицо. Протерев глаза он с опаской огляделся. Тишина. Никаких нелепых фраз и ещё более нелепых действий. Германия так привык к отвратительным пробуждениям что отвык от приятных. Более того они теперь настораживали.       Не произнося ни звука, он поднялся с кровати. На тумбочке рядом сверкал экраном телефон. Капризная техника требовало внимания и плевать хотела на проблемы хозяина. Глухо выдохнув он взял телефон уже привычно проверяя уведомления. Как он и думал на почту пришла кипа отчётов с пометкой «срочно». А вот несколько писем оказались неожиданными.       Если быть точным два беспокойных сообщения. Украина и Польша волновались о чрезвычайно затянувшемся больничном немца и справлялись всё ли с ним в порядке. Германия чуть улыбнулся подумав, что будет со странами узнай они какая дичь творится в его голове. Правда в искренность стран верилось с трудом. Украинец всегда негативно если не сказать агрессивно относился к его общению с Россией. Какая кошка проскочила между братьями Германия не знал, но судя по взаимным реакциям это был леопард. А второй… Польша всегда был странным пареньком. Он был милым, любезным и всегда дружелюбно реагировал на желание Германии поговорить. Да что там! Он сам с радостью начинал разговор и трещал на различные темы. Они часто обедали вместе и проводили перерывы занимаясь обычной для близких друзей совместной ерундой. Но иногда, очень редко что-то в нём менялось кардинально. До этого дружелюбный взгляд резко холодел. А если Германия отворачивался, то лопатками чувствовал исходящую от поляка ненависть. Объяснения этому не находилось. Германия попросту не мог понять, чем мог насолить соседу.       Тряхнув головой и отогнав ненужные мысли, он пролистал оповещения до конца и поник. Ни одного сообщения от Росса. Даже смайлика отправить не потрудился. А ведь обещал приехать. Хотя на что тут надеяться? Кому нужен друг с протекающей крышей? От таких только проблемы. — Вот именно, мой родной.       Только не это. Он уже успел порадоваться отсутствию личной небесной кары как она тут как тут. Девушка с сияющей улыбкой стояла опираясь руками на подоконник и загораживая свет. Так и в жизни она не позволяла даже крошечному лучу обосноваться в душе немца. — Сумасшедшие друзья никому не нужны. И не стоят сиятельного внимания. Друзья… Лицемерная социальная роль, — девушка подошла и положила ладони на правое плечо парня. Заглянув ему в лицо, она состроила жалостливый вид. — На словах они готовы мчаться за тобой на край света, спасти от любой беды, пожертвовать собой. — Девушка обходила Германию по кругу поглаживая руками пока не остановилась ровно напротив его лица. Грустное выражение сменилось счастливой улыбкой. — Но теперь то мы знаем, что эти слова и ломанного гроша не стоят. Где он, твой верный друг? Даже не вспоминает о тебе пока ты, словно брошенная собачонка, скулишь и страдаешь, отгоняя мысль что тебя попросту бросили!       Ладони с острыми ноготками сжались на плечах, причиняя тупую боль. Германия поморщился и опустил голову. Куда больше боли физической его мучила душевная. Всё что озвучивала ГДР на самом деле было страхами немца. Глубинными, тёмными и непобедимыми. Как бы не заверяли окружающие в своей честности немца всегда подкашивали сомнения. Пока ГДР была смирным голосом подсознания он справлялся с ними. Но стоило ей обрести форму как сопротивляться стало в разы труднее. Трудно не верить родной сестре даже если это всего лишь её оболочка. Особенно когда слова подтверждаются фактами. — Он меня не бросил. Просто у него возникли дела…       Девушка, не дожидаясь череды оправданий, отпустила немца и скрестила руки на груди. — Продолжай себя успокаивать. В глубине души, там, где запряталась твоя самая адекватная часть, ты понимаешь, что я права. Сам по себе ты никому не нужен. — Девушка подскочила к не ожидавшему такого немцу и удерживая его лицо ладонями, выдохнула в самые губы: — Никому, кроме меня.       Отскочив от девушки Германия с силой провёл ладонью по лицу. С каждым днём, каждой маленькой победой её упаднических аргументов, она становилась всё убедительней. Он чувствовал себя безумцем толкающим камень в гору. Ещё немного и он станет слишком тяжёл для него одного, подчинится безжалостной силе гравитации и размозжит его, не оставив и следа. Девушка тихо захихикала. — Неужели я тебя так сильно расстроила? Я не хотела, честно.       Ну да, конечно. По удовольствию, вмиг разлившемуся вязким сиропом в глазах, было видно, ещё как хотела. Наверное, таков смысл существования этой пакости — портить ему пребывание в и без того жестоком мире. Плевать! Германия грохнул по тумбочке раскрытой ладонью и поморщился от боли. Сам не ожидал такой бурной реакции, но когда ГДР затрагивала в разговоре Росса, он нервничал сильнее обычного.       Германия решительно направился в ванную. Бедлам в голове ещё не повод привносить беспорядок снаружи. С внутренними проблемами он и так слишком сильно себя запустил. И отражение в зеркале только подтвердило это. Лицо, бледнее обычного, выглядело измождённо. Если раньше Германию можно было принять за молодого парня, то сейчас любой незнакомец посчитал бы его вполне взрослым мужчиной. Даже алкоголь без паспорта продал бы. В другой ситуации ему бы это польстило, как же его наконец принимают всерьёз, но сейчас это был лишний признак смертельной усталости.       Под глазами залегли глубокие тени, глядя на которые так и тянуло процитировать Ницше: «Если долго вглядываться в бездну…». Они отливали мерзким лиловым оттенком. Придётся замазывать их чтобы не пугать народ. Ужасный видок. — Да ладно, не преувеличивай, — ГДР беззастенчиво веселилась. Её звонкий голос подходил для переливчатых трелей, никак не для издевательств. Но именно это слышал Германия сутки напролёт. Девушка опёрлась поясницей о раковину и чуть запрокинула голову чтобы смотреть парню в лицо.       Разделяли их считанные сантиметры. Светлые и чуть вьющиеся волосы щекотали кончиками правую руку Германии так и маня соблазном схватить их, намотать на кулак и треснуть хозяйку о раковину. Или просто отбросить их в сторону. Желательно с ГДР. Желательно об стену.       Удивительно, но с появлением призрачной бестии в мирном пареньке проснулась доселе невиданная кровожадность. Словно она одним своим присутствием поднимала самое тёмное что было в нём. Также хищная рыба баламутит воду, мешая её с грязным илом, чтобы легче было схватить ослепшую добычу. — Не так уж плохо ты выглядишь. Как по мне, тебе даже идёт амплуа гота-страдальца. — У тебя что сегодня обострение? — не выдержав огрызнулся Германия. И пожалел. Знал ведь нельзя отвечать ей! Поддержать разговор с ней означало игру на чужом поле, по неизвестным, и, что вероятно, вечно меняющимся правилам. — Ну что ты, — мурлыкнула ГДР. Нежный голосок резал хуже ножа. — Из нас двоих, по вполне понятным причинам, обострение может быть только у тебя. Я же искренне хочу тебе помочь. Всегда хотела. Но ты, в силу природного упрямства и недалёкости, всякий раз отталкиваешь меня. А ведь я куда лучше всех твоих «друзей» и «близких».       Германия не успел опомниться как девушка уже шептала на ухо: — Я, в отличие от них, тебя никогда не бросала.       Она исчезла раньше, чем немец смог хоть как-то отреагировать. Испарилась в воздухе и лишь отголоски звонкого шёпота повторялись в голове как эхо.       Не бросала. Так это самое страшное. Лучше уж быть покинутым всеми близкими, чем иметь одного убийственно преданного, но врага. Отметя ненужные мысли Германия обдумывал план действий. Пора брать себя в руки! Подумаешь, психически нестабилен. Если посмотреть на его предков, то становится ясным, что это своеобразная семейная черта. Взять того же отца… Неудачный пример, учитывая чем он кончил, но жил же как-то до этого! Совсем неудачный пример.       Раздирая волосы из причёски а-ля место обиталище ворон в нечто приличное Германия шипел и приобретал всё больше решимости. Продолжаться в том же духе не может! Подумаешь, его все бросили! Как будто впервые… Он и без посторонней помощи может. Ещё как может! Разгребёт отчёты, наведёт порядок дома и сходит наконец за лекарствами! Лекарства для людей помогают ему плохо, но хоть что-то. возможно стоит Японию попросить приготовить таблетки для него. Он умеет. Даже США чуть что обращается к нему. Надоело стенать и отчаиваться. Надоело думать, что война проиграна даже не ступив на поле боя.       Выползая из ванной и осматривая фронт работ немец приуныл. Он не убирался неделю. Может даже две. Последнее время с его памятью случались необъяснимые метаморфозы. Он прекрасно помнил, что делал три дня назад, вплоть до мелочей, вроде количества выпитого чая. А другие дни были как в тумане. Что он делал вчера Германия вспомнить полностью не мог. Вроде спал. Но это можно было объяснить его плохим самочувствием.       Ладно, как говорит Росс, глаза боятся — руки делают. То, что после этих слов Росс обычно плевал на всё и заваливался на диван, немец не знал. А потому наивно принялся за работу.       Через три часа Германия чувствовал себя так плохо, что утреннее недомогание открылось ему в новом свете. Оказывается утром Германия себя чувствовал прекрасно. Да и ГДР была довольно-таки милой, по сравнению с нынешней ехидной гадиной. — Это всё? Не думала я что братик такой слабак. Теперь загадка отсутствия у тебя девушки перестаёт быть загадкой. — Да когда же ты заткнёшься? — сквозь подушку простонал немец. Подушкой он накрылся в надежде заглушить голос ГДР. Естественно, не помогло. Зато девушка принялась слёзно отговаривать от экстравагантного способа самоубийства. — Я могу замолчать, если хорошо попросишь.       От удивления Германия отбросил подушку и сел прямо. — И что же мне на коленях умолять?       В шутку спросил. Но ГДР даже не улыбнулась. Она, чёрт побери, была предельно серьёзна! Взбешённый вид немца впечатления на девушку не произвёл. Она, в очередной раз за сегодня, исчезла оставив Германию наедине с бушующей яростью.       Стукнув дверью о косяк Германия пошёл на кухню. На сегодня он закончил и намеревался перекусить. Пошёл он по коридору, хотя куда короче было идти через гостиную. Но что-то тянуло его туда. Чувство что он не замечает важного, того чего не замечать попросту нельзя.       По левой стороне коридора располагалось несколько дверей. Они вели в гостевые комнаты, которые за неимением гостей вечно пустовали и нужны были только для приличия. Все, кроме одной. Эта дверь была особенной. Ничем не отличаясь от сестёр-близнецов, она внушала немцу прямо-таки первобытный ужас. Даже дышать рядом с ней было страшно, не то что пытаться открыть. Но вопреки страхам именно это хотел сделать Германия. Дрожащей, вмиг похолодевшей рукой, он сжал дверную ручку не решаясь провернуть её до конца, но и отпустить не в силах. Там за запертой дверью хранились худшие кошмары немца. У всех есть страхи и это нормально. Ненормально, когда этими страхами становятся воспоминания. Там были самые мерзкие, от которых необходимо было избавиться, но не поднималась рука.       Когда Германия переезжал на эту квартиру, он долгое время думал что сделать с вещами отца. Сжечь? Лучшее решение. Вот только сделать это ему не удалось. Стоило лишь взглянуть на ряды книг и Германия видел, словно наяву, как холёные руки отца их перебирали. Он имел привычку перед чтением проходиться вдоль всей полки, поглаживая корешки самыми кончиками пальцев, пока с торжествующим видом не выбирал приглянувшуюся. Одна лишь мысль что их придётся сжечь вызывала марши мурашек по спине. Отец бы его убил за такое самоуправство. Дубовый стол, с годами потемневший, воскрешал в сознании вальяжную позу хозяина, насмешливо-презрительный взгляд и голос не терпящий возражений. И Германия… струсил.       Упаковал все вещи так чтобы не бросались в глаза, перевёз в спешке трясясь над каждой словно ядерные бомбы перетаскивал, и сложил в одну из дальних комнат заперев на замок. Но следил чтобы вещи оставались в порядке. Смешно сказать — немец боялся недовольства отца даже зная, что тот безнадёжно мёртв. Его тень нависала над ним всю жизнь и нисколько не ослабела даже с фактом его смерти. Бывало что Германия просыпался посреди ночи от звуков властного голоса.       Заходить в комнату не было причин, кроме самой банальной — уборки, которую Германия отложил. Но отходить он не спешил, продолжая сжимать уже успевшую согреться ручку двери. Интуиция тянула его внутрь. Он чувствовал что там есть нечто безумно важное. Способное окончательно разрушить его жизнь, или же, чем чёрт не шутит, собрать из осколков.       Он полез в карман брюк и к своему удивлению нашёл там ключи. Странно. Ему казалось что в последний раз он оставил их в тумбочке. Германия всегда ложил вещи на места, поэтому такая находка настораживала. Но узнать причину тяги было важнее. Ключ уже был в скважине когда рядом вновь появилась ГДР. Вопреки обыкновению она не была весела. Губы кривились в насквозь фальшивой улыбке, а глаза бегали, выдавая нервозность. — Неужели соскучился по папаше? А говорил, что совсем-совсем его не любишь. Обманщик. — Что за глупость? — Германия отдёрнул руку будто обжёгся. — Мне кажется там есть нечто важное. — Там целая куча вещей, которые если будут найдены напрочь разрушат твою репутацию. Век не отмоешься. Куда уж важнее.       Германия бросил последний взгляд на дверь и отвернулся. Сегодня он туда не зайдёт. Слишком вымотан. Его давно уже ждёт горячий кофе.       Неожиданно раздался сигнал телефона. Сообщение. Увидев имя отправителя, немец едва не задохнулся от счастья. Россия! Он всё-таки вспомнил о друге. Вот только само сообщение не порадовало.       «Забудь о моём существовании, грёбанный псих! Вся наша дружба была ошибкой. Мне надоело возиться с тобой день за днём и помогать с твоей съезжающей крышей! Отныне никаких личных отношений. Забудь обо всём!»       Телефон выпал из руки жалобно звякнув и наверняка разбив экран, но Германии было плевать на такие мелочи. Он осел на пол под торжествующий шёпот ГДР. — Я же сказала. Ты никому кроме меня не нужен, дорогой.       Видимо так и есть. Германия обнял себя за плечи. Ему стало холодно, словно он в одной рубашке вышел на сорокаградусный мороз. Захотелось спрятаться. Быть где угодно, только не здесь. — Как хочешь, братик. Я исполню твоё желание.

***

      Очнулся Росс с трудом. В голове звенело так словно он неделю подрабатывал колоколом. Открыть глаза казалось непосильной задачей, но русский всё же справился с ней. И обнаружил что был привязан к стулу. А рот был заклеен скотчем. Это уже издевательство какое-то! С появлением Рейха в жизни русского началась просто неописуемая череда неудач. Словно невезучесть всей его жизни решила объединиться в один большой трындец и мощным ударом нокаутировать его прямиком на кладбище.       Попытки освободить руки не увенчались успехом. Привязан он был накрепко. Что называется, на совесть и человеком опытным. Поскольку ничего другого он сделать не мог Росс решил осмотреться. Комната была тёмной и выглядела мёртвой несмотря на всю мебель, книги и прочие части интерьера. В одном из углов стояло множество коробок, по какой-то причине неразобранных. Картины вместо того чтобы висеть на стенах, как и положено, лежали на полу пугая внушительностью стопки. Похоже хозяин этого места ограбил картинную галерею. А ещё пыль. Она лежа толстым слоем на всех поверхностях что подтверждало — комната нежилая. Она используется как склад для вещей, и, с недавних пор, неудачливых стран.       Осмотр комнаты не помог русскому понять где он находится. Последнее что он помнил — стоящий над ним Германия с несвойственным ему выражением лица. Или не Германия? Росс застонал в голос. Раскалывающаяся голова мыслительному процессу не помогала, и он окончательно запутался.       «Нужно сосредоточиться!» сам себе приказал русский. Вот только со сосредоточением у него всегда было плохо, а уж в экстремальных ситуациях… Он прокручивал в голове весь прошлый день, начиная от звонка Геры и заканчивая его нападением. Каждую фразу, каждый взгляд показавшийся не таким как обычно. Если бы не скотч Росс не поскупился бы на великий русский трёхэтажный. Ведь чувствовал — что-то не так! Как можно быть таким идиотом и не заметить очевидного?! Гера с самого начала вёл себя странно. Хотя он и во время той злополучной пьянки не заметил, что рядом сидит не совсем Германия. Правда тогда его оправданием было незнание ситуации. В этот же раз он был предупреждён, знал, что вместо друга может оказаться совсем другая личность, и всё равно повёлся! Шикарный друг, нечего сказать! Да с такими друзьями и врагов не надо.       Со стороны двери послышался шорох и русский вскинул голову. Ручка двери начала поворачиваться, но остановившись резко вернулась на место. За дверью что-то пробормотали и унеслись прочь.       Это был Германия. Он по голосу понял. Он даже хотел зайти, но что-то его остановило. Что-то или кто-то.       В следующий раз ручка повернулась спустя пару часов и уже до конца. На пороге стоял немец, смеряя Росса насмешливым взглядом голубых льдинок. Не Германия… — Уже научился меня узнавать? Похвально. Впрочем, — парень оглядел себя нарочито брезгливо и осклабившись выдал: — отличить меня от жалкого ничтожества много ума не надо.       Не-Германия подошёл вплотную и сорвал скотч. Росс зашипел от резкой боли сверля немца ненавидящим взглядом. Тот только довольно глядел в ответ. Кажется, ему доставляло удовольствие видеть русского беспомощным, в полной его власти и причинять ему боль. — Гера никогда не был мразью, так что заметить отличие нетрудно! — Раньше у тебя не особо получалось, — почти мурлыкнул немец, склоняясь к самому лицу русского.              Отстраниться у последнего не вышло поскольку развязывать его никто не собирался. — Всего лишь раз! — Вспомнив события вчерашнего дня Росс исправился. — Два раза…       Выражение лица напротив ему совсем не понравилось. Немец вскинул брови и закусил нижнюю губу. А потом хихикнул. И ещё раз. Пока не согнулся от сотрясающего тело смеха. — Какой наивный! Ты серьёзно считаешь, что знаешь каждый случай, когда вместо нашего дражайшего ничтожества была я? Даже не сомневаешься?       Русский растерялся. Действительно, с чего он взял что случаи были единичными? — Не буду мучить тебя. Мы с тобой виделись четыре раза, ещё два — говорили по телефону, и самое большее — семь раз переписывались. Разницы ты не заметил. — Но, почему тогда… — Я выдала себя? Дай-ка подумать, — немец обхватил пальцами подбородок. — Наверное, мне осточертело! Притворяться этим добродушным идиотом крайне утомляет. Впрочем, я пришла не затем, чтобы болтать с тобой о ерунде.       Лицо Не-Германии, надо бы придумать прозвище покороче, ожесточилось. — Сначала я хотела тебя убить. Не спрашивай почему. Даже если я отвечу, ты ничего не поймёшь, или же поймёшь неправильно, учитывая твои скудные умственные способности.       Росс хотел возразить, но Лже-Германия, боже этот вариант ещё хуже, не дала и слова вставить. — Но я передумала, когда нашла в твоём телефоне кое-что занятное.       Хищно ухмыльнувшись немец достал из кармана телефон и повернул экраном к Россу. Там была фотография. На ней злой как чёрт Рейх брезгливо оттягивал ворот футболки. Да, Росс его сфотографировал. Тогда ему казалось забавным всячески бесить немца. Сейчас идея казалось идиотской. — Жду объяснений. — Фотошоп. Мне вечерами заняться нечем вот я фигнёй страдаю. Это ещё цветочки. Вот на компьютере работы более впечатляющие. Там даже США в пеньюаре есть. — Под конец голос предательски дрогнул, и немец, с видом ищейки почуявшей добычу, прищурился. — Обманывать нехорошо. Я ведь и обидеться могу. — К шее Росса прижалось нечто холодное и острое. — А когда я обижаюсь плохо становится всем окружающим. Поэтому не будем расстраивать друг-друга.       Русский сглотнул. Хищное выражение и тягучие интонации исказили облик лучшего друга до неузнаваемости. Он внезапно осознал: соврать не выйдет. Но и сдавать всю информацию просто так смысла мало. — Развяжи меня, и я всё расскажу. — Ты и так всё расскажешь если я хорошо попрошу, — нажим на шею усилился, и Росс почувствовал как к груди потекла тёплая струйка, а саму шею защипало. — Такими темпами я просто умру, и ты останешься ни с чем.       Русский ухмыльнулся в лицо осатаневшему немцу. Тот зашипел и отбросил нож в угол комнаты. — Развязывать тебя я всё равно не буду. Но предлагаю обмен. Я задаю вопрос тебе, а ты мне. — Я не буду вести дела с… чёрт знает кем!       Немец закатил глаза. — И что? Ты собираешься просто сидеть сложа руки, когда появилась возможность заполучить столь нужную информацию? Да ещё и уникальную. То, о чём я могу рассказать не знает больше никто. Я считала тебя умнее.       Слышать, как Гера говорит о себе в женском роде, было дико, но Росса больше волновала здравая мысль в речах этой твари. Чем он поможет другу если будет молчать как партизан? Это существо скорее всего всё равно узнает обо всём, но выгоды от этого Росс не получит никакой. — Как мне узнать, что ты говоришь правду? — Поверишь моему честному слову? — Нет, конечно. — Тогда тебе придётся смириться с некоторой долей риска, как и мне, ведь я не могу быть уверена в твоей честности. — Согласен, — отрывисто бросил Росс с твёрдой уверенностью в ошибочности своих действий. Но иначе он не мог. Он не мог бросить Геру одного с этой тварью. — Замечательно.       Немец принёс ещё один стул и поставил напротив. — Третий Рейх жив? — Да, — не стал юлить Росс.       Глаза немца широко распахнулись, и мрачная усмешка расползлась по лицу. Если до этого Росс предполагал, что эта сущность желает союза с нацистом, зло ведь тянется к другому злу, то теперь понял ошибочность предположения. С такой улыбкой желают только самого худшего. — Теперь моя очередь. Кто ты? — Я Германия, — заговорил немец, лукаво ухмыльнувшись. — страна такая европейская. Хочешь, на карте покажу. — Ты! — Русский дёрнулся в путах. — Отвечай нормально! — Ладно, не кипятись. Я почти не соврала. Отчасти я и есть Германия, а точнее его вторая личность. Альтер-эго. Как получилось, что Рейх жив? — Он воскрес. Моя очередь.       Немец нахмурился но не возразил. Россия же пытался сформулировать вопрос. — Как ты берёшь контроль над телом Германии? Ты ведь именно это делаешь. — Это не сложно. Мне нужно лишь его желание. — Германия не мог желать подобного! Что ты имеешь ввиду? — Но-но-но, — покачал пальцем прямо перед лицом Росса немец. — Теперь моя очередь задавать вопрос. Как воскрес Рейх? — Я не знаю. — Врёшь, — сухо подметил немец, сложив руки на груди. — Я ведь тоже могу соврать, вот только так, что ты не сможешь понять этого. А от этого будет зависеть жизнь твоего друга, дорогой. — А может ты уже это сделал?! — Как воскрес Рейх? — с нажимом продолжил гнуть своё немец. На возмущения русского ему было плевать. — Вроде это вышло случайно, — сдался Росс. — Япония и Китай пытались воскресить моего отца, но вслед за ним вылезла эта пакость. Теперь их жизни связаны, но японец работает над этим. — То есть если умрёт один, то и другой последует за ним, — размышлял вслух Не-Германия. — Как интересно… — Моя очередь, — глухо выдавил Росс. — Что ты собираешься делать? — О-о-о, ничего что бы тебе не понравилось. — Немец клыкасто усмехнулся и, чёрт бы его побрал, игриво подмигнул! — Я хочу убить Третьего Рейха. Вот этими руками сжать его шею, или же пистолет что выпустит пулю в его мерзкую рожу.       Выражение лица немца стало предельно мечтательными. Он с предвкушением рассматривал кисти рук пока русский оправлялся от шока. Наконец он встрепенулся. — Ты не понял… поняла…       Не-Германия сверлил запинающегося Росса снисходительным взглядом. Махнув рукой, он отрезал: — Зови в мужском роде, тебе так вижу привычней. — Короче, убив Рейха ты и моего отца убьёшь. И я не знаю как, но помешаю тебе, так и знай! — Что ж, значит в твоих интересах помочь мне убить только Рейха, да?       Вопрос, если он конечно им являлся, был задан в опасной близости к Россу. И вряд ли предполагал отрицательный ответ. Поэтому Россу оставалось лишь обречённо кивнуть.