Игрок

      Томура шёл под дождём, не обращая внимания, что его единственное худи давно уже промокло насквозь. День, выбранный Игроком для встречи, оказался не особо удачным, по мнению Шигараки, ведь он терпеть не мог дождь. Эти капли воды, которые так противно попадают на кожу и одежду, промачивая её насквозь. А ещё он холодный и противный. В который раз вздрогнув от холода, Томура продолжал идти к месту встречи. Заброшка показалась за поворотом. Такая противная, такая обычная. Томура привык ненавидеть всё на свете, этому его учил Сенсей. Эта заброшка была их обычным местом встречи: Игрок всегда назначал их свидания на том месте. Томура уже привык видеть её полуразрушенные стены, дыры для окон вместо стёкол, мусор и грязь в углах. Эти серые стены давили на него. Казалось, что от катакомб его Сенсея её отличает лишь то, что она над землёй, ведь там можно было найти и плесень, а сырость всегда была после дождя. Честно, Шигараки ненавидел это место. Но они с Фантомом не ходили в торговые центры и кино, не сидели в кафе и не ели там мороженое, не гуляли по парку, поедая сладкую вату, не целовались возле пруда или реки. Нет. Они изредка встречались на этой самой заброшке, только в то время, которое назначал Игрок, и молча смотрели на город, а после Игрок уделял немного времени чувствам Шигараки. Томура понимал, что скорее всего его чувства не взаимны, но предмет его чувств уделял ему время, они даже ходили на свидания, хотя, скорее, это было их жалкое подобие. Но ему было вполне достаточно и этого. Только в мечтах он мог представлять, как Фантом нежно целует его, шепча на ухо всякие ласковые слова. Но жизнь не такая. Игрок лишь грубо целует губы Томуры, зачастую кусая их до крови, подчиняет себе. Ему плевать, что шея Шигараки в уродских шрамах оттого, что сам голубоволосый расчёсывает её, он просто смотрит на неё с лёгким проблеском отвращения в глазах, а Томуре больно, что что-то в нём вызывает отвращение у этого человека. Хочется понравится, хочется защиты, хочется чувств, но Фантом не такой человек, ему нет дела до чувств и эмоций, ему плевать на всё и на всех. Шигараки зависим от него, это становится сразу ясно, он знает, что это ненормально, но ничего не может с этим поделать, ведь для него этот человек, как наркотик, от которого не хочется отказываться.       Он поднимается на самый верх ненавистный заброшки и замечает там человека во всем чёрном, с накинутым капюшоном. Он сидит на краю, свесив ноги, и смотрит на город, кажется, его лишь только подтолкнуть, и он полетит вниз – хороший способ избавиться от зависимости Томуры. Но Шигараки знает – не получится. Реакция у злодея отменная, он не даст такого с собой сотворить, да и, чего таить, Томуре не хватит силы воли, чтобы так поступить. Поэтому он лишь молча садится рядом, даже не смотря на второго злодея рядом. Он уже привык, так всегда.       — Ты пришёл вовремя, — мягко сообщает Фантом. — Ровно пять часов. Молодец, Тенко, — усмехается злодей, называя его детским именем.       — Спасибо, Фантом-семпай, — слегка краснея отвечает Томура, растеряв всю дерзость, которую показывал в штабе Лиги. Это все напускное, чтобы не упасть в глазах подчинённых. Наедине он вежлив, почтителен, он восхищается Игроком.       Игрок любит пунктуальность. Игрок любит тишину. Игрок любит кофе. Игрок любит грубость, но не по отношению к себе. Игрок ненавидит чувства. Шигараки привык. Фантом хочет, чтобы он приходил точно в назначенное время, ни минутой раньше, ни минутой позже. Фантом хочет, чтобы первый час они сидели тихо, молча, просто смотря на солнце над городом, которое медленно ползёт к закату. И только когда небо начнёт окрашиваться в кровавый цвет, Игрок повернётся к нему, жёстко целуя в губы на краю крыши, наполняя кровь адреналином. Томура хочет совершенно другого, но он никогда не смеет перечить Фантому. Главное, что сейчас тот рядом.       Шигараки достаёт сигарету, не предлагая её второму злодею: знает, что тот не курит. Он знает об этом человеке всё, что только можно знать, ведь Игрок для него – воздух, и иначе Томура не может.       — Тенко, — хмыкает Фантом, отодвигаясь от края и поджимая ноги.       — Семпай? — удивлённо откликается Томура – впервые они просидели не час, а всего лишь полчаса.       — Мне нужна Лига. — Шигараки удивлённо поднимает бровь, вопросительно смотря на Игрока. — Мне нужны твои люди. Через месяц. Для толпы. Половина моих занята на более серьёзной работе.       Томура хочет вспыхнуть, ведь его люди, по мнению голубоволосого, тоже полезны и годятся не только для «толпы». Но он молчит — не смеет перечить Фантому. Он восхищается его силой, его серьезностью, его выдержкой, его опасностью. Но как же все-таки этот человек напоминает ему Сенсея.       — Да, Фантом-семпай. Я дам вам Лигу. – покладисто кивает Томура.       — Хороший мальчик, — смеётся Игрок, хватая его рукой за плечи и отодвигаясь от края, а после нависает сверху и целует.       Его поцелуй как всегда грубый и жёсткий, с металлическим привкусом от крови из прокушенной губы Томуры, он подчиняет, он ломает. Тенко не против, он подчиняется этому поцелую, позволяя кусать свои губы, он ломается от чувств, разрывающих его изнутри, от осознания, что они не взаимны. Он просто часть его Игры, часть Механизма, этому человеку нет дела до чувств – Томура просто удачно подвернулся ему со своей Лигой.       Поцелуй обрывается, Фантом поднимается и отходит в сторону, смотря на вечерний город с самого края заброшки. Он не заметил, когда закончился дождь, да ему и не было это важно. Взгляд Игрока падает на Шигараки, все ещё лежащего на холодном мокром бетоне. В голове промелькнула лёгкая искра жалости к «бедному мальчику», которого он так нагло использует, но эта искра быстро погасла в потоке безразличия. Они находятся там ещё некоторое время, а потом Игрок покидает заброшенное здание, оставляя Шигараки в полном одиночестве.       — Семпай, — сам себе усмехнулся голубоволосый злодей. — Почему же ты такой чёрствый, Фантом-семпай? Зачем же я тебе нужен, если чувств никаких нет. Я уверен, их нет. Ты можешь говорить мне всё, что хочешь, Фантом. Да только я-то вижу… Как же это больно и невыносимо… Как будто тебя на самом деле бросил весь мир. Я не был нужен ни героям, ни полицейским, ни обычным людям. Я не нужен Сенсею, уверен, он тоже использует меня. Я не нужен и никогда не буду нужен семпаю, ведь он тоже «встречается» со мной только ради какой-то своей выгоды. Вы думаете я такой тупой. Не вижу ваших уловок и усмешек, не можете взглянуть на меня без насмешливых искр в глазах и лёгкого проблеска отвращения. Весь мир против меня… А я тогда пойду против всего мира. Ненавижу… — его руки потянулись к шее, расчесывая старые коросты. — Ненавижу, — шептал он, сдирая кожу до крови. — Ненавижу. Ненавижу! Ненавижу!!! НЕНАВИЖУ! НЕНАВИЖУУУУУ!!!       Он со всей силы ударил кулаком в бетон, разбивая костяшки пальцев в кровь. Даже боль не отрезвляет обиженный разум. Он падает на холодный бетон и поворачивается на спину, смотря в небо, где зажигаются первые звёзды, хотя даже солнце ещё не до конца село. Он снова садится и смотрит на свою окровавленную руку. На губах расплывается ухмылка. Один палец мягко касается бетона. Сердце бешено стучит, то ли от возмущения, то ли от злости, то ли от внутренней боли. Кто выключил звуки? Второй опускается на холодный пол заброшки. Так тихо, так спокойно, а в душе буран. И некому успокоить бурю в душе Шигараки. Третий палец касается бетона. Им овладевает неуверенность. А стоит ли? Шимура Тенко боится того, что последует за пятым пальцем. Четвёртый палец Томура уперто спихивает на бетон. Солнце закатывается за горизонт, небо становится темно-темно синим, луны ещё нет. Мрак окутывает город, а Томура все никак не может решиться. Это тяжело, но это единственный способ спастись от зависимости. И пятый палец опускается. Бетон трескается и осыпается… ___________ And you were strong and I was not My illusion, my mistake I was careless, I forgot, I did And now When all is done, there is nothing to say You have gone and so effortlessly You have won, you can go ahead tell them Tell them all I know now Shout it from the roof tops Write it on the sky line All we had is gone now Tell them I was happy And my heart is broken All my scars are open Tell them what I hoped would be impossible...