В Sochi всегда солнечно

Мне снился странный сон. Будто бы я легкая, словно облако, парю в небе, точнее под потолком, выкрашенным в ослепительно белый цвет. А внизу подо мной лежит мое собственное тело, укутанное плотным туманом. Поэтому рассмотреть себя я не в состоянии. И вообще не уверенна, что там лежу именно я. Мне ничего не видно. Сложно понять, что это за место такое. Я могу лишь только парить под потолком и слышать звуки. Сначала они были где-то далеко и разобрать хоть что-то не представлялось возможным. Затем звуки стали приближаться и я начала разбирать голоса, а затем и узнавать. Слова оставались вне моего понимания. Чуть позже гул из голосов обрёл эмоциональную окраску. Вот взволнованный голос мамы, вот ворчливый папин, ему вторит встревоженный голос брата, но большинство звуков сливалось в один неразличимый шум. Среди неразборчивого гула выделялся ещё один голос. Тихий, спокойный, смутно знакомый. Я не помню, откуда он мне известен, но каждый раз, когда я его слышала, мое сердце наполнялось тёплом и светом. Становилось спокойно и я раз за разом проваливалась в уютный сон без сновидений. Вокруг было тихо. Под потолком я уже не летала. Теперь я и мое тело были вместе. Я это знала, но не чувствовала. Я не чувствовала абсолютно ничего. Словно и нет у меня никакого тела. Лишь одни мысли, которые тоже были больше похожи на кисель или медленно текущую реку. Я ими не управляла, они жили своей жизнью, предоставленные сами себе. Зато я не испытывала никакой тревоги. Вот бы так было всегда. Не помню в какой момент всё изменилось. Я проснулась, словно меня резко вытолкнули из блаженного забвения. Мир ворвался в мое сознание чередой звуков. Противный, действующий на нервы, писк совсем рядом с ухом. Я попыталась отстраниться, но не уверена, что получилось. Следом за писком, возникли отдаленные голоса. Мне стало интересно, кто эти люди и я сделала попытку открыть глаза. Медленно тяжёлые веки приоткрылись до узкой щели, в которую я почти ничего не увидела. Желание выяснить где я нахожусь оказалось сильнее слабости и головной боли, от ударившего в глаза света, от которого я тут же зажмурилась. Сделав усилие, я резко распахнула глаза. Итак, что я вижу? Я в палате, не одна, рядом и напротив стоят точно такие же кровати как и та, на которой лежу я. Хорошо. Я лежу и я в больнице. Рядом с кроватью сидит мама, низко опустив голову. Хорошо. Мама— это хорошо. Но что она тут делает? Голова гудит, яркий свет слепит. Я бы хотела ещё осмотреться, но глаза сами собой закрылись, унося разум в приятную темноту. Без лишних раздражителей я принялась вспоминать, что привело меня на больничную койку. Воспоминания обрушились на меня словно мощный водопад, закружив в вихре прошедших событий. Я хотела вырваться из этого круговорота и вернуться в свою уютную темноту, но мозг упорно подкидывал новые воспоминания. Новые знакомства, работа на автодроме, погони, драки, объятия и поцелуи, ссоры, несправедливые обвинения, косые взгляды.Неужели это всё моя жизнь? Яркие картинки мчавшейся на меня машины заставили сердце биться быстрей. В голове стучала лишь одна мысль, бежать, спасаться и кого-то защитить. От страха я задергалась на кровати и распахнула полные ужаса глаза. Мир вокруг меня вращался, наполненный писком приборов, шумом встревоженных голосов, звуком быстрых шагов и беспокойным шорохом тканей. Когда я смогла сфокусировать взгляд перед собой, то увидела знакомые лица. В стороне стояла мама, прижимая руки к груди, по ее щекам текли слёзы. — Мама,— прошептала я, стремясь ее успокоить, но мой слабый голос она не услышала. К ней подошёл папа и крепко обнял. Слева от меня стоял Макс, он отвернулся и что-то говорил в сторону родителей. Его рука крепко держала мое предплечье, с которым возился человек в медицинской форме. Я хотела спросить, что он делает. Но тут другой голос с иностранным акцентом привлёк мое внимание. — Всё хорошо, Полли,— шептал он. Я перевела взгляд и увидела обладателя тихого голоса. — Льюис?—узнала я и провалилась в привычную темноту, полную спокойствия. Последнее, что я запомнила, это глаза Хэмилтона. Он точно расслышал своё имя. *** Второе мое явление в мир живых было столь же эпичным. На этот раз никаких видений, воспоминаний и снов. Я просто очнулась и открыла глаза. Сидевший возле кровати Макс вскинул голову и широко улыбнулся: — Ну и напугала ты всех, сестрёнка. Я вяло улыбнулась. Уверена, что это было больше похоже на слабый оскал. — Макс, что случилось?—тихо спросила я. Говорить громче не получалось из-за общей слабости и осиплости голоса. —Мы с тобой обо всем обязательно поговорим, но позже. Доктора говорят, ты ещё очень слаба и не стоит тебя волновать,— отвёл в сторону глаза брат, затем вновь посмотрел на меня,— Но есть кое-кто, желающий тебя увидеть. Глаза Макса заискрились хитростью, что разбудило во мне любопытство. —И кто же это?—поинтересовалась я, пытаясь оглядеть палату. Не отвечая, Макс отворил дверь и впустил внутрь Льюиса. При виде меня его лицо озарила неподдельная счастливая улыбка. Он подошёл ближе и, заняв место Макса возле кровати, произнёс: — С возвращением. Макс с удивлением уставился на британца: — Ты знаешь русский? — Нет, выучил пару фраз для Полли. Я не был уверен, что ей будет легко воспринимать английский, когда она очнётся,— ответил Льюис и посмотрел на меня. Его взгляд смутил меня. К слову, иностранный язык я понимала и даже чувствовала в себе способность отвечать, разве что с небольшой задержкой. Собрав расползающиеся мысли в кучу, я сформулировала вопрос: — Что со мной? Почему я в больнице? Мужчины переглянулись, будто бы решая, стоит ли это обсуждать. Если бы я не была столь слаба, то непременно высказала все, что думаю о их скрытности. Возможно, мой вид говорил сам за себя, так как Макс кивнул Льюису и тот повернулся ко мне, взяв за руку. Его прикосновения я не почувствовала. — Что ты сама помнишь?— отвлёк меня от нехороших мыслей вопрос Хэмилтона. На секунду я закрыла глаза, вспоминая. Затем ответила, глядя в глаза Льюису: — Мы были на автодроме, радовались твоей победе, а потом… машина на бешенной скорости… летела прямо на нас…началась паника… Я помню только удар и все. Больше ничего. Потом я очнулась уже здесь. — Так всё и было,—кивнул Льюис,— Ты спасла меня, оттолкнув. А сама… не успела,— его голос дрогнул и он замолчал. На помощь пришёл Макс: —Теперь ты в больнице. У тебя сотрясение мозга и переломы. Последние слова брата вызвали страх. Мне вдруг стало так страшно, как не было в момент столкновения. Я перевела взгляд на руку Льюиса, сжимающую мою ладонь. Моя собственная рука была в гипсе. Я сделала попытку сесть в кровати, но у меня ничего не получилось. Я ничего не чувствовала. Осознание произошедшего со мной, вызвало начинающуюся панику. — Макс, Льюис,— произнесла я, глядя на мужчин широко раскрытыми от страха глазами,— Мои ноги… Я не могу сесть. — Все в порядке, дорогая,— пытался успокоить брат, но я уже не слушала. Превозмогая слабость, я подняла голову и увидела свои ноги. Тоже в гипсе. Я откинулась на подушку, думая, что они у меня хотя бы есть. Это меня успокоило слабо. Механизм паники был запущен и я уже не могла его остановить, поддаваясь слабости. — Я ничего не чувствую! Ни рук, ни ног! Что со мной? Скажите, правду!— громко требовала я, чувствуя, как по щекам текут горячие слёзы. Я зашевелилась, надеясь, что движения вернут чувствительность, но вместо привычных действий получалось лишь подобие судорог. Я дергалась на постели, а мужчины пытались меня удержать и успокоить. Хэмилтон вызвал медсестру, которая что-то вколола в капельницу и я вновь провалилась в сон. *** Когда действие успокоительного закончилось, я вновь пришла в себя. По-прежнему не ощущая своего тела, прислушалась к внешним звукам. Попискивание приборов становилось привычным. Тихие приглушённые голоса стали хорошо различимы и я узнала брата, доктора и Льюиса. Мужчины тихо переговаривались. Макс выступал в роли переводчика для двух мужчин. Из их разговора выходило, что дела мои плохи. Хоть полученные травмы и позволили мне чудом выжить, благодаря действиям медиков, оставался риск, что мне придётся провести лёжа всю оставшуюся жизнь. Чтобы этого избежать требуются ещё операции, а затем долгий период реабилитации. Однозначно моя жизнь больше никогда не будет прежней. Если вдруг все сложится не в мою пользу, то я не представляю, что мне делать. Вряд ли у родителей хватит денег на операции. Базовая страховка их не покроет. Это только что сообщил доктор. На что Льюис ответил: — Об этом не волнуйтесь. Делайте, что должно. Я позабочусь об оплате. — Мистер Хэмилтон, вы не обязаны…, — начал возражать Макс. —Нет, обязан,— резко прервал его чемпион,— Это не обсуждается. — Полина будет против,— вздохнул брат. — А вы ей не говорите,— предложил Льюис. — Есть ещё реабилитация,— напомнил доктор,— если операции пройдут успешно, то потребуется как минимум полгода на восстановление и колоссальные усилия со стороны пациентки. — Если вы про деньги, то Мерседес все оплатит,— произнёс Льюис,— Об этом не переживайте. — Вы уверены?— сомнение в голосе Макса. — Мерседес должен Полине. Мы все должны,— понизив голос, пояснил Хэмилтон, чтобы это ни значило. — Я порекомендую хорошую клинику, специализирующуюся на таких операциях. Она в Москве,— продолжил врач. —Хорошо,— согласился Льюис,— Напишите их координаты. — А вот реабилитацию лучше проходить в Европе, если хотите вернуть девушке ее жизнь. У нас такого уровня не найти. — Без проблем,— не стал спорить Хэмилтон. Лишь Макс тяжело вздохнул. Послышались шаги и звук закрывающейся двери. Наступила тишина. Я осталась одна со своими невеселыми мыслями. Лучше бы мне вновь впасть в забвение. Хотя следующая мысль была противоположна первой. Я захотела во что бы то ни стало вернуть свою жизнь. И начать стоило с нахождения в сознании. Лучше я буду притворяться спящей, чем вновь быть усыплённой, как животное. В первую очередь, нужно вернуть способность адекватно мыслить, а для этого стоит меньше давать поводов для использования успокоительного и снотворного. На этой мысли я спокойно уснула. *** Сделав над собой усилие, я открыла глаза. Темноту ночи разгоняла одинокая лампа приглушенного света. Странно, кажется меня перевели в одноместную палату. Хотя по-прежнему меня окружало множество непонятных приборов, наличие которых вселяло беспокойство. Я успокоила себя тем, что они тут для моей безопасности. В каком-то фильме, кажется с Умой Турман, в одном из эпизодов была мысль, что людям в коме стоит начать приходить себя с движений большого пальца ноги. Вроде бы главной героине это удалось. Так чем я хуже? Тем более я уже не в коме, а очень даже в сознании. Только вот палец упорно не хотел меня слушаться. Гипс и бинты на моих конечностях удручали. Я хотела поднять голову, но шейный воротник сковывал и эти движения. Обессиленная, разочарованная я откинулась на подушку и принялась размышлять. Сейчас это было единственным моим развлечением. Меня успокаивало присутствие семьи и льстило внимание Льюиса. Скорее всего, ему следует быть в другом месте, но он тут. Уже неизвестно сколько времени. После всего, что мы пережили, это было приятно. Вместе с тем в голову пришла другая мысль, которую я тут же раскрутила. Как бы приятно мне не было его внимание, мне стоит вернуть его в привычную жизнь, без проблемной меня. Вероятно, я останусь инвалидом до конца дней, и я не имею права удерживать чемпиона возле себя. Он ничем мне не обязан, чтобы он там не говорил Максу. Решение далось мое тяжело, я даже всплакнула, но я должна отпустить его. Ради него самого, ради его будущего, ради его жизни.