Адепт Тёмной Луны

      На первый взгляд этот человек не представлял собой хоть что-нибудь важное. На второй, третий и сотый — тоже. Поникшие перекошенные плечи, которые не могла скрыть даже коричневая туника, что болталась на худощавом теле, как нас скелете — не так рисует воображение одного из самых влиятельных кукловодов. Мало бы нашлось людей, знавших его ещё невзрачным юношей, служившим всего лишь мелким помощником при каком-то аристократе. Важный вельможа загадочно сгинул в первые дни войны при штурме Западного Храма, а что случилось с ним — знал только старший офицер, а ныне командующий силами прорыва. Аен Рао. Дракон Востока.       О новом командующем ходили самые разнообразные слухи, один противоречивее другого, но в одном сходились все: новый командующий производил на всех неизгладимое впечатление и умел подбирать себе помощников так, чтобы те терялись в его величественной тени. Как, например, его адъютант — лысый мужчина, с густой сединой в бороде и колючим взглядом, который больше всего напоминал северного грифа, готового вот-вот броситься на свою жертву. Его редко видели улыбающимся даже на высоких приёмах. Там его знали как исключительного вежливого, обходительного и никогда — весёлого.       Но сейчас мрачное выражение лица несколько разгладилось, приобрело какое-то слабое умиротворение, которое наступает, когда предаются приятным воспоминаниям. Обычно он позволял себе такую роскошь в тех исключительных случаях, когда за ним не следили или когда он находился рядом с теми, кому доверял. Уткнувшийся носом в бумаги начальник гарнизона идеально подходил под обе категории.       Последний, впрочем, точно не разделил бы благостного настроения адъютанта, мысленно костеря на чём свет стоит всех кукловодов. Последние несколько строчек обширного донесения он пропустил, справедливо полагая, что стандартные формы вежливости не заслуживают ни его времени, ни времени его почтенного гостя и… когда-то друга.       — И что мне прикажете делать, господин адъютант?       Вопрос он задал просто для проформы, чем тут же вывел того из созерцательного настроя. Адъютант картинно вздохнул, мгновенно выбесив Носорога, и ответил нарочито грустным голосом.       — Ты неисправимо прямолинеен, дорогой друг.       — Я тоже рад встрече, Кузон. Но меня уже тошнит от твоих ужимок.       — Вытворишь тот же номер, что и с сыночком — закончишь на плахе. — Тут же посерьёзнел он, откинувшись на спинку стула. И едва не грохнулся наземь, когда тот закачался под ним — сказался недавний полёт до стены. Носорог нагло ухмыльнулся, глядя как Хромой Ястреб пытается восстановить равновесие и с сожалением отметил, что даже в такой мелочи старый пройдоха сумел найти точку опоры.       — И что мне грозит в таком случае за… маленькую семейную разборку в рамках службы? — задал он справедливый вопрос, когда знакомые, однако уже чужие глаза впились в его лицо.       — Ничего. — Коротко пожал плечами тот. — Шуан не станет жаловаться — он просто будет мстить и стараться выставить тебя в таком свете, чтобы тебя либо казнили, либо убили…Сам знаешь, во время налёта стрелы летят во все стороны и одна может случайно попасть в кого не надо.       — Или меня случайно зарежут, да? — в тон ему ответил Носорог. — И избавиться от говнюка никак. А в свете того, что тут написано — короткий кивок в сторону кипы бумаг, — так его шайка ублюдков чуть ли не единственные, кто способны меня защитить от… этого?       — ЭТОГО. Всё с заглавной буквы, Джиан.       — Впечатляет. — Тоном совершенно обратным сказанному отрубил Носорог. — С экивоками, надеюсь, покончили. Ты парился в потайной комнатушке не для того, чтобы вручить мне эти сверхсекретные донесения и отчёты. Перестань юлить, как змей, Кузон, и пытаться направить разговор в нужное тебе русло. Ненавижу эти игры. Выкладывай, зачем ты здесь на самом деле. Быстро, чётко и по делу.       — Ты невыносим.       — В этом мы похожи, да. Будем и дальше трындеть ни о чём? Это не дворцовое расшаркивание высокородных засранцев. Быстро, чётко и по делу, Кузон.       — В таком случае, быстро, чётко и по делу сформулируй вопрос, Джиан Джун.       — Что тебе приказали передать устно?       Кузон сморщился, будто наступил в лужу грязи, и подумал, что кличка «Носорог» подходит начальнику куда больше, чем имя. Прёт напролом, не замечая подколов и ударов.       — Масштаб угрозы до сих пор не выяснили. Сейчас формируются отряды для обнаружения, поимки и ликвидации. Шпионская сеть пока не работает в полной мере, полученных данных катастрофически мало.       — Должны быть свидетели того, что он устроил.       — ЭТО, Джиан, ЭТО. В отчётах не приукрашивание — свидетелей нет. Россказни о духах, утаскивающих под воду солдат на переправе, в расчёт не берём. Призраки женщин, что соблазняют солдат ночью — туда же. Те, кто мог рассказать, что они повстречали — мертвы. Все, до единого. У тех, у кого уцелели лица... — голос его вдруг чуть изменился, будто знамя покачнулось на ветру. — Одним словом, у некоторых солдат не выдержало сердце и их выражения лица… это надо видеть, чтобы описать, Джиан.       — Про лица – подробнее.       — Особый двенадцатый отряд егерей. Слышал о них?       Носорог презрительно сплюнул на пол.       — Шуты, наряжающиеся в одежды кочевников и отлавливающие простофиль в их схронах. Дальше.       — Это не важно, Джиан. С их лиц сняли кожу. Точнее — содрали. В теле — ни одной целой кости. Что куда хуже, они все сломаны одинаково. В одних и тех же местах. Хирургически точно. Врачи думают, что они были ещё живы, когда их… ломали. Это не мальчики для битья, Джиан, там новобранцев нет.       Кузон замолчал, дав сказанному настояться в воздухе, но начальник гарнизона остался невозмутимым.       — Шуан легко отделался. Жаль.       — Напомню: на подходе был отряд Ястребов и два взвода верховых гренадёров, а дальше тянулись конные стрелки. Не будь их, неизвестно, чем бы всё закончилось. Возможно, мы бы не нашли даже тел. Отдельно отмечу — скорее всего, животных ЭТО убило в первую очередь, причём чем-то, что перерубило головы мангустам одним ударом, судя по срезам на шеях и позвонках. ЭТО всегда убивает ездовых животных в первую очередь.       — Интересно другое. По утверждениям очевидцев, между нападением на авангард и прибытием основной массы войск прошло не так много времени. Кровь не успела даже свернуться или спечься на солнце, а ведь тогда ещё жарило. Учитывая, как гнали верховые, услышав рожок тревоги и ту дистанцию… Он вырезал десяток в течение нескольких минут, может, быстрее. А потом не только успел раствориться в воздухе, но и оставил прибывшим взрывные подарки. Отсюда следующий вопрос: среди его жертв до этого были инженеры, другие Ястребы или гренадёры?       Кузон почесал жёсткую бородку и затем твёрдо ответил:       — Нет. Ни у первых, ни у вторых не могло быть с ними контакта, рядом с местами происшествия они также не пропадали. С гренадёрами несколько сложнее. Они понесли значительные потери в лесах, часть пропала без вести, и ЭТО вполне могло иметь к этому отношение. Среди гренадёров ходили слухи об одержимости духом, когда часовые ночью пропадали с постов, уходя в лес, и не возвращались. Кстати, тот Ястреб, что вроде как выследил вроде бы убийцу авангарда, тоже пропал. Тело не нашли.       — Осталось только узнать у него, с чего он решил, что тот ездит именно на страусовой лошади и за каким лядом в одиночку попёрся проверять всадника на птице, да ещё на ночь глядя. На водопое, согласно отчёту Шуана, даже на момент прибытия было не менее двух десятков перепуганных птиц. И на них же ездит чуть ли не всё царство Земли.       — Может потому, что, вроде как, тот одинокий всадник был единственной живой душой на многие лиги вокруг? Беженцев с сожжённых деревень не учитываем.       — Может. Или может потому, что у Ястребов сильно засвербело в заднице от того, что кто-то сотворил с ними тоже, что они делали с остальными, и ушёл безнаказанным. И им захотелось отыграться хоть на ком-то. Слухи об их похождениях не преувеличены, Кузон. Они привыкли нападать на беззащитных и ничего не получать в ответ…       Сказанная фраза вдруг зазвенела, как долгожданный аккорд, делающий мелодию завершенной. В кабинете резко воцарилось молчание, и двое мужчин переглянулись. Оба сейчас думали об одном и том же.       — Он должен выглядеть беззащитным. Некто одинокий, неприметный, выглядящий так, чтобы не вызывать ни малейшего чувства угрозы.       — Это слабо связано с тем ужасом, который отпечатывается на каждом лице погибшего. Они будто увидели демона или саму смерть.       Носорог протёр рукой лицо, будто стараяясь смыть с себя последнюю реплику.       — Без пафоса, Кузон. Я не девица на светском рауте, и давно не бледнею даже от вида вывернутых на изнанку трупов. Не пытайся меня впечатлить. Твое «ЭТО» — скорее всего, человек. Безумно опасный, хитрый, но — человек.       — Человек не может перебить в замкнутом помещении штурмовую роту и просто исчезнуть. Человек не может вырезать усиленную горную заставу ДВАЖДЫ (!) и исчезнуть без следа, человек…       — Да-да, — нетерпеливо перебил его Носорог, — человек не может похищать солдат из лагеря, разрывать людей и прочая. Я читал отчёты, Кузон, и понимаю, что твой командующий хочет окунуть меня в это дерьмо по самую макушку. И даже догадываюсь почему; можешь на меня не зыркать — у обезумевших крестьян взгляд пробирает сильнее. Скажи спасибо сраным «птичкам». Что до этого неуловимо убийцы, повторюсь — он должен выглядеть как человек, который не вызовет подозрений. Я надеюсь, что это человек, потому что, если какой-то идиот залез к духу и нагадил в его любимом святилище и тот теперь мстит — никакие мои полномочия и опыт не помогут.       — Джиан, мы не идиоты. Думаешь, мы не облазили местные библиотеки в поисках нужной информации?       — Нет. Вы их сожгли. И просрали поиски. — Равнодушно пожал плечами Носорог, наслаждаясь сменой выражения лица его бывшего друга. Морщины на лбу сначала вздымились от удивления и тут же упали вниз изогнутой волной: взгляд Кузона стал похож на взведенный лук, готовый в любой момент распрямиться в убийственном вердикте. Носорог это понимал, однако не мог не позволить себе упиваться ситуацией. Старого говнюка, как он считал, он всё же обыграл.       — Нет-нет, я не шпионил ни за кем специально. — Примирительно начал он. — Но если бы ты знал, как солдаты любят болтать о том, как они сожгли очередную библиотеку и как плохо, что негодный командующий не разрешил обращать весь город в пепел. Сетуют, что перекрытия в зданиях сделаны из негорючего камня. А ведь действительно: чего жалеть варварскую культуру. Сжечь! Книги тоже варварские!? Их тоже сжечь! Люди-варвары?! И их туда же! Великим людям нужно много места! Целого мира может не хватить!       — Осторожно, Джиан Джун. — Голос Кузона стал тихим, и в нём не было и капли фривольности. Перед Носорогом сидел верный пёс, щерившийся в оскале за то, что некто чересчур наглый вдруг слишком приблизился к границам допустимого. Командир гарнизона спокойно выдержал направленный на него взгляд, чем ещё больше разозлил адъютанта. Последнюю фразу тот буквального выплюнул ему в лицо.       — Запомни, командир, твои слова могут истолковать… превратно. В любой момент времени. Измену тебе не простят… второй раз.       — Плохая угроза, адъютант. — На лице мужчины, сквозь морщины, прорвалась усмешка. — Я ни разу не предавал страну. Только себя. За это обычно выдают медали. Что до того «предательства»… ты сам знаешь, что то были клевета и навет, пусть и не на ровном месте. Но даже если бы я смог что-то поменять… Я бы не стал. Я никому не пожелаю такого выбора, что стоял передо мной тогда. Даже тебе. Впрочем, тебе-то не знать. Ты давно его сделал, в Храме. Какого жить с этим, Кузон? С понятным врагом, с верой в собственную непогрешимость? М? Какого жить, понимая, что твои дети будут жить на чужих костях?       Носорог не знал, чего хотел добиться этой явной провокацией. Огонёк скопившегося недовольства, получив воздух, вдруг вздыбился до самых границ его духа, превратившись в бунтующее пламя. Оно жгло изнутри горечью ошибок, питалось его болью от их осознания, и… освобождало.       Джиан Джун, верный сын своей нации, отдавший войне почти всё, что может отдать человек, вдруг осознал, что всегда хотел сказать эти слова. Не только Кузону, но каждому, кто пошёл по тому пути, по которому когда-то пошёл он сам. Однако себе — в первую очередь. Он в полной мере понимал, что задай ему кто-то этот вопрос — он бы немедленно вскочил и недоумок тут же лежал бы со сломанной челюстью и ожогом на пол-лица. Чего стоило убийственное спокойствие его давнего друга — он не знал. Поначалу.       — Твой сын. — Дошло до него. Огонь в глазах Кузона вдруг умер. На него смотрел почти мертвец. — И дочь… Соболезную.       — Заткнись, Джиан. Ни слова о них. Они погибли, как подобает воинам огня. С честью. — Мёртвым голосом ответил адъютант, вперив взгляд куда-то сквозь него в последней безнадёжной попытке не дать дремавшей боли вырваться за плотину контроля.       — С честью? — взревел Носорог, одним прыжком оказываясь возле опешившего от такой резкой смены поведения Кузона. Тот даже не успел возмутиться, когда его ноги заболтались над полом и в лицо ему продолжили орать: — С честью? Это всё, что ты можешь сказать о них? Так не говорят о своих детях! Слышишь! Так не должны говорить о своих детях! Они — твоя кровь, твой огонь, твой сын и твоя дочь! Они погибли от Его руки, верно? Верно?!       — Да, забери тебя бездна! — закричал в ответ адъютант, и голос его надломился. Карие глаза помутнели. Перед ним был уже не адъютант, а отец, похоронивший своих детей. — Да! Они отправились в патруль. Утром их нашли. Я не узнал её, Джиан! Ни его, ни её! ЭТО изуродовало их. Превратило в кровавые лохмотья! И бросило на дороге в кучу похожих тел. Как какие-то… тряпки. Просто перемололо отряд и… выплюнуло. У них не было лиц, Джиан. Ни у кого. Я опознал её по цепочке с портретом её жениха. Мой сын… сынок... я узнал его по родинке. На шее. У него не было лица. Просто… дыра. Я… видел его затылок изнутри.       Голос Кузона дрогнул, но он быстро взял себя под контроль и уже спокойнее продолжил, и в этот раз в нём говорила чистая, ничем не замутнённая ненависть.       —Я поклялся отомстить. Каждый, кто потерял там своих родных, не успокоится, пока ЭТО не погибнет. Клянусь всеми духами, всеми богами, забытыми и нерождёнными, ЭТО поплатиться. Чем бы ОНО ни было, ОНО поплатиться.       Носорог поставил адъютанта на землю, будто только сейчас заметив, что всё это время держал того навесу. А затем медленно сел на место, не зная, что и ответить. Медленно, будто нерешительно, взял в руки бумаги, на которых сухим канцеляритом расписывалась сотни таких историй, окрашенных кровью. Сколько похожих уже покоится в военных архивах? Сколько ещё осталось неописанных? Ненайденных? А сколько полок займут свитки с перечнем погибших, написанных неаккуратной цифрой в будущем?       Носорог, Джиан Джун, не знал. Но был уверен, что если он не примет участие в уничтожении непонятного мстителя, то, возможно, ещё несколько сотен, а быть может, тысяч солдат навсегда останутся на чужой земле, погибшие в войне, которую до конца не понимают и чьих последствий не осознают. Сыновья, куда лучшие, чем его собственный, отцы, куда достойнее его самого. Мужья, куда порядочнее его.       Перед глазами встал образ согнувшейся женщины. Не забранные в причёску каштановые волосы свисают неаккуратными прядями, пряча заплаканное лицо. Ещё одну его ошибку.       «Прости, Улия» — вновь подумал он, прикрыв глаза. — «Я вновь делаю всё по-старому. Из-за этого я потерял Тебя, Шуана… столь многих, что мне легче сказать, кто остался. Но я не хочу видеть их. Я знаю, они — другие. Не осталось никого прежнего. И как стало со мной, так будет и с каждым. Я устал, Улия. Но я не могу видеть пепел в глазах людей и знать, что моё нежелание или моя слабость стали тому виной. Меня не так воспитывали. Я не могу так, Улия. Прости. Я не вернусь. Никогда. Долг…», он запнулся. Слово, значащее больше, чем набор звуков, во имя которого он отдал слишком многое и, как оказалось, слишком дорогое. Бесценное.       — Долг… превыше всего. — Он не сразу осознал, что произнёс эти слова вслух. Сухие губы сжались в тонкую линию, силясь удержать воздух в лёгких и скрыть ту резь в сердце, что осталась на месте тех немногих нитей, что держали её образ.       Он развернулся. По-военному, скупо и решительно.       Минутная слабость ушла вглубь, спряталась под панцирем практичной бесчувственности. То немногое, что уцелело от него, стремительно уступало место привычному и необходимому на войне.       Заметив, что разбитая на осколки маска невозмутимости адъютанта вновь собирается воедино, он спросил, окончательно поставив точку в немом вопросе, который никто бы здесь не озвучил.       — Вы спрятали и сожгли тела. Ведь так?       — Да. — Кузон кивнул, то ли соглашаясь со сказанным, то ли из благодарности. — Всем запретили распространяться о случившемся. Официально мы ищем банду отморозков. Им дали название. «Свежеватели». Теперь о каждом подобном происшествии нужно докладывать непосредственно командующему, либо его адъютантам. Они курируют поиски.       Джиан грохнул кулаком по столу и нагнулся к Кузону, заставив того чуть отпрянуть.       — Именно поэтому ты явился сюда лично. Чтобы оказаться в самой гуще расследования. Не хочу знать, как ты этого добился и чего это тебе стоило. Но месть плохой советчик, Кузон. А здесь хватает проблем, помимо твоего убийцы, и они, в отличие от него, вполне рядом и ощущаются каждый день. Мне едва хватает солдат, чтобы уберечь обозы от разграбления. Зелёные знамёна допекли даже Ястребов. Ты можешь рассчитывать на меня, но вот проку от этой пользы будет немного. Только если ты не призвал сюда целую армию.       — Армия будет. — Морщинистое лицо Кузона прорезала злорадная усмешка. — Я немного преувеличил в своём отчете масштаб проблем на этом участке и сделал акцент на его стратегической важности. Командующий принял мои доводы. Сюда направляется три полнокровных полка из четвёртой дивизии и пять рот магов из особой третьей. В довесок идут пять взводов гренадёров, двенадцать отделений егерей и пять эскадронов конных стрелков. С ними два инженерных батальона. Вот тебе и армия. Не благодари.       Носорог кашлянул, чтобы скрыть своё удивление и по-новому взглянул на старого друга, которого, как он думал, хоть как-то понимал. «Что осталось в тебе, Кузон? Сможешь ли ты жить за тех, кого ты привлёк сюда, и кто никогда не покинет этих земель?». Вслух он произнёс совершенно другое:       — Впечатляющий контингент. Больше десяти тысяч человек под командованием…?       — Каджа Джонга. — Ухмылка Кузона стала ещё шире, будто он уже видел сожжённые трупы и пылающие города.       — Генерал Огня и Пепла. Не самая подходящая кандидатура, тем более что Аен Рао предпочитает города захватывать в целостности, а не повелевать золой и углями; насколько я знаю. — Носорог встал, разглядывая средней паршивости карту, большую часть которой занимал зеленоватые-бурые пятна — местные леса. — Думаю, он не знает, за чем мы охотимся. Тогда зачем он здесь?       — Его задача — переломить хребет вражеской армии, пока она разделена и засела в городах для донабора и обучения. Каменный Форт дался нам тяжелее, чем мы предполагали, да и, нанеся поражение армии землекопов, мы не смогли организовать преследования. Большая часть кавалерии была потеряна. Банды клефтов полностью лягут на нас. Его не интересуют кровавые маньяки, если они не мешают захватывать и сжигать города. Тебе, как командиру особого подразделения, дарована почти полная свобода действий. Опыта тебе не занимать, так что даже если заберёшь большую часть конных стрелков — возражать он не будет.       — Скорее, не посмеет, однако не забудет и припомнит. Мне хватает проблем с сыном, чтобы ссориться с генералом. Тем более — с таким.       — О своём придурке можешь не волноваться, если сильно надо — уберём и не пикнет. О генерале тоже не беспокойся. Он знает, кто за тобой стоит. — Кузон махнул рукой, осторожно поднялся, и прохромал к Носорогу. — Джиан, в случае успеха тебе будет даровано поместье возле столицы, чин полковника и ты до конца своих дней забудешь о войне. Все обвинения будут сняты, тебе возвратят все потерянные награды. Ты вернёшься домой, Джиан. В славе и в почёте. Смыв позор и…       Кузон хорошо знал его. Ему немногого стоило заранее заготовить эту речь и теперь говорить всё то, чего Джиан так сильно хотел услышать. Так он думал, до того момента, когда тяжёлая рука легла ему на плечо. Крепкие пальцы впились в больной сустав, заставив Кузона зашипеть от боли. Взглянув на чуть бледное и перекошенное лицо, до него с запозданием дошло: перед ним был Носорог. Не Джиан.       — Запомни, Кузон. — Он не шипел, не орал по своей привычке – он говорил приглушённо, чётко выговаривая каждое слово. — Никогда не называй моего сына придурком. Он дерьмовый человек, дерьмовый сын и не лучший командир. Но никогда при мне не смей называть его как-то ещё, кроме как по званию или по имени. Он мой сын. Сын Улии. Им он и останется до самой смерти. Моей или его — не важно. И никакой чин тебя не спасёт, если ты попытаешься сделать ему что-то. Это моя ошибка. Мне и принимать её последствия. Я желаю ему смерти в схватке с тем, кому его не одолеть, потому что лишь там он станет тем, кем должен быть, и кем я его не воспитал. Он избалованный недоумок, жестокий придурок и недалёкий идиот — сотню раз да. Но это мой недоумок, мой единственный идиот, самый ценный придурок, которого я бы придушил своими же руками, потому что никто иной не заслуживает этого права больше меня. Я его породил, Кузон. И, когда, не если, придёт время, я его убью. На агни кай, в битве или в потасовке — не важно. Я закончу его жизнь так, чтобы он умер, сражаясь. Это единственное, чему я ему хорошо обучил.       Он отпустил онемевшего Кузона, так и не заметив, как тот повёл плечом и как впервые за всё это время в его глазах поселился страх непонимания. Расчётливость вдруг судорожно забилась, натолкнувшись на переменную, которую не до конца понимала, ту переменную, что обрела старые, почти забытые черты.       — Я помогу тебе, Кузон. Не потому, что у меня нет выбора. Не потому, что иначе мне грозит плаха. И не во имя твоей мести, ради которой ты устроил… такое. А потому что таков долг каждого верного сына своей нации. Сделать всё, чтобы его жертвы не пришлось повторять остальным. Чтобы потомки могли смотреть на нас, и не отворачивать взгляда, стыдясь деяний предков и оправдывая нас приказами или тяжёлым временем. А если придётся…я сделаю всё возможное, чтобы страница позора закончилась на мне. Я хочу этого, Кузон. Всегда хотел.       Адъютант молчал. Его подмывало ответить: резко, ядовито-насмешливо, дабы выбить из головы будущего командующего всю дурь, однако он так и не смог подняться. Не из-за дрожащих мышц, не из-за внезапной слабости, расползшейся по всему позвоночнику. В какой-то момент в этом голосе, что доносился из-за широкой спины, ему почудился образ, почти стёртый из его памяти временем и войной. Образ мужчины, что смотрел на нескольких молокососов, взирающих на него с благоговением — живым воплощением идеала воина и мага огня. Тем, на кого они стремились быть похожи, не понимая, что просто стараются нацепить чужую личину, из которой неаккуратными острыми углами прорывается их подлинная личность. Чуждые, непонятные идеалы плохо сидят на лице, особенно, если время не располагает к их ношению в обществе. Так он думал до сего дня. Но теперь…       Носорог сказал явно не всё, что хотел. Его речи будто не доставало каких-то завершающих мазков, делающих его мотивы ясными. Но всё, что навсегда останется в стенах этой комнатки, шло из тех глубин сердца, которые открыты в детстве и в которые люди часто бросают грязь и мусор. Это не было игрой, пародией на всё то, что они делали в ребячестве, нет; это было чем-то неотделимым от самой сущности Джиана, Носорога, волшебного зверя из мифов, что заступает на дорогу опасности и упрямо сражается до тех, пор пока не погибнет. Благородный защитник, верный друг и надёжный товарищ, сила и опора в любой беде.       Адъютант встал. Осторожно, боясь потревожить повреждённую поясницу, распрямился, стараясь не замечать болезненного хруста позвонков и суставов.       И отдал честь.       Не привычный уважительный поклон старшего младшему, а тот старый, почти сказочный, с сомкнутым кулаком, идущим от сердца и взлетающим к солнцу. А затем, недолго думая, выложил на стол серебряную монету и не глядя на ничего не понимающего Носорога вышел, тихо претворив за собой дверь.       Джиан несколько минут смотрел на металлический кругляш, силясь уловить его значение. А потом вспомнил:       «Я стану лучшим воином огня, Кузон! — Шепелявя выпавшим зубом гордо заявил мальчуган лет пяти, нисколько не обращая внимание на грязные узкие улочки. — Прямо как Хиан Гао!       «Ха! Спорим на серебряник, что ты не станешь и вполовину таким, как Хиан Гао? А заберёт его тот, кто первый отдаст другому салют солнцу…»       — Клянусь солнцем, Кузон. — Одними губами прошептал Носорог, глядя на дверь, за которой тот скрылся. Осторожно взял монетку, подбросил в руке, поймал и зажал в кулаке.       И отдал честь.       Не привычный уважительный поклон старшего младшему, а тот старый, почти сказочный, с сомкнутым кулаком, идущим от сердца и взлетающим к солнцу.       То единственное, что помнит их, какими они были, и не осуждает за то, кем они стали.