Адепт Тёмной Луны

      Он вернулся под вечер, всё тем же живым текучим шагом неслышно зайдя внутрь. Миг его появления Суин пропустила — вот дверца надёжно ограждает её от раскинувшегося саванна тёмной госпожи, короткий вдох воздуха у входа — и будто клок тумана заползает в землянку, обретая форму в ночной тьме. Догорающий жирник трепещет слабым голубоватым огоньком, готовый вот-вот потухнуть.       Суин постоянно уверяла себя, что холод, приходивший вместе с ним, и неровные корчи огня — это всего лишь плод её воображения или, на худой конец, проделки сквозняка, а не видимое доказательство её сна, посетившего её, когда она, измождённая разговором, уснула на лавке вслед за Хайгал. И это ещё одна причина, по которой она, вопреки указаниям, не спит в столь поздний час.       Тот сон не был из тех, что посещают праздный ум, лёгкою поступью уводя в неизведанные края. Вместо зыбких объятий он встретил её жёсткой хваткой, опутывающей, словно безумные корни. Сон был столь отчётлив, столь явен, что она не только видела, но и чувствовала, как с каждым вдохом холод заполняет всё её естество — вплоть до самого сердца, будто норовя убить.       А ещё она видела ИХ…       Несущиеся бесплотными тенями по белой пустоши, Маски мчались сквозь ночь — и их прикосновение обещало не гибель, но нечто намного хуже. Огонь в очагах умирал от их появления, прятался в углях, пока красноватый жар не погибал с лёгким шипением, отдавая последние крохи тепла в наступающую тьму. В воцарившейся мгле замирало даже дыхание — и только ледяные пальцы всё сильнее сжимали сердце, замедляя его биение до тех пор, пока не оставалась только пустота...       ИХ боялись. Все. Звери забивались в норы или бежали в морозную ночь себе на погибель, а люди молили Луну и Океан, чтобы те не пускали ИХ на порог. Духи смолкали, впадая в противоестественное оцепенение. Но иной раз… ИХ ждали.       На полукруглых домах, собранных из снежного кирпича, или в плотных шатрах, сшитых из шкур, словно раны, темнели причудливые знаки — и даже в ужаснейшие из метелей, когда недобрые силы покидают свои лежбища, у порога стоял человек с потухшим фонарём, зазывая тёмных гостей. В его доме не трещало пламя, не звучали задорные голоса — и только над входом дрожал чёрный лоскут, растачанный белыми жилами, да перестукивались между собой пустые ракушки и кости в амулете, что родом из тех времён, когда люди ещё могли слышать волю духов. Каждый из призывавших знал, какова цена за спасение. Точнее, думал, что знал, тешась мыслью, что понимает суть тех, кого приглашает. Так в первые мгновенья думала Суин. Так до последнего мгновенья считали остальные.       Все они ошибались!       Сон перенёс Суин дальше, к одному из домов, что был полностью сделан изо льда. Страдания сочились из его нутра, как гной из китовой раны, вокруг стоял стойкий запах неминуемой, но мучительной смерти; резкий вкус горя, накатывающий ядовитыми волнами, отравлял разум, путая мысли, иссушая волю к жизни, подобно тому, как мороз пожирает нежные лепестки первоцветов. Воздух и тот пропитался зловонием испуганной злобы. Чувство отчаявшейся надежды облекало естество тошнотворной плёнкой, взывая к тем, кто пировал подобной падалью, преумножая всё то, что отвратно Великим Духам.       Открывшейся Суин мир был иным. Слишком медленным, слишком… всеобъемлющим. Не существовало отдельно причин, следствий — только цепочка переплетённых взаимосвязей, расширяющаяся куда-то за горизонт, уходящая в безграничную высь, к Луне, проваливающаяся куда-то в запретные глубины. Всё было единым, как сотканное из бесчисленных капель полотно, всё было в движении, в перетекании друг в друга, как океанская волна. Волны разбивались, поглощали одна другую, становились частью чего-то иного, перемешивая в себе частички столь крохотные, что ничей глаз не был способен их узреть, однако каким-то образом Суин обладала знанием о каждой крохе из них. Каждая снежинка, поглощенная водной гладью или белой пустыней, пролетела свой путь, и Суин обладала знанием о каждой, чувствовала каждую её грань, её связь с такими же, как она. Но что куда важнее — она обладала Властью. Над всеми ними и над каждой из них в отдельности. Всё было послушно её Воле. Жизнь. Смерть. Всё, что было на Поверхности. Всё, что существовало в Бездне. Всё.       И человеческие судьбы — всего лишь короткий всплеск в безграничном роптании волн, которые простые смертные именуют жизнью. Наивные создания ограждают себя пустыми законами и придуманными правилами, предпочтя забвение лжи тому знанию, что ОН может даровать. Той жизни, что плещется для них океаном ужаса, в котором они видят лишь бездумный Хаос, на деле представляющий столь высокую форму порядка, что их никчёмный разум отказывается его принять. Но невежество рождает мудрость, мудрость рождает осознание, сомнения. И тем ОН раскрывает свои объятия, дарует свои сокровенные дары. Тем ОНА являет свои лики, без масок, за которыми привыкли прятаться люди.       Маски!       ОНИ обернулись!       Суин вскочила на лавке и, не удержав равновесия, смахнула со стола, за которым умудрилась закунять, несколько мисок. Те запрыгали по полу, и Суин, на мгновенье забыв о приснившемся, сжалась, ожидая ругани от разбуженной Хайгал. И только через несколько быстрых ударов сердца поняла, что в землянке стоит абсолютная тишина. И кромешная тьма. А прямо перед ней застыл Безымянный, выжидательно всматриваясь в её лицо.       — Ты звала. Твой зов услышан.       Суин сглотнула и вздрогнула от того, насколько громко раздался её глоток.       — Господ-дин, – непослушными, немеющими губами начала она, когда молчание стало уже не просто невыносимым, а зловещим. — Мне… просто приснился сон. Мой сон, он…       — Он не твой. И это не сон.       Суин почувствовала, как рубаха прилипает к телу. Сырой холод, что расползался от спины, начал проникать под кожу, впиваясь в плоть.       — Я... Простите, господин, я видела, как Вы вошли, я вспомнила то, что мне приснилось… то есть, простите, не приснилось,… а потом я, кажется, увидела продолжения сна, то есть, не сна, а…       Она не выдержала. Расплакалась, закрыв лицо руками, в тщетной попытке хоть как-то избавиться от стоящего перед глазами лица, больше похожего на Маску.       — Не у-убивайте… Пожалуйста.       Она зажмурилась сильнее, хоть в последние мгновенья своей жизни пытаясь выбросить из зрительной памяти будто бы отпечатавшийся там лик, где в вечном танце сошлись Луна и Океан.       — Эта Маска не причинит тебе вреда. Твоё тело и дух неприкосновенны, даже если ты возжелаешь иначе. Таков уговор, невежественное дитя. Но ты звала Маску. Маска прибыла. Маска внемлет тебе.       Ноги ей изменили. Она рухнула на пол, как кукла, которой перебили все удерживающие её ниточки. ЕГО голос изменился. Стал иным, чуждым, будто идущим из глубины, он резонировал в костях, заставляя душу метаться в поисках укрытия. Но в то же время… в нём чувствовалось нечто отдалённо похожее на… родство?       — Я… не звала. Так… получилось. Г-гсподин*.       — Эта Маска внемлет тебе. Эта Маска прибыла. Эта Маска услышала зов.       — Пр-шу, — задыхаясь от всхлипа, выдавила Суин, сжимаясь в комочек. — Не г-говрите так. М-мне с-страшно… до с-смерти с-страшно. В-всё п-получилось с-случайно.       — Эта Маска внемлет.       Суин завыла. Она надеялась каким-то краешком своей души, что Хайгал проснётся от шума; надеялась, что светильник вспыхнет и что свет прогонит этот кошмар.       — Нет, несмышлёное дитя. Здесь есть только ты… и эта Маска… Ничего больше. Эта Маска внемлет тебе.       «Никогда не ныряй в тени мира Духов» — будто из-под воды донёсся до неё голос Хайгал. Наставления пронеслись одной сплошной искрящейся лентой. Но что толку от них, если она беспомощна? Если от страха даже простые слова даются с таким усилием, что кажется, будто ещё немного, и она смолкнет навеки?       — Не говори. Думай. Эта Маска услышит. Эта Маска внемлет.       Суин дёрнулась. Ей показалось или Маска сама говорит… с трудом?       — Слова далеки от нашего пути. МЫ не говорим. Творим. Ведём. Внемлем. Исполняем.** Эта Маска вняла твоему зову.       Страх отступил. Резко, будто схлынула волна или его втянуло в себя какое-то чудовище. Осталась только нервная дрожь, холодными иглами мучившая каждую клеточку её тела. И звук прибоя, оставляющий мокрые разводы на песке. Тьма исчезла. Суин сама не заметила, как окружающее ничто сменилось серым пейзажем грозового неба и сварливым гомоном океанских волн, раздражённо бились по обломанным скалам и песчаному берегу. Казалось, ещё мгновенье назад она пребывала в каком-то ничто, но теперь вовсю дрожала от пронизывающего ветра и жмурилась, когда капли воды били ей в лицо.       Маски не было видно, однако Суин знала (сама ужасаясь этому), что она у неё за спиной и что Маска не хочет, чтобы её видели. Так, пожалуй, лучше для всех.       — Что есть зов? — спросила она. И замолчала, проглотив остальные вопросы — её голос был спокойным, неестественно спокойным. Почти как… у Маски?       — Ответ. Ты видела, дитя. Ты чувствовала. Знала. То место, у которого МЫ остановились. То место, где МЫ тебя услышали.       — Это Ваши воспоминания? Да?       — Здесь есть только ты и… эта Маска… Ничего больше…       — Я не понимаю. — Сдалась Суин. — Я должна загадать желание? Рассказать что-то? Поведать какую-то тайну? Что. Я. Должна. Делать?       Суин сорвалась на крик. Попыталась обернуться, но только упала на колени в мокрый песок. Волна дотронулась прохладной дланью до пят, однако вместо привычного озноба, подарила покой. Суин не поднимала головы, позволив намокшим волосам влажной стеной укрыть её от окружающей серости мира. Слабое укрытие, но всё же лучше, чем совсем ничего.       — Отвечать. Мир состоит из ответов, дитя. Решений. Некоторые качаются на гребнях волн. За некоторыми приходится нырять, искать. Некоторые покоятся под такой толщей, что способны раздавить раньше, чем глупец начнёт свой путь. Решай. Выбирай. Отвечай.       — Ты… Вы говорите загадками. От этого только хуже. Я устала. Мне холодно. Я хочу обратно, домой.       — И где твой дом, невежественное дитя? Дом, у которого МЫ остановились в том, что ты назвала «сном»? Тебя привела туда чужая воля. Дом, в котором ты остановилась? Он никогда не был твоим. И не станет. Дом, который ты потеряла? Который из, дитя? Эта Маска не всеведуща. Назови свой дом, дитя. Эта Маска внемлет зову.       Волна захлестнула её с головой, окатив холодом, однако Суин уже не было до этого дела. Чувства притупились, оставляя только бессилие. Раскат грома раздался ближе, а дождь стал бить злее, будто поигрывая многоголовой плетью, но она его почти не чувствовала.       — У меня… нет дома. Мы часто переезжали. Мать видела меня… я уже не знаю кем. Она говорила, что мне «нужно увидеть мир», а иногда, что «место неудачное»… Раньше, я думала, что она чего-то боялась. Теперь я в этом всё больше убеждаюсь.       — Если у тебя нет дома, дитя, почему ты так стремишься туда попасть? Только мёртвые стремятся в пустоту. Только живые способны пустить зов. Эта Маска внемлет тебе.       — Я… не знаю. У каждого есть дом. Должен быть.       — …       Маска молчала. И это молчание ещё больше лишало сил. Суин казалось, что она тает. Изнутри, снаружи и лишь что-то внутри неё не даёт ей окончательно раствориться в этом месте без названия, стать частью безграничного моря, этого прибоя и пустынного пляжа.       — Почему ты молчишь?       Теперь она хрипела.       — Эта Маска может только показывать ответы, невежественное дитя, но не отвечать за других.       — Ты… спрашивал. О доме.       — Здесь нет «Я». Только эта Маска. Эта Маска не спрашивала. Эта Маска указала тебе ответ. У тебя нет дома. Почему ты хочешь вернуться туда, где никогда не была? Туда, где ты ничего не знаешь? Если так, чем это место тебе не дом?       — Ни за что. — От холода Суин стучала зубами. Пальцы вцепились в плечи в жалкой попытке сберечь последние крохи тепла.       — Почему, дитя?       — Мне не нравится этот разговор. Мне не нравится это место… Я… не люблю его, в конце концов!       — Почему люди любят? Места? Иных людей? Вещи?       — А даже если и просто так? Они нравятся.       — Просто так? Эта Маска в недоумении. Ей не хватает понимания сказанного. Если любят и нравятся просто так, то есть ли разница, что или кого любить, невежественное дитя? Тогда и это место заслуживает твоей любви? Заслуживает стать твоим домом? Тебе лучше поспешить с ответом… ты можешь… замерзнуть. Это… плохо.       — Это место скорее станет моим гробом, а не домом. Вытащи…-те, меня отсюда. Прошу. Мне больно.       – Эта Маска не приводила тебя сюда. Эта Маска пришла на зов. Эта Маска внемлет тебе.       — Хорошо. Пусть так. — Согласилась Суин. Силы покидали её. Уходили с каждой каплей, стекающей с её нагого тела. Одежда исчезла, однако привычного стыда она не ощутила. Ей было… всё равно.       — Почему люди любят. Почему люди ищут дом?       — Потому что там тепло и уютно. Потому что там всегда есть горячая еда.       — В некоторых домах нет ни первого, ни второго. И, тем не менее, туда возвращаются. Почему.       — Потому что там всегда будут те, кто сможет позаботиться о тебе. Утешить. Помочь. Там спокойно, безопасно. Там… семья.       Где-то совсем близко ухнул громовой раскат, будто ударив молотом по огромной наковальне. Волны уже не отпускали Суин, покачивая её в своих объятиях. Они обещали долгожданное забвение, возвращение к тому, что она когда-то отвергла… Когда-то давным-давно, когда она была не… ею?       — Выходит, у тебя не было семьи? Не было дома? Когда ты их потеряла, проливала ли ты слезы по их душам? Или по тому покою, что они приносили тебе? И что взамен отдавала ты?       — Я не думала об этом. Всё было… просто. Надо мной всегда были старшие. Всё было хорошо. В этом… беда?       — Не в этом, дитя. Слушай внимательно. Старшие мудры. Они могут обучить, когда поднимается и падает волна. Научить её полёту. Для этого, нужно уметь не только слушать, но и слышать. Но, как бы они не были мудры, они никогда не способны сотворить твою волну за тебя. Никто не может. Даже Великие Духи. Ибо это будет не твоя волна, а того, кто сотворил её по образу и подобию своему... Но не путай свободу со своеволием. Они подобны камню и песку. Недостаток воли превращает твёрдую породу в хрупкую крошку. Сколь не пытайся возвести из неё что-то стоящее, оно неизменно рухнет.       Суин пришлось поднять голову выше, чтобы расслышать за плеском волн ответ Маски — и чтобы попросту не задохнуться. Волны качали её тело, и лишь какое-то чудо ещё удерживало её на месте, не отдавая на милость разыгравшемуся шторму.       — Беда в том, что я… не думала ни о чём? Плыла по течению? Думала… только о себе? Прошу, скажи уже…       — Нет, дитя. Твоя беда в ином. Ты тонешь в догадках, сомнениях, сожалении, боли, не ведая их источника. Не из-за незнания. Из-за слепоты. Невежества. Ограниченности. Ты пройдёшь мимо родника и умрёшь от жажды. Ты примешь даже помои, если тебе напоят с рук. Даже сейчас, утопая, ты ждешь, что тебе помогут. Что тебя спасут. Смирение — великое достояние, но без воли оно иссыхает до кротости и обращается в беспомощность.       — Я не умею плавать. У меня больше нет сил. Что мне делать?       — Невежественное дитя. Что есть сила для тебя? Но прежде, чем ты ответишь, вспомни младенцев. Их никто не учит дышать. Они не умеют ходить. Они слабы и беспомощны. Из них вырастают величайшие воины, могущественные заклинатели и такие никчёмные люди, что их упоминание не стоит потраченного времени. Причины различны. Но, тем не менее, все они умеют ходить. Почему?       — Они, — Суин захлестнула с головой волна, напрочь отрезая от Маски. Инстинктивно, она рванула наверх, до горящей боли в мышцах, — они не выживут. Умрут!       «Я должна говорить!» — эта мысль трепыхалась в ней, как сердце раненной пташки. «Иначе… я умру. Чтобы он не говорил… Я умру!».       — Верный ответ, дитя. Так же, как и ты, если не уплывешь отсюда. Детей учат ходить. Но никто не в силах ходить за них.       — Помоги мне уплыть отсюда! Нет… — волны стихли. Казалось, сам шторм вдруг замер, а молния, поразившая махровые чёрные тучи, вдруг замёрзла. Кто-то будто подарил ей передышку, о которой она даже боялась помыслить. Для чего? ОН ждал ответа. И на этот раз, Суин была в нём уверенна. — Научи меня, — она вытянула голову, боясь, как бы он не пропустил её просьбу, — научи меня плавать. Прошу. Я хочу вернуться… Хотя бы в тот дом, где живёт старая женщина и… безымянный человек. Я должна научиться… многому. Я… могу вернуться сюда, если… эта Маска того пожелает, но позже.       — Эта Маска не приводила тебя сюда, дитя. Но эта Маска поможет уплыть тебе отсюда. Смотри, чувствуй, помни.       Голос — размеренный, почти отстранённый — вдруг будто бы потеплел, словно от случайного солнечного луча, копьём пронзившего непроглядную мрачную броню небес.       Суин опомнилась только тогда, когда очертания берега затерялись в тумане. Маски нигде не было видно. Она даже не помнила, как сделала первый гребок, однако до сих чувствовала морозное жжение там, где её касались его руки.       «Он остался?» — мысль, вспыхнувшая молнией, отозвалась чудовищным рёвом грома над её головой. «Но там смерть или ещё что похуже!».       Суин сомневалась недолго. Быть может, она и избалованная девчонка, как её называли в деревне, но никто, даже Яо, дразнивший её неженкой, не смог бы и заикнуться о том, что она хоть когда-нибудь оставляла кого-нибудь в беде. Будь это даже он, Яо, она всегда делала всё, чтобы помочь остальным. Даже, если это вызовет гнев матери или недовольство отца. И даже, если придётся проплыть весь путь обратно, она не имеет права оставлять того, кто её спас в том месте.       О том, что у этого места свои законы, да и доплыть обратно ей не хватит сил, она даже не подумала. Пожалуй, именно это её и спасло. Когда её руки в пятый раз сделали взмах, перед ней возникла чёрная тень. Закричать или испугаться она не успела. Последним, что она увидела, прежде чем та обрушилась на неё, уволакивая куда-то в небытие, был странный белый рисунок, а последним, что услышала — отголосок чьего-то голоса.       «Уведи её… Аар-ларук».