Ничего, кроме музыки

Чимин впервые за два года возвращается домой так поздно. Хосок мог бы решить, что Чимин опять загоняет себя до полусмерти в студии, штудируя хореографию и доводя каждое свое движение до совершенства, ведь он конченый перфекционист. Но спортивная сумка Чимина на месте, и тревога Хосока растет с каждой минутой. Чимин вовсе не слабый и беззащитный ребенок, но невозможно не беспокоиться о нем. Есть в нем что-то, что пробуждает в Хосоке желание его оберегать и заботиться, как если бы он был его младшим братишкой, неопытным и к жизни абсолютно неприспособленным. Чимин пытается провернуть ключ в замке и понимает, что дверь не заперта. Значит, Хосок еще не спит. Чимин осторожно тянет дверь на себя и проскальзывает внутрь. Хосок сидит на своей кровати, сложив ноги по-турецки, и смотрит на него в упор. Чимин замирает и сжимается под этим тяжелым взглядом. — Ты где был? — спрашивает Хосок. Он старается, чтобы его голос звучал не так резко. Но, блин, он тут уже второй час себя изводит, а этот бестолковый Пак Чимин снова забыл зарядить телефон. Хосок так и не смог ему дозвониться, что спокойствия ему не прибавило. — Прости, хён… У меня было занятие с Чонгуком. Чимин с осторожностью разувается и раздевается у двери. — Ты мне врешь сейчас? — Хосок почти готов сорваться. Он даже не может вспомнить, когда последний раз так от страха с ума сходил, что Чимина теперь хочется собственными руками придушить. — Думаешь, я не знаю, что у них сегодня концерт? — Я был в клубе… с ними, — еще тише отвечает Чимин, виновато и осторожно поглядывая на сердитого Хосока. Кажется, это первый раз, когда Хосок на него действительно злится. — Прости, хён, я не хотел, чтобы ты волновался. Хосок раздраженно машет рукой. Не хотел он. Да Чимин никогда ничего не хочет — и делает так, что все на ушах стоят! — Мне захотелось посмотреть их выступление, и я остался, — Чимин подходит к кровати Хосока и останавливается в изножье. Хосок не сводит с него пристального взгляда. Он не улыбается, и его обычно приветливое и открытое лицо не выражает ничего, кроме внутреннего напряжения. — Я не думал, что ты меня будешь ждать. Извини. Чимину двадцать два года. Но он оправдывается перед Хосоком, словно тот недовольный им родитель. Чимин в самом деле чувствует себя маленьким и глупым, когда из-за него у хёнов проблемы. Они всегда так незаслуженно добры с ним, а он только и делает, что треплет им нервы. — Ладно. — Хосок вздыхает, сменяя гнев на милость, и хлопает рядом по кровати. Чимин послушно садится. — Блин, даже не верится, что ты пошел на их концерт, еще и в ночной клуб. Один. Похоже, они тебе действительно очень нравятся. — Мы договорились с Чонгуком позаниматься перед выступлением, — терпеливо объясняет Чимин. — И да, ты сам знаешь, что я люблю их музыку. — Я даже знаю, что ты втайне от меня ставишь под нее танец, — коварно улыбается Хосок, и Чимин ожидаемо смущается и отводит взгляд. — Может, пришло время выйти из темноты на свет, м? Когда у них будет выступление на рождественском концерте, не хочешь добавить визуала? Юнги и парни точно согласятся — стоит им только раз увидеть, как ты танцуешь. У меня есть несколько потрясных видосов с наших репетиций... — Нет, — категорически отказывается Чимин и трясет головой. — Ни за что. — Почему? — расстраивается Хосок. Он уже год Чимина на сцену выгнать не может. Ему обидно до жути, что такой талант остается за закрытыми дверьми студии. — Если страшно одному выступать, давай соберем труппу. Я приглашу еще парней. Или лучше даже девушек. Зажжем сцену — универ нам этого никогда не забудет! — И Хосок смеется. Чимин поникает. Он бы хотел порадовать Хосока, Сокджина и Намджуна, наконец выступив перед публикой, но он не готов. Не физически — с этим как раз у него уже проблем нет. Проблема в другом. В зрителях. В критике. В том, что его будут снимать и фотографировать — и все эти видео и фото разлетятся по Интернету. Если он провалится, об этом будут долго говорить, перемывая ему кости, и еще дольше вспоминать. Чимина не любят. Потому что он не достоин внимания Сокджина, как считает элитарная прослойка. Потому что он не заслуживает дружбы Намджуна, будучи выскочкой с городской окраины. Потому что он вечно первый во всех рейтингах (вместе с Намджуном, ясное дело), и это бесит вдвойне, поскольку Чимин необщительный, помогать отказывается и списывать не дает. В общем, Чимин боится оплошать на сцене, не совладав с волнением, и дать злопыхателям повод портить ему кровь до самого выпуска. Он может до него и не дожить в таком случае. Сокджин выпускается в следующем году, как и Юнги. Еще через год уйдут Намджун и Хосок. И последний год в университете Чимину придется как-то справляться самому и одному. Зато компанию ему наверняка составит Гинхо, которого не раз оставляли на второй год, потому что из-за его семьи отчислить не могут. От страха, что Чимин не сумеет за себя постоять, его мутит заранее уже сейчас. — Ладно, поговорим потом, — мягко уступает Хосок и по-приятельски хлопает Чимина по плечу, после чего ласково гладит по волосам. — Ложись спать, поздно уже. Чимин кивает. Он берет сменные вещи и идет в общую душевую в конце коридора. Все уже спят, поэтому в ванной комнате никого нет, и он запирает дверь изнутри. В голове много мыслей. Они не отпускают его которую неделю. Он много думает о Чонгуке — о том, что они становятся ближе, хотят этого или нет. Чем больше у них общих воспоминаний и впечатлений, тем крепче связь. И Чимин не только не способен держать дистанцию, но и не хочет этого делать. Легкий мандраж после живого выступления любимой группы его до сих пор не отпускает. Чимин уже слышал их в живую на прошлогоднем юбилейном концерте в университете, но атмосфера и сам стиль исполнения разительно отличались от того, что он увидел и услышал в клубе сегодня… Вернее, уже вчера. Парни здорово спрогрессировали за год. Юнги научился делать еще более зажигательные и крышесносные миксы, Тэхён — звучать глубоко и проникновенно, как мог бы спеть только сам дьявол, а Чонгук — виртуозно отыгрывать разные стили на бас-гитаре. Чимина до сих пор немного трясет от той мощной и ударной энергетики, которую парни смогли передать через свою музыку. Под конец в качестве сюрприза они отыграли новый трек, который еще не выкладывали даже в закрытой группе. Впечатлений у Чимина за вечер выше крыши. Но он почему-то постоянно вспоминает, как они с Чонгуком сидели вдвоем в комнате отдыха и пытались заниматься английским. Чимин без понятия, о чем думал Чонгук и почему не мог сосредоточиться, но Чимин совершенно конкретно залипал на него. Хорошо, что еще удавалось не таращиться постоянно на его руки, которые Чимину никак покоя не дают. Особенно когда Чонгук пропускает пальцы сквозь свои роскошные волосы — Чимин в такие моменты кончается. Он не знает, как еще ни разу не вплел свои пальцы в волосы Чонгука, чтобы хотя бы раз их потрогать. И все эти его мысли и желания, которые возникают, когда Чонгук рядом и Чимин слышит его голос и запах, чувствует тепло и близость его тела, — все это сильно выбивает Чимина из проторенной колеи. Он поезд, который вот-вот сойдет с рельсов, несясь под откос на полной скорости. Его ждет только смерть. Ему нужно остановиться сейчас, чего бы ему это ни стоило. Будет больно, но еще не смертельно. Чимин берет свой телефон и заходит в “Контакты”. Выбирает неподписанный номер — Чонгука — и блокирует его, как спам. Загружает Какао и добавляет контакт с Чонгуком в черный список. Вздыхает, когда дело сделано, и идет в душ. Хосок уже спит, когда он возвращается в их комнату. Чимин ложится в кровать, но сна нет ни в одном глазу. Он включает фонарик на телефоне, закрывшись одеялом, чтобы не разбудить светом Хосока, достает из сумки учебник по английскому, а из него — фотографию. Единственное фото группы, которое у него есть. Его так толкали тогда скачущие рядом студенты, что все остальные снимки вышли смазанными. И только один, где фокус камеры явно сместился относительно центра сцены — а Чимин старался снять свою любимую группу всю, — получился четким и хорошего качества, чтобы его можно было распечатать. Забавно, что стараниями других людей на фотографии Чонгук стоит в центре вместо Тэхёна, ведущего солиста. Будто это было сделано специально. Чимин долго смотрит на оставленные Чонгуком и Юнги автографы. Не хватает Тэхёна. Но у Чимина кишка тонка отважиться посмотреть ему в глаза. Он к Тэхёну уже не испытывает той болезненной привязанности, с которой рос всю свою жизнь. Вынужденное разделение было крайне болезненным — для Чимина они с Тэ были сиамскими близнецами, делившими одно тело и одни органы. Чимин знает, что при таких операциях один из близнецов практически всегда погибает. Он понимал, на что шел. Но у него не было другого выбора. Портить жизнь Тэхёну только из-за своей неправильной любви к нему — подло и низко. Чимин рад. Рад, что Тэхён нашел себе новых друзей; что он живет полноценной и насыщенной жизнью; что о Чимине он больше не переживает и не вспоминает. Чимин убирает фото в верхний ящик прикроватной тумбочки и все-таки пробует поспать. Завтра он будет заторможенным и разбитым. На него со всех сторон сразу же посыплются полные искреннего беспокойства вопросы от Сокджина и Намджуна — от хёнов ничего невозможно скрыть. Иногда Чимину очень хочется оказаться одному на необитаемом острове и прожить там всю оставшуюся жизнь.

***

— Надо найти тебе нормального парня. — Хё-е-ен, не-е-ет, не начинай снова, — стонет Чимин, почти готовый начать хныкать и биться лбом об стол. Сокджин умолкает. Но не по просьбе Чимина. Он смачно засасывает лапшу быстрого приготовления из пластмассового стаканчика. Стоило видеть лицо официанта, когда Сокджин, попросив принести кипятка, на его глазах заварил принесенный с собой дешевый рамен. Удивительно, как человек, привыкший питаться ресторанной едой (а у семьи Кимов свой личный шеф-повар мирового уровня), так тащится с фастфуда. В то время как те, кто вынужден питаться доступным, мечтают хотя бы раз поесть в дорогом ресторане. Сокджина делает таким счастливым этот рамен, купленный ими по дороге в продуктовом магазинчике, что Чимин ему даже немного завидует. Он не помнит уже, когда последний раз мог просто наслаждаться едой, не подсчитывая в уме калории и гликемическую нагрузку и не проводя анализ БЖУ. — Это наш долг, как твоих хёнов, пристроить тебя в надежные руки, — продолжает Сокджин, вытирая губы от соуса. Намджун весело на друзей зыркает, с аппетитом поглощая свой обед. Сокджин и Чимин для него как две занимательные зверушки, за которыми очень интересно наблюдать. Натуралист хренов. — Может, лучше долг стране отдашь, хён? — устало спрашивает Чимин. Сокджин громко и презрительно фыркает, выражая свое исчерпывающее мнение о патриотическом воспитании и гражданской ответственности, и тычет в сторону Чимина одноразовыми деревянными палочками. — Посмотри на себя. Ты молоденький, хорошенький, умненький, жопу накачал, щеки втянул, танцуешь, как боженька — все при тебе. Грех такому в девках ходить, — продолжает трещать Сокджин. Чимин еще помнит те времена, когда речи Сокджина доводили его до истерик и даже до предынфарктного состояния, но за два года он успешно адаптировался к его специфической манере общения. Как говорится, жить захочешь... Чимин никак не реагирует, бездумно гоняя одинокие рисинки по тарелке туда-сюда. — Хён, хочешь быть моим парнем? — ехидно улыбается он, кокетливо глядя на Сокджина из-под ресниц. Он тоже умеет быть говнюком. Сокджин невозмутимо закидывает руку на плечи усердно жующего Намджуна и деловым тоном заявляет: — "Но я другому отдана. Я буду век ему верна". Намджун смеется и пытается скинуть руку Сокджина, но тот не желает отлипать, и Намджун сдается. — Ты такой мечтатель, Джини, — весело говорит он и под шумок ворует из общей тарелки с салатом помидоры черри, которые Сокджин так любит. — Только мечты твои не имеют ничего общего с действительностью. — Ты такой жестокий! — восклицает Сокджин, хватаясь второй рукой за разбитое вдребезги сердце, но потом сам ржет над своей отстойной актерской игрой и выхватывает помидорки почти у самого рта Намджуна, отправляя их в свой. — Но я все равно люблю тебя. — Я тебя тоже. — Вы точно тайно не женаты? — сомневается Чимин. Сокджин глядит на него укоризненно, Намджун широко улыбается от уха до уха. — Если серьезно, Мин-а, — Намджун ставит локоть на стол и подпирает голову рукой, открыто и дружелюбно рассматривая Чимина напротив. — Неужели тебе никто за все это время не приглянулся? — Намджун в курсе истории с Тэхёном, поэтому избегает упоминать его имя всуе. — Мне кажется, есть много хороших парней, которым ты обязательно понравился бы. — У меня нет времени на эти глупости, — отвечает Чимин спокойно. И это правда. Теперь, когда в его плотный график вписан еще и Чонгук, у него едва хватает времени на сон. Где ему найти время и возможность, чтобы строить с кем-то отношения? Гиблый номер. — Меньше задротничай с учебой, пошли на хер Чон Чонгука, Хосок пусть сам скачет и копчик себе отбивает, а ты займись своей личной жизнью. — Сокджин седлает своего любимого конька под названием “старый и умудренный жизнью дедуля Ким Сокджин плохого не посоветует”. — Серьезно, молодость — она не вечная, и дана как раз для того, чтобы делать то, за что потом в старости будет невыносимо стыдно перед внуками… — Он умолкает. Вспоминает о том, что внуки, как и дети, Чимину по ряду причин не светят, и спешит сменить тему: — Короче, Мини, давай, пришло время подумать о себе, окей? Знаю, у тебя с этим проблемы. Хорошо, что у тебя есть мы. Чимин умоляюще смотрит на Намджуна, ища поддержку. Но Намджун на стороне Сокджина: мягко и понимающе улыбается, и Чимину взвыть хочется. Только не на весь ресторан — они все-таки в дорогом, элитном заведении. Чимин медленно выдыхает. — Возможно, мне кое-кто нравится, — наконец признается он. — Мы его знаем? — тут же жадно спрашивает Сокджин, подаваясь навстречу через стол. — Он из универа, — подтверждает Чимин, стараясь не выдать себя озорной улыбкой. Еще рано. Холодная месть приятней всего на вкус. — Круто! И как давно? Почему не рассказал раньше? — тут же подключается любопытный Намджун, тоже наклоняясь ближе. Они тут шепчутся за столиком, как три престарелых сплетницы. Чимин трет нос, скрывая истерическое веселье. — Нет, лучше скажи, как он? Ты ему тоже нравишься? — Сокджина очень волнует эта тема. Он включился в проблему Чимина с того момента, как застукал их с Гинхо в мужском туалете. Чимин плохо помнит, что происходило. До появления Сокджина Чимина уже пятнадцать минут топили в наполненной водой раковине, у него была жесткая асфиксия, мозг глючил от нехватки кислорода, и в существование Сокджина он поверил только в медицинском кабинете, когда тот вытирал его полотенцем и сушил ему волосы. Иногда Чимину кажется, что он для Сокджина кто-то вроде маленького, подобранно им на улице щенка, от одного взгляда на которого сердце кровью обливается — хочется сразу же взять его на руки, накормить, обогреть и приласкать. — Он милый, — отвечает Чимин на вопрос, не решаясь говорить за чувства другого человека. — Скажи, кто он. Я пробью его. Нужно узнать, из какой он семьи, чем они занимаются, не замечен ли он за какой-нибудь фигней и... — Сокджин собирается подойти основательно к проверке потенциального парня на пригодность в качестве человека с надежными руками, кому можно с легким сердцем и чистой совестью вручить Пак Чимина. — Чон Чонгук. — Где?! — Сокджин так круто разворачивается, что у него щелкает шея. Намджун тоже оглядывается. Но никакого Чонгука они в зале не видят. Чимин не выдерживает и начинает ржать. Хватается за живот и сползает на сиденье дивана, задыхаясь от смеха — до слез. Сокджин и Намджун переглядываются. Медленно, но до них доходит, что Чимин их только что нагрел. — Ах ты маленький засранец! — восклицает раненый в самое сердце Сокджин. Намджун, слыша, как откуда-то из-под стола доносится полузадушенный смех рыдающего Чимина, сам начинает смеяться. — Развел нас, как двух лохов старых, — весело говорит он возмущенному до предела Сокджину. Еще и лапша в стакане кончилась! Сокджин решительно двигает к себе тарелку с салатом и давится травой, заедая расстройство. — Но лучше так, чем если бы ему реально Чонгук нравился, — замечает Намджун, чтобы поддержать своего друга. Сокджина заметно передергивает. — Хватило с меня Чон Чонгука до конца моих дней, — мрачно и патетично изрекает он. — Больше никаких Чон Чонгуков в моей жизни. Слышишь, мелкий? — он заглядывает под стол, чтобы увидеть Чимина, уткнувшегося лицом в сиденье и пытающегося перевести дух. — Не смей даже думать о нем, понял? Этот мерзавец годится только на то, чтобы разбивать чужие сердца и заставлять страдать хороших людей, которые этого не заслуживают. Чимин кивает, трясь пылающим лицом о прохладный дерматин обивки. Дышать тяжело. Ему страшно. Потому что это было очень близко. Он был опасно близок к раскрытию и провалу. Он повторяет себе, что это была шутка. Но знает, что не шутил. Это то, чего он хочет. И то, чего он никогда не получит.