Ничего, кроме музыки

Это не похоже на обычное пробуждение, когда мозг уже начинает просыпаться и обрабатывать поступающую из внешнего мира информацию, но тело все еще немного чужое и глаза не открываются. Это больше похоже на отходняк после жестокого похмелья: когда из забытья тебя, как выстрелом, выдергивает резкая вспышка ослепляющей боли. Сначала она локализуется где-то внутри головы, а потом ломотой распространяется по всему телу, выворачивая суставы. Чонгук бывал в недельном запое. Он знает, каково это — когда мозг бьется в этаноловой агонии. Но в этот раз все в разы хуже. На то, чтобы заставить себя открыть глаза, у Чонгука уходит много сил и времени. Поначалу картинка мутная, засвеченная, он заторможенно моргает, вспоминая заново, как управлять вялыми и атрофировавшимися без движения мышцами. Наконец, ему удается сфокусировать взгляд. Высокий потолок с лепниной по периметру и растительной росписью, переходящей на пилястры. В центре потолка — хрустальная люстра с цветочными плафонами. Первая бредовая мысль, которая посещает Чонгука, что он умер и оказался в Раю, где все такое белое, светлое и воздушное. Чонгук пытается вспомнить, когда именно он умер. Почему-то он точно знает, что с ним это произошло. Но память ему отказывает. Все тело ломит. На лице что-то лишнее и мешающее, но руку пока поднять не получается. Чонгук пробует пошевелить пальцами. И сразу же жалеет об этом: всю руку нахрен сводит до самого плеча. Передохнув, Чонгук осматривается, слегка поворачивая голову — без уверенности в том, что она случайно не отвалится. Комната со стеклянной стеной, занавешенной легкими тюлями, совершенно не похожа на больничную палату. Но вокруг Чонгука куча медицинского оборудования, к которому он подключен. Характерно пищит пульсоксиметр и синхронно работает насос системы ИВЛ. Чонгук лежал в больницах: один раз с аппендицитом, второй — со сломанной рукой. В первом случае пришлось делать срочную операцию, во втором он обошелся гипсом и легким испугом. Сейчас все куда серьезней. Чонгук не может понять, как он сюда попал. И сколько времени он пробыл без сознания. По его ощущениям, прошло много лет. И он не удивится, если, взглянув в зеркало, увидит у себя морщины и седые пряди волос. Чонгук знает, что должна быть кнопка вызова дежурной медсестры. Обычно она всегда есть — прямо под рукой. Он сосредотачивается на своих пальцах по очереди на каждой руке и щупает простыни. Ничего нет. Может быть, уронил с кровати? Состояние у Чонгука разбитое. Правая нога тяжелая, как каменная глыба — не сдвинуть. Голова перемотана. Чонгук буквально чувствует, как все зудит и чешется под марлевой повязкой, где уже прорастают сбритые волосы. Наконец, он находит сбоку кнопку. Но выясняется, что она отвечает за подъем спинки кровати. Чонгук жмет на нее, пока не оказывается в полувертикальном положении. Дышать становится проще, но кровяное давление подскакивает так резко, несмотря на плавность подъема, что он еще с несколько минут сидит с закрытыми глазами, борясь с мерзким ощущением словно попавшей в нос воды, оглушительным звоном в ушах и тошнотворной пульсацией боли в висках. Двигаться уже проще. Чонгук осматривает себя. Правая нога в пластиковом гипсе выше колена. Замечательно. Все остальные части тела на месте и на первый взгляд целы, хотя еще не все гематомы и ссадины сошли. Последней Чонгук ощупывает голову. Вот она болит. Но мозги не вытекли — уже хорошо. Чонгук ищет способ связаться хоть с кем-то. Он попробовал напрячь связки, но сразу же отказался от этой затеи: так сильно глотка не саднила даже во время жесткой ангины. Чонгук пытается восстановить в своей памяти последнее воспоминание. Он помнит, что они с Чимином собирались на свидание. Он вышел из дома и сел на автобус до университета. А дальше… Чонгук даже не знает, доехал ли он, увиделся ли с Чимином или нет. Автобус попал в аварию? Чонгук не помнит. Кнопка вызова медсестры лежит на тумбочке. Рука Чонгука ползет к ней минут пять — у него не хватает сил напрячь мышцы, поднять руку и вытянуть в нужном направлении. Чонгук надеется, что это временно, и утешает себя тем, что не парализован. И правая нога не ампутирована. А остальное он как-нибудь переживет. Медсестра приходит почти сразу. Улыбается ему широко и радостно, спрашивает о самочувствии, предлагает попробовать поесть. Проверяет его зрачки на реакцию, записывает в карту показания с приборов, снимает с Чонгука стенты для носового дыхания (вот это реально мерзко) и по просьбе Чонгука отодвигает тюль и приоткрывает окно. Чонгук никогда так не радовался свежему воздуху и прекрасному виду из окна на лес, луг и озеро. Они где-то за городом. И Чонгук, мать его, все-таки жив. Вообще, Чонгук бы хотел первым человеком после пробуждения увидеть Чимина — удостовериться, что тот в порядке. Он все еще не может ничего вспомнить и надеется, что Чимин не пострадал вместе с ним. Он спрашивает медсестру о том, что произошло, но та ничего не знает. Или не хочет говорить, чтобы не травмировать Чонгука. Его тревога растет в геометрической прогрессии с каждой секундой, что он находится в неизвестности о судьбе Чимина. Медсестра уходит и кого-то зовет. Но вместо Чимина Чонгук видит на пороге Сокджина. Тот весь в белом и сливается со стенами, как призрак. Чонгук морщится. Мозг после легкого завтрака, который ему, как малышу, скормили с рук, уже работает почти в полные обороты. И Чонгук понимает: он в гостях у Сокджина. Это место стопудово принадлежит его семье или знакомым Кимов. Теперь Чонгук ему должен. Лучше б сдох. — Я тоже рад тебя видеть, — Сокджин скалится в ответ на его кислый вид. Подходит и садится в мягкое кресло в углу, убирая лежащие на нем книгу и плед на кофейный столик. Чонгук догадывается: кто-то был с ним рядом, пока он пребывал в отключке. И вряд ли это был Сокджин. — С возвращением с того света. Ну как? Белый свет в конце тоннеля видел? — Нет, — мрачно отвечает Чонгук. После того, как он попил и прополоскал рот каким-то раствором, язык отлип от неба, горло перестало драть, но его голос все еще звучит низко, сипло и хрипло. Хуже, чем у Тэхёна, когда тот простужен. — Где я? — В частной клинике, — отвечает Сокджин, с притворным интересом рассматривая помещение. — Ну как, нравится тут? По мне, довольно симпатично. И, главное, не похоже на больницу. Ненавижу эту атмосферу стерильности и полужизни. — Где Чимин? — задает Чонгук следующий вопрос — главный, который его беспокоит. Ему пришлось набраться смелости, чтобы его задать, ведь он может не пережить ответ на него. — Он скоро вернется, — отвечает Сокджин. — Отошел поесть. Я ему уже позвонил и сказал, что ты очнулся. Чонгук испытывает дикое облегчение. Чимин в порядке. Чонгук смотрит на плед и книгу. Значит, с ним все это время сидел Чимин. Как же сильно хочется его увидеть... — Что произошло? Сокджин, как ни странно, согласен отвечать на его вопросы. — Тебя сбила машина. У Чонгука бы дернулась бровь, но мимика на лице заморожена. Возможно, из-за слишком тугой повязки, которую ему заново наложила на голову старательная медсестра. — Ты не помнишь? — по его лицу догадывается Сокджин. — Ну, стоит полагать, оно и к лучшему. Как в целом состояние? Выдержишь сегодня наплыв гостей? Чонгук колеблется. Чувствует он себя паршиво. Но ему очень хочется увидеть Чимина. И Тэхёна, и Юнги, и Хосока… Он даже холеной физиономии Сокджина радуется, словно тысячу лет своего лучшего друга не видел. Интересно, насколько серьезное у него сотрясение мозга? — Хочу увидеть Чимина, — наконец говорит он. Сокджин усмехается, смешливо щурясь. — Увидишь. И даже потрогаешь. Он встает с кресла и подходит ближе к изголовью кровати, держа руки в карманах штанов. Осматривает Чонгука оценивающе и хмыкает сделанным про себя выводам. — Поговорим потом, — говорит он. — Обсудим кое-что. Чонгук под этим “кое-что” понимает, что ему выставят счет за лечение, который он до конца своей гребаной жизни выплатить не сможет. Чем, блять, Тэхён и Юнги думали, когда разрешили Сокджину взять всю ответственность за судьбу Чонгука в свои руки? Или это Чимин Сокджина попросил? Дурак. Чимин все еще не понимает, с кем дружит. Сокджин уходит. Чонгук остается наедине со своими мрачными мыслями. Он не знает, сколько времени проходит, когда дверь в его комнату распахивается настежь, ударяясь о напольный фиксатор. Чимин влетает внутрь и, притормозив только у самой кровати Чонгука, все равно кидается ему на грудь. Чонгук ошарашен столь бурной реакцией от обычно неприступно-холодного Чимина. И сильно озадачен, потому что понимает: с ним действительно все было очень хреново. Наверное, для Чимина это чудо, что он выкарабкался. Может, даже хорошо, что Чонгук ничего не помнит. Чимин обнимает его за шею и взволнованно-жарко дышит в изгиб плеча. Он не плачет, но весь дрожит, а Чонгук даже толком его обнять не может. Трется щекой о его волосы и заново учится улыбаться — через боль. — Все хорошо… — Чонгук зачем-то утешает Чимина, будто это он успел одной ногой на том свете побывать. Чимин прижимается сильнее. Ребра ноют, потому что в двух трещины, как радостно сообщила ему медсестра, но Чонгук мужественно терпит и улыбается шире. Наконец, Чимин отстраняется. Его глаза подозрительно влажно поблескивают, но щеки сухие. Чонгук мысленно выдыхает. Он не уверен, что справился бы, начни Чимин рыдать у него на груди, а он не смог бы его успокоить. Чимин всматривается в его глаза. Он все еще ничего не говорит и не спрашивает. Но Чонгук понимает все без слов. Чимин шумно выдыхает через нос, осторожно обнимает дрожащими ладонями его лицо и целует в губы. Сначала робко, но потом плотно прижимается своими. Так тепло и приятно, что Чонгук невольно закрывает глаза, даже не делая попыток пошевелиться — не хочет спугнуть Чимина и испортить момент. Невинный поцелуй длится, наверное, не больше пяти секунд. Если бы Чонгук мог оторвать свою тяжелую голову от подушки, он бы потянулся за губами Чимина, когда тот отстранился. — Это первый? — тихо спрашивает Чонгук, приподнимая тяжелые веки. Чимин, как ни странно, не смущен, хотя только что сам поцеловал его. Он мягко улыбается и качает головой: — Нет, еще три. И пять свиданий. — Мне не положен какой-нибудь бонус? Удвоение награды? — Чонгуку все еще больно улыбаться — мышцы на лице ноют и раны болят, — но он упертый. Чимин укоризненно цокает языком, а потом вздыхает, сдаваясь: — Хорошо. Шесть поцелуев, десять свиданий и три любых желания. Чонгук почти плачет, потому что лицо буквально улыбкой рвет на части, а пресс и ребра болят так, что не продохнуть. Но он все равно пытается и смеяться, и улыбаться — сквозь слезы. — А всего-то надо было умереть, — выдавливает он из себя. — Я тебя убью сейчас сам за такие слова, — строго одергивает его Чимин. Чонгук виновато на него смотрит. По осунувшемуся лицу Чимина, серому оттенку его кожи, темным мешкам под глазами и сухим губам сразу понятно, кто на самом деле страдал все это время. Точно не Чонгук, спящий принц. Ему даже ничего не снилось: никакого блуждания по бесконечным лабиринтам или круговорота кошмаров. — Прости… — Прости ты меня, — Чимин обнимает его уже осторожно и кладет голову на плечо. Он забирается к Чонгуку на кровать с ногами, сворачиваясь трогательно под боком. Чонгуку с пятого раза все-таки удается поднять руку — ту, которая, как он выяснил благодаря общительной медсестре, не была вырвана при падении из плечевого сустава — и приобнять его. Чонгука клонит в сон. Он рад тому, что попросил Сокджина никого, кроме Чимина, к нему не пускать. Он явно переоценил свои силы и возможности. Чимин чувствует, что он устал, и помогает ему снова лечь. Он хочет перебраться в кресло, но Чонгук не дает ему, удержав за руку. Чимин смотрит на него пару секунд, сомневаясь, и все-таки ложится рядом. Обнимает за живот и утыкается лбом в плечо. Чонгук закрывает глаза и представляет, что они сейчас у него дома, лежат в кровати, как в тот раз, и ему хорошо и спокойно. Он засыпает, думая о шести поцелуях, десяти свиданиях и трех желаниях, которые ему предстоит загадать.

***

Чонгуку вроде как положена инвалидная коляска. Но на ней по парковым дорожкам почему-то по очереди рассекают Тэхён с Хосоком, а Чонгук, как дурак, прыгает за ними на костылях. Чимин идет рядом, готовый, если что, подставить плечо, когда Чонгук устанет, но Чонгук и не напрягается особо. На костылях неудобно, но они стоят того, чтобы Чимин не отходил от него ни на шаг. — Чувствую себя воспитателем в детском саду, — вздыхает Чимин, наблюдая за тем, как Тэхён и Хосок устраивают негласное соревнование — кто первым сломает дорогущую коляску. Чонгук бы сам с удовольствием присоединился, но его третьим не зовут. Друзья, называется. — Ты говорил, что любишь детей, — припоминает Чонгук. — Детей, а не умственно отсталых, — тянет Чимин, и Чонгук смеется. Чимин иногда такая язва. Чонгуку прямо очень нравится. У него рядом с Чимином просыпаются слегка мазохистские наклонности. И много других левых наклонностей тоже. — Давай присядем, — просит он. Чимин придерживает его под локоть, пока Чонгук прыгает к ближайшей скамейке, и помогает ему сесть. Забирает костыли, пристраивая их с краю, и садится рядом с Чонгуком — сразу под бок, потому что его все равно обнимут и притянут ближе. Чимин экономит Чонгуку силы. Чонгук тронут. Вторую неделю друзья навещают его после пар. Чимин проводит с ним все выходные — правда, в компании книг, потому что учебу никто не отменял. Чонгук официально уже тринадцать дней на больничном, и его тошнит от этих сосен, птичек, травки, свежего воздуха и отсутствия движухи. Ему хочется вернуться домой. Но он вспоминает, что живет на пятом этаже, лифта нет, и прыгать каждый раз по лестнице на костылях ему претит. Чонгук продолжает торчать в добровольной ссылке. Сокджин все еще не просит его поиметь совесть и свалить. Чонгук вспоминает их разговор, состоявшийся неделю назад. Что-то последнее время они болтают слишком часто, что не радует обоих, но им есть, что обсудить. Как ни странно, не траты на проживание Чонгука в элитной частной клинике и его медицинские счета. — Мне нужно, чтобы ты знал, — сказал ему Сокджин тогда, сев в изножье кровати и прямо посмотрев на Чонгука. Была глубокая ночь. Сокджин или не уезжал, или приехал специально, когда никого нет, чтобы они с Чонгуком смогли поговорить с глазу на глаз. Чимин, Тэхён и Хосок уже вернулись в общежития: у них завтра рано утром пары. Из клиники до универа и обратно сильно часто не покатаешься: сюда не ходит общественный транспорт. — Что знал? Что ты меня терпеть не можешь? — Чонгук быстро выздоравливает. И к нему возвращаются его старые плохие привычки. Сокджин глядел на него снисходительно: на больных нельзя злиться. — Это не новость, — усмехнулся Сокджин. — У нас с тобой все взаимно и давно. Нет, я хотел поговорить с тобой про Мин Юнги. Чонгук нахмурился. — Что с Юнги? Юнги был у него утром. Проведал его, поразвлекал немного, привез ему планшет, чтобы Чонгук совсем не заскучал, хотя ему из-за головы противопоказано долго пялиться в экран, и после обеда уехал по своим делам, пообещав, что заскочит еще на неделе. — Он исчез в тот вечер, когда тебя сбила машина, — рассказал Сокджин то, о чем умолчали и Тэхён, и Хосок, и сам Юнги. — И мы нигде не могли его найти. Я думал, он отправился к дому Гинхо, но его там не было. Как и Гинхо. Чонгук уже был в курсе, что Чимин думает, будто за рулем машины был Гинхо. То, что Чонгука сбили преднамеренно, — факт, но кто именно это сделал, остается большим вопросом. Чимин утверждает, что узнал машину: он не раз на ней катался против своей воли до леса и обратно. Об этом ему уже рассказал Хосок — из Чимина ни слова не вытянешь, как из самоотверженного партизана. Чонгук стремится как можно скорее встать на ноги, взять нож и зарезать этого подонка, Юн Гинхо, распотрошить его на органы за все, что он с Чимином сделал. Надо было разогнаться посильней и сбить Чонгука насмерть — Гинхо допустил фатальную ошибку, оставив его в живых. — Говори уже, — попросил Чонгук. Он не хочет думать о Гинхо. Ему некого убить прямо сейчас. На Сокджина после всего, что тот сделал и все еще делает, рука не поднимается. — Я попросил Чимина ничего не говорить полиции, потому что предполагал, что, если Гинхо действительно замешан, заметут и Юнги, если тот окажется рядом, — продолжил Сокджин. У Чонгука начала болеть голова от переизбытка информации. И он становился все злее. А Сокджин не торопился переходить к сути. — И я оказался прав. Доказательств у меня нет. Но, чтобы ты понимал, через сутки семья Гинхо подала заявление в полицию о его пропаже. Об этом никто еще не знает. По официальной версии для универа и всех остальных он взял академ по состоянию здоровья. — Ты думаешь, Юнги с ним что-то сделал? — не поверил Чонгук. Юнги, конечно, суровый парень, но… Чонгук, на самом деле, о нем почти ничего не знает. Когда они встретились в музыкальном клубе при университете еще до их с Тэхёном поступления, Юнги уже вел целомудренный образ жизни. Но по коротким обрывкам его фраз и некоторым рассказам Чонгук понимал, что прошлое у Юнги по-настоящему темное. И Чонгук может только предполагать, какие задания тот выполнял, пока работал на преступную группировку. — Не знаю, — честно признался Сокджин. — Но машину тоже так и не нашли. Мне слили информацию от детектива, расследующего твое дело, что автомобиль со скрытыми номерами, который описали все свидетели, последний раз засекли камеры на загородном шоссе, ведущем как раз в сторону дома Гинхо. Но до своего дома он так и не добрался. Чонгук напряженно обдумывал услышанное. Он понятия не имел, где Юнги пропадал в ту ночь, но вряд ли он один мог провернуть все так, что полиция до сих пор не может найти никаких следов и улик. А уж семья Гинхо, владея связями и деньгами, точно на уши весь город поставила. — Он не мог сделать это один, — озвучил Чонгук очевидное. Сокджин с ним согласился: — Я тоже так думаю. И поэтому говорю тебе: будь осторожен. С Мин Юнги. Чонгук смотрел на Сокджина, не моргая. Он хотел спросить его прямо, чем занимается его отец в свободное от бизнеса и семьи время, но не решился. Ему почему-то до сих пор кажется, что Сокджин не в курсе. И Чонгук не тот человек, кому он поверит. У него нет никаких доказательств, только предположения Юнги. А Юнги, как они выяснили, не самый надежный свидетель. Чонгук никого не знает из его андеграундного братства. Но он может спросить Хосока: возможно, тот в курсе, какого черта с Юнги происходит и что он натворил в этот раз. Чонгук думает об этом уже неделю. Но так и не отваживается до сих пор поговорить с Хосоком и, тем более, с Юнги. Когда они встречаются, Чонгук убедительно делает вид, что ничего не знает. Он пытается разобраться, насколько они с Юнги сблизились за эти годы и имеет ли Чонгук право лезть к нему с чужими подозрениями. На самом деле, Чонгук понимает: ему все равно, что Юнги сделал. Если Гинхо мертв — все отлично. И неважно, кто приложил к этому руку. Другое дело, Чонгук боится, что Юнги может пострадать, если родственники Гинхо или полиция все-таки докопаются до правды. Но даже если он узнает ее первым, что он сможет сделать, чтобы помочь своему другу? — Болит? — Чимин по-своему интерпретирует мрачное лицо Чонгука и его отсутствующий взгляд. Он гладит Чонгука по волосам, пытаясь обратить на себя внимание. И это работает. — Нет. Почешешь? Чонгук склоняет голову на бок, подставляясь. Чимин улыбается и аккуратно почесывает подушечками пальцев кожу с торчащим ежиком отросших волос на выбритой половине, обходя свежие рубцы. У Чонгука стоит временная пластина, и Тэхён зовет его теперь Железным Человеком. Хотя пластина сделана из титана, о чем Чимин им напоминает каждый раз, для них это несущественные детали. Тэхён и Чонгук всерьез предвкушают приближающуюся эру кибернетики и обсуждают, какие части тела хотели бы поменять на механические и роботизированные. Они такие глупости говорят (и ржут при этом), что Чимину больно их слушать. А иногда стыдно, когда речь заходит о буквально железных телескопических членах. Чонгук блаженно щурится, пока его чешут. На его лице чистый кайф, и Чимин, не выдерживая, смеется: — Не кончи только. — Не дразни меня, — укоризненно говорит Чонгук. — Когда будет мой первый поцелуй? — Когда твоя жуткая морда заживет, — невозмутимо отвечает Чимин. Чонгук, конечно, не жуткий, но у него все лицо в покрытых коркой ранах и ссадинах и из-за перманентно появляющегося отека еще и перекошенное вдобавок. Красавец, одним словом. — Шрамы украшают мужчину, — усмехается Чонгук. Когда он себя первый раз в зеркале увидел, то, конечно, охренел. Но почему-то не расстроился. Чонгуку насрать, останутся шрамы на его лице или нет. И волосы тоже рано или поздно заново отрастут. Не велика потеря. Зато он теперь модный, как хипстер, с андеркатом. Тэхён так, правда, не считает. После их первой встречи лицом к лицу он не мог успокоиться несколько часов. Чонгук собирается с особым злорадством припоминать Тэхёну при каждом удобном случае, как он сопли по всему своему прекрасному лицу размазывал, рыдая над попранной красотой Чонгука. Плакал так горько и безутешно, будто его оплакивал, хотя Чонгук живее всех живых. — Представляю, как я выглядел, когда ты меня поцеловал, — задумчиво говорит Чонгук. — Не противно было? — Что?.. — Чимин смотрит на него таким взглядом, что Чонгуку становится неловко. Понимает: сморозил глупость. — Совсем дурак или прикидываешься? — Я думал, ты со мной встречаться согласился, потому что я красавчик, — криво улыбается Чонгук. Он Чимина дразнит, тот это понимает и поэтому не ведется. — Я просто убогих люблю, — говорит он спокойно. — Ты лучший экземпляр, который когда-либо встречался мне на пути. Не смог устоять. — Ты такой добрый и так сильно меня любишь, — вздыхает Чонгук. — Так и есть. Чонгук внимательно смотрит на Чимина. Тот спокойно выдерживает его взгляд. Чонгук хочет попросить Чимина повторить то, что тот только что сказал. Ему нужно удостовериться, что это не шутка. Понять и осознать, что Чимин серьезен как никогда. Но так не вовремя про них вспоминают неугомонные Тэхён с Хосоком. — Воркуете? — Тэхён подкатывает к ним в прямом смысле на инвалидной коляске. Чимин выставляет ногу, чтобы тот случайно не наехал на Чонгука. Слава богу, у Тэхёна нет прав. Даже инвалидную коляску он водит, как отчаянный психопат. — Завидуешь? — скалится Чонгук и обнимает Чимина за плечи. Тэхён фыркает. Чонгук лапает Чимина при каждой возможности, и Тэхён начинает к этому постепенно привыкать. Хотя реакция у него не всегда однозначная. Чонгук собирается с ним об этом поговорить. Но позже. Хосок вытрясает возмущенного Тэхёна из коляски, но сам не садится. Он обращается к Чонгуку: — Давай, залезай, довезу тебя с ветерком обратно. Пора уже на процедуры возвращаться. Чонгук морщится. Он совсем не хочет в палату. Но его никто не спрашивает. Тэхён помогает ему пересесть со скамейки в коляску, и Хосок радостно мчит Чонгука на встречу с миленькой и молоденькой медсестрой, которая все еще пытается строить ему глазки. Чимин стоически сдерживается от желания засосать Чонгука на глазах у всего медперсонала, чтобы сразу расставить все точки над “i”. Он берет костыли и не спеша следует за укатившими далеко вперед Хосоком и Чонгуком. Тэхён идет рядом, подстраиваясь под его шаг. — Я так и не придумал, как начать этот разговор, — внезапно говорит он. — Я должен извиниться, но не уверен, что мои извинения тебе нужны. Словами не исправить того, что я сделал… Чимин смотрит на него. — Ты ничего не сделал. — Вот именно, — мрачно говорит Тэхён. — Я должен был защищать тебя, а в итоге бросил тебя на растерзание этому уроду… — Уже даже я об этом не вспоминаю, — замечает Чимин. — А ты все никак не можешь это пережить? — Ты все еще злишься на меня? — спрашивает Тэхён. — Нет, — удивленно отвечает Чимин. — Я и не злился на тебя никогда. — Мне так не показалось, — откровенно говорит Тэхён. — Когда ты сказал, чтобы я свалил из твоей жизни и что ты никогда больше не хочешь меня видеть, ты выглядел очень злым. Чимин отводит взгляд и смотрит на веселящихся Чонгука и Хосока. Нашли друг друга два одиночества… Остается надеяться, что инвалидная коляска стоит своих денег и действительно прочная. Чимину не хочется, чтобы Чонгук покалечился еще больше. Надо поскорее забрать его домой и ухаживать за ним самому. — Я наговорил тебе это все на эмоциях. На самом деле, я никогда не хотел, чтобы ты уходил… — тихо говорит Чимин. — Но я знал, что для тебя так будет лучше, поэтому прогнал тебя, а не попросил остаться. Тэхён останавливается. Чимин, сделав по инерции еще шаг, тоже. Они долго смотрят друг на друга — и это впервые за полтора года. Чимин пытается вспомнить, каково это: переставать дышать и существовать, когда Тэхён рядом. Но он не может. Он смотрит на Тэхёна и больше не видит того, что видел раньше. И не чувствует ровном счетом ничего. — Прости меня, — тихо говорит Тэхён, и его голос дрожит. Чимин мягко улыбается и кладет руку ему на плечо. — Я простил тебя, — говорит он искренне, и Тэхён порывисто его обнимает. Чимин замирает в его руках — поначалу испуганно и напряженно, но потом расслабляется и закрывает глаза. Раньше за такие объятия он бы душу продал… А теперь в состоянии думать только о том, как снова окажется под боком у Чонгука. — Ты все еще мой брат, — бормочет Тэхён. — Так и есть, — тихо говорит Чимин. И вспоминает лицо Чонгука, когда Чимин сказал ему то же самое. Чимин не уверен, что ему хватит смелости еще раз повторить это, смотря Чонгуку в глаза. Чимину неловко говорить о столь высокопарных чувствах, как любовь, потому что… Он чувствует себя ужасно глупо, словно маленький ребенок, пытающийся рассуждать на взрослые темы. Но из-за того, что произошло, Чимин многое осознал и переосмыслил. Он понял, что Чонгук очень дорог ему и он не переживет, если с ним что-то случится. Глубокая это симпатия или настоящая любовь, Чимин не знает. Но это куда более осознанное, легкое и приятное чувство, чем то, что он когда-то испытывал по отношению к Тэхёну. Его привязанность к его другу детства была болезненной, тяжелой, разрушительной — в ней не было ничего созидательного, прекрасного и вдохновляющего. На самом деле, Чимин в какой-то степени благодарен Гинхо за то, что тот буквально выжег из него это чувство — возможно, тем самым он спас Чимину жизнь. Но никто не сможет спасти Гинхо, когда Чимин найдет способ до него добраться и заставит ответить за все те боль и страдания, которые он причинил его любимому человеку. Милосердной к Юн Гинхо будет только смерть.