Ничего, кроме музыки

— Ты собираешься домой возвращаться? — Я дома. Хён, ты что, меня с моей законной жилплощади выгнать пытаешься? Так понравилось одному жить? — Чимин-а… Хосок глядит на Чимина укоризненно. Чимин делает вид, что его это не трогает, но скулы горят. От гнева, конечно же, а не от стыда. Чимину не стыдно. Ни капли. Потому что… ему, на самом деле, страшно. Прошло уже два дня, но Чимин все еще не решается снова встретиться с Чонгуком. Он не знает, как правильно себя вести. Как реагировать на случившееся. А случилось то, что по злополучному стечению обстоятельств позавчера вечером, возвращаясь с ночного сеанса в кино, Чимин и Чонгук наткнулись на отбитых гопников, которые оказались еще и гомофобами. Чимин с Чонгуком только за руки держались, но для запала хватило и этого. Чимин перепугался до смерти. За Чонгука, потому что первый же удар прилетел ему в голову, когда Чонгук — черт бы побрал этого безбашенного парня! — конечно же, полез в драку. Да Чимину насрать было, кто там что говорил о нем и кем его считали эти пьяные отморозки — хоть подстилкой, хоть шлюхой, хоть тварью последней. Но нет! Чонгук же принципиальный, да?! Он же пройти мимо не может, ему же надо ответить! Чимин злится на него до сих пор до трясучки. Потому что выяснилось, блять, что бояться Чимину надо не за Чонгука, а за несчастных ублюдков. Чимин не хочет вспоминать, как он оттаскивал невменяемого Чонгука от чьего-то давно недвижимого тела, которое тот продолжал методично превращать ногами в фарш. Чимин не хочет знать, что случилось с теми бедолагами после того, как Чимин таки вызвал скорую. И тем более, Чимин не хочет смотреть в зеркало и видеть на своем лице синяк. Чимин смутно помнит, как Чонгук его ударил. В тот момент ему показалось, это вышло случайно. Но чем больше он копается в своих хаотичных воспоминаниях, тем отчетливее приходит к пониманию, что Чонгук точно видел, на кого он замахивается. И его это не остановило. На самом деле, Чимин использовал это лишь как предлог уйти. Потому что ему нужно время, чтобы посидеть одному, в тишине (забыл про вездесущего Хосока) и подумать обо всем. Чонгук не решается ему звонить. Он и так чуть ли не рыдал и в ноги ему не бросался, когда Чимин собрал вещи и сказал, что возвращается в общагу. Чонгук знает, что проебался по всем фронтам. Но, как и Чимин, не знает, что ему теперь делать, чтобы все исправить. Чимин не видит проблемы в том, что Чонгук его ударил. В конце концов, это не бытовое насилие, а провокационная ситуация. Чимин видит проблему в том, что Чонгук себя в ту минуту, которая для Чимина растянулась на целую вечность, не контролировал от слова "совсем" — пока методично добивал лежачего. Чимин орал на Чонгука, лупил его по спине кулаками, тянул за куртку, дергал за волосы — а Чонгук, как чертова заведенная машина, был настолько сосредоточен на своей не подающей признаков жизни жертве, что даже не замечал этого. И вот это Чимина действительно напугало. Чимин не знает, может ли это повториться. Не знает, что будет делать, если не сможет остановить Чонгука в следующий раз. Он готов к этому? Готов взять на себя ответственность? Ведь ясно, что если Чонгуку когда-нибудь не повезет и повезет кого-нибудь прикончить (а он это может, Чимин в этом убедился окончательно), Чимину придется с этим не только жить, но и что-то делать. Снова врать полиции. Заметать следы преступления. Давать ложные показания… Стоп. Стоп! Он накручивает себя раньше времени. Ничего этого не случилось. И не случится. Чимину нужен план. Чимину нужен совет. Чимин смотрит на Хосока, который грустно сидит на своей кровати и безучастно наблюдает, как Чимин безжалостно вышвыривает из шкафа дорогие шмотки, накупленные Сокджином. Хочет продать их в стоковый магазин. Через связи Сокджина выяснить, в какую больницу попали те уличные гопники. И оплатить их лечение. Чимин уверен: оно будет длительным и болезненным. Он вторую ночь просыпается от звука, похожего на глухой, отчетливый хлопок — так ломаются внутри человеческого тела кости. — Чимин-а, — снова пробует Хосок. — Если не хочешь возвращаться домой… — Я дома. — … домой к Джей-Кею, ладно, тогда, может, наконец скажешь мне, что случилось? — осторожно подбирается к сути Хосок. — Вы поругались? Подрались? Он тебя ударил? Чимин задумчиво смотрит на кофту, которую достал из шкафа. Решает, наденет ли ее хоть когда-нибудь в этой жизни. И бросает без колебаний в общую кучу шмотья, которое ему нахрен не сдалось. Хорошо, хоть раньше от этих тряпок не избавился — хранил на черный день. И он, сука, настал. — Хён, скажи мне честно, — Чимин наконец поворачивается к Хосоку лицом и перестает делать вид, что он в комнате один. — Ты знаешь Чонгука дольше, чем я. Ты давно дружишь с Юнги-хёном и зависаешь с группой. Намджун-хён сказал мне, что Чонгук не раз ввязывался в драки с Гинхо и его подхалимами. А помимо них, были еще случаи? Хосок удивленно приподнимает брови. Потом хмурится. Вспоминает. — Ну… — неуверенно начинает он. Не потому, что не знает, как зад Чонгука прикрыть, а потому что реально не помнит. — Бывали, конечно, стычки в подворотнях у всяких сомнительных заведений… Но так чтобы прям серьезно… Не было никогда такого. Я Джей-Кея, не знаю как другие, ни разу из полиции не забирал. Честно. — А кто забирал? — напряженно спрашивает Чимин. — Никто, — удивляется вопросу Хосок. — Чимин, блин, скажи мне уже, что произошло! Я вторую ночь вместе с тобой не сплю! Мы все не спим! Мне Юнги постоянно пишет, спрашивает, Тэхён тоже, потому что ты ему не отвечаешь! Сокджин вообще каждый день допрос с пристрастием устраивает, не верит, что у тебя простуда, а у Намджуна такой взгляд, словно он уже оплатил детектива и тот выяснил, что я тебя покрываю! А твой Чонгук вообще копипастом отправляет: “где Чимин?”, “как Чимин?”, “Чимин”, “Чимин!”! А что я ему отвечу?! Чимин твой решил обновить гардероб? Собирается прошвырнуться по магазинам? Заняться шоппингом на ночь глядя?! Чимин выпадает из-за того, как долго Хосок кричит. Он медленно опускает вешалку с брюками, которую все еще держит, и не сводит с Хосока глаз ни на секунду. У Хосока на лице — немые вопрос и мольба. Чимин выдыхает. — Ладно. Мы пошли в кино, ночью. Возвращались обратно домой пешком, потому что хотели прогуляться. И встретили каких-то пьяных придурков. Которые увидели, что мы за руки держимся, ну и началось… — Чимин бросает брюки на кровать и треплет себя по волосам. Его все еще трясет, когда он обо всем этом вспоминает. А думает он о произошедшем постоянно. Потому что решения все еще нет. Чимин не знает, что делать. — Они начали меня оскорблять, потому что я умолял Чонгука не обращать на них внимания и пройти мимо. Чонгук завелся. И я не смог его остановить. Я пытался, хён, правда. Но он… Чимин садится на кровать и опускает голову и плечи. Хосок тут же оказывается рядом и приобнимает его, поддерживая. Чимин через силу продолжает: — Он меня будто не слышал. Не видел. Я не знаю. Я мог бы решить, что он пьян, но мы были абсолютно трезвы, даже пиво не пили. И то, что Чонгук с ними сделал… Это было ужасно. Я просто его не узнавал. И мне… мне страшно оставаться с ним наедине, — едва слышно заканчивает он и чувствует, как рука Хосока сильнее сдавливает плечи. — Ох ты ж… — выдыхает Хосок, лишившись слов. Но он все-таки их находит: — Чимин-а… Я знаю Чонгук-и с тех пор, как Юнги его нашел в каком-то пешеходном переходе. Он, блин, хороший парень. Честный, справедливый и по-своему правильный, понимаешь? Вспыльчивый, конечно, временами, но… Он не какой-нибудь социопат или маньяк, ладно? Он бы ничего такого не сделал… — Когда я ударил его по лицу, чтобы привести в чувства, — спокойно произносит Чимин, — он развернулся и ударил меня в ответ. И когда я упал, хён, и увидел над собой его лицо, я реально подумал, что он меня сейчас прикончит вместо того парня. Хосок резко выдыхает. Притягивает напряженного Чимина к себе и гладит по волосам. — Чимин-а… Знаю, ты испугался, но… Он ведь этого не сделал. И никогда не сделает. Ты очень дорог ему. И он переживает, как и ты, что это случилось, но исправить уже ничего не может. Чимин вздыхает. Хосок прав. Чонгук не меньше Чимина перепугался, когда тот упал. Чимин сам виноват — он попросту не ожидал, что Чонгук может его ударить в ответ, и потерял равновесие, оступившись. Судя по Чонгуку, он сам этого от себя не ожидал и сразу кинулся к нему, чтобы помочь подняться, а Чимин наорал на него и приказал не сметь себя трогать. И что им теперь со всем этим делать? — Я переживаю из-за его головы, — тихо говорит Чимин. — Кто-нибудь ударит его… Это и так его больное место. Я не хочу, чтобы он ввязывался в драки. Я не знаю, как мне остановить его, если это снова произойдет. Я не знаю… — Все будет хорошо, — горячо заверяет его Хосок, все усерднее наглаживая по голове и спине. — Это просто стечение обстоятельств. Этого больше никогда не повторится. Чимин хочет в это верить. Но почему-то не может. Тем не менее, поздно вечером он возвращается домой. Открывает дверь своим ключом. Чонгук не спит. Свет в студии погашен, но горит торшер у кресла — Чонгук сидит в нем, подобрав под себя ноги, и на диктофон записывает аккорды, подбирая их на Кровавой Мэри. Чимин знает имена всех его гитар и историю каждой. У них нет домашних животных, потому что их нельзя здесь держать, и иногда Чимину кажется, что он сам уже начинает воспринимать инструменты Чонгука как живых существ, которым также требуются забота, уход, внимание и любовь. А еще иногда Чимин Чонгука к его гитарам ревнует. Потому что не его в эти моменты трогают и ласкают его сильные и горячие пальцы. И не ему Чонгук мурлычет нежным голосом свои песни. Чимин раздевается в темноте в прихожей, бросает сумку с вещами там же и идет к Чонгуку. Тот уже давно не играет — как только открылась входная дверь. Он напряжен и полностью сосредоточен на Чимине. Похож на дикого зверя, застигнутого врасплох. Не скоро еще Чимин сможет избавиться от этого ощущения… Говорят, страшнее раненого зверя никого нет. Только ранили Чонгука не чужие слова и кулаки, а поступок Чимина. Чимин садится на диван и тут же зажимает руки между колен. Не хочет показывать, что волнуется — пальцы мелко дрожат и немеют, как перед экзаменами. Давненько такого не было. — Я не думал, что ты вернешься, — первым нарушает тишину Чонгук. Его голос звучит сипло. Сорвал связки? Или не разговаривал все эти дни ни с кем? Как и Чимин, в универе Чонгук не появлялся. — Я тоже не думал. И, тем не менее, я вернулся, — тихо отвечает Чимин. Смотрит на Чонгука, как и тот на него. Пытается понять, что изменилось в нем. И понимает, что ничего. Чимин очень любит солнечную сторону никогда не унывающего и не опускающего руки Чонгука — всегда такого честного, смелого и сильного. Но готов ли он полюбить и его теневую сторону? Ту, которую Чимин всегда чувствовал и о которой догадывался, но ни разу не сталкивался с ней лицом к лицу… до того рокового вечера. Чонгук с самого начала показался Чимину слишком идеальным. Чимин точно знал: таких людей не существует. Должен быть подвох. Чонгук умен, талантлив, одарен, хорошо говорит, все схватывает на лету, прекрасно сложен, он мужественный, смазливый, харизматичный, яркий, сексуальный — полный набор дьявола. А Чимин теперь его невеста. И его, кажется, все устраивает. Чимин вздыхает. — Нам надо поговорить. — Да, — соглашается Чонгук, но говорить не торопится. Чимин тоже какое-то время молчит. Потом пробует начать: — Ты уже извинился миллион раз, поэтому я сразу скажу, что ушел не потому, что ты меня ударил. — Он видит, как от его слов Чонгук мрачнеет и напрягается только больше. — Я знаю, как сложно себя контролировать в пылу драки, особенно когда тебе больно… Я сам ударил тебя до этого. Так что… все в порядке. Я ушел не поэтому. Чонгук молчит. Ждет своего приговора. Что ему сказать в свое оправдание? У его поступка его нет. — Гукки… Ты можешь прямо сейчас, смотря мне в глаза, пообещать мне, что такого больше не повторится? — Чимин не сводит взгляда с бледного лица Чонгука. Он оставил его не в лучшем состоянии, а сейчас Чонгук выглядит еще хуже. Явно не только не спал двое суток, но и не ел толком. Прибить бы его за это. — Что ты будешь, в первую очередь, беречь себя? А во вторую — начнешь себя контролировать? — Я контролировал себя, — следует абсолютно спокойный ответ. Чимин вздрагивает, а Чонгук продолжает, словно ощущая мрачное удовольствие от боли, которую испытывает сам и которую причиняет Чимину. — Контролировал настолько, что, если бы не ты, я бы прикончил этих отбросов, вытер об них ноги и пошел спокойно дальше. Чимин молчит. Чонгук тоже. Что Чимин вообще хотел услышать? Что Чонгуку жаль? Что он был не прав? Что он больше так не будет? Это Чонгук. Такой, какой он есть. И Чимин может или принять его, или решить для себя, что им дальше не по пути. Он же может, да? Чимин обессиленно откидывается на спинку дивана, кладет сверху голову и глядит в темный потолок. У него было время подумать. Ему казалось, он принял решение. Но нет. Он сомневается, колеблется и, что хуже всего, все еще боится. Но боится Чонгука меньше, чем его потерять. — Я мечтаю отправиться в кругосветное путешествие, — внезапно признается Чимин. Чонгук теряется и удивленно приподнимает брови от неожиданно резкой смены темы. — Посмотреть весь мир, побывать во всех этих красивых местах, которые я видел только на картинках… Я мечтаю, чтобы ты был рядом. Хочу увидеть этот мир вместе с тобой. Увидеть его отражение в твоих глазах. — Чимин садится ровно и смотрит на Чонгука тяжелым взглядом. — Но если ты кого-нибудь серьезно покалечишь или, не дай бог, прикончишь, ты сядешь, и Сокджин-хён нам не поможет. Ты будешь сидеть за решеткой, Чонгук, лучшие годы своей жизни. И в итоге потеряешь все. Себя, меня, друзей, группу, наши мечты и планы. Ты этого хочешь? Чонгук откладывает гитару и встает с кресла. Чимин не сводит с него взгляда ни на секунду — будто наблюдает за диким животным, к которому нельзя поворачиваться спиной и всегда нужно держать его в поле зрения. Чонгук подходит и садится на корточки перед Чимином. Кладет руки на его колени и сжимает пальцы. Резко вздыхает и без слов утыкается лицом Чимину в живот. Вот и все. Вот и весь ответ. — Прости… — Хватит, — отрезает Чимин, который устал это слышать в миллион первый раз. — Не извиняйся. Я знаю, что человека нельзя изменить, если он этого не хочет. Но еще я знаю, что человек может изменить себя сам, если захочет. И мой вопрос только один, Чонгук. Хочешь ты этого или нет? Хочешь ты быть со мной или нет? Потому что если это “нет”… Это наша с тобой последняя ночь. Чонгук судорожно обнимает Чимина под коленками — будто боится, что тот попробует встать и уйти прямо сейчас, не дожидаясь ответа. Чимин смотрит на его трогательно взъерошенную макушку. Ему впервые не хочется к Чонгуку прикоснуться, чтобы приласкать. Он как сторонний наблюдатель. Не может иначе — иначе сорвется и утонет в этом водовороте эмоций, которые только силой подавляет. Он должен принять решение на трезвую голову. От этого решения зависит его жизнь. Даже если жизни без Чонгука Чимин не представляет и представлять не хочет. — Ты прав… — наконец выдавливает из себя Чонгук. — Я не должен был… Я не должен так поступать. Ни с тобой, ни с теми… людьми. Я буду помнить об этом в следующий раз. Я обещаю тебе. Чонгук поднимает на Чимина лицо. Оно мокрое от слез, хотя его голос звучал тихо, но ровно, не надрывно. Чимин и не понял, что он плакал все это время. Чимин сдается, даже не пробуя выстоять. Вздыхает и, натянув на пальцы рукава худи, вытирает щеки Чонгука. Тот хватает его за руки и начинает порывисто целовать, куда приходится — пальцы, ладони, запястья… — Я люблю тебя, Мин-а. Я люблю тебя, — повторяет он, и Чимин держится еще секунды три. А потом сам решительно тянет Чонгука к себе и целует, едва дотянувшись до его мокрых, соленых и дрожащих губ. Он замечает, что сам плачет, только когда горячие пальцы Чонгука стирают слезы с его скул. Они целуются несдержанно, почти яростно, и тонкая майка Чонгука уже трещит по швам, когда Чимин задирает ее наверх, добираясь до обнаженной кожи. Он хочет почувствовать все. Хочет сейчас. Но Чонгук его тормозит. Мягко перехватывает руки, прижимая к своей груди, и неохотно отстраняется, чтобы увидеть лицо запыхавшегося Чимина. — Такого больше не повторится, — говорит Чонгук, гладя кисти Чимина, пока тот вычерчивает пальцами его ключицы в вороте майки. — Я обещаю тебе. Я буду беречь себя. И контролировать свой гнев. Я обещаю, что больше никогда не причиню тебе вреда. Обещаю. Взгляд Чимина смягчается. Он улыбается облегченно — как гора с плеч упала. Так легко и приятно. Он верит Чонгуку. Знает, что тот сдержит свое слово. Но еще не знает, что сам об этом в скором времени кошмарно пожалеет. Ведь, попав под влияние момента и очарование Чонгука, забыл, с кем имеет дело. Если бы Чимин мог вернуться назад, он бы не стал брать с Чонгука подобных обещаний. Ведь в их случае заняться сексом и получить удовольствие без боли будет очень сложно. А Чонгук не только человек слова, но и человек дела. Чимин решил одну проблему, но создал другую. Чонгук — человек-проблема. И за что Чимин его любит?

***

— Я отмечу этот день в календаре! — восклицает Хосок. — Мне кажется, мы видим это в первый и последний раз, — подхватывает пораженный до глубины души Тэхён. — Нужно запечатлеть этот момент, иначе нам никто не поверит. — Я уже сфоткал, — флегматично говорит Юнги. — И скинул в Какао. Пусть Ким Намджун возрадуется, если еще не видел. Чимин стоит напротив стенда и смотрит на вывешенные суммы баллов за сданные экзамены. Ищет любой эмоциональный отклик, но не находит: эти цифры, напечатанные на бумаге, ничего больше для него не значат. Он даже расстроиться толком не может. Хотя этого от него, наверное, ждут, судя по обеспокоенным лицам Хосока и Тэхёна. Лицо же скучающего Юнги отражает внутреннее состояние Чимина: на все похуй. Чья-то тяжелая рука ложится на плечи. Чимин сначала слышит запах дорого парфюма — Сокджин, — потом поворачивает к нему голову, оторвав взгляд от списков. — Это знаменательный день для нас всех, друзья! — торжественно изрекает Сокджин. Чимин отмечает, что волосы у него растрепаны больше, чем обычно, а ворот рубашки помят. Он напрягается невольно, но Сокджин выглядит веселым и беззаботным. Не похоже, что что-то случилось. Хотя что может произойти страшнее, чем когда Ким Намджун и Пак Чимин сдали свои позиции, уступив первое место студентке, которая последние годы всегда была на третьем? — Предлагаю отпраздновать. Я угощаю. — Где Намджун-хён? — спрашивает Чимин. Оглядывается в его поисках, потому что тот всегда рядом с Сокджином, но Намджуна не находит. Вот это действительно тревожит. — Сейчас успокоится и придет, — отвечает Сокджин. — Он плачет? — не верит Хосок. Сокджин аж хрюкает от смеха, но давит свой истеричный ржач и загадочно молчит. Только многозначительно улыбается. — Я в деле, — говорит Юнги, который не против бухнуть по любому поводу последнее время. Автоматически это ставит Хосока, Тэхёна, Чонгука и Чимина перед фактом, что они тоже идут. Так уж заведено. Дедка за репку, бабка за дедку... — Чудно, — довольно лыбится Сокджин и отпускает безропотного Чимина. — А ты чего не плачешь? — спрашивает он, изучая его потерянный вид. — А надо? — заторможенно переспрашивает Чимин. — Вот это я понимаю: закалка, сила духа и стальные нервы! Поплачешь потом на мужественном плече Чон Чонгука, он тебя обязательно утешит. Короче, чао-какао. До связи вечерком, — Сокджин треплет Чимина по волосам и, довольно насвистывая, удаляется. И почти сразу с другого конца коридора, из-за угла, где расположены уборные, появляется Намджун. Все напряженно ждут его приближения: не знают, как себя вести, если тот и вправду рыдал в туалете из-за того, что теперь занимает почетное второе место в рейтинге. Чимин третий. И даже пять минут спустя, когда должно уже было пройти шоковое потрясение, ему все еще плевать. Он сам себе удивляется. Но еще больше Чимин удивлен тому, что у Намджуна на морде лыба от уха до уха. Волосы влажные, зачесанные назад, и не хватает одной пуговицы на рубашке — видно в вырезе пуловера. Еще утром пуговица была на месте. — Всем привет, — бодро здоровается Намджун с притихшими парнями. — А, списки вывесили... Все с замиранием ждут, когда Намджун найдет свое имя — на второй строчке сверху — и что произойдет дальше. Но Намджун, едва взглянув на стенд, сразу ищет взглядом другого: — А Джини не видели? — Он свалил в те степи, — Юнги небрежно указывает головой в сторону лестницы. — Хён, — Чимин ловит Намджуна за руку, не давая сразу уйти. С искренним участием и заботой заглядывает снизу вверх в его сияющее лицо (в контраст помятой одежде) и мягко спрашивает: — Все в порядке? — Да, — удивляется Намджун, приподнимая брови. — А разве нет? — Ладно я, — не выдерживает Чимин. — Всем и так очевидно, чем я занимался вместо того, чтобы к экзаменам готовиться. Но ты? Ты-то почему не сдал? — Ну, я был занят тем же. Кое-кто рыжий и бесстыжий не давал мне заниматься, — весело подмигивает ему Намджун и смеется, наслаждаясь произведенным эффектом. Челюсть Хосока падает на пол, Тэхён таращится на Намджуна во все глаза, а Чимин лишается дара речи. Юнги продолжает инфантильно листать ленту в телефоне, будто ничего не слышал. — Ладно, ребят, потом поболтаем. Увидимся еще. И окрыленный любовью Намджун бежит догонять своего рыжего и бесстыжего Сокджина. Чимин провожает его долгим взглядом. — Раз больше ничего интересного не предвидится, я пошел, — говорит Юнги, не отрывая взгляда от экрана смартфона, и идет в сторону аудитории. Хосок, очнувшись, быстро прощается с Тэхёном и Чимином и бежит его догонять. — Я правильно только что понял, что Сокджин и Намджун?.. — Тэхён даже не может закончить эту фразу вслух. — Ха, — издает Чимин неопределенный звук и наконец приглаживает растрепанные Сокджином волосы. — Тэ, весна близко, скоро уже все на парочки разобьются, и ты останешься один. — Только не говори мне, что Юнги и Хосок!.. — Тэхён задыхается от одной мысли, что между этими двумя тоже может что-то быть. — Я, блин, уже ничему не удивлюсь, — качает головой Чимин. — Сокджин-хён и Намджун-хён… С ума сойти. Реакция Чонгука на эту новость самая бурная. У него начинается истерика, когда Чимин ему рассказывает, как прошел его день и чем Сокджин и Намджун занимались в мужском туалете. Чонгук ржет так, что валится с дивана на пол и катается по нему. И не может успокоиться еще минут десять. Почти плачет, громко икает, держится за ноющий пресс, но продолжает хихикать, прыскать, смаргивать слезы и давиться смехом. Сочувствующий Чимин приносит ему водички и, пока Чонгука все еще размазывает по полу, садится на край дивана. Смотрит на Чонгука. На его светлую, красивую кожу, на темные локоны волос, обрамляющие точеное лицо, на тонко-капризные губы, жадно припавшие к краю стакана, на ритмично двигающийся на мощной шее кадык и на эти по-девчачьи пушистые подрагивающие ресницы. Смотрит и недоумевает, как жил все это время без Чонгука. Чимин не помнит даже, но уверен: это было ужасно, раз ему не хочется об этом лишний раз задумываться и вспоминать. Чонгук замирает под его взглядом. Перехватывает его и напряженно всматривается в ничего не выражающее лицо Чимина. Расслабляется, только когда получает в ответ нежную улыбку. Но все равно спрашивает: — Что такое? Ставит пустой стакан на журнальный столик, подбирается к ногам Чимина и, обняв его под коленками, кладет голову на бедро, как преданная собака. Пальцы Чимина тут же путаются в его длинных волосах — раньше, чем он успевает отследить свою реакцию. Условный рефлекс. — Ты очень красивый, — вздыхает Чимин. Обычно ему трудно даются комплименты, потому что он, наверное, редко бывает уверен в том, о чем говорит, но не сейчас. Не с Чонгуком. — Не знаю, как я переживу эти все ваши выступления и обсуждения в пабликах… Про фансайны и встречи с фанатами в неформальной обстановке я вообще молчу. Чонгук косится на Чимина снизу вверх, но головы с его колен не поднимает: ему нравится, когда Чимин его гладит по волосам. Так по-домашнему уютно. Мама редко проявляла к Чонгуку ласку, и только двадцать три года спустя он понял, что ему этого всегда чертовски не хватало — простого человеческого тепла. Чимин всегда теплый. И рядом с ним так хорошо... — Это просто работа, — говорит Чонгук. — Я же не ревную тебя к твоим бесконечно сменяющим друг друга книжкам, с которыми ты при каждой возможности уединяешься и всецело отдаешься им чаще, чем мне… А что за обсуждения в пабликах? Чимин усмехается. Ласково глядит на Чонгука, перебирает его волосы, массирует шею, с трудом справляясь с соблазном скользнуть ладонью под ворот футболки и потрогать спину. Или грудь. Или вообще Чонгука раздеть — с каких пор он стал носить верх дома? Мерзнет, значит? Специально раньше все время топлесс щеголял, чтобы произвести на Чимина неизгладимое впечатление? Что ж, по итогу, его план сработал. Хотя Чимин совершенно точно запал не на его мышцы. Но они, безусловно, стали приятным бонусом. — Ты точно хочешь, чтобы я тебе дословно пересказал, что пишут твои фертильные фанатки, которые мастурбируют на твои фотки и видосы вместо того, чтобы найти себе нормальных парней и встречаться с ними? Чонгук садится ровно. Смотрит на Чимина и, сделав про себя какие-то выводы, хмыкает. — То есть я ненормальный? — Ты особенный, — бессовестно ухмыляется Чимин. — Второго такого днем с огнем не сыщешь. — Это ты сейчас мне так неловко в любви признаешься или откровенно нарываешься? — дергает бровью Чонгук. — Совсем страх потерял? Или начитался этих комментов, где некоторые мечтают, чтобы я на них накинулся, как кобель на течную суку, и оттрахал до потери сознания, — и заревновал? — Так ты это тоже читаешь?! — возмущается Чимин. — Ах ты кобель бесстыжий!.. Он хватает Чонгука за волосы раньше, чем тот успевает слинять. Чонгук смеется, совершенно не боясь, что с него снимут скальп или покусают. А Чимин как раз это и делает — резко наклоняется и кусает Чонгука за шею. Чонгук не ждет, когда из него вырвут кусок плоти, сгребает Чимина в охапку и валится вместе с ним обратно на пол. Чимин оказывается в выгодном положении и в своей любимой позе — на Чонгуке сверху. Отпускает его и выпрямляется, держась руками за его плечи. Чонгук лежит под ним тихо и покорно и только улыбается. И все его устраивает, кобеля этакого. — Слушай, по поводу фанаток… — Чонгук гладит Чимина по лицу и оставляет горячую ладонь на его шее сзади, поглаживая большим пальцем за ухом. Точно знает, мерзавец, как заставить Чимина трепетать и таять. Чонгук внимателен и серьезен. Чимин пытается перевести разговор в шутку — ему до сих пор неловко говорить о своих чувствах. Чонгук это знает и не дает ему отшутиться: — Ты ведь понимаешь, сколько у меня было возможностей начать с кем-то из них встречаться, если бы я действительно этого хотел? И ты же не думаешь, что сейчас, когда я нашел тебя, меня вдруг заинтересует кто-то еще? — Конечно, я так не думаю. Я доверяю тебе, — Чимин наклоняется к Чонгуку. Он отвечает честно: — Просто не понимаю, почему из всех этих людей ты выбрал меня. — А почему ты выбрал меня? — задает Чонгук встречный вопрос. Чимин не знает, что на него ответить. У него нет никаких логических доводов, потому что Чонгука Чимин выбирал стопроцентно не головой. Головой ему скорее приходится Чонгука принимать — учиться жить с ним и мириться с тем, насколько они разные в некоторых вещах. Но эти вещи, раньше казавшиеся Чимину принципиальными, теперь не значат ровным счетом ничего — даже смешно, что когда-то он заморачивался из-за такой ерунды. Единственное важное и ценное, что у Чимина есть, — это Чонгук, живой и здоровый. — Потому что ты мой, — наконец выдыхает Чимин. — А я твой. Чонгук сам целует его, приподнявшись, и удерживает за шею, хотя Чимин не делает и попытки воспротивиться или ускользнуть. Он знает, что, даже если захочет, никогда не сможет сбежать: Чонгук под его кожей, в его мыслях, в его сердце, в Чимине, так глубоко внутри… Внутри. Чимин точно знает, что хочет этого. Хочет Чонгука. Он забирается рукой под его футболку. Проходится по буграм напрягшегося пресса вверх к быстро вздымающейся груди, и Чонгук резко перехватывает его руку, замирая в поцелуе. Его глаза открываются, дыхание опаляет влажные, зацелованные губы Чимина. Тот несколько секунд не двигается. Чонгук снова за свое, да?.. Чимин отстраняется. Старается сохранять нейтральное выражение лица. Но даже без хмурой складки между бровей и укоризненного взгляда Чимина Чонгук выглядит виноватым. — Что такое? — Чимин гладит Чонгука по груди, хоть тот и продолжает держать его предплечье — крепко, но бережно. — Голова болит, — виновато произносит Чонгук. Чимин не знает, то ли ему смеяться, потому что обычно на головные боли ссылаются девчонки, которые не хотят секса, то ли начать переживать, потому что Чонгук не девушка и голова у него может реально начать болеть спонтанно и сильно — последствия черепно-мозговой травмы. Но Чонгуку не нравится, когда Чимин с ним носится, как со стеклянным. Поэтому Чимин выбирает третью тактику. — Я читал где-то, что лучшее природное обезболивающее — это бета-эндорфины, вырабатывающиеся во время оргазма. Чонгук коротко усмехается — получается нервно. Чимин, не обращая внимания на его неуверенность и зажатость, второй рукой приподнимает его футболку, сам опускаясь плавно вниз, — и целует в оголенный живот. Чонгук резко выдыхает. — Мне кажется, я сейчас немного не в том состоянии… — неловко произносит он, но Чимина не отталкивает. И тот продолжает, водя губами по его горячей, гладкой коже. Не может насытиться и остановиться. — Я сделаю все сам. А ты просто лежи, отдыхай и получай удовольствие, — говорит Чимин, бросив на Чонгука быстрый взгляд вверх. — Мин-а… Чимин неохотно останавливается. Садится ровно и уже неотрывно смотрит на Чонгука. Пытается понять, что с ним не так. Или проблема в Чимине? — Ты не хочешь? — спрашивает он, стараясь скрыть напряжение за мягкой улыбкой. Но Чонгук считывает его. Он слишком хорошо его знает. Чимин ужасный лжец. И актер из него никудышный, когда дело доходит до чувств. — Я хочу, чтобы все было идеально, — глухо произносит Чонгук. — Ты такой возвышенный романтик, что иногда я начинаю думать, что это со мной что-то не так, что я такой чопорный и приземленный, — Чимин ложится обратно на Чонгука, оправив его футболку, и кладет подбородок на сложенные на груди Чонгука руки. — Ты ведь знаешь, что идеал недостижим? — И это причина к нему не стремиться? — Чонгук пытается пикироваться, но вяло. Он этого не показывает, но Чимин знает, что ему больно. Чимин поднимает руку и ведет кончиками пальцев по шрамам на голове. — Чего ты боишься? — спрашивает он тихо, рассматривая серьезное и мрачное лицо Чонгука. — Что мне не понравится? Что мне будет больно? Что это может что-то испортить между нами? Он делает предположения, пытаясь по изменению мимики Чонгука определить, какой ответ верный. Про брезгливость Чимин даже не упоминает: они уже опытным путем выяснили, что это не про Чонгука. Даже Чимина некоторые моменты могут смутить и дезориентировать (например, внезапное желание Чонгука поупражняться в римминге) — Чонгук про такие глупости вообще не думает. И если он грузится из-за чего-то, значит, это очень серьезно. Чонгук устало вздыхает и накрывает руку Чимина своей. Переплетает их пальцы. Чимин замирает, боясь, что Чонгук сейчас захочет ее убрать, но тот трется щекой о его ладонь и целует ее. Чимина прошивает насквозь этим прикосновением и связанными с ним воспоминаниями: когда они первый раз занялись любовью, и это было идеально. Чимин не верит, что Чонгук может что-то испортить. Он настолько чутко прислушивается к нему и его телу, что Чимин не в состоянии представить, как тот сможет намеренно причинить ему вред. Конечно, Чимин помнит, что у Чонгука проблемы с самоконтролем. Но еще знает, что одно дело — сделать больно под аффектом, а другое — преднамеренно и целенаправленно. Чимин уверен наверняка: если он скажет, что ему больно, Чонгук остановится, чего бы ему это ни стоило. — Разве по стандартному сценарию нашего первого раза бояться полагается не мне? — Чимин пробует пошутить. Хочет и разрядить обстановку, и увидеть реакцию Чонгука. — Чимин. — Чонгук собран и серьезен. Чимин чувствует это — страх. Он не осознает его причины, но что-то мерзкое, холодное и липкое расползается внутри живота, когда Чонгук так смотрит на него. В этом взгляде есть что-то… очень тревожное. Как предчувствие беды. Чонгук ведет себя неправильно. Чимин не понимает, что происходит. — Ответь на вопрос. Только честно. Если представить… Если предположить, что нам осталось жить пару месяцев… Что через пару месяцев миру придет конец, и все погибнут. С кем бы ты захотел провести это время? Чимин совершенно не готов к этому разговору. Он старается справиться со своей непонятной реакцией. Чонгук очень странный. Что-то не так. Почему он заговорил об этом? Но отвечает честно: — С близкими мне людьми. Я бы хотел провести все время этого мира, сколько бы его ни осталось, с теми, кого я люблю. И первый, кто приходит мне на ум, — это ты. — Закончив, он нежно гладит Чонгука по щеке. Тот наклоняет голову, следуя за этой лаской, но зрительного контакта не прерывает ни на секунду. — А твоя семья? Твои друзья? — тут же спрашивает Чонгук. Почему ему это так важно? — Я бы хотел иметь возможность попрощаться с ними тоже, — тихо произносит Чимин. — Но если бы пришлось выбирать… Я бы выбрал тебя, Гукки. Улыбка Чонгука получается не столько вымученной, сколько больше походит на гримасу, когда человеку хочется плакать, но он вынужден улыбаться. Губы дергаются и дрожит подбородок. Чимин тут же встревоженно привстает. — Очень болит? — Он думает, это из-за головной боли у Чонгука сейчас такое лицо, словно он вот-вот расплачется. — Давай поедем в больницу… — Нет! — Чонгук произносит это так резко и громко, что Чимин вздрагивает. Чонгук осознает, что переборщил, и тут же просит прощения: — Прости… но с меня достаточно больниц. Все в порядке. Голова пройдет. Выпью еще таблетку. — Я принесу. Чимин успокаивающе гладит Чонгука по волосам, прежде чем слезть с него. С кухни он возвращается со стаканом воды и двойной дозой обезболивающего. Не стоит этим злоупотреблять, но раз Чонгуку уже невыносимо терпеть, лучше так. Пока его не было, Чонгук перебрался на диван. Чимин садится рядом и отдает ему таблетки, а потом стакан. Чонгук закидывает в рот горькое лекарство, запивает водой, с трудом проглатывая, и выпивает половину стакана, чтобы заглушить горечь на корне языка. Он отставляет стакан на тумбочку и откидывается на спинку дивана. Чимин бездумно гладит его по коленке. Ему все еще не по себе от поведения Чонгука и этого странного вопроса о конце света. Но он не решается ни о чем спрашивать. Чонгук сейчас не в том состоянии, чтобы продолжать этот разговор. — Отдыхай. Я схожу в душ и вернусь. Чонгук кивает и закрывает глаза. Медленно и глубоко дышит. Ждет, когда таблетки подействуют. Чимин его оставляет. Он знает моменты, когда Чонгуку действительно нужно побыть одному, без свидетелей — ему и так приходится постоянно контролировать свое лицо, чтобы не давать Чимину лишних поводов для беспокойства. Чонгук не хочет заставлять его переживать. Поэтому Чимин уходит — дает Чонгуку время выдохнуть и прийти в себя. Они никогда не запирают дверь в ванную. Поначалу Чимин постоянно закрывал ее, когда только переехал. Он очень боялся, что Чонгук может войти в самый неподходящий момент, когда он на толчке сидит или в душе дрочит. Чонгук не запирается в принципе никогда, привыкнув жить один, а с появлением Чимина в его квартире для Чонгука в этом плане не изменилось ровным счетом ничего. Для Чимина “затворничество” кончилось в тот момент, когда ему пиздец как приспичило после выпитых за совместным просмотром фильма бутылок пива (он даже не помнит, сколько их было), а Чонгук пошел первым в душ перед сном. Физиологические потребности выиграли ожесточенный бой с воспитанием, предубеждениями и стыдом — Чимин проиграл. Он дико извинялся перед Чонгуком, вторгнувшись в ванную, а Чонгук только ржал над ним. Сказал, пусть Чимин зовет его, если нужна помощь подержать. Чимин пожелал ему поскорее утопиться. Это был первый раз, когда Чимин увидел Чонгука полностью обнаженным, потому что дверь в душевую кабинку Чонгук тоже принципиально не закрывает — жарко. В тот вечер осмелевший Чимин впервые не избегал смотреть на Чонгука из воспитания, вежливости, стеснения и волнения. И ему понравилось то, что он увидел. Запечатлевшийся на подкорке образ мокрого и голого Чонгука еще долго преследовал Чимина, стоило тому по неосторожности закрыть глаза. Чимин не спал несколько ночей, ворочаясь на неудобном диване. Именно тогда он понял, что хочет Чонгука. Только понятия не имел, как сказать ему об этом. Из страха и неуверенности он продолжал удерживать его на расстоянии вытянутой руки и избегал слишком близкого физического контакта. Столько времени упустил… Чимин ужасно сожалеет о том, что ему не хватило смелости завалить Чонгука сразу, как тот выписался из больницы — как идеально было бы осквернить новые простыни с принтом тигровых лилий. Теперь Чимин настроен очень решительно. Но Чонгук хочет притормозить, не объясняя причины. Это ведь не из-за того, что он пообещал больше не причинять Чимину боли? Они ведь говорили о другом! Ладно, Чимин продолжит Чонгука пытать, но не сегодня. Чимин не слышит, как дверь в ванную открывается, но определяет это по сквозняку. Еще ничего не происходит, а сердце начинает биться чаще. Чимин знает, что что-то будет. И даже если не совсем то, на что он надеется, ему все равно понравится, что бы Чонгук с ним ни сделал. Чимин ужасно рад тому, что тот передумал. Это помогает ему убедить себя, что все в порядке; что он накрутил себя на ровном месте и на самом деле проблемы нет. Просто сейчас неподходящее время — и время это то, что Чонгуку требуется, чтобы решиться, а Чимину бы набраться терпения. Никуда Чонгук от него не денется. Раздевшись, Чонгук отодвигает дверцу душевой кабинки. Он голый и уже полувозбужденный. Чимин невольно смотрит на его член (вспоминает, какой он потрясающий на ощупь и терпкий на вкус) и медленно поднимает взгляд к лицу, пройдясь взглядом по развитому торсу. Уже от одной эстетики тела Чонгука можно смело кончить без рук. — Волшебные таблеточки уже подействовали? Или решил проверенным народным способом воспользоваться? — лукаво улыбается Чимин, спиной отступая к противоположной стенке. Он уступает Чонгуку место в кабинке и заманивает его внутрь своей улыбкой демона-искусителя. Чонгук, конечно же, ведется. Он заходит внутрь и закрывает дверцу, чтобы не дуло. Попадает под льющиеся сверху струи воды и встряхивается, как мокрая собака. Чимин тихо смеется, когда брызги долетают до его лица, и кладет руки на бедра Чонгука, поскорее притягивая его к себе. Он инстинктивно притирается, невольно облизываясь от ощущения твердого члена Чонгука, зажатого между их животами. Его собственный член болезненно пульсирует и дергается от жаркой волны возбуждения, стремительно распространяющейся по всему телу. Чонгук упирается локтями в стенку по обе стороны от головы Чимина, прижимаясь к нему всем телом и вдавливая его в холодное стекло. Разница температур между чужой горячей кожей и стенкой душевой кабинки заставляет Чимина моментально покрыться мурашками. И захотеть большего. Он боится, что Чонгук в последний момент все-таки решит остановиться и не идти до конца, поэтому решает для себя, что приложит все усилия, чтобы свести его с ума и лишить возможности соображать здраво. Он тянет его к себе за мокрые волосы, вплетая в них пальцы, и порывисто целует. Чонгук отвечает с напором, сразу же забирая инициативу себе, и проталкивает свой язык в рот сладко постанывающего Чимина. Его руки ложатся на плечи Чимина, скользят вниз по его груди к бокам, проходятся по бедрам вниз-вверх и уверенно ложатся на задницу. Чонгук крепко сжимает его ягодицы и провокационно трется, имитируя фрикции. Чимин капитулирует без попытки отстоять свои честь и достоинство и громче стонет в чужой жадный рот. Он хочет еще. Пожалуйста, еще. Чимин никак не ожидает, что Чонгук после столь многообещающего начала резко прервет и поцелуй, и ласки. Чимин успевает только сморгнуть воду с ресниц, открыв глаза, как Чонгук разворачивает его спиной к себе, положив руки на плечи. Подталкивает вперед, лишая равновесия, и Чимин инстинктивно хватается руками за скользкое от воды стекло. Колено Чонгука тут же оказывается между его бедер, не давая их свести, и Чонгук плавно льнет своей грудью к спине дрожащего Чимина. Неспешно целует его в шею, гладит его тело, слепо и жадно, и Чимин рад прохладе стекла, в которое может уткнуться пылающим лицом. Он невольно всхлипывает, когда чувствует член Чонгука между своих ягодиц, а его пальцы — на своем члене. — Гукки… — выдыхает он его имя и хватается за его волосы, пытаясь устоять на ватных ногах. Хорошо, что Чонгук фиксирует его и держит очень крепко — Чимин едва ли в состоянии контролировать свое тело. — Пожалуйста… Пожалуйста… Он не знает, о чем его просит или даже умоляет. Он просто хочет, чтобы Чонгук не останавливался. Чимин вцепляется пальцами в его бедро и тянет ближе к себе, еще ближе, хотя дальше уже попросту некуда — между их телами ни миллиметра свободного пространства. Чонгук давит на него своим весом, перебираясь от чувствительного местечка за ухом к изгибу шеи, и Чимин протяжно стонет, сам начиная тереться о Чонгука задом. Слышит глухой стон и получает заслуженный укус. Который распаляет его только еще больше. Чонгук отстраняется. Убирает колено и сводит ноги Чимина. Тот беспрекословно слушается. Член Чонгука снова проскальзывает между его ягодиц по промежности, но в этот раз ощущения совсем другие. Между плотно сжатых бедер Чимина тесно, и Чонгук толкается сильней, проникая глубже. Чимин слышит его тяжелое дыхание над своим ухом, чувствует, как сбивается с ритма его рука, которой он дрочит ему, пробуя попадать в такт. Чимин порабощен своими ощущениями — он заложник своих неудовлетворенных желаний. Он ни о чем не думает, кроме члена Чонгука где-то в опасной близости от входа, и чужих восхитительно сильных пальцев, крепко держащих его член. Этих губ, жадно исследующих каждый миллиметр покрытой мурашками кожи, и второй руки, хаотично оглаживающей напряженный живот и грудь. Чонгук крепко обнимает Чимина и снова кусает в шею. Чимин забывается в своей телесности, переставая существовать: есть только его кожа и бурлящая под ней кровь. — Я хочу тебя… Пожалуйста, Гукки, я хочу тебя… — скулит Чимин в беспамятстве, не зная, как подставиться — он готов насадиться на чужой член без подготовки, лишь бы уже почувствовать его в себе. Чонгук держит Чимина надежно, почти лишив подвижности. Его рука проскальзывает вверх по груди, и горячая ладонь плотно ложится на шею. Чонгук сдавливает пальцы — нежно, но ощутимо, и Чимин сам не понимает, что происходит. Легкая асфиксия почти моментально усиливает все его ощущения, резкий скачок напряжения стремительно проходит по раскаленным нервам и вызывает взрыв. Оргазм такой громкий и неожиданный, как выстрел в тишине. Чимин к нему совершенно не готов. Он бьется в руках Чонгука, словно в конвульсиях, пока тот методично выдавливает его до последней капли. В ушах звенит. Чимин не может собраться. Чонгук все еще двигается, но по его изменившемуся дыханию Чимин сразу понимает, что тот близок к разрядке. Он крепче сжимает бедра, усиливая давление и контакт, и поворачивается так, чтобы Чонгука поцеловать. Чонгук стонет ему в губы и кончает, заканчивая рваные фрикции. Они продолжают целоваться, не в силах оторваться друг от друга и насытиться долгожданной близостью. Чимин оказывается к Чонгуку лицом и снова прижат спиной к стенке. Он обвивает руками его шею — так проще стоять на подгибающихся от слабости ногах — и все еще пытается очухаться. Тщетно. — Я все-таки хочу помыться… — бормочет Чимин в губы Чонгука. Тот пьяно улыбается. — Я сам тебя испачкал, сам и помою, — вызывается он самоотверженно. — Нет уж. — Чимин упирается руками в его мощную грудь и отстраняет от себя. Чонгук, как обычно, поддается, делая полшага назад. — Ты меня тогда снова испачкаешь. И мы отсюда до утра не выйдем, поверь, я нас знаю. Иди. — Ладно. Чонгук легко целует Чимина в опухшие и покрасневшие губы и выбирается из душевой кабинки. Чимин мило улыбается ему и беспардонно захлопывает дверцу перед его довольной физиономией. Через матовое стекло Чимин видит нечеткий силуэт Чонгука. Смотрит, как тот вытирается, берет свои вещи и выходит из ванной. Резко выдыхает, как только дверь закрывается, и прислоняется лбом к стеклу. Ему тяжело дышать. Изнутри сильно давит — почти до боли. Он чувствует… обиду. Неудовлетворенность. Злость. Хотя отлично кончил всего пару минут назад. Но это все не то. Чонгук его словно только раздразнил еще больше, завел и оставил ни с чем. Чимина колотит. Он переключает температуру, делая воду максимально ледяной, и дрожит секунд тридцать под ее напором, стараясь заморозить полыхающие внутри чувства — где-то на грани ненависти. Чимин не ненавидит Чонгука. Но то, что тот делает с ним, похоже на какое-то издевательство. И стерпеть это с улыбкой на лице чертовски сложно. Чимин сам не знает, как справляется. Настоять или уступить? Переубедить или согласиться? Решить все сейчас или дать еще время? Чимин не знает. Он понятия не имеет, какие страхи или комплексы не дают Чонгуку расслабиться — Чимин не может придумать ничего, что могло бы объяснить совершенно несвойственное Чонгуку поведение. Чонгук скорее властный, чем ведомый, и настойчивости и уверенности ему не занимать. В отличие от Чимина, он не девственник, о чем Чимину радостно сообщил наслышанный о его похождениях Тэхён — и пожелал удачи. Чимин чудом не сел за убийство с отягчающими. Чимин не знает, что думать. Проблема в нем, в Чимине? С ним что-то не так, раз Чонгук его не хочет? Они даже поговорить об этом не могут: сколько Чимин ни пытается, Чонгук прямо ему не отвечает. Возможно, Чимину и не нужно ничего понимать. Ему просто нужно показать Чонгуку, что он зря переживает и боится. Чимин наконец решается. Возвращает нормальную температуру воды, давая себе согреться, и переключает режим, останавливая верхний душ. Совсем воду он выключить не может: ему нужен ее шум, чтобы Чонгук думал, что он все еще плещется. Но Чимин занят другим. Он берет мицеллярный гель — наиболее подходящее средство по консистенции и безвредности — и наносит на пальцы. Он ни разу этого не делал, но у него достаточно теоретической информации. Из-за Чонгука ему пришлось заняться своим сексуальным образованием, упущенным и родителями, и заботливыми хёнами — к счастью для неокрепшей на тот момент психики Чимина. Но сейчас ему ни капли не стыдно. Он не планирует себя удовлетворять собственными пальцами, потому что предпочел бы, чтобы это были, как минимум, пальцы Чонгука, а лучше все-таки его член. Но для задуманного понадобится подготовка. Вряд ли Чонгук сможет пойти на попятную, если Чимин нагло сядет на его член и потребует то, что Чонгук ему должен — за то, что довел Чимина до отчаяния, слез и крайне решительных действий. Чонгук сам виноват. Чимин хотел по-хорошему: флиртом, уговорами, ласками, массажем и нежностью. Теперь придется по-плохому. Чимин сразу сказал: он вовсе не хороший и приличный мальчик. У него просто повода не было проявить себя с другой стороны. Он намерен спустить с коротких поводков всех своих демонов. Чонгуку теперь придется иметь дело с ними. Чонгук подвоха не ждет. Лежит в кровати, залипая в свой телефон, и дожидается возвращения Чимина из ванной. Без него спать не ложится. Чимин старается вести себя обыденно: наносит маску для волос перед зеркалом, увлажняет ночным кремом лицо. Сам тайком поглядывает в зеркало на Чонгука за спиной. Его жертва все еще ни о чем не подозревает. Чимин ложится в кровать с чувством выполненного долга. Чонгук машинально гасит прикроватный бра, чтобы Чимину не мешал свет, но сам все еще в телефоне. Чимин усмехается. Они, блин, ведут себя, как те женатые парочки в сериалах, которые вместе столько лет, что страшно представить. Чимину страшно представить, что будет дальше. Особенно в ближайший час. Он подбирается к Чонгуку под бок, забираясь под его одеяло вместо своего, и закидывает ногу ему на бедра. Кладет голову на плечо и смотрит, как Чонгук быстро отправляет сообщения в общий Какао-чат группы. Юнги работает по ночам — на него снисходит вдохновение ровно после полуночи, — так что Чонгуку тоже приходится участвовать в рабочем процессе. Судя по редким сообщениям от Тэхёна, тот уже одной ногой в царстве Морфея. Чонгуку нечего от Чимина скрывать, поэтому он разрешает ему смотреть в экран и читать переписку. Чимину она интересна первые секунд десять. А потом все эти музыкальные термины, мат-перемат, шуточки ниже пояса… Он закрывает глаза и вздыхает. Старается сосредоточиться на твердости и тепле тела Чонгука. Вспоминает, как приятно и хорошо было в ванной. Улыбается своим вяло текущим мыслям и тянется носом ближе к чужой шее. Вдыхает запах теплой кожи и целует ее, долго и вдумчиво. Проскальзывает рукой между одеялом и животом Чонгука и обнимает его. Чонгук сбивается. Забывает, что хотел Юнги написать. Тупо пялится в экран — на поток коротких едких сообщений, исчерпывающе характеризирующих Чонгука, как личность — и невольно вздрагивает, когда Чимин присасывается к его уху. Вбирает в рот мочку и перекатывает языком серьги. Тянет их зубами и вздыхает жарко и шумно. У Чонгука вся кожа моментально покрывается мурашками. “завтра” — отправляет он короткий ответ для Юнги и не глядя кладет телефон на тумбочку, вытянув руку в сторону. Голову повернуть не может: Чимин не выпускает его ухо. — Чимин-а… — глухо зовет он своего увлекшегося и ненасытного парня. — Ты спать не собираешься? — М-м-м… — неопределенно отвечает Чимин и все-таки ухо Чонгука выпускает. Заботливо вытирает его от своих слюней рукавом пижамы, высунув руку из-под одеяла, и уже гладит пальцами ключицы Чонгука. Как удобно, что тот лег спать только в шортах. Чимину не нужно бороться с лишней одеждой, чтобы добраться до его груди и помассировать чувствительные соски. Чонгук резко выдыхает. Сразу понимает: сон сегодня ему не светит. Он снова включает свет, а потом перехватывает руку Чимина, не дав ей спуститься к низу своего живота. Отстраняется и внимательно на него смотрит. Чимин лежит, прижавшись щекой к его плечу и закрыв один глаз, и невинно глядит на него в ответ. — Ты обещал исполнить мое желание, помнишь? На день рождения, — говорит он, трясь носом о плечо Чонгука. — Чимин-а-а-а… — почти страдальчески выдыхает Чонгук и закрывает глаза, собираясь с мыслями. — Давай не сегодня. — А когда? — Чимин старается сохранять спокойствие, проявлять несвойственные ему участие и понимание. Хватит его еще минуты на три максимум — лучше Чонгуку сдаться по-хорошему. Он сам придумал эту игру с исполнением желаний и донимал ей Чимина. Пришло время отвечать за содеянное. — Ты мне ничего не говоришь. Если ты мне объяснишь, почему мы не можем заняться любовью, я от тебя отстану. Что не так? У тебя венерические заболевания в больнице нашли, и ты втайне от меня судорожно лечишься? У тебя СПИД? Сифилис? Ты мне можешь уже прямо сказать, в чем проблема? Чонгук усмехается. Его грудная клетка дергается под рукой Чимина, которую Чонгук все еще крепко держит. Но из-под одеяла не достает и с себя тоже не убирает. Чимин чувствует себя уверенней. Чонгук не собирается его отталкивать, значит, он может попробовать настоять. — У меня есть проблема, — наконец говорит Чонгук, отворачиваясь. Чимин перестает дышать: боится спугнуть момент долгожданного откровения. — Ты. — Я?.. — холодеет Чимин. — Да, ты. Ты меня с ума сводишь, — коротко, но тяжело вздыхает Чонгук и снова глядит на притихшего у него под боком Чимина. — Я люблю тебя так сильно, что не могу… Не могу без тебя. А когда смотрю на тебя, когда целую и трогаю… У меня в башке хаос. И я боюсь сорваться. Чимин медленно привстает. Чонгук не выпускает его руку. Чимин и не пытается ее забрать. Он хочет видеть лицо Чонгука, не давая снова спрятать его, отвернувшись в другую сторону. — Давай представим худший исход. Ты срываешься, — говорит он тихо. Ему очень важно продолжить этот разговор. Он из Чонгука столько времени ни слова вытянуть не мог. — И что происходит? Ты меня душишь в порыве страсти? Насилуешь, когда я не хочу продолжать? Трахаешь меня до внутренних травм? И в конце я умираю? Чонгук опешивает. Чимин тоже бывает прямым, как рельса. Не один Чонгук умеет бить в лоб. — Я не хочу причинять тебе боль или быть грубым с тобой, — медленно проговаривает Чонгук. — Но в какой-то момент… мне этого хочется. И я боюсь не справиться. Чимин вздыхает. Приехали. — Ты правда думаешь, что воздержание нам поможет? — говорит он. — Я не фарфоровый, ладно? Со мной ничего страшного не произойдет. Я это переживу. Но я не переживу, если ты меня будешь из-за этого продолжать отталкивать. Чонгук-а… Я тебе Америку не открою, если скажу, что меня чертовски заводит, когда ты ведешь себя несдержанно? Он подается ближе к Чонгуку и мажет, дразнясь, губами по его губам, в итоге целуя в щеку. Чонгук ослабляет хватку, и Чимин, забрав руку, продолжает ее движение вниз. Он все делает медленно и с чувством, никуда не торопится — знает, как распалить в Чонгуке огонь, в котором смогут погреться и понежиться его собственные черти. Но Чонгук все еще не сдается. Чимин раньше времени не расстраивается, но руки опускает — одну сразу под резинку его боксеров. Чонгук шумно и резко вдыхает. Он пытается смотреть на Чимина укоризненно, взывая к его совести, но Чимин похерил ее там же, где свою девственность. Он плотоядно улыбается Чонгуку в ответ и, скинув одеяло, решительно седлает его бедра. Знает, как этому засранцу нравится эта поза наездницы, и медленно ведет руками вверх по своему телу от низа живота до ключиц, соблазнительно задирая пижамную рубашку. Взгляд Чонгука неминуемо зависает на уровне его пупка, и Чимин делает плавную волну, раскачиваясь и притираясь промежностью к паху Чонгука. Он держит подол футболки в зубах и улыбается, когда руки Чонгука тут же оказываются у него на талии и крепко сдавливают бока. — Мин-а-а-а… — стонет Чонгук, хотя еще ничего толком не происходит. Но он уже все, готов. Застрелиться. — Дай хоть за резинками схожу... Чимин склоняется над страдающим Чонгуком, взявшись руками за изголовье кровати, и заглядывает ему в глаза с максимально близкого расстояния. — Это мое желание. Все будет, как я хочу. А я хочу без резинки. Глаза Чонгука очаровательно распахиваются. Чимин, убеждая себя, что лицо пылает от похоти, а не стыда, продолжает, уже шепча: — Хочу, чтобы ты трахнул меня. Хочу, чтобы ты кончил внутрь. И чтобы завтра я не мог ходить. У Чонгука прорывается истерический смех, но Чимин решительно затыкает его поцелуем. Мельком думает о том, что надо было прихватить из ванной пояс от халата и привязать руки Чонгука к изголовью — чтобы не сбежал. Если будет себя плохо вести, Чимин так и сделает. Главное, Чимину самому не сбежать. Потому что когда Чонгук хватает его резко, Чимин только вздрогнуть успевает, как уже оказывается на лопатках. Кажется, он только что разбудил и раздразнил очень голодного зверя. Чимин повторяет про себя, что готов. Но тревога после разговора о конце света резко дает о себе знать, на нее накладывается волнение от уверенно-решительных действий Чонгука, явно собирающегося дать Чимину то, чего он хочет и на чем так упорно настаивает, и добавляется еще страх неизвестности. Совершенно внезапно и неуместно Чимин вспоминает о кое-чем еще: о руке Чонгука на своей шее, когда он нежно придушил его в душе. Чимин уже не знает, хочет он исполнения своего желания в озвученной ранее форме или нет. Чимин привык к тому, что Чонгук с ним очень милый и мягкий, такой внимательный и заботливый, всегда прислушивается к Чимину и его желаниям. Чимин иногда забывает, что Чонгук не всегда такой. Чимин несколько раз неуверенно зовет его по имени, пока тот жадно покрывает страстными поцелуями, почти укусами его невольно вздрагивающее тело, но получает в ответ ноль реакции — Чонгук его словно не слышит. Снова. Чимин снова оказывается в ту ночь на той пустынной улице, с теми отморозками, которые захотели сделать из них натуралов. Чимин вновь переживает тот страх, который испытал, оказавшись на земле — абсолютно беззащитный перед разъяренным Чонгуком. И его лицо в тот момент… Чимин держится. Еще секунд десять. И начинает реально паниковать, когда Чонгук рывком стягивает вниз по его ногам трусы — и в четвертый раз игнорирует свое имя. Теперь Чимин точно понимает, что не готов. — Чон Чонгук! — он протестующе упирается в плечи Чонгука, не давая навалиться на себя всем весом, и борется с ним, не позволяя развести в стороны свои ноги. Чонгук ничего плохо не делает, но Чимин не справляется. Слишком быстро. Не идеально, не так ли? Не как в прекрасной сказке. В жизни не чудовища превращаются в прекрасных принцев — в жизни все с точностью наоборот. Но Чимин уже принял решение жить с заколдованным принцем. Почему теперь вдруг решил сопротивляться? Чонгук останавливается. Поднимает на Чимина абсолютно черные глаза. Чимин снова что-то видит в них… И больше не дышит: он парализован животным страхом. Секунды растягиваются до бесконечности, пока Чонгук медленно не выдыхает и не утыкается лицом ему в грудь. Его жесткие пальцы на голенях Чимина ослабевают. Чимин уверен: к утру на коже проступят синяки. — Прости… — глухо произносит Чонгук. Чимин считает, что извиняться нужно ему, но не может выдавить из себя ни слова. Боится, что голос дрогнет — он и так борется с подступающими к горлу слезами. Его почти трясет. Чимин знает, что Чонгук бы ничего плохо ему не сделал. И даже если бы было неприятно или, возможно, больно, Чимин смог бы это перетерпеть и получить удовольствие. Но вот снова. Он опять оказался не готов встретиться с другой стороной Чонгука — той, которую тот демонстрирует лишь на сцене, когда входит в раж. С той его темной и пугающей стороной, которая проявляется в нем, когда он спокойно говорит, что готов убить другого человека — и почти сделал это на глазах у Чимина. Да, с Чимином Чонгук другой. Но он может быть хладнокровным, жестоким, безжалостным, бескомпромиссным, молниеносным и смертоносным. Чимин не может чувствовать себя в безопасности рядом с ним в такие моменты. Чимин не может Чонгуку доверять, когда тот сам себе не доверяет. И все же… Чимин готов рискнуть. Он хочет доказать и себе, и Чонгуку, что, если они преодолеют каждый свои страхи, не останется ничего, что может их разлучить. Чимин готов прожить свой страх и отпустить его. Но Чонгука Чимин отпустить не может. — Просто… помедленней, — тихо просит. Ему нужно время расслабиться, возбудиться, захотеть. Он хочет предварительных ласк, на которые Чонгук никогда не скупится, но только если все не идет к сексу. Тогда у Чонгука срабатывают внутренние аварийные тормоза. Ему словно сложно сдержаться, когда он, как голодный хищник, уже распробует вкус крови. Там не до любви и нежности — только голые инстинкты. — Не могу… Прости... Чонгук рывком поднимается, оттолкнувшись руками от кровати, и садится, отворачиваясь. Берется руками за голову, сгорбившись, и так остается. Чимину больно видеть его таким — потерянным и злым на себя. Может быть, ему все же стоило уступить? Дать Чонгуку сделать все, как тот хотел — быстро, импульсивно, грубо и жестко? Теперь Чонгук будет еще больше бояться к Чимину лишний раз прикасаться, зная, что тот может воспротивиться его давлению. Чимин только что все окончательно испортил. И как ему теперь это исправить? Он медленно садится и осторожно придвигается к напряженному Чонгуку. Обнимает его со спины, обхватывая за живот обеими руками, и прижимается щекой к его лопатке. Думает, как лучше поступить. Встать на четвереньки и тупо позволить себя отодрать? Или дать Чонгуку время успокоиться и попробовать в другой раз? Если Чонгук вообще захочет снова пробовать. Он Чимину доверился, а тот не справился. Чимин не боится физической боли. Он даже не боится, что Чонгук может его случайно травмировать. Чимин боится, что не справится со своими переживаниями. Все еще сомневается, хватит ли у него сил, чтобы пережить встречу с совсем другим Чонгуком... Вздохнув, Чимин целует Чонгука в плечо, надолго задерживая губы. Чонгук все еще не двигается, но ощущается уже не таким напряженным, как полминуты назад. — Я люблю тебя, — тихо говорит Чимин. Слышит, как Чонгук усмехается — как-то невесело. Он наконец выпрямляется и поворачивает голову, глядя на Чимина из-за спавших на лицо волос. — Я не достоин твоей любви, — говорит он глухо. — Иногда я так жалею, так чертовски жалею, что впутал тебя во все это и сделал частью своей гребаной жизни… — Сейчас ты пожалеешь, что на свет родился, если продолжишь говорить такие вещи, — грозит ему Чимин. — Твоей гребаной жизни? Окей, давай грести вместе. Куда ты хочешь? К светлому будущему? К безоблачному счастью? Или сиганем в бездну? Я согласен. Можешь меня сколько угодно отталкивать и прогонять, но я все равно останусь рядом. Смирись. Чонгук поворачивается в руках Чимина. Обнимает его за плечи и нежно целует. Чимин сразу же закрывает глаза и расслабляется. Хочется упасть обратно на подушки, растечься по простыням и почувствовать Чонгука сверху. Но Чимин не решается. Не хочет испытывать судьбу, свою психику и Чонгука на прочность дважды, если не трижды за один вечер. Чимин может быть готов. Но ему важно, чтобы готов был и Чонгук. Тогда все будет идеально.