Голова моя машет ушами, Как крыльями птица. Ей на шее ноги Маячить больше невмочь. Черный человек На кровать ко мне садится, Черный человек Спать не дает мне всю ночь. — Сергей Есенин.
Коридоры в здании были кривые и болезненные, как переломанные руки, и этим я оправдывала задержку начальника, чтоб дышалось легче. Про то, как он выслушивал звонок от главврача клиники, старалась не думать. В чёрной рамке экрана показывали интервью. Девушка-интервьюер с умным видом кивала в провалы между предложениями шеф-редактора портала «Сфено» Артемия Вишневского, как его подписали на бледной подложке. — Давайте проясним: вы считаете, что доказательства по делу Сергея Разумовского были сфабрикованы? Я сползала в кресле, глядя на пустующий стол начальника. Ровно разложенные стопки бумаги, похожие на белые ледники. В больницах, где работает каждый, перед тем как получить такое место, всегда всё стерильно белое и вымороженное. Я знаю, потому что работала в таких местах. Я, наверное, отморозила там всё сердце. — Мне правда нужно объяснять, что такое полицейский беспредел в этой стране? — с лёгким налётом снобизма, но в целом с видом довольно прискорбным спросил Вишневский. Вопрос риторический, но я зачем-то покачала головой. — Вспомните историю с преследованием этого Чумного Доктора и оцеплением — нам сказали его поймали. А потом случилось то, что случилось. И я умолчу о способах добычи доказательств, предоставленных полицией. Простые пластиковые часы соседствовали с большим чучелом щуки с раскрытой пастью. Выглядело так, будто она пытается проглотить время, но часы пока всё ещё продолжали тихо тикать. — Вы отсылаете к деятельности вашей коллеги по интернет журналистике Юлии Пчёлкиной? — Пчёлкина — не журналистка, она блогер, — как скальпелем провёл черту между собой и девушкой Вишневский. — Ко всему прочему, её — если не вдаваться в подробности, скажем так — неоднократно видели в компании полицейских. После пары секунд лихорадочных поисков в головном архиве я, наконец, вспомнила лисье лицо девушки, о которой шла речь. Такие девчонки многозадачные: сами себе судья, сами себе палач, сами создают проблемы и сами спасают себя из них. Их имена горят перцем на слизистой рта, когда их произносят. Я никогда не была такой, и в их клуб камикадзе-гёрлскаутов-ораторов меня не принимали. Обычно такие девчонки ярко горели, а я была из теней, которые они отбрасывали. — Однако у многих также возникли сомнения по поводу конкретно вашей непредвзятости, особенно после выхода статьи о деле Чумного Доктора, где вы называете главного фигуранта дела, цитата: «потенциальным политзаключённым из-за оппозиционных взглядов». Возможно, вы сочувствуете позиции Сергея Разумовского, потому что разделяете эти взгляды? Высокий воротник чёрного свитера делал тощего Вишневского похожим не то на змею, не то на куклу, у которой вылезшая изнутри солома была аккуратно уложена и приглажена к голове. — Моя позиция здесь второстепенна. Я лишь указываю на несостыковки в очень неясном случае, — хладнокровно развёл руками он. — Дело Гречкина совпадает с презентацией «Вместе» — самой свободной сети, пользователей которой невозможно контролировать на государственном уровне. Через сеть начинают распространять террористическую агитацию, но отследить это невозможно. Очевидно, что сделать историю ещё более поучительной для людей можно только если террористом окажется создатель сети. Просто череда удивительных совпадений, не правда ли? Руки у него были венозные, но чистые и без следов прикосновений. Движения характерные: так рубят руками бесхозные люди, словно отгоняя от себя лишних. У меня было много времени, чтобы натренировать глаз. Где-то в коридоре что-то зашумело, я напряглась, но шторм прошёл мимо. Часовые стрелки закончили круг. — То есть вы считаете дело Сергея Разумовского политической махинацией? — Опять-таки, я не Пчёлкина и не занимаюсь срыванием покровов, но связи бросаются в глаза, — он вздохнул и откинулся назад, будто закончил сложную партию в шахматы. — Поймите меня правильно, я искренне хочу, чтобы человек, скрывающийся за этой маской ответил за свои преступления, но больше всего я хочу чтобы наказание было верным и для верного человека. Я всё смотрела на этого Вишневского и видела отблески пожара в стёклах студии. Сморщенная тень стыдливо выглядывающего солнца накрыла стол, подбираясь к моим ногам. И я не отодвинулась. Я видела тень потемнее, которую не видел это шеф-редактор портала «Сфено». В моей системе координат их жидкокристаллический разговор уже не имел никакого смысла. — Потому что сейчас все одержимы судом над Разумовским, не спрашивая себя, что будет завтра, если вчера полиция Петербурга поймала одного Чумного Доктора, а сегодня — другого. Но смысл имел другой разговор, замаячивший на горизонте, когда маленькие люди в телевизионном ящике схлопнулись и пропали. В чёрном зеркале потухшего экрана я увидела своё ухмыляющееся лицо и осатанело-серьёзного начальника за моей спиной. — Надо же, наша девочка со спичками пришла, — несмешные аналогии не предвещали ничего хорошего. — Ну объясняй, раз пришла — что за цирк ты устроила? Резкий в выражениях начальник отделил себя от меня столешницей, и сразу стало понятно, кто выйдет из этого кабинета побеждённым. Но в конце концов, проигранная битва — не проигранная война. — Я решила, что провокация неплохой способ проверить наличие второй личности, раз первичное освидетельствование поставило это под вопрос. Я выбрала самые мягкие формулировки для объяснения своих действий: отрепетировала этот разговор до гладкости гальки. Поэтому складывающийся гармошкой лоб начальника меня не удивил. Он услышал только «Я решила…» и всё, что было дальше не имело для него значения. — Что было не понятно в словах «подписать экспертизу»? Тебя никто не просил устраивать терапию, тебе нужно всего лишь предоставить результаты. — Я не могу подписать заключение о вменяемости после того, что видела. В конце концов, это просто опасно! — И ты поэтому притащила ему спички? Меня немного занесло, я закусила губу изнутри, следя за бликами в толстых линзах начальника. Он никогда не поднимал голоса, но я подумала, лучше бы он закричал, даже бросил бы что-нибудь в стену. Это бы меня отрезвило, напомнило бы, где моё место. Я не гончая закона, вроде Рогожина, а безмолвная серебряная рыбка. Таких пускают в аквариум, чтобы отвести взгляд. — Послушайте, этот Чумной Доктор есть, он ведёт себя иначе, он говорит иначе, и мы ничего о нём не знаем. Он не должен сидеть в тюрьме. В словах, что я сказала Рогожину, не было лицемерия. Я не пыталась никого защищать, лишь была убеждена, что ответственность за произошедшее на улицах лежит именно на Чумном Докторе. Чтобы наказать его — достаточно сепарировать. Нет никакого смысла отправлять Разумовского в тюрьму, потому что нельзя держать пауков в одной банке. Если мне удалось вызвать его одним только пламенем спички, что может сделаться в тюрьме? И кого в таком случае там на самом деле запрут? — Так, я все понял, — начальник вздохнул после долгого немигающего взгляда мне в переносицу. — Отчет мне к понедельнику. Если ты не можешь подписать, я найду того, кто может. Я моргнула. — Шутите, что ли? — Не беси меня, Лилич. Опять этот предупреждающий тон, похожий на звонок на железнодорожном переходе. Поезда далеко, но ты знаешь — если побежишь, то «рельсы-рельсы, шпалы-шпалы» станут последним, что ты видел в жизни. Я посмотрела на своё отражение в чёрном экране телевизора. Гладкая поверхность, словно гранит, делала лицо похожим на фото с надгробия. — Это вызовет вопросы, дело и так невнятное. Если передадите им результаты экспертизы так скоро — это станет очередным крючком для таких как, вон, Вишневский, — я кивнула по сути самой себе в отражении. Та, другая Алиса в чёрном зеркале, наверное, не оправдывается перед начальством. Та, другая Алиса носит лиловое кружево, сердце той Алисы за мерло и красивые чёрно-белые мелодрамы. Она целует чужие старые армейские раны снаружи вместо того, чтобы наносить новые внутри. В чернозеркальной Алисе на два процента больше жирности и на десять меньше паскудства. — У тебя неделя, — он думал так долго, что успела выстроить своему допельгангеру целый мирок из мысленного Лего. — И главврач больше не хочет тебя видеть. Бедолага догадался, что на экспериментальную диагностику это не тянет. Я встала, готовая протестовать, но начальник тут же оборвал: — Заключение, Лилич, заключение. Для этого Разумовский тебе не понадобится. Взгляд поверх очков упал на дверь, красноречиво намекая, куда мне пойти. Я проглотила все свои вопросы и возражения: ложечку за Фрейда, ложечку за Юнга, и молча вышла, забрав моего нового постоянного попутчика — несчастную папку с делом. На корешке фамилия и имя пациента были зачёркнуты карандашом, а снизу дописано: «Дело Чумного Доктора».***
Плавающее калейдоскопичное сознание собрать тяжело. Темнота осязаема, она плавится в серебре лунной питерской пыли. Фаза нарастания, звон и гул на манер оркестрового треугольника. Поза полумёртвого эмбриона, впечатанного в стены, вырезанного на поздних сроках. Сомнамбула, символ веймарского кино на разломе эпохи. Шик и грязь. Руки трясутся как с попойки. На кого он похож? Я похож на-изнанку. На тебя в лучшие дни. На супергероя. На дога в наморднике. Что тебе больше нравится? То, что я похож на твоего волчьего друга, маленький Маугли? Ты про «давать»: оценку, пищу для размышлений и деньги фондам.***
Бюсты в Александровском саду пялились мне в спину, пока я шла насквозь, нащупывая в кармане телефон. Села на скамейку напротив Лермонтова, надеясь, что хоть он меня поймёт. Набрала Рогожина. — Передумала насчëт кофе? — отозвались с другой стороны спустя пару минут уходивших в никуда гудков. Это звучало даже немного с укором. Он ждал, что я извинюсь, сглажусь и стану, как сахарная вата. Но я уже пыталась, каждый раз получалась только стекловата. — Хочу спросить: не знаешь кого-нибудь из органов по фамилии Гром? Как старая загадка: четыре куля с мукой, на каждом по кошке, напротив каждой кошки по три кошки — сколько в комнате кошек? — Ну, да, есть один беспредельщик в городской полиции. Игорь Гром, — подумав, с сомнением отозвался Рогожин. — А тебе зачем? Но слова улетели в пустоту и растворились, когда я отключилась. В той комнате клиники было четыре имени, но только три идола. И если я не могу получить разгадку от самого Чумного Доктора, значит придётся идти другим путём. Правда, власть, закон. Вишневский — однозначно, первое. Второе я выяснила опытным путём и простыми логическими связями, набрав одну из четырёх фамилий в поисковике. Новостной блок, недавняя дата — почти сразу после ареста Разумовского, статья. «Омбудсмен по делам информационно-просветительской деятельности Андрей Рубинштейн высказался против введения нового законопроекта о контроле над негосударственными просветительскими организациями. Напомним, что данный проект был вынесен на рассмотрение после недавних беспорядков, вызванных террористическими акциями человека, известного как Чумной Доктор. Во время протестов было задержано рекордное число молодых людей в возрасте от пятнадцати до двадцати пяти. «Посмотрите на статистику. Из десяти вовлечённых в протесты подростков — восемь так или иначе связаны с курсами так называемых «Свободных Академий», и я нахожу эту связь пугающей. Этот закон нужен не для сращивания внешкольного образования с государственным аппаратом, а для того чтобы завтра мы не получили новых экстремистов в птичьих масках» — выступил с заявлением инициатор законопроекта, депутат Госдумы Александр Нелюдов. Однако Рубинштейн выступает с резкой критикой позиции депутата, он считает, что контроль деятельности Свободных Академий «Прометей» приведёт к негативному результату. «Я слышал мнение, будто спонсированием прометеевских школ такие, как Сергей Разумовский — простите, цитата — «выращивают себе армию», что, конечно, является чистой провокацией. Несмотря на недавние события, стоит помнить, из какой среды он сам вышел и, я думаю, он прекрасно понимал трудности получения дополнительного образования у таких детей, когда создавал подобный проект. Нам нужно устранять эти трудности, а не создавать новые». Ещё, конечно, оставалась загадочная Трановская, поиск которой не то чтобы не давал результатов — он давал их слишком много. Я встала со скамейки, запахивая пальто. Посмотрела на Лермонтова и подумала — будь у него руки, он бы меня ударил или скорее обнял? Ни с властью, ни с правдой потенциальная встреча в ближайшем будущем мне не светила, в отличие от закона. Вот они, герои нашего времени.