Ты — это я, только наоборот

      У Осаму не бывает неУДАЧНЫХ миссий: все они предсказуемы и в его глазах почти не отличаются друг от друга, но эта стала удачной: маленький Акутагава Рюноскэ очень ценная и способная находка, и Осаму в полном восторге от него. Он рассматривает своë маленькое приобретение, сжавшееся в самом дальнем углу салона машины, и только огромные черные глаза на белом лице светятся в полумраке. Дазай сладко улыбается, поддаваясь вперед — темные омуты настороженно следят за ним. Воспитатель это совершенно новая роль для Осаму, и это так..так.. Захватывающе!       Машина тормозит, и Дазай знает, что эта главная дорога, а до светофоров ещë далеко. Он оборачивается на мафиози напротив. Мужчина весь сжимается и подпрыгивает, вылетая из салона.        — Я узнаю в чем дело!       Возвращается в машину совсем другой человек, и Осаму ни за что не покажет своего удивления. Он только улыбается.        — Малышка Чу, какими судьбами? Ночь, дорога и шикарная машина, ммм, какое сочетание.       Накахара фыркает, изящно кладет ногу на ногу, и еë юбка ползет вверх, обнаженной часть упругого бедра в плотном капроне.        — И даже в юбке, — заканчивает он, смотря слишком долго на открытый участок ноги напарницы.       Она опять фыркает, а еë каблук бьëт прямо по коленой чашечке — Осаму театральной канючит:        — Как всегда жестока!       Чуя рычит:        — Проклятый ужин и сделка! — кидая туфлю в другой конец салона.       Дазай следит как еë полёт оканчивается аккурат возле головы Рюноскэ. Осаму спрашивает:        — Провалилась?       Чуя рявкает:        — Нет!       После она смотрит в угол, в который улетела еë же туфлях, и пусть лицо Чуи останется неизменным, Дазай слышит завывания шторма, что разыгрался в душе напарницы.        — Зачем тебе ребёнок?        — Оооо, это не просто ребёнок, это новый член Портовой Мафии и мой личный протеже.       Она молчит действительно долго, так не свойственно еë бурной натуре долго, что Осаму зубы сводит: такая другая Чуя, в этот вечер можно видеть еë человеческую душу. У Дазая дрожь по телу, смех играет прямо в глотке. Всего то нужен был ребенок, чтобы вскрыть это маленькое тело из стали.        — Я сейчас вернусь.       Накахара испаряется из машины, а у Осаму нервы дрожат прямо в слое мышц. Он смотрит на Рюноскэ, разглядывающего пустое сидение.        — Тебе понравилась эта маленькая подставка для шляпок?       Рюноскэ молчит, только тесней кутается в плащ Осаму.       Накахара материализуется в салоне с белым пакетом слишком быстро: Дазай не успел унять дрожащих пальцев — он следит за Чуей так внимательно, что улавливаете движение каждого волоска на рыжей макушке. Накахара выуживает из пакета онигири и протягивает черному комку — Рюноскэ выхватыет его из протянутых рук и жадно вгрызается.        — Так и знала, что тебе не хватило мозгов накормить ребёнка.       Дазай не видел раньше такого лица у Накахара.        — Меня сейчас стошнит.       Чуя не реагирует, она смотрит с каким голодом Акутагава грызет чертов рис, и еë лицо, оно..оно выворачивает внутренности Дазая Осаму.       Если такое будет случаться часто, то может лучше сразу избавиться от этого ребёнка?       Разумеется, Осаму знает что уже поздно для таких планов, и он только тянет, в одной из своих самых мерзких манер:        — Только не говори, что ассоциируешь себя с Акутагавой.       Чуя дёргается.        — Не мели чушь, тупая скумбрия.       Злится, и смотрит прямо на Осаму, а он только улыбается в ответ.        — Глупая Малышка Чу.       В нем нет и доли той человечности, что есть в тебе.        — Я понял!       Дазай поднимает указательный палец вверх, не упускаю из виду как Чуя вся замирает. Разве можно касаться еë души своими гнилые пальцами, когда она так беззащитна? О, Малышка Чу. Осаму нарочно берет театральную паузу, стягивает узел напряжения туже, ещё немного, ещё совсем-совсем немного, и оборвется.        — Ты просто любишь детей.        — Просто заткнись!       В лицо Осаму прилетает вторая туфля.