Ты — это я, только наоборот

      Накахара идет прямо к кабинету Двойного Чёрного, мимо замеревших мафиози, и никто не смеет смотреть на неë дольше пары секунд. Чуя скрипит зубами: чертова, чертова Скумбрия(!) с хера ли все уверены, что они вместе, и Накахара во всех смыслах не прикосновена.       Чуя просто выдыхает.       У кабинета Накахара может различить мрачную преданную тень: Рюноскэ ждет Дазая. Мелкий, тощий мальчишка, весь закутанный в черное. Чуя подходит ближе, и Акутагава весь настораживается, поднимая на неë абсолютно чёрные глаза — бездна, а не взгляд. Чуя не хочет думать об этом, но этот ребенок. Его глаза. Когда она увидела их впервые, то они утянули еë на дно воспоминаний, когда Чуя, измученная голодом (до встречи с овцами), хлебала речную воду как зверь, а на водной глади лицо иссушенной дикарки — еë глаза были такими же. Накахара тогда все внутренности перекрутило: тот дикий голод разинул свою пасть прямо в еë животе и желудок скукожился в попытках переварить самого себя. Возвращаясь из магазина, она сгрызла как минимум три онигири, прежде чем оказалась в машине и дала один Акутагаве, и тот набросился на него с тем же голодом, что и сама Чуя. Так глупо это. Ощутить настолько глубокую связь с незнакомым ребёнком. Только после этой мысли, трезвящей своим холодным выводом, Чуя заметила Дазая — лихорадочный взгляд, неровный румянец и сбитое дыхание. Осаму закричал на всю машину:        — Я понял!       Как же Чуя хотела убить просто за то, что он видел еë такой.        — Ты просто любишь детей.       Но кинула в него туфлю. Бессильная жалкая злоба. Осаму пощадил чувства "хрупкой" напарницы — Чуе было бы проще, если бы он так не поступил.       Чуя просто выдыхает.       Осаму определенно очень весело в амплуа наставника, а Чуя думает, что из него тот вышел крайне хреновым. Пусть он избивает Рюноскэ — ерунда по сравнению с тем, что такие дети переживают в трущобах, но Осаму уничтожает его. Дазай как чертов прожорливый демон, разрывает нервы и ментальное здоровье всех, кто его окружает, и на взгляд Чуи, Акутагаве не повезло больше всех — он стал абсолютно зависим от него.        — Тупая Скумбрия там просто уснула, не жди понапрасну.        — Накахара-сан, я не могу уйти, таков приказ Дазай-сана.       Чуя скрипит зубами. Она хватает подростка за тонкое запястье и тащит подальше от кабинета.        — Идем за мной.       Рюноскэ слабо упирается, скользя по полу толстыми подошвами.        — Но..но Накахара-сан, я не могу.. Дазай-сан, Дазай-сан разочаруется во мне.       Накахара прямо сейчас готово пойти выпустить кишки тупой Скумбрии: ей больно, черт побери, видеть этого ребенка таким зависимым от слова другого. Слишком больно, на самом деле, Чуя совсем не склонна к такому уровню эмпатии. «Только не говори что ассоциируешь себя с этим ребенком».        — Нет!       Совсем не замечает как кричит это вслух.        — Что?       Рюноскэ и сопротивляться перестал, а Накахара просто отмахивается, раздраженная собственной вспышкой.        — Ты идешь со мной и плевать на Дазая.       Этот чертов демон и еë пожрал изрядно. Сволочь и сука.        — Я не могу так.       Чуя выдыхает, кладет ладонь на хрупкое плечо подростка и смотрит тому прямо в глаза.        — Пойдём, мне нужна твоя помощь.       Акутагава меняется: на бледных щеках румянец и он весь сжимается, но кивает с таким с таким механическим трудом, что Накахара казалось, что его тело лопнет от усилия.        — Чуя!       Только не это.       Чуя выдыхает и поднимает взгляд над плечом Акутагавы, чтобы встретиться с радостным лицом напарника.        — Чу-я, если тебе так хочется ребенка, то можешь обратиться ко мне, я помогу.       Накахара едва не закричала от бешенства, но она только шипит сквозь зубы:        — Я сейчас сделаю так, что о детях ты только мечтать сможешь.       Осаму часто хлопает глазами, а после растекается в улыбке, и Чуя уже вся замирает ожидая очередную реплику. Только не выходить из себя.        — Ты о чем подумала, Чуя-чан? Я мог бы найти тебе сиротку, но если ты хочешь так, — Дазай делает вид что задумался, — я готов пойти даже на это, ради тебя, Чиби-чан.       Осаму прижимает руки к груди, строит страдальческое лицо, полное решимости — разыгрывает самое настоящее представление. Накахара просто хочет проломить стену тупорылой башкой напарника.        — Идем, Рюноскэ.       Она тащит онемевшего подростка ближе к себе.        — Не-не, Акутагава.       Дазай больше не актёр, Дазай жестокий начальник, ломающий кости своим подчиненным, и Рюноскэ послушный пес, кидает растерянный взгляд на Накахара, прежде чем разворачивается к тому. Осаму тянет:        — Хороший пес.       И Чуя не может понять на кого тот смотрит, но Чуя точно знает, что не позволит Дазаю сломать этого несчастного ребенка. Она улыбается прямо в лицо этой тьме в человеческом обличии.        — Я хочу ребенка, Дазай. От тебя.       Чуя слышит как что-то где-то упало, кажется всë здание мафии затихло, а Чуе плевать, сейчас у неë есть куда более важная цель.        — Я хочу забрать от тебя Рюноскэ.       Напряжение сгущается и Накахара ощущает как оно царапают еë горло.        — Зачем тебе?        — Просто каприз.        — Нет. Дело не в этом.       Осаму весь тьма — наэлектеризованая и вязкая — подходит ближе, всего на шаг, между ними метры, но Чуя ощущает как его дыхание застыло на еë коже.        — Нет!        — Что?       Напряжение лопнуло — всë взгляды на дрожащего Рюноскэ.        — Простите Н.. Накахара-сан, но я хочу быть с Дазай-саном.       Нет, Чуе совсем не обидно, она только фыркает. Стоило ожидать, на самом деле, она просто дура, что повелась на эмоции.        — В отличии от скумбрии, я учитываю желания людей. Как хочешь.       Она резко разворачивается, и едва слышит высокое щебетание Дазая:        — Как так, тебе же так нравится эта Чиби.