Лжец! Лжец. Лжец?

      5 дней назад       Джин снял очки и привычным движением схватился за переносицу, пытаясь пальцами успокоить уставшую от металла кожу. Он хорошо поработал, но впереди неминуемо предстояло хорошо поработать еще. А потом еще. И еще немного. И эти труды вознаграждались, как и то чувство усталости, которое, удобно устроившись на его плечах, теперь буквально придавливало к полу, всё удачнее заглушая чувство долга настойчивыми призывами забыть о заботах и отдохнуть. Бесконечные семинары, тренинги и консультации, и вот он смог к двадцати девяти годам самостоятельно купить квартиру, которую еще даже не успел до конца обставить, но которая уже была уютной хотя бы потому, что она была его собственностью, и по документам, и фактически.       Он встал и сразу направился к холодильнику, достав оттуда бутылочку холодной минеральной воды, которая всегда спасала пересохший от усердной умственной работы мозг. За окном уже успело стемнеть, а значит, время уже перевалило за десять часов вечера, и теперь вполне можно начать думать о том, чтобы отправиться ко сну. Завтра ему предстояло ехать в участок и работать с Юнги, и на мысли о Юнги Джин сразу улыбнулся. Удивительно, как быстро они смогли найти общий язык, хотя с первого взгляда им обоим, да и всем остальным, кто мог наблюдать начало их знакомства, показалось, что это будет скорее холодное противостояние характеров, чем сердечная, пусть и не имеющая адекватного тактильного и душевного проявления дружба. И теперь Джин вдруг задумался о том, как бы отреагировал Юнги, если бы узнал, что у него был опыт отношений с мужчиной?.. И вспомнив об этом опыте, Джин тут же потерял улыбку. Но он дал себе обещание сразу выбрасывать эти мысли из головы.       Стандартная медитативная практика: представить себе чистое небо, которое заполнено облаками, фигурально олицетворяющими собой мысли, от которых нужно избавиться. И пока Джин, облокотившись на стол и прикрыв глаза, все еще держа в руках прохладную бутылку, представлял, как облака медленно, но верно рассеиваются, подгоняемые легким морским бризом, в дверь позвонили. Джин открыл глаза и сразу начал соображать, кому могло приспичить совершить столь поздний визит. И все потенциальные подозреваемые, кажется, теперь должны были иметь алиби.       Он двинулся к двери, которую затем почти сразу, позабыв о предостережениях детективных фильмов и фильмов ужасов, открыл. И так и остался стоять, не успев убрать пальцы с дверной ручки. Он теперь смотрел на своего гостя, не имея возможности собраться с мыслями, которые все сразу, даже нужные, как нарочно не вовремя покинули его небосвод, оставив после себя какую-то уродливую неразбериху, которая очень раздражающе озвучивалась буквально вырывающимся из-под кожи пульсом.       — Привет. Извини, что так поздно.       Он слишком давно не слышал этот голос, чтобы теперь не испытать волнение, которое становилось всё очевиднее, как набирающая скорость снежная лавина где-то на вершине Альп. Вместе с тем, как его отпускал испытанный сначала и как раз лишивший его мыслей шок.       — Что тебе нужно? — Джин тут же откашлялся, заподозрив, что его голос теперь слишком красноречиво выдавал его тревожное состояние, которое было тревожным лишь потому, что слишком опасно балансировало на грани безотчетной радости и безысходной тоски.       — Я пришел всё тебе рассказать. Нам слишком долго не удавалось поговорить, а теперь появилась возможность, и если ты хоть сколько-нибудь ценил то время, что мы провели вместе, ты меня выслушаешь. Я знаю, что ты меня выслушаешь.       Он практически не изменился. Все те же темные волосы, теперь, правда, короче, чем он их запомнил, но всё также аккуратно обрамляющие всё то же излишне, невыносимо красивое лицо, с всё теми же проницательными темными глазами, которые и теперь смотрели на Джина уверенно, будто зная о том влиянии, которые они имеют на него. Имели на него, потому что Джин уже успел со всем справиться. Он пережил свои чувства к Ким Тэхену и почти уверился в том, что они изначально были неправильными. По крайней мере… Он теперь отчаянно цеплялся за эту мысль.       — Я не задержу тебя.       Тэхен сделал шаг вперед, переступив порог квартиры и оказавшись слишком близко к Джину, который не успел сделать шаг назад. Он даже пах так же. Всё та же согретая солнцем и укрытая горячей карамелью древесина, одно время чарующая Джина, растворяющая его в чувствах и ласке. Он помнил это, как будто не было этой вынужденной разлуки. Разлуки, в которой он не был виноват и к которой не был готов.       — Когда освободился? — Джин, наконец, сделал шаг назад, затем, сделав еще один шаг, облокотившись на стену и сложив на груди руки. Разумеется, он выслушает Тэхена. Кто он такой, чтобы теперь отказывать человеку в необходимости выговориться… Пусть и тому, из-за которого в один драматичный момент его собственное сердце, с чувствами на перевес пошло под откос.       — Ты теперь совсем ничего не чувствуешь, да? — Тэхен смотрел на него прямо, так и оставшись на том же месте, и теперь он как будто на лице Джина пытался отыскать ответы на свои вопросы, как будто это он был специалистом в сфере психологии невербальной коммуникации.       — А что я должен чувствовать? Я рад, что ты жив-здоров. Правда, немного похудел, но это лишь побочный эффект содержания в неволе. — Джин рассуждал теперь слишком спокойно, и виной тому была усталость, которую он вновь начал испытывать, пережив первое волнение. Которая не давала ему с головой погрузиться в свои эмоции и чувства просто потому, что на это объективно не хватало сил.       — Скажи, что ты знаешь о моем задержании? Пожалуйста. — Тэхен до сих пор держался уверенно, и это очень подкупало, потому Джин с первого взгляда распознал в нем намерение быть откровенным.       — Что тебя арестовали за мошенничество с картинами прямо на месте совершения этого мошенничества, и что ты сразу подписал признательные показания. — Джин глубоко вздохнул, решив выдать все и сразу. — После того, как я отчаялся связаться с тобой, когда ты не пришел на нашу встречу, я отправился к тебе в Академию, где и встретился с твоим деканом. Он всё мне рассказал, и я решил попробовать спросить с тебя лично. Но следователь, который вел твое дело и с которым мне удалось поговорить по чистой случайности, просто потому, что он проходил мимо дежурного поста, на котором я отчаянно краснел… В общем, он сказал, что спросить с тебя лично не получится. Зато вкратце поведал твою историю, сделав особый упор на том, что в этом деле все было прозрачно и однозначно. Сказал, что мне придется недолго тебя ждать. И я решил, что ждать тебя не буду. Хотя, если бы ты дал признательные показания сначала мне, а потом уже следователю, я бы вероятно имел другую точку зрения по этому вопросу.       Тэхен весь этот непродолжительный рассказ смотрел себе под ноги и, кажется, не дышал, но очень напряженно думал, о чем явно давали понять играющие под его медовой кожей желваки. Мужественный, сильный… Волнение такое, как будто Джин встретил его теперь впервые, но сердце Джина теперь не замирало, руководствуясь лишь инстинктом самосохранения.       — Если я расскажу тебе свою версию, есть шанс, то ты поверишь?       — Я послушаю. — Джин кивнул, поменяв свое положение и уперевшись в стену одним плечом, чтобы иметь возможность находиться к Тэхену лицом.       — Спасибо. — И Тэхен не мог определиться с тем, хороша или плоха была такая хотя бы только внешне уравновешенная реакция Джина на его появление. Он ожидал чего-то другого, даже готовился к выяснению отношений на повышенных тонах, а на деле… Всё было слишком просто. Потому что прошло слишком много времени.       — Только скажи сначала, как ты меня нашел. Ведь я переехал сюда уже тогда, когда ты сидел.       — Ну… Следил за тобой, наудачу однажды дождавшись у университета.       — Романтично. — Джин устало улыбнулся, вдруг вспомнив все просмотренные до этого фильмы с похожим развитием событий. — А почему тогда не подошел? Думал, что я брошусь на тебя с кулаками или зарыдаю в голос, привлекая ненужное внимание? Я на такое неспособен. Особенно спустя такой промежуток времени, которое, как известно, лечит. Ну, по крайней мере, позволяет смириться.       — Мне просто нужно было время, чтобы… Кое что обдумать. — Тэхен пытался собраться с силами после такого признания Джина, которое разрушило все его ожидания по поводу возвращения не успевших совсем угаснуть чувств. Наверное, он был слишком наивен.       Для него эти полтора года текли беспощадно медленно, потому что каждый новый день неминуемо превращался в день сурка, и только мысли о Джине более или менее сохраняли в нем остатки здравого, не подчиненного строгому тюремному распорядку смысла. Именно Джин напоминал ему о существовании альтернативной для него теперь реальности, на свободе. А Джин же в это время жил, наверняка, очень насыщенной жизнью, и ему было о чем думать, помимо своей угодившей за решетку любви. И Джина нельзя было за это винить. И Тэхен не винил.       — Ладно, я начну с того самого дня, восстановлю для тебя краткую хронологию событий. Прежде чем встретиться с тобой и предложить тебе жить вместе, на что я к тому времени окончательно решился, я должен был передать декану Сато картину, список, который я закончил и который должен был отправиться на продажу, по стандартной схеме. Когда я с ним увиделся, он, сославшись на занятость, попросил меня самого встретиться с покупателем, сказав, что я смогу забрать себе весь гонорар. Я согласился, узнав время и место и удостоверившись, что успею на встречу с тобой. Я отправился к покупателю, который просто должен был забрать картину и отдать мне деньги, наличность. И самое интересное началось тогда, когда вдруг появилась полиция. Они сразу начали мне в очень вежливой форме задавать вопросы, мол, что за картину я принес, с какой целью, как будто по деньгам в моих руках этого не было понятно. Хотя, я понял потом, что это нужно было для протокола, после того, как сказал, что сам нарисовал эту картину и приехал её продать. Да. В общем, покупатель сказал, что я договорился продать оригинал, а привез список, и об этом он догадался по тому, что на картине не было подписи. Я говорил тебе, что срисовываю все, кроме автографа настоящего творца. Вот, я начал возмущаться, что не собирался продавать свое творение как оригинал и что об этой сделке мне стало известно от Хэчиро Сато, но покупатель сказал, что понятия не имеет ни о каком Хэчиро Сато. Это была анонимная сделка, через проверенный источник в даркнете и… Я был в проигрышном положении. С мечеными, как потом оказалось, купюрами. Меня интересовало только то, почему вдруг здесь оказалась полиция, на что покупатель, как будто услышав мой неозвученный вопрос, сказал, что ему поступило анонимное предостережение о том, что теперь орудует какой-то неизвестный умелец, который впаривает списки за оригиналы, и что лучше перестраховаться. Перестраховались. И меня забрали в участок, где я участвовал в допросе, на котором следователь мне по-дружески, узнав, что я до этого не имел проблем с законом, посоветовал сознаться, потому что все улики прямо указывали на меня: картина только с моими отпечатками и моим признанием, деньги, которые я получил лично в руки… А чистосердечное признание в этом случае должно было скостить мне срок, который у меня так и так будет. Знаешь, я долго не мог поверить в то, что произошло, пока мне не дали государственного защитника, который инструктировал меня по поводу того, что нужно говорить на суде. Это было закрытое заседание, которое прошло быстро и приговорило меня к полутора годам колонии общего режима.       Джин слушал очень внимательно, невольно наблюдая за реакцией Тэхена на собственные слова, которая не выдавала в нём ни даже тени намерения юлить и скрывать правду. Он был уверен в том, что говорил, и не испытывал никакой тревоги по поводу того, что его слова могут быть восприняты не так, как он задумывал. И приняв всё на веру, Джин вдруг представил, что должен был испытывать Тэхен во время всего этого процесса…       — В колонии, кстати, жилось не так плохо, как могло бы показаться, особенно после того, как я впервые получил посылку от родителей, которые передали мне несколько книг и альбомов для рисования. Да, это не было запрещено. Я жил в одной камере с еще пятью такими же мелкими мошенниками, как я. У нас был распорядок дня, который просто невозможно было нарушить, хотя пару раз мне это удалось, за что я пару дней провел в карцере, который является симулятором одиночной камеры. Незабываемый опыт, но вообще, если бы не полная изоляция от внешнего мира и привычного окружения, это можно было бы счесть за… Я думал, что будет хуже. Но все оказалось не так плохо, если вообще в моей ситуации можно было хоть как-то приблизиться к отметке «хорошо». Сокамерники оказались вменяемыми людьми, а с одним я почти подружился. Он ювелир, подделывал старинные монеты и продавал их начинающим нумизматам. Он и рассказал мне о схеме, по которой действовал мой декан. Да, я очень смело обвиняю его, потому что у меня есть на то веские основания, но об этом позже. Как только я узнал об этой схеме, у меня сразу сложился пазл в голове.       — Что за схема? — Голос Джина, то и дело обрывающийся под напором нахлынувших на его уставшее сознание мыслей, бессовестно его предавал, и во взгляде Тэхена явно появилась надежда, как и в голосе, который теперь звучал спокойнее и увереннее.       — Его тесть владеет картиной галереей, а он сам — вполне уважаемое в художественном мире лицо, которое при этом обладает незаурядным даром красноречия и убеждения. Он находил людей, которые плохо разбираются в искусстве, но умеют хорошо сорить деньгами, и предлагал купить им не слишком известные полотна известных художников, которые традиционно обычно растасканы по частным коллекциям и не мелькают на публике. Я рисовал такие картины. И здесь стоит сказать, что Хэчиро Сато не обижал меня. Разумеется, он забирал себе, как мне кажется, девяносто процентов выручки, но то, что доставалось мне, было более, чем достойно. Стал бы я участвовать в этом, если бы знал, как именно он сбывает мои картины? Разумеется, нет.       — Но ведь на оригинале нужна подпись…       Тэхен улыбнулся.       — Это не такая уж большая проблема, для человека, который был дипломированным специалистом в сфере каллиграфии. Он брал мой список, рисовал на нем подпись и продавал доверчивым обывателям в мире высокого изобразительного искусства.       — А зачем же ему тогда так подставлять тебя, если он зарабатывал на тебе деньги? — Это был резонный вопрос, ответ на который мог развеять остатки сомнений.       — Здесь всё сложнее. Я долго думал, вместе со своим товарищем по тюремному несчастью… Возможно, кто-то из его покупателей узнал, что получил не оригинал. Декану нужно было себя обелить и оправдать, чтобы не только не сесть в тюрьму, но и не потерять свою блестящую репутацию и продолжить свое подлое обогащение. Вполне возможно, что подставив меня, он потом уверял, что ту гипотетически злополучную картину ему подсунул именно я — не зря он пустил слух о мошеннике, когда убеждал того самого покупателя обратиться в полицию. Мое слово против его не многого бы стоило, при том, что не было никаких доказательств, которые могли бы меня оправдать. Хотя, доказательств в его пользу также нельзя было найти, но с его даром вешать лапшу на уши и занимаемым положением… Это бы не стало большой проблемой. Я просто оказался козлом отпущения, Джинни. И потерял не только свободу, которая оказалась самой меньшей из потерь.       — Ты об отчислении? — Джин прекрасно знал, что Тэхену не удалось закончить обучение, потому что он был отчислен сразу после заключения под стражу, и Тэхен теперь смотрел на него не моргая, пытаясь унять вновь неприлично участившееся дыхание.       — Нет. Я о тебе. Несмотря ни на что, мне было страшно лишь от того, что я потерял тебя. Арест, тюрьма… Я справился с этим, потому что это было не так страшно, как мысль о том, что мы больше никогда не будем вместе. Я… — Голос Тэхена впервые заметно сорвался, и Джин ощутил, как что-то оборвалось глубоко внутри него. — Я каждый день думал о тебе, и только эти мысли каждый раз возвращали мне желание радоваться новому дню. Я рисовал тебя. Как будто ты сидел напротив. Каждую ночь, после отбоя, когда гас свет, и всё затихало, я представлял, как мы встретимся, как я всё тебе расскажу, и ты поймешь меня. Я знал, что всё не так просто и что за полтора года и больше мы отдалимся настолько, что, возможно, уже нельзя будет вернуть то, что между нами было. Это на самом деле страшно, а не то, что на полтора года я лишился своего привычного образа жизни. И я теперь хочу сказать тебе спасибо. За то, что ты согласился меня выслушать. Даже если ты теперь мне не поверил, у меня будет потом возможность доказать. Потому что у меня есть план.       Джин устал. Он в один момент ощутил себя настолько уставшим, как будто окончательно придавленным и лишенным жизненных сил. Не от своей работы, нет. От тех мыслей, которые преследовали его всё это время. Сомнений, которые по чайной ложке выедали его жизненные силы. Чувств, которые продолжали прорастать внутри, несмотря на возведенную в сердце стену из мнимых, насильно им самим же навязанных убеждений, которые должны были защитить от боли. Потому что он ничего не знал. Он думал, что Тэхен преступник, что он бессовестно обманывал его, надеясь, что правда никогда не всплывет на поверхность, и теперь, получив заслуженное наказание, возможно, даже не вспоминал о нем, с головой зарывшись в свои проблемы. И теперь у него не было сил. У него не было сил анализировать и сомневаться. Он верил ему. Безоговорочно. Каждому слову. И у него теперь был только один выход.       Джин оторвался от стены, подошел к Тэхену и, не задумываясь, крепко его обнял, положив уставшую противостоять сердцу голову на покрытое мягкой костюмной тканью плечо. Это было просто. Все гениальное было просто.       — Я верю. Всему.       Джин прижимал его к себе, ощущая, как ожесточенно сцепились на его талии руки и с какой жадностью оказавшийся в его волосах нос вдыхал, не желая выдыхать, родной запах.       — Мне все равно, что это наивно и легкомысленно. Мне не нужны никакие доказательства. Мне достаточно того, что я вижу и чувствую. — Джин отстранился, насколько вообще это было возможно в почти болезненно сжимающих его руках, и сразу заметил, как блестели глаза Тэхена, как будто он собирался расплакаться.       Возможно, ему действительно стоило со слезами выпустить из себя всё, что ему довелось пережить, но больше Джин хотел увидеть его улыбку.       — Я люблю тебя, знаешь? И даже успел смириться с тем, что моя первая любовь окажется последней. — Джин с особой нежностью теперь держал в своих руках лицо Тэхена, заметив, что слезы все-таки успели подобраться слишком близко. — Нет, улыбнись! Всё позади, и теперь ты должен улыбаться столько, чтобы этого хватило наверстать все упущенное время. Или ты хочешь, чтобы я еще немного потянул интригу? Прощать или не прощать… Я не могу, Тэ. Знаешь, я на самом деле ждал, что ты найдешь меня после того, как освободишься. Я не собирался сам связываться с тобой, но я ждал, что ты увидишь меня и всё мне объяснишь. И окажешься невиновным. И даже если ты меня теперь обманываешь и на самом деле заслужил всё, через что прошел — мне будет проще. Когда после того, как вскроется правда, я буду уничтожать твое бездыханное тело. У меня теперь есть связи в полиции, так что…       Тэхен засмеялся, и из его глаз все же выкатилась пара слез, которые почти сразу высохли на пальцах Джина.       — Ты не представляешь, как я тебя люблю. Правда, ты не представляешь. Это… — Голос Тэхена вновь стал срываться, но теперь лишь от счастья испытанного облегчения. — Я держался всё это время. И это было почти легко. Наверное, я до сих пор не осознаю, что со мной произошло, но я не хочу размышлять об этом. Я хочу только тебя и больше ничего.       Это был тот момент, когда было не до поцелуев и других романтических, то и дело норовящих перейти в сексуальные проявлений, несмотря на ту разлуку, что им довелось пережить. Все, что нужно было — ощущать долгожданное присутствие, максимально близкое. Кожей ощущать близость, каждой мышцей, каждой косточкой, пытаясь вобрать в себя всё исходившее от родного тела тепло, чтобы разделить его на двоих.       — Я только теперь свободен. Не тогда, когда меня выпустили, а сейчас. Ты освободил меня из-под стражи, поверив мне. — Тэхен говорил, уткнувшись Джину в шею.       — Чтобы никогда не отпустить. — Джин улыбался, ощущая на коже щекочущее дыхание и ни с чем не сравнимое облегчение в сердце.       — Нет, это я тебя не отпущу. — В низком, привычно мягком бархатном тембре появился детский каприз, и Джин позволил себе засмеяться. — Это не смешно.       — Значит, ты останешься?       Услышав это, Тэхен молниеносно поднял голову, с непередаваемым волнением смотря на Джина.       — Ты так смотришь на меня, как будто мы никогда не спали в одной кровати.       — Это не сон? Я серьезно. Это слишком хорошо, чтобы быть правдой. — Кажется, Тэхен действительно теперь сомневался в реальности происходящего.       — Сон будет, когда мы примем горизонтальное положение. — Джин медленно перебирал в пальцах темные волосы, смотря на то, как взволнован был Тэхен. — В душ и спать. Я очень устал, и тебе тоже нужно хорошенько отдохнуть. Я слишком давно не спал с тобой в обнимку, чтобы теперь упустить эту первую подвернувшуюся возможность.       Это был план, который сработал меньше чем через час, когда Тэхен, закончив водные процедуры, забрался под одеяло, сразу же прильнув к расположившемуся на привычном правом боку Джину, крепко-крепко прижав его к себе. Для него не было пижамы, потому, спустя очень усталый и непродолжительный спор, было решено, что они оба будут спать обнаженными. И эта нагота теперь не волновала кровь, а убаюкивала сердце горячими, мягкими и совершенно необходимыми ощущениями кожи к коже. И впервые за долгое время Тэхен спал действительно крепко, потому что преследовавший его всё последнее время сон теперь мирно сопел в его руках.

***

      И утро началось не с кофе. А с почти титанического усилия воли, когда Джину, чтобы выбраться из нагретой постели, необходимо было освободиться от закинутой на него ноги и крепко прижимающей к себе руки Тэхена. Это была почти непосильная задача, просто потому, что теперь Джину меньше всего на свете хотелось с этого начинать утро. Которое должно было начаться с чего-то чувственного, романтического, с того, чего они оба были лишены всё это время… Но нет. И ему не хотелось будить Тэхена, который теперь особенно сладко сопел.       Нехотя выбравшись из кровати, Джин заботливо укрыл свою мирно спящую любовь, а затем отправился в душ. Ему нужно было ехать в участок, и он видел сообщения, которые присылал до этого Юнги, и… И впереди ему предстояло еще одно сложное дело — выбраться из дома. Усилие воли здесь должно было быть чуть меньше, но перспектива этого все равно не радовала. Нисколько.       Наспех вытеревшись после душа и оставив полотенце повязанным на талии, Джин принялся за чистку зубов, постоянно сверяясь с экраном своего лежащего рядом смартфона, проверяя оставшееся на сборы время. Обычная утренняя рутина, которая теперь давалась ему с особенным трудом. Он должен быть в постели. Он должен теперь обнимать Тэхена, целовать Тэхена, и… в общем, пытаться наверстать всё то время, что его не было рядом. А еще он должен ехать на работу, чёрт... На этой мысли Джин выключил электронную зубную щетку, оставив ее на раковине, и наклонился, чтобы прополоскать рот от пасты и сомнений, которые теперь пытались вступить в преступный сговор с его совестью.       — Куда ты так рано собрался? — Низкий, сонный, почему-то кажущийся отчаянно сексуальным хриплый голос раздался у Джина за спиной, и он инстинктивно выпрямился, сразу ощутив прижавшееся к нему горячее тело, которое крепко сцепило руки у него на животе.       Джин смотрел в зеркало, и на его лице появилась широченная, наполненная любовью и умилением улыбка, когда он увидел самым невообразимым образом взъерошенного Тэхена, который теперь отказывался открывать глаза, уронив свою голову Джину на плечо.       — Тэ, у меня работа. Ты можешь остаться здесь, и когда я вернусь… — Джин готовился предпринять попытку выпутаться из сильных рук, пока не решаясь приступить к каким-либо действиям.       — Я тебя не выпущу. Я серьезно, Ким Сокджин, ты не выйдешь из этой квартиры сегодня. — Тэхен по-прежнему не открывал глаза, но по его голосу и ставшим в миг более крепким объятиям, на корню пресекающим любое даже самое наивное и нерешительное поползновение выбраться, Джин понял, что сон стал Тэхена отпускать.       Но Тэхен его отпускать не собирался, и Джин сразу честно признался себе, что он бы ни в коем случае не стал бы пытаться сбежать, если бы не его профессиональный долг.       — Тэ, я не могу остаться. — Джин смотрел на Тэхена в зеркало, намереваясь придать словам убедительности взглядом, при этом звуча слишком жалобно, а Тэхен всё так же находился с закрытыми глазами, уткнувшись носом в его плечо, но затем… — Тэ, перестань, пожалуйста.       Губами, которые теперь торопливо оставляли на коже отрывистые, но очень чувствительные влажные поцелуи, которые слишком остро отдавались в истосковавшемся по ласке организме Джина. Ему так этого не хватало…       — Вчера ты слишком устал, а я был слишком счастлив, чтобы на чем-то настаивать, но теперь… — Тэхен говорил шепотом, своим низким, самым опасным для самообладания образом переворачивающим все внутри шепотом, от которого буквально подкашивались колени, особенно в момент, когда он, наконец, взглянул в зеркало на Джина.       От очаровательной сонливости не осталось и следа. Остановив губы на плече, Тэхен смотрел теперь как будто исподлобья, из-под своих пушистых ресниц, затем оторвавшись от кожи, чтобы не прерывая установившийся и привычно гипнотизирующий зрительный контакт, сместиться чуть выше. Более открыто и влажно, то и дело нетерпеливо зажимая, чуть втягивая, тонкую чувствительную кожу между губ. И Джин ощутил, что его собственный член его предал, решительно убрав из главы угла гражданский долг, заменив его на жажду слишком долгожданного сексуального удовлетворения.       — Скажешь, что был в заложниках. — Тэхен быстро потянулся к находящемуся не вдалеке телефону, уверенно его выключив. — А можешь прямо сейчас сказать, что не хочешь меня, и я тебя тут же отпущу.       — Я… не хочу тебя. — Джин улыбнулся, прикрыв глаза и сосредоточившись на скользящих по его коже пальцах, которые то и дело задевали чувствительные соски.       — Ну-ка, проверим, насколько ты честен. Я помню, ты говорил что-то о явных признаках лжи… — Тэхен поднял голову, задумчиво сощурив глаза, а потом Джину пришлось буквально всем телом сократиться, в момент, когда он почувствовал на своем в конец отвердевшем члене пальцы, до этого лишившись полотенца и любого шанса на спасение. — Ох, ты солгал.       Тэхен смотрел на него в зеркало, и Джин не мог отвести взгляд. Несмотря на то, что прошло много времени, которое они были лишены любой возможности видеться и хоть как-то поддерживать связь, теперь у него было ощущение, что между ними никогда не было этого расстояния в полтора одиноких года. Он не изменился. Как и не изменилась реакция Джина на этот тяжелый, буквально топящий в своей завораживающей глубине и лишающий шанса на спасение карий взгляд. Он скучал… Господи, он так скучал по нему, и только теперь, когда у него была возможность достойно вознаградить себя за всё это время ожидания, он мог себе в этом чистосердечно признаться.       Джин развернулся и, наспех притянул к себе не ожидавшего такого резкого маневра Тэхена двумя руками, схватившись за шею, и приник к его губам. Вот теперь он был вознагражден, ощущая с какой настойчивостью родные руки ухватились за его талию, с каким жаром губы впились в губы, совершенно не заботясь о том, кто именно теперь будет владеть инициативой в этом голодном поцелуе. А это был именно голод. Ничего общего с чувственной романтикой, когда ты готов часами наслаждаться любимым телом, доставляя и получая неторопливое, постепенно распаляющее в крови желание удовольствие.       Джин ощутил уперевшийся в ягодицы край раковины, но эти болезненные ощущения были слишком никчемными на фоне жадного, очень эгоистичного стремления получить то, что было желаемо теперь больше всего на свете. Но Тэхен, как будто краем оставшегося пока ясным сознания понял, что это неудобное положение, и сделал шаг назад, одновременно с этим, чтобы случайно не прервать слишком пылкий и при этом безжалостно сладкий поцелуй, потянув за собой Джина, которого двумя руками прижимал к себе за бедра, самым чувствительным образом соединив члены.       — К черту всё! — Джин беспечно улыбался, ощущая, как нетерпеливые руки теперь переместились к его талии, чтобы решительнее направлять его к выходу из ванной, а затем — ко все еще горячей после перенесенное на двоих сна кровати.       И теперь виной всему происходящему были лишь любовь и в один момент достигшее критической отметки, почти не совместимое с жизнью возбуждение. Полтора года. Полтора года без ласки. И прежде чем опуститься на кровать, Джин ловко отбросил в сторону и без того смятое одеяло, всё это время находясь под беспощадным и даже не думающим прекращаться шквалом беспорядочных поцелуев, которые только дразнили разгоряченную ожиданием удовольствия кожу, раз от раза очень нежно закусываемую между зубов, как будто от нетерпения.       Одно чувство на двоих, одно желание на двоих, и идея о том, как лучше помочь друг другу справляться с чувственным голодом так же пришла в их головы одновременно. Если бы Джину кто-то сказал однажды, что он будет с огромным энтузиазмом и при этом без капли стеснения, при дневном свете, который теперь свободно лился из окон, тереться своим членом о чужую грудь, при этом с жадностью заглатывая чужой член, он бы упал в обморок от смущения. А теперь он рисковал упасть в обморок от языка, слишком настойчиво и слишком сладостно испытывающего его выдержку на прочность, который теперь беспрепятственно хозяйничал между уверенно разведенных ягодиц.       Это было до одурения откровенно, ненасытно, в те моменты, когда головка члена Тэхена слишком на долго задерживалась в горле Джина, просто чтобы попытаться унять рвущиеся наружу хриплые, подгоняемые зашкаливающим сердцебиением стоны. И в это самое же время язык между ягодиц, настырно каждый раз преодолевая сопротивление, то и дело утопал в горячо и при этом мягко сжимающей его слизистой, лишь на мгновение освобождаясь, чтобы подразнить тонкую нежную кожу.       Тэхен вынужден был останавливаться каждый раз, когда давление горла на члене сопровождалась скользящим по мошонке языком. Это было невыносимо. Вместе с осознанием, насколько открыто и откровенно Джин принимал ласку, страстно и пылко отдаваясь сладостным ощущениям. Это кружило голову.       — Сладкий, сладкий малыш… — Джин первым решился прерваться, чуть неловко перевернувшись и оказавшись на бедрах беспечно улыбающегося и уже подставляющего губы Тэхена, пытаясь немного унять дыхание, пока горячие руки, остановившиеся на плечах, не побудили его нагнуться. Он любил называть так Тэхена тогда, когда тот вдруг терял вдохновение или энтзуиазм, тем самым пытаясь поднять ему настроение. И теперь... Когда так соскучился по его сладости.       И вновь поцелуи, бесконечные, выключающие из действительности и замедляющие время поцелуи, накрывающие с головой закладывающей уши чувственностью переплетающихся языков. И пылко, и страстно, и до замирания в сердце нежно. И Джин выпрямился, заставив Тэхена в очередной раз восхититься своими пропорциями, и потянулся к одному из прикроватных столиков, быстро достав оттуда все необходимое для секса. И Тэхен невольно напрягся.       — Откуда у тебя смазка и презервативы?       Он всё еще не мог справиться с перемешанным с удовольствием дыханием, но всё же Джин смог различить в его голосе тревогу, и… Он покраснел. Если до этого его румянец обуславливался лишь жаром тела, то теперь это было смущение. Он оставил все рядом с собой на кровати.       — Я… Ну… — Он пытался подобрать слова, и Тэхен начинал волноваться всё больше. Разумеется, он не мог винить Джина, что у него за это время кто-то был. Он не мог винить, но мог испытывать негативные чувства на этот счет. Уже начал испытывать, вместе с тем, как Джин медлил с ответом.       — У тебя кто-то был?       — Что? — Джин удивленно округлил глаза. — Нет! Я даже на свидании не был ни разу! Это… — Он глубоко вдохнул и с шумом выдохнул. — Для вибратора.       — Для чего? — Тэхен еще не мог определиться со своими чувствами.       — Ну… Такая штука для самоудовлетворения. Йони сказала, что это поможет мне… Ну… В общем, презерватив нужен для того, чтобы не чистить его каждый раз после... Мне… Ну просто лень.       Тэхен слушал очень внимательно, а затем рассмеялся, двумя руками прижав Джина к своей груди, беспорядочно нацеловывая его взъерошенную голову.       — Что смешного? — В голосе Джина чувствовалась капризная обида.       — Смешно лишь то, что я идиот. А то, что ты… Это горячо.       Джин, чтобы унять свое волнение, смущение и, возможно, чувство стыда, вновь выпрямился и стал сосредоточенно натягивать на член Тэхена, который теперь наблюдал за ним не мигая, презерватив, боясь поднять взгляд.       — Джин. — Низкий голос требовал, и Джин послушно поднял глаза. — Это настолько горячо, что я хочу посмотреть.       — Да там ничего особенного. Просто черный…       — ...Как ты используешь его. — Глаза Тэхена бешено блестели, в то время как глаза Джина стали стремительно округляться.       — Ни за что! Ни за что на…       Он не успел закончить, потому что спустя одно уверенное движение оказался спиной на простынях, безвыходно придавленный сверху теперь находящимся между его ног Тэхеном. Который тут же припал к его губам, затем сразу сместившись к шее, одной рукой схватившись за упругое бедро, жестко сминая мягкую кожу, с удовольствием слушая все еще сдерживаемые стоны Джина.       — Ты слишком сексуальный. — Тэхен приподнялся, чтобы взять смазку, смотря теперь Джину в глаза. — Всегда был таким, но теперь…       — Перестань, пожалуйста. — Джин уткнулся ему в плечо. — Это…       — Даже боюсь представить какой ты, когда используешь вибратор. — Взволнованный, низкий шепот бесстыдно заставлял Джина все больше смущаться, и он не заметил момент, когда Тэхен побудил его больше приподнять бедра, влажными от смазки пальцами скользнув между ягодиц. — Я хочу видеть.       — Нет. — И несмотря на категоричный отказ, Джин покорно принял первый палец.       — Да. — Тэхен прильнул к теперь возмущенно приоткрытым губам, проведя по ним языком. — Да, родной. Но я не буду просто наблюдать.       — Если ты… не…переста…нешь, я… — Джин пытался быть убедительно возмущенным, но ему это не удавалось из-за слишком настойчивых пальцев и слишком чувствительно соприкасающихся членов.       — Только представь: вибратор внутри тебя и твой собственный член… внутри моего рта. Между губ. На языке. В моем горле.       Это было слишком, и Джин, очевидно, успев за гипнотизирующим его голосом воспроизвести это в воображение, сдавленно застонал, притянув Тэхена к своим губам, в которые впился с отчаянным желанием, голодом, страстью, пропустив момент, когда внутри него уверенно двигались, растягивая путь для удовольствия два пальца, довольно быстро заменившиеся членом. Который Джин легко впустил в себя, позволив Тэхену почти сразу, без ожесточенного сопротивления, почувствовать тугую узость своего истосковавшегося по любви тела.       Потому что они оба этого хотели теперь больше всего на свете. Потому что это было необходимо как воздух, который заполнял до краев легкие, как жадное наслаждение заполняло теперь два жестко, под сдавленные хриплые стоны соприкасающиеся тела. Невыносимо. Это было невыносимо. Джину оставалось лишь покорно отдаться воле Тэхена. Отдаться без остатка Тэхену, теперь подмявшему его под себя и вожделенно вдавливающему его в кровать. Отдаться, пытаться, хватаясь за влажные от усердия плечи, не позволить всему закончиться слишком быстро, отчаянно борясь с то и дело подкатывающим к горлу оргазмом.       Но ждать, прежде чем с головой окунуться в удовольствие, пришлось недолго, потому что Тэхен просто не мог больше выносить почти болезненное, и при этом до головокружения сладкое давление на члене от напряженно сжавшегося тела. Еще мгновение, еще один хриплый протяжный стон, который заглушился уткнувшимися в горячие плечи губами, беспомощно сцепившиеся у основания шеи зубы и… Силы, которые еще хоть как-то удерживали сознание на поверхности, совершенно покинули тело, уступив место полному, беспощадному ко всем нервным окончаниями удовлетворению, которое мелкой дрожью отдавалось в сжавшихся пальцах.       — Я скучал и не жил без тебя. — Джин лежал с плотно зажмуренными глазами, пока Тэхен, убрав назад его волосы, ласковым градом нежных поцелуев покрывал раскрасневшееся лицо.       — Моя любовь. Мое счастье.       Джин открыл глаза, ладонями мягко обрамив смотревшее на него родное улыбающееся лицо. Вот теперь действительно верилось, что все осталось позади. Что теперь они вместе и близки как прежде. Сердце к сердцу.       — Немного отдохнем и будем завтракать. — Джин закрыл глаза, в момент, когда Тэхен, закончив с торопливым избавлением от следов только отгремевшего секса, устроился у него на плече, носом уткнувшись в шею.       — Да, мне нужно будет рассказать тебе план.       А вот план с завтраком удалось осуществить только ближе к обеду. Потому что они слишком скучали друг по другу и оба слишком нуждались в компенсации упущенного для любви времени. И вот после того, как жажда ласки была более или менее удовлетворена, они говорили. Говорили… Говорили друг о друге. Говорили о жизни. Говорили о плане. Который должен был начать осуществляться уже на следующий день. Но выспаться перед этим важным событием им всё равно не удалось...