***
Мин Юнги стоял напротив стеклянной двери, которая простиралась от пола и до крыши, и ждал, когда на сигнал звонка кто-нибудь появится в огромной гостиной, которую теперь он мог хорошо рассмотреть. И мужская фигура появилась спустя несколько минут, сразу направившись к двери, заранее взглядом и интеллигентным жестом извиняясь за задержку. — Здравствуйте, следователь Мин. Извините, что заставил ждать. Проходите. — Мужчина, которому на вид было около шестидесяти, был одет в спортивный костюм и с самого начала своим вежливым обхождением производил очень приятное впечатление. Несмотря на его положение. — Добрый день, мистер Ли. Ничего страшного и большое спасибо за то, что согласились оказать помощь следствию. — Юнги, сначала показав свое удостоверение, вошел внутрь дома, и хозяин тут же дал ему знать, что он может остаться в обуви. — Сейчас мы с вами просто поговорим, а затем, если вдруг удастся до чего-то договориться, я приглашу вас в полицейский участок для дачи показаний. — Конечно. Честно сказать, я удивился, когда ко мне обратились из полиции. Но что за дело? — Мужчина, который сначала проследил, чтобы в кресле удобно устроился Юнги, теперь сел напротив него, и через минуту перед ними опустились чашки с кофе, заботливо предоставленные молодой женщиной, которая, скорее всего, была личной помощницей хозяина, нежели служанкой. Ну или… — Скажите пожалуйста, вы приобретали год назад картину Эдварда Мунка «Девушки на мосту»? — Юнги положил перед собой свои записи, с удовольствием сделав глоток крепкого и до благодарного шевеления извилин бодрящего кофе. — Да. Я приобрел эту картину, которая висит у меня в гостиной. Приобрел к рождению внучки. — Мужчина тепло улыбнулся. — Никогда не интересовался искусством, но здесь меня покорили цвета и спокойствие с умиротворением, которые исходят от картины. — Скажите, вы приобрели ее у этого человека? — Юнги достал снимок, на котором был запечатлен Хэчиро Сато, сразу после своего задержания. — Да, это мистер Сато, мы познакомились с ним на выставке, которую спонсировала моя компания. — Мистер Ли с недоумением смотрел на фотографию. — Скажите, а он в тюрьме? — Мы расследуем дело, в котором он выступает подозреваемым. — Что за дело? — Было видно, что хозяин дома напрягся, в этот момент, очевидно, начав немного переживать за свою безупречную репутацию. — Мошенничество. Расскажите, пожалуйста, при каких обстоятельствах вы получили эту картину? — Ну… Мы познакомились на выставке. Я всегда был далек от искусства, и пришел тогда лишь потому, что мое присутствие было необходимо, как титульного спонсора. Я смотрел на картины, скучал, а потом ко мне подошел мистер Сато и завел очень приятный и легкий разговор об искусстве. Знаете, я тогда еще подумал «Ничего себе, оказывается, это может быть интересным». Он подвел меня к одной из картин Мунка, которая сразу мне очень понравилась. И мистер Сато сказал, что этот художник славился тем, что создавал целые серии картин, и что в его личной коллекции есть такая же картина, только немного в других цветах, которые, по задумке Мунка, должны были передавать изменяющееся настроение и прочие эфемерные нюансы. Я заинтересовался и взял у мистера Сато номер телефона, рабочую визитку, сразу узнав, что он занимал одну из руководящих должностей в престижном художественном ВУЗе. В общем, я довольно быстро решился на приобретение. — Скажите, пожалуйста, как производился расчет? — Юнги быстро стенографировал всё, что слышал, уже прекрасно понимая, что им придется еще раз встретиться в участке. — Мистер Сато настаивал на наличном расчете, но я не успел вовремя раздобыть пятьдесят тысяч долларов наличными, потому я просто перевел ему деньги на его личный счет. — Мистер Ли спокойно улыбнулся, в то время как Юнги слишком заметно воодушевился. — У вас осталась какая-то выписка, какой-нибудь документ, подтверждающий факт передачи денег? — Разумеется. Банк хранит историю денежных транзакций в течение трех лет, так что вы легко сможете получить эту информацию. Юнги думал и делал пометки. Делал пометки и думал, затем подняв на мистера Ли, который внимательно и с любопытством наблюдал за ним, задумчивый взгляд. — Мистер Ли, нам нужно проверить подлинность приобретенной вами у мистера Сато картины. — Вы думаете, что… — Хозяин дома удивился и одновременно с этим ощутимо забеспокоился. — Он подозревается в махинациях с художественными полотнами, поэтому мы должны удостовериться, что вы во время сделки получили подлинник, за который заплатили немалую сумму. — Понимаю… Очевидно, нужна будет экспертиза, да? А если у меня подлинник, он не пострадает? — Мистер Ли, я точно не знаком с процедурой данного исследования, но точно знаю и могу дать вам гарантии, что с картиной ничего не случиться. Вы можете лично сопроводить ее в участок, где мы зарегистрируем ее как вещественное доказательство, что будет гарантом того, что с ней ничего не случится и что она будет возвращена вам, при случае, с том же состоянии, в котором была получена. Хозяин дома задумался, а затем поднялся. — Пойдемте. И через пару мгновений они оказались напротив яркого живописного полотна, изображающего жизнерадостный и при этом умиротворяющий своими красками пейзаж, на фоне которого расположились три молодые девушки. — Вот она. Мне теперь, наверное, нужно ее снять… — И мужчина, воспользовавшись свои ростом, аккуратно поднял раму с крепления, в то время как внимание Юнги привлекла другое полотно, чуть поменьше, которое явно изображало хозяина дома, в очень необычной для обычных портретов манере. — Какая интересная картина... Очень необычно для классического портрета. — Юнги решился высказать свое удивление и восхищение вслух. И мистер Ли улыбнулся. — Подарок дочери. Мы привыкли, что хозяева богатых домов любят большие и богатые изображения себя любимых, с важным выражением лица и… Я здесь сразу после того, как увидел пришедшею мне на телефон фотографию внучки. — И на лице мужчины появилась улыбка, которая явно свидетельствовала о том, что эти воспоминания были больше, чем просто приятные. — А вы позировали в этот момент? — Юнги до сих пор с интересом разглядывал портрет, особое внимание уделяя глазам, которые получились... как живые. — Нет. Вообще, это очень интересная история. У меня была встреча с этим художником, но я тогда не предполагал, что он нарисует меня, потому что встречались мы по исключительно деловому вопросу, связанному с одной известной галереей и готовящимся там открытием новой экспозиции. Я потом только узнал, когда увидел картину, что на самом деле тогда… позировал. — Он нарисовал вас по памяти? — Юнги с сомнением смотрел на мистера Ли, который теперь транслировал неподдельное восхищение. — Я сам был в шоке. Я даже спросил у дочери, не носила ли она художнику фотографию, настолько точно были переданы все черты, но она уверила, что у него такой принцип работы — рисовать по памяти. Мне повезло, что он запомнил меня именно таким. Юнги еще некоторое время смотрел на красивый и как будто живой портрет, затем все же вспомнив о своей истинной цели визита. — Что ж, мистер Ли, мы можем ехать.***
— Дяденьки, ну пойдемте уже, а? — Айонг, недавно только вошла в кабинет следователя Мина, прекрасно зная о том, что его рабочий день окончен, теперь сидела на столе, который занимал Джин и изображала на себе почти что отчаяние. — У меня сегодня было четыре пары, и я жутко голодна. А у вас уже закончился рабочий день, и вы не должны дать мне умереть. — Йони, я жду результаты экспертизы. А если жду я, значит, ждешь и ты. — Юнги сидел за своим рабочим компьютером, то и дело обновляя электронную почту. — Вот что значит частная проверка. Какой сервис: заключение придет не только в наш участок, заверенное и подписанное по всем правилам, но также мне на почту и на почту мистера Ли, которому я готов поставить памятник. Как приятно, когда человек не только сотрудничает со следствием, но и оплачивает это сотрудничество. — Юнги мечтательно улыбнулся, затем вновь вперив взгляд в монитор. — Значит, мне не придется краснеть и стоять на коленях перед начальством, которое распоряжается бюджетным финансированием. А еще это значит, что я смогу позволить себе взять на проверку еще одну картину из списка Джина. А еще это значит… — Мин Юнги, ты можешь обновлять свою почту, сидя за столом, пока я буду есть! — Девушка капризно почти требовала, и Юнги тут же очень серьезно посмотрел на нее. — А ты, Лин Айонг, можешь посидеть немного молча, надув щеки и терпеливо дождавшись, когда я улажу рабочие вопросы. У меня не нормированный рабочий график, да будет тебе известно. Девушка скрестила на груди руки, пока Джин, который за всем наблюдал со стороны, неторопливо собирая все свои вещи, теперь был готов в любой момент вмешаться, чтобы погасить зарождающийся конфликт. Судя по напряженной и агрессивной позе его лучшей подруги. — Как скажете, господин следователь. — Последнее было сказано вызывающе пренебрежительно, и Юнги тут же улыбнулся. — Перестань дуться, иначе я закую тебя в наручники и отведу в камеру, за то, что ты мешаешь следствию. — Он еще раз обновил почту, затем поднявшись. — Попробуй. И куда ты встал? Ты уже целых семь секунд не обновлял свой браузер, а вдруг там появилось что-то новое? Ответ вообще может прийти завтра, а ты так и будешь, как дурачок, сидеть и тыкать мышкой в экран. — Я с тобой не разговариваю. Всё. — Юнги сделал вид, что подошел к Джину, и девушка, одной рукой теперь упираясь в столешницу, хотела к нему развернуться, чтобы продолжить свой капризный спич, но Юнги вдруг вспомнил свое прошлое оперативника, и, стараясь быть мягче, быстро схватил ее руки, завел за спину и защелкнул стальные браслеты, отсчитав два деления механического замка, чтобы не навредить тонкой нежной коже женских запястий. — Ты в своем уме? Совсем башенка перегрелась? — Я же говорил тебе. — Юнги любовался своей работой, а затем вдруг задумался. — Черт, зачем ей наручники... Здесь нужен кляп. Девушка поднялась и со сцепленными за спиной руками подошла к Юнги, воинственно задрав подбородок, теперь походя на агрессивно настроенную и очень очаровательно надувшуюся амазонку. — Значит так, мистер Мин... — Если сейчас же не замолкнешь — поедешь домой в наручниках. — Юнги улыбнулся, близко приблизившись к возмущенной девушке, и звонко чмокнул ее в нос. И вопреки ожиданиям, Айонг перестала пытаться убить его взглядом — скорее наоборот. — Чтобы ты снял их с меня вместе с одеждой? Хотя, зачем снимать, если можно просто задрать юбку… — Она говорила шепотом Юнги на ухо, и Юнги на мгновение забыл о том, что очень ждал письма, окунувшись в свои фантазии, пока… — Ай! — Он отпрянул, ощутив сомкнувшиеся на своей мочке зубы, а Айонг вновь спокойно уселась на стол, как будто не замечая надетые на нее стальные браслеты. — Джинни, расскажи мне, как продвигается твоя научная работа? — Она теперь звучала спокойно, мягко и даже нежно, пока Юнги, дуя щеки, пытался своим убийственным взглядом привлечь к себе внимание девушки. — Я тебе дома отомщу. — Юнги сменил тактику, и пошел за свой рабочий компьютер. — Буду ждать с нетерпением, дорогой. — Айонг улыбнулась, а затем заметила, что на лице Юнги теперь вместо детской обиды был только сосредоточенный профессионализм. — Что, заключение пришло? В её голосе не было издевки, только нетерпеливое любопытство, и Джин тут же подскочил и подошел к Юнги, который ближе придвинулся к экрану. — Эй, а я?! — Айонг слезла со стола, а затем встала за спину Юнги, положив ему голову на плечо, всматриваясь в череду отображенных на экране печатных строк. — Ничего непонятно. — Но очень интересно. — Юнги уже набирал хорошо известный ему номер. — Алло, это третий отдел, следователь Мин. У Хэчиро Сато завтра допрос. Да, адвокат будет уведомлен. Нет, после допроса обратно за решетку — мы еще не закончили это дело. Хорошо. Да, большое спасибо. Всего доброго.***
Минджи проснулась, сладко потянулась и тут же выскользнула из кровати, потому что знала, что если теперь посмотрит направо, обязательно забудет о том, что собиралась сделать. Она сразу нашла мужскую рубашку, которую тут же с особым удовольствием надела, застегнув пару пуговиц. Это была ее личная инициатива — она сама выбрала из ЕГО гардероба рубашку, и он не был против, потому что ему, как и ей, это напоминало их первую совместно проведенную ночь и следующее за ней совместное утро. Рубашка с его плеча вместо расшитого шелкового халата, в котором ее заставлял ходить бывший муж (пусть формально еще не бывший, но Минджи не испытывала по этому поводу никакого стыда или сожалений). Потому что это было красиво. И никогда ей не нравилось. Раньше её утро начиналось с требовательного «Милая, а где мой кофе?» в выходные или же громкого плеска воды в ванной, который всегда будил ее раньше положенного ей для пробуждения времени, в будние дни. А теперь… Ее сгребали в охапку, вместе с одеялом, и недовольно ворчали, если она пыталась высвободиться, потому что опаздывала, или смеялась, не имея ни возможности, ни желания скрывать свое счастье. Теперь она полюбила варить кофе по утрам и приносить его в постель. Теперь это не было обязанностью — это было необходимым проявлением заботы, и Минджи знала, что взамен она получит в два раза больше. Она тщательно прикрыла за собой дверь, чтобы случайно не разбудить своего мужчину работающей кофе-машиной. Правда, даже если это случалось, ЕЕ мужчина (и от осознания этого итак теперь постоянно присутствующая на ее лице улыбка становилась шире и глупее) лишь интересовался, пытаясь разлепить сонные глаза, почему она не разбудила его раньше. Это было счастье. Она теперь во всём видела счастье, она ощущала его в каждом мгновении, и иногда ловила себя на мысли, что начинает забывать о том, как было раньше. А как было раньше?.. Например, секс. С бывшим мужем секс всегда походил на театральную постановку, в трёх действиях : предварительные ласки, непосредственно секс и оргазменная разрядка, которая обязательно должна была сопровождаться звуковыми спецэффектами, даже если эта самая разрядка для Минджи не наступала, что, в принципе, никого не волновало. Это было правило — секс должен был быть красивым. К сексу нужно было готовиться: горячая ванна, ароматный бальзам для тела и прочие совершенно ненужные вещи. И после секса обязательно нужно было принять душ, потому что бывший муж терпеть не мог несвежие простыни. Это было отвратительно, и Минджи жалела о том, что поняла это только теперь. А теперь секс это было только удовольствие, только желание, только возбуждение, для которого не нужна была тщательная подготовка, не нужен был план, не нужны были условия. И не нужны были усилия, потому что раньше у нее не было возможности избежать секса — никаких отговорок (однако, если вдруг она хотела физической близости и ее желание не совпадало с желанием бывшего мужа, она оставались ни с чем). Теперь же, если она успела устать и не было сил, но было не очень хорошее самочувствие, в постели ее накрывали одеялом, прижимали к себе и желали приятных снов. Ее не заставляли стонать, ее не заставляли терпеть, но ее заставляли кончать. Теперь каждая близость для нее заканчивалась той самой оргазменной разрядкой. Даже если её мужчина успевал кончить первым, он всегда доводил ее до удовольствия. А после не заставлял идти в душ, а наоборот — крепче прижимал к себе. Минджи всегда казалось, что «запах секса» это что-то пошлое и совершенно неприглядное, если не сказать грязное, но теперь она знала, что это просто запах горячей, перенесшей удовольствие секса кожи. Нет, не секса. Это было занятие любовью. И она, заправляя металлический рожок крепко обжаренной арабикой, вновь позволила себе по-идиотски улыбнуться. Когда вдруг… — Я запрещу тебе готовить кофе по утрам и рано вставать в выходные, ты поняла меня? — Сонный, хриплый голос раздался очень близко от ее уха, и Минджи тут же заметила уперевшиееся по бокам от нее в каменную столешницу сильные руки, затем почувствовав тепло прижавшегося к ней тела и зарывшийся в волосы на макушке нос. — Пойдем, мне нужно досмотреть сон, а тебе — отдохнуть у меня под боком и подышать мне в шею. Ей было тридцать три года, и только в тридцать три года, она узнала, что такое любовь, ласка и забота. И ей почему-то казалось, что впереди было еще много не менее приятных открытий. Особенно после того, как она официально получит развод.