***
Дур’шлаг выглядывал за борт, рассматривая знакомые окрестности. Хоть орк и жил за Стеной, тот край, где он родился, не был таким тёплым, здесь росли сосны, простирались далеко горные хребты, степи можно было встретить лишь далеко на юге. Но сейчас он смотрел на то, к чему так привык, с таким благоговением, что был готов расплакаться, лишь бы помедленнее прибиваться к берегу, лишь бы оттянуть момент встречи с отцом, ведь он был совсем не готов. Не знал, что говорить и как смотреть в глаза. Оставалось только лежать на палубе, вперив в серое небо взгляд. Стах же суетился, видно было, что рад оказаться дома, там, где сможет запереться и не выходить больше на улицу, переживая в голове заново все то, что было в Карфагене. Только Ларс спал, усталый, терпеливо ждал, когда же орки вернутся на остров и он сможет повидаться с братом, хоть и понимал, что никто сейчас не будет готов отправляться в дальнее плавание и придётся ждать весны. — Когда мы приплывём? — Дур’шлаг перевернулся на бок и взглянул Стаху в лицо. — Завтра ночью, если все будет нормально. Боишься? — Ага, не могу поверить, что мы уже в Свитьоде. Надеюсь, с отцом все хорошо, — Дур’шлаг нахмурился. — Надейся-надейся, — влез в разговор Ларс, неодобрительно покачивая головой. — Ну а ты чего ждёшь? — Стах достал из мешка кусок вяленого мяса и откусил почти половину. — Что моя подруга меня пожалеет, — усмехнулся орк и переменился в лице. — Когда брата увижу. Сможем только весной вернуться? — Ага, — Стах кивнул, — но хотя бы с родителями повидаешься, тоже хорошо. — Боюсь, мать меня совсем достанет, — Ларс вздохнул. — Ну зато ты с ними в одном городе живёшь, — перебил орка мужчина, — я мать свою видел только тогда, когда плавал куда-нибудь торговать. Ларс ничего не ответил, и орки остались в тишине, так потихоньку и подкрался вечер. И все налилось синим, а море слилось с безоблачным небом, и, кажется, даже на этой ровной, не тронутой ветром глади можно было увидеть звезды и луну с аштар, так приятно светящиеся в этой черноте. Ветра не было, и казалось, что судно застыло где-то между небом и землёй. Так приятно было лежать на прохладной палубе, укутавшись в шкуру, так приятно было смотреть в небо и осознавать, что ты уже дома. И улыбаться тоже хотелось. И довериться хотелось всему миру, ведь разве может он обмануть?***
С таким нетерпением, жадно Дур’шлаг всматривался в знакомый лес, сухие каменные склоны, и отчего-то ему так хорошо стало, что он забыл про то, как сильно болят мышцы и рубцы, как постоянно хочется спать и пить, и до вечера не делал ни того, ни другого. Когда Дур’шлаг увидел пирс у берега, то улыбнулся, хлопнув Стаха по плечу, Ларс же жалобно застонал, выглядывая за борт. — Мы дома. Можно теперь поспать и поесть от души. — Стах улыбнулся. С пирса им махали руками маленькие фигуры, которые становились все ближе и ближе, а сердце трепетало все сильнее в груди, и Дур’шлаг хотел уже спрыгнуть в холодную воду, чтоб добраться быстрее до берега. Стах с Ларсом загребли к берегу, а Дур’шлаг подал швартовы с кормы и носа одному из мужчин. За ним стояла невысокая женщина, которую Ларс сразу узнал. Как только он ступил на пирс, женщина завертелась вокруг него, охая и поглаживая по голове, все спрашивала: — Что с тобой случилось, тебя избили? За что, что ты опять натворил? Где твой брат? — Мама, со мной все нормально, а брат остался на острове, — Ларс старался выбраться из крепких объятий оркессы, но Стах толкнул его обратно, одновременно салютуя какому-то мужчине. Дур’шлаг же выискивал своего отца, но в холодных сумерках, спустившихся на землю, дальше нескольких метров он уже ничего не видел, продолжая стоять на месте. Внезапно, словно ужаленные, и мать Ларса, и мужчина, ловивший швартовы, уставились на Дур’шлага. Только мальчик, что сразу увидел судно, продолжал носиться вокруг приплывших. — Бедный мальчик, — запричитала мама Ларса, покачивая головой, и Ларс цокнул: — Стал мужчиной наконец-то, — и толкнул Дур’шлага в плечо. Орк улыбнулся женщине и захотел уже отойти, как Стах взял его за предплечье и отвёл в сторонку: — Один пойдёшь? Дур’шлаг кивнул, и Стах отпустил его, к уже собирающейся у пирса толпе. Как хорошо было идти по родной дороге, даже в потёмках он помнил её наизусть, и даже сейчас в его голове предстал образ дома, его покосившихся створок и украшенного резьбой окна, низкого заборчика. Шёл Дур’шлаг между домов, и в каждом окне горел тёплый свет лампад, и орк видел, как слетаются мотыльки. Он слышал негромкое стрекотание в траве и видел высокие чёрные в ночи сосны, будто низко гудящие в слабом холодном ветерке. На небе только стали проявляться звезды, провожая его, и Дур’шлаг был им благодарен. Вот он услышал вой гарна в псарне на окраине и вспомнил, как любил в детстве залазить на пушистого серого волка и обнимать того за шею. Но как бы медленно орк ни шёл, знал, чувствовал сердцем, что уже совсем близко, что даже запах трав не заставит его успокоиться. Дур’шлаг свернул к нужному дому и уставился на калитку, просто смотрел на неё, раздумывая, а потом только понял, что совсем замёрз, что так хочется домой, под шкуру и уснуть, а утром съесть что-нибудь вкусное, а вечером пойти к обрыву, любоваться желтеющей долиной и покрасневшими деревьями. И так бы он и сделал, если бы не отец. Спит он сейчас, может, не стоит его тревожить, и прийти утром? А может, до сих пор ждёт, а он ведь тут, почти у двери! А вдруг, вдруг умер его отец? Но разве не сказали бы ему тогда об этом? Дур’шлаг приоткрыл калитку и вошёл во двор. Ничего не изменилось, все так осталось на своих местах: пень, на котором рубили дрова, ведро для воды. Орк сделал ещё пару шагов вперёд и остановился у двери, стараясь унять дрожь в руках, стараясь не чувствовать трескучий холод в груди. Кусая губы, орк уже занёс кулак, чтоб постучаться, и остановился. В глазах все потемнело, и он ждал, пока снова сможет видеть. Пора. Но Дур’шлаг не мог постучаться, ему хотелось убежать, сорваться с места куда-нибудь, скрыться ото всех, но юноша лишь стоял, не в силах пошевелиться. Так страшно. Страшно. Страшно. Лучше бы проспал всю ночь под забором, как пёс, остался бы в Карфагене. Но постучался. Однако к двери не подошли, не открыли её, не смерили холодным взглядом. Уже чуть смелее, так же надеясь на то, что ему никто не откроет, Дур’шлаг постучал. И вновь не подошли к двери. Осталось постучаться последний раз, и если не откроют, можно будет уйти ночевать к Стаху, оттянуть неизбежное. И хотел только Дур’шлаг стукнуть ещё раз в дверь, как за ней торопливо заходили, и та отворилась. Бледное, уставшее лицо Самсона — отца Дур’шлага — увидел орк, тёмные глаза, наполненные вовсе не гневом, а лишь удивлением. Казалось, тот поседел и оброс щетиной ещё больше, и волос на голове теперь меньше, а те, что росли с висков, стали длиннее. Может, юноша ожидал, что отец назовёт его по имени, или грубо дёрнет за плечо, но мужчина лишь улыбнулся и крепко обнял сына. Орк положил руку тому на предплечье и выдохнул. Неужели правда так рад отец видеть его? — Дур’шлаг, — приговаривал Самсон, не выпуская сына из объятий, — что с тобой случилось? — Я… Я переболел чумой, — на этом слове отец орка вздрогнул и увёл Дур’шлага за порог, домой. — Я рад, что ты жив, — Самсон помчался на кухню и усадил Дур’шлага за стол. Орк бы обрадовался этому, но понимал: раз отец решил его накормить, то разговор будет долгим и спать он ляжет поздней ночью. Так он и рассказал ему все: про чудесный город Карфаген, про чуму, про помощь больным и про шторм, про спасение дочери наместника. Только не сказал, как боялся постучаться.***
Дур’шлаг раскрыл глаза. Увидел перед собой знакомую стену из досок и зажмурился. Он дома. Не в море и не в Карфагене. Он дома до весны, и так много времени у него, ведь он знает, не умрет от чумы больше никогда: ни во сне, ни наяву. И пусть плачут в небе птицы, воет ветер, рычит и поскрипывает, Дур’шлаг не может позволить себе такую слабость. Как не может позволить себе слабость медведица, дерево, несущее плоды, и небо, иначе рухнет прямо на голову.***
— Привет, — черноволосая девушка присела в траву рядом с Дур’шлагом, который расположился на булыжнике, и поставила корзинку с цветами. — Привет, — Дур’шлаг обнажил клыки в улыбке, — это ты для красок собрала? — Ага, — она кивнула, рассматривая орка. Впереди стоял лес, и было видно, как пожелтели листья, как опали шуршащей копной на жухлую траву, из которой выбивались редкие зеленые тысячелистники, а все остальные яркие цветы — колокольчики и пурпурные, названия которых Дур’шлаг не знал — были у девушки в корзине. — Пойдёшь собирать рожь завтра? — Ула загребла в ладонь сухую траву. — Так холодно стало. — Ага, — кивнул Дур’шлаг. Больше орк ничего не говорил, и девушка решила продолжить диалог: — Расскажешь мне о местах, где побывал? — Может, рассказать тебе завтра? — протянул Дур’шлаг и охнул. — Ты ведь главная жница в этом году? — Да, — Ула улыбнулась, — и хочу, чтоб ты меня проводил в поле. Дур’шлаг закусал губы, волнительно, ведь время близилось к вечеру, а он даже не затопил баню, не помог отцу убраться в хлеве. — Я провожу тебя, — бросил он, разжимая потные ладони, — но сейчас мне нужно домой. Орк подскочил, обернулся на прощание девушке и широкими шагами направился к дому. Долго его не было в Свитьоде, с чего же она тогда решила взять его в сопровождающие? Дур’шлаг шёл по знакомой с детства дороге, и хоть он побывал в нескольких городах, прибиться отчего-то хотелось именно к этому все ещё свежему чувству беззаботности. И так хорошо ему было, что сейчас он купается в холодных лучах, что вокруг все обливается золотом и что сейчас он придёт домой, к отцу, тот хлопнет его по плечу и накормит, а завтра его ждёт Ула и долгая жатва. По пути домой Дур’шлаг заметил ребёнка, тщательно вылизывающего камни с дороги, пока мать приглядывала за вторым. Юноша улыбнулся, проходя мимо, и вновь отвлёкся на мысли о завтрашнем дне. Орк отворил дверь дома, ожидая встретить лишь тишину, но на него волной накатило тепло от печи, и до носа добрался запах супа. Дур’шлаг прикрыл дверь, улыбнувшись от приятных воспоминаний о том, как он ребёнком приходил домой. И мама его там тоже ждала с супом, а отец топил печь холодными вечерами. Пройдя немного вперёд, он увидел знакомые фигуры Стаха и отца, сидящих за столом, те обернулись на шорох и поздоровались, Дур’шлаг сел рядом, но участия в разговоре не принимал, только слушал о планах на будущее.***
Серое небо. Такое холодное, как камень. И воздух морозный, что Дур’шлаг выдохнул пар, в одной ладони у него серп, а в другой — рука Улы, она вела его вперед, в это темно-золотистое поле ржи, которая приятно шуршала под ногами, колосья переливались. Они шагали к середине, и Ула срезала пару колосьев, перекрестила и положила на землю. В самом конце поля Дур’шлаг жал рожь, слушая песни, смотря на детей, помогающих родителям, и, прячась от холодного ветра, понимал, что как никогда рад быть дома и думать будет об этом каждый день, чтоб никогда не забыть. — Хорошо тебе в Свитьоде? — Ула перевязала сноп колосьев. — Да. — Приятно видеть, что ты больше не такой грустный, — она улыбнулась. — Если хочешь, можешь зайти к нам с отцом, сегодня ведь праздник. Дур’шлаг кивнул, разве могут дела идти лучше? Самсон с радостью приобнял сына, следуя за Улой; снопы уже унесли на овин, спелое же — на гумно, завтра нужно будет высвобождать зерно, а сейчас орки расходились по домам. Ночью же, когда Луну и аштар будет лучше всего видно, все соберутся и по широким улицам поведут хоровод. Дур’шлаг принял из рук Улы кружку молочной водки, на вкус она ему показалась ужасной, но он допил и заел горечь жирным мясом, а мама Улы все продолжала предлагать ему ещё, ссылаясь на худобу орка. Юноша так объелся, что скамья начала ему казаться слишком узкой, и Дур’шлаг пересел в кресло, обтянутое кожей, в самом углу комнаты, у окна, с которого открывался вид на баню. В следующей же комнате, как Дур’шлаг помнил, жила Ула с братом, а сверху, на втором этаже, жили её родители. Девушка присела на бортик кресла, положив ладонь на плечо орка: — Надеюсь, мы продолжим общаться. — Ага, — Дур’шлаг повернулся к ней. — Давай прогуляемся. Оркесса кивнула и накинула на плечи плащ, юноша так и вышел из дома в рубахе, стало совсем темно, но свет отовсюду, из окон и из цветных фонарей, стоявших на улице, не давал заблудиться, все переливалось, и было слышно, как мотыльки стучали крыльями по стеклу. В кронах сосен гулял ветер, и приятный шелест только расслаблял, хорошо было чувствовать себя сытым, хорошо было видеть подругу рядом. — Сбежим как в прошлом году или останемся? — Не знаю, каждый год одно и то и же, — Ула пожала плечами, и через мгновение её схватили за руку и уволокли в хоровод. — Эй! — крикнул Дур’шлаг и кинулся за светловолосым мужчиной, которым оказался Ларс: — Ула, передай Дур’шлагу, что он упустил такую хорошую девушку! — Отпусти, — захохотала девушка, и Дур’шлаг попытался отцепить её от мужчины, но как только орк отпустил Улу, то поволок юношу за собой. — Ну отпусти, я не хочу танцевать, — сказал Дур’шлаг, пытаясь отцепиться. — И как только твой отец смог вырастить орка, совсем не почитающего традиции, — с мнимым укором проговорил Ларс. — Да ладно, потом сам отпустит, — Ула улыбнулась, быстро переступая. Хоровод потянули на небольшую площадь, вымощенную белым камнем, в самой его середине горел большой костёр, высокие языки пламени развевал ветер, и всех обдавало жаром, так резко контрастирующим с холодным ветром. Женщина в расшитом платье высыпала целый мешок белого порошка, и пламя окрасилось в ярко-жёлтый цвет, запахло чем-то кислым. Толпа замахала руками, подражая пламени, и резко затихла. Хоть и верили орки в Судьбу, а желание всегда загадывали. Наступила после этого тишина. Орки все сели, скрестив ноги, все до единого, как отлаженный механизм, сложили руки на колени, и от этого зрелища становилось жутко. Вышла из-под тяжелого навеса шаманка, чёрной тенью на фоне пылающего костра, лицо её закрывала шкура волка, и лишь единицы знали, какое изуродованное татуировками лицо скрывается за мордой животного. Старая женщина, руки которой были испещрены древними символами, такими болезненными, что, кажется, она никогда не забудет боли сажи, втираемой в свежие раны, подожгла закреплённый рядом с костром огромный пучок сладкопахнущей травы, и тот задымился так сильно, что вся площадь словно утонула в молочном тумане, из-за которого и вдохнуть не получится. Лишь чувствуешь, как тело становится мягким и пластичным, как плавленое золото, и твёрдым одновременно, как камень. Как медленно ложишься на спину, расслабляя каждую мышцу в теле, утопая в чем-то тягучем и таком тёплом, как объятия матери. И кружились у него перед глазами разноцветные пульсирующие кольца, он слышал шёпот, слышал голос предков, он видел леса и чувствовал, как тянет внизу живота от этого сладкого, такого приторного, что кажется, остаётся на языке, запаха. И Дур’шлаг слышал, как кровь шумит в висках, как сердце бьется медленно-медленно, так, словно ещё немного, и остановится. Тук-тук. Тук. Тук-тук. Звук барабана казался таким далеким, что Дур’шлаг решил, что он в голове, что в голове у него бьется что-то так же, как и сердце в груди. Такое большое и сильное сердце. Он был готов подарить его целому миру. Рассыпаться прахом, чтоб ветер разнёс его, чтоб частичка его стала частью мира.***
— Домой скоро идти надо, — грустно протянула девушка, вперив взгляд чистых после транса карих глаз на Дур’шлага. — Боишься, что не проведу тебя? — Нет, просто хочу тут ещё побыть. Дур’шлаг и Ула сидели под небольшим выступом горы, обросшим зелёным мягким мхом, впереди раскинулась тёмная в ночи пасть обрыва, следом — синее пятно леса и чёрное-чёрное небо, в котором так хорошо было видно звезды. — Как думаешь, прекратилась в Карфагене чума? — Не знаю, — ответила девушка, — не может же это продолжаться вечно. Орк кивнул. — Ты так храбро поступил, твой отец об этом знает? — Ни к чему хорошему это не привело, — Дур’шлаг покачал головой. — Это не то, чем стоит гордиться, я мог заразить кого угодно или умереть. Девушка недовольно цокнула: — Зря ты так говоришь, ты подарил кому-то надежду, и тебя отблагодарили, разве ты не для этого помогал чумным? — Я не знаю, зачем им помогал, знаю лишь то, что нельзя остановить чуму. Ты ведь не была там, Ула, ты не видела эти смерти, а умирал каждый, если не телом, то душой. Такое отчаяние я видел и у выживших, и сам его чувствую. Ула вздохнула: — Может ты и прав, я не хочу ссориться с тобой. Но такова их судьба, и они приняли её, будь рад, что они теперь свободны. — Зачем их лечить тогда, если смерть — это судьба? — Глупый вопрос, Дур’шлаг, ты ведь лечил не только тех, кому суждено умереть, а ещё и помогал тем, кто выжил. — Я не знаю. Это не то, о чем стоит думать перед сном, — Дур’шлаг встал, протянул руку Уле. — Я ценю то, что ты говоришь, но я не хочу утешений или жалости. Девушка кивнула.***
Дур’шлаг погладил гарна по загривку, волк равнодушно глянул на него и зевнул, раззявив зубастую пасть. Рядом с орком стоял Самсон, любующийся лоснящейся длинной шерстью своей волчицы. — Залезай, хватит в пасть ему заглядывать. — Не думаю, что он хочет меня брать, — Дур’шлаг перекинул ногу и залез в седло, гарн не дёрнулся, продолжая переступать мощными когтистыми лапами, толщиной с предплечье орка. Самсон упёр ноги в бока волчицы, и та рысью двинулась вперёд, Дур’шлаг давно забытым движением заставил гарна пойти следом. Тёплый волк, в шерсть которого крепко вцепился Дур’шлаг, грел мозолистые руки. Холодный ветер дул в лицо, и орк улыбнулся, любуюсь темно-жёлтым, грязноватым пейзажем вдали. Протоптанная дорога к лесу постепенно заканчивалась, тонкие развилки пошли в лесу, и гарн соскочил с дороги, огибая высокие зеленые сосны, ловко перепрыгивая через поваленные брёвна. Сухие листья, сосновые иголки, перегнивающие в холодной влаге, хрустели и хлюпали под лапами волка, прилипали к животу и сразу же отпадали, пахло в лесу сырой землёй, дурманящими травами, что скоро совсем уснут. Самсон скакал далеко впереди, лишь светло-серое пятно изящной волчицы — Вьюги — вело Дур’шлага к цели. Сосны кончились, и орк увидел жёлтые, почти опавшие копны листвы, ярко-красные на маленьких кустах с тёмными, уже мягкими ягодами, некоторые деревья и вовсе стояли голые, простирая тонкие кроны к серому небу. Орку нравилось так бесцельно бороздить лес, размышляя о чем-нибудь, а близость отца говорила также о том, что ничего Дур’шлаг не потерял за время своего путешествия, но ещё и приобрёл. Где-то впереди орк увидел тонкие ноги лани, стремящейся скрыться между редкими деревьями, но не успел даже проследить, куда она убежала, услышал свист и потянул на себя длинную шерсть волка, гарн остановился, и орк соскочил с седла. — Смотри, грибов сколько, — крикнул Самсон, и Дур’шлаг из дорожной сумки достал корзину и направился к отцу, подзывая волка к себе. Гарн принюхался к волчице, когда та дала ему лапой по морде и отбежала, Самсон пригладил Вьюгу, и та, довольная, улеглась на листву. Дур’шлаг собирал грибы, название он их забыл, но знал, что съедобные, если с ними сварить суп или засушить. — Давай помогу тебе, — орк протянул руки к отцу, пытаясь забрать корзину, доверху набитую красивыми белыми грибами. — Отец твой пока немощным не стал, — Самсон обнажил крупные, желтоватые клыки. — Ну, драться точно уже не можешь, — Дур’шлаг улыбнулся. — Могу, знаешь, — он присел на корточки, и длинные полы его плаща утонули в листьях и влажной земле, — когда я был в ополчении, нам часто заняться нечем в патруле было, ну и вот, морды били друг другу. — А люди вам морды не били? — Люди оказались слабые, но мужчины у них были умные, это точно, — не успел договорить старый орк, как Дур’шлаг толкнул мужчину в бок. Самсон поднялся и, широко улыбаясь, попытался нанести удар, взъерошивая шуршащий лесной покров. Дур’шлаг было думал, что тот целится в плечо, однако больно ему стало в районе живота, и Дур’шлаг согнулся пополам, открывая спину для ещё одного удара. Волки обеспокоенно забегали вокруг сына с отцом, но ничего больше не предприняли. Молодой орк думал, что удары будут слабее, но, быстро справившись с потрясением, успел увернуться. Все-таки, каким бы умелым старый орк ни был, а Дур’шлаг был почти в три раза моложе и быстро ушёл за спину, заломив руку Самсону. Тот согнулся, обернулся к Дур’шлагу и ударил сына пяткой под колено, вырываясь из захвата. Молодой орк нахмурился, и ничего умней ему в голову не пришло, кроме как пойти на таран. Дрался орк последний раз в детстве, и тогда часто получалось просто-напросто снести противника с ног, но сейчас, только попытавшись подхватить своего отца, юноша понял, какой тот был тяжёлый, и, не убирая руки с его талии, переставил ногу и опрокинул того на землю. Хоть и приземлился орк на листья, а воздух все равно вылетел из лёгких, и Вьюга, заскулив, облизала ладонь старого орка, укладываясь рядом. — Ну, — устало вздохнул Самсон, — драться тебя можно ещё научить. Дур’шлаг присел на корточки рядом, стараясь понять, не перестарался ли, но, увидев, что отец приподнялся на локтях, быстро успокоился. Предстояла ещё дорога домой, вновь через темно-жёлтый лес с редкими изумрудными вкраплениями сосен. Вот Дур’шлаг слез с гарна и повёл волка в псарню, там его увело несколько подростков под присмотром старого орка, который содержал псарню ещё задолго до рождения Дур’шлага. Направляясь с отцом к дому, орк увидел знакомое лицо — брата своей подруги: — А Ула дома? Высокий орк остановился, отмахнулся: — Дома. — И пошёл дальше. Дур’шлаг донёс грибы домой, уложив их на стол, Самсон же приготовил бечевку, ожидая, пока сын уйдёт. — Чего встал? Без тебя сделаю, — хлопнул по плечу Дур’шлага орк. Юноша кивнул и вышел из дома, направляясь к девушке. Дур’шлаг отворил незапертую дверь и прошёл внутрь, не снимая сапог. На звук вышла Ула с бусами в руках. — Привет. — Привет, Дур’шлаг, — взглядом девушка указала орку сесть на стул, а ведь совсем недавно орки сидели на полах, укрытых коврами, отвлёкся Дур’шлаг. — Красивые, ты для себя делаешь? — орк рассматривал бусины — светло-синие и зеленые, неполированные, казалось, что их только что осторожными, но сильными руками извлекли из камня. — Да, — девушка улыбнулась. — Тебе подходит такой цвет, — Тебе бы тоже подошёл, — Ула остановилась и отложила украшение. — Хочешь есть? Дур’шлаг помотал головой. — Пить? — Нет, хочешь на мост? — Дур’шлаг замялся, — там красиво и кажется, словно духи предков совсем рядом, я так давно там не был. — Пойдём, — оркесса накинула плащ поверх темно-коричневого платья и вышла с Дур’шлагом из дома, подперев длинной палкой дверь. Путь к мосту лежал по плохо протоптанной дороге, в самом конце деревни, в поле, густо заросшем травой и маленькой, уже прогнившей постройки, за которой и находился каменный мост. Такой величественный, темно-серый, как горный кряж, Дур’шлаг стоял на нем, не боясь, что тот может рухнуть вниз. Внизу под ним разверзлась бездна — чёрная, кажется, даже травы не росло на пропитанной кровью земле. По ту сторону виднелась дорога, исчезающая в темно-жёлтом поле жухлой высокой травы, ещё дальше синие горы очертили горизонт, открыв заходящее негреющее солнце. — Я тоже чувствую здесь мощь предков, — задумчиво проговорила Ула. — В этом спокойствии так много силы. Ты ведь видел людей в Карфагене, расскажи мне о них, — попросила девушка, вспомнив о людях. Дур’шлаг нахмурился, вспоминая дочь наместника: — Она была бледной, совсем бледной, как снег, и клыков у неё не было, маленькая была ростом, темноволосая. — Я думала, про бледность и беззубость старики придумали, — задумчиво протянула девушка. — Возможно и ты тоже увидишь людей когда-нибудь.***
Стах привстал на локтях в кровати, обычно он спал больше, но отчего-то всегда резко просыпался, будто его что-то вечно подгоняло. Орк понимал, что больше некуда ему торопиться, и он так хотел отдохнуть, но постоянно ворочался и думал о Карфагене, о тех, кого обрёк на смерть своим бунтом, а сам сбежал, как трус. Но так хотелось оправдать себя, сказать отражению в воде, что он испугался, что орки сами согласились, но даже несмотря на это Стах верил, что это он виноват, и этот груз давил, давил все эти дни так, что он и с кровати почти не вставал. Сейчас только пил воду из кувшина, не обращая внимания на холодный сквозняк, обдувающий ноги. — Думаешь, что я трус, да? — спросил он Дур’шлага, присев рядом, пока Самсон ушёл в хлев. — Почему? — Ты не знаешь, что случилось? — Я не понимаю тебя, — Дур’шлаг нахмурил чёрные брови. — Бунт, Дур’шлаг. Бунт и грабеж, который принёс не только лекарства от чумы, но ещё и смерть на виселице. — Их убили? — юноша кивнул. — Я не знал, что ты этим занимался. Стах молчал. Слышно было, как на улице моросил холодный дождь, запах сырости и гниющей листвы витал в комнате с открытым окном. — Если бы ты не ушёл, тебя бы тоже повесили, я рад, что ты жив, — ответил Дур’шлаг. И Стах вновь вздохнул. Устал он нести бремя, когда все пытались снять его с орочьих плеч. Мужчина оставит себе клочок шерсти с этой медвежьей шкуры, а остальное сожжет. — Как у тебя с отцом? — Все нормально, он на меня не в обиде, и мне хочется думать, что так и будет, даже когда я поплыву обратно, — Дур’шлаг поджал губы, напрягшись. — Когда пойдёшь к вождю? — Стах закатал рукава рубахи и оперся локтями на стол. — Не знаю. А когда надо? — орк обернулся к проему, где стоял Самсон с освежеванной тушей кабана в руках. Вся кровь вытекла, и орк без опаски пронёс тушу в дом, открыл печь, щурясь от жара, и положил мясо прямо на угли. Когда надо? А Стах-то откуда знает? Решил ничего не говорить, запивая несоленое мясо горьким пивом. Дур’шлаг ушёл колоть дрова для бани, слушая громкий треск и наблюдая за маленькими колючими снежинками, ложащимися на грязно-жёлтую хрустящую листву. Орк видел, как вершины гор покрылись белоснежным снегом, видел, как подмерзла земля, покрывшись серебристым инеем, и чувствовал холодный, промозглый ветер, заползающий под одежду. Дур’шлаг кинул дрова в печь, слушая, как трещит дерево, поедаемое огнём, присел на соломенный пол, грея одеревеневшие руки. Ворочался в постели, ожидая, пока баня прогреется, отец же его, уже привыкший к присутствию сына, все равно боялся его отпугнуть слишком частыми расспросами. Но в баню позвал. Орк уселся на длинную, горячую скамью, разглядывая руки, рядом сидел Самсон, подергивая ногой. В небольшой темной бане было жарко, и Дур’шлаг старался слишком глубоко не дышать. — Нужно воды набрать, — проговорил Самсон, — потом. Дома кончилась уже. — Я схожу. — Что там Стах натворил? Вы громко разговаривали. — Он тебе не рассказал? — Дур’шлаг вздохнул. — Я устал об этом говорить. Самсон нахмурился и взял в руку ковш: — Почему ты мне не рассказываешь? От бессилия в голосе отца Дур’шлаг закусал губы и скривился, он правда ему не все рассказывал, и это тяготило молодого орка, как будто он совершил какое-то преступление. Орк задумался, какой старый у него стал отец, насколько старше он своего возраста выглядит, и Дур’шлаг взглянул на него, поджав губы. — Извини, — только и смог выдавить из себя орк, — и что сбежал тоже. Как видишь, мне это ничего хорошего не принесло. — То есть ты не уплывешь весной? — чуть с места не подскочил Самсон. Даже несмотря на пот, который капельками катился со спины, Дур’шлагу резко стало холодно, и он посмотрел перед собой. — Не знаю. Седой мужчина нахмурился, но ничего не сказал.***
Дур’шлаг встал перед длинным домом, сделанным из дерева. На ставнях его лежал тонким слоем снег, но взгляд орка был прикован к черепам, приделанным полукругом над входом. Черепа прошлых вождей, без нижних челюстей, взирали на него пустым взглядом, и Дур’шлаг нахмурился. Хоть орк и замёрз, внутрь заходить не хотел, а приставленные часовые уже смотрели на него странно, пытаясь понять, что такого Дур’шлаг увидел в хрупких черепах, прибитых к дереву. Власть в Свитьоде хоть и передавалась по наследству, любой орк имел право вызвать вождя на поединок и вполне мог победить, как нынешний, лениво восседающий в тёплом зале и покуривающий трубку. — Почему я должен давать тебе своих орков? — выдохнул он в лицо Дур’шлагу устало. — Потому что… — орк замялся, — это ведь новая земля, там никто не живёт, и если она станет полезна, то это может принести что-то и вам. — Что вы о ней узнали? Есть ли там что-то полезное? — орк облокотился и прикрыл глаза. Дур’шлаг поморщился от едкого запаха, ему и так хватало духоты от стоящих повсюду жаровен, чьи огоньки плясали по стенам так, что у орка начала кружиться голова. И так комната, в которой он сидел, была мала, так ещё и облеплена шкурами; Дур’шлаг рассматривал красивый желтоватый от пламени мех и обдумывал свой ответ. Ладони вспотели, и он обтер их об штаны. — Там есть дичь и лес. — Этого недостаточно, — прервал его мужчина, нахмурившись; глубокие морщины расчертили его лоб. — Нужно ещё что-то, минералы, мех. — Мы ещё не зашли так далеко, но я уверен, что там найдётся ещё что-нибудь, остров большой, и мы видели только берег и часть леса. — Ты точно уверен, что он никому не принадлежит? — вождь отпил пива и прокрутил кружку в руках. — Если остров большой, у него точно есть владелец, а за то, что орки заняли чужую территорию, буду отвечать я, хоть мы и суверенны. — Что мешает оставить это в тайне? — Дур’шлаг рассматривал жилистые руки вождя и елозил пальцем по деревянному столу. — То, что все население острова просто перережут, если найдут, помощи мы не получим, — мужчина цокнул. — То есть орков вы не дадите? — спросил Дур’шлаг, поджав губы. — Не сегодня, нужно время, чтоб подумать, я слишком мало знаю об этом острове. Почему послали тебя? — угрюмо спросил вождь, явно недовольный ответами юноши. — Я не знаю, со мной приехали еще два человека. Возможно, у нас бы получилось объединиться с другими орками. — С орками за Стеной? Ты их видел хоть когда-нибудь? Знаешь, что там происходит? — вождь склонил голову набок. — Вот с этого и надо было начинать. Мы не будем объединяться с ними. — Но орки на нашей земле, почему бы не попросить их помочь? — Потому что, — жестом вождь указал на дверь и выдохнул белесый дым через ноздри. Дур’шлаг цокнул и встал из-за стола, хлопнул дверью, укрепленной металлом, и двинулся домой. Как можно упустить такую возможность? Почему старые люди так боятся новшеств? Почему так боятся этой дурацкой Стены? Не живут ли там такие же орки? Дур’шлаг задумался о том, как же там жить, укрываясь от холодного ветра за горными кряжами, присыпанными снегом. Синее от туч небо расчертили белые полосы, и на горизонте зарозовело. Тонкий слой снега искрился, переливался, залегли под домами и в лесу лиловые тени. Дур’шлаг смотрел на чьи-то подтаявшие следы на снегу и слушал тихий хруст, пока не услышал, как сзади кто-то бежит. — Дур’шлаг! Как сходил к вождю? — Ула резко остановилась, положив ладонь на плечо орку. — Ужасно, он мне отказал и даже не объяснился, — орк зарычал, пнув ветку. — Ну, не все сразу готовы принимать такие решения, — поспешила успокоить его девушка. — Он же вождь, на нем много ответственности, если что-то пойдет не так, он будет виноват. — То есть ты поддерживаешь его страхи? — Дур’шлаг прикусил губу, нахмурившись. — Разве ты не хотела бы увидеть новые земли? Не похожие на наши, — он скрестил руки. — Там точно есть что-то полезное не только для меня, но для моего народа, а вождь просто отказывается. — Всему своё время, а ты все рвёшься вперёд, остановись хоть ненадолго, — девушка цокнула, развернулась и пошла домой, вильнув за угол чьего-то дома. Дур’шлаг смотрел ей вслед, пообижается и вернётся, но вдруг Ула правда отвернётся от него? От этой мысли ему стало тревожно. — Стой, стой, — крикнул ей вдогонку орк и побежал. — Может, ты права, просто хочется решить все сразу и быть готовым, наверное. Ты ведь тут ни при чем, — выпалил он в испуге. Девушка обернулась: — Ладно-ладно, хочешь есть? Может, просто поедим вместе? Орк кивнул. Ула была права, после пряной оленины и мёда он совсем расплылся в кресле, рассматривая темно-красный гобелен с белой вышивкой на стене и лениво перебирая в руках кольцо, которое хотел подарить оркессе. Та пока ещё не вернулась, и Дур’шлаг рассматривал красивый голубой камень с черными прожилками-ниточками. Дома у него осталось ещё много надаренного наместником, но орку не хотелось слишком долго возиться с побрякушками. — Я пришла, — проговорила девушка, хлопнув дверью. Дур’шлаг отметил, что это кольцо хорошо бы смотрелось с красным платком, что она накинула на голову. — Я тут откопал кое-что красивое, и как раз к бусам твоим пойдёт по цвету, — орк приподнялся и двинулся ей навстречу, обойдя стол. — Оно такое красивое, — Ула рассматривала красивый круглый камешек, обрамлённый резьбой, — спасибо, — она обняла его. — Я рада, что ты отдал его мне, — девушка засмеялась, и Дур’шлаг тоже улыбнулся. — Не хочешь выбраться к Стене? — в один из холодных зимних вечеров, греясь у жаровни, спросил Дур’шлаг. Девушка сидела рядом, внимательно наблюдая за тем, как меняется цвет углей от темно-красного до совсем белого, и выдохнула: — Конечно! Я никогда там не была, но согласись, зима — не лучшее время для походов, а весной и летом все занимаются посевами. Дур’шлаг кивнул, но отступать не хотел, и пихнул её плечом: — Ничто не мешает соорудить палатку, разжечь костёр так, чтоб все тепло шло под навес. — А с волками что? В лесу не только зайцы водятся, — она накрутила чёрную прядь на тонкий палец. — Ну на дерево полезешь, значит. — А может, ты один пойдёшь тогда? — Ула повернулась к нему лицом. — Не пойду. — Ну, я подумаю, ладно? Обещаю, — протянула девушка, хлопнув Дур’шлага по спине. — А вот если я приду сегодня так же поздно, то меня точно не пустят, — Ула уже натягивала сапоги у порога. — Давай, — крикнул ей Дур’шлаг, укладываясь в кровать. Орк надеялся, что завтра они тоже встретятся, а пока юноша слушал, как холодный ветер бьет по двери, как стучат холодные блестящие снежинки в окно и как чернеет лес, присыпанный снегом.***
Ула приподнялась на локтях и накрылась шкурой получше, в её комнате было совсем холодно, и так не хотелось вставать на ледяной пол, но, поворочавшись, она поняла, что сон не вернуть, и уставилась в белесое небо за окном. Ей захотелось тут же вскочить, начистить клыки и пойти к Дур’шлагу, но вместо этого она будет помогать матери и только ближе к вечеру освободится. От этого заныло в груди, она от нетерпения начала кусать губы, надевая прямо поверх льняного платья коричневый шерстяной бурнус, и не успела выйти только на морозный воздух, выдыхая пар, перед ней появился её брат. — Куда ты опять сбегаешь? К Дур’шлагу? — он нахмурился, сложив красные от мороза руки в замок. — Зачем ты так говоришь? — Потому что вижу вас часто, — недовольно проговорил юноша, перебивая, — он мне не нравится. — Почему?! — Ула вскинула руками. — Он не такой, каким кажется, не угрюмый и не слабак, как ты мне говоришь, — Ула пихнула мужчину плечом и прошла в хлев. Мать девушки заделывала дыры досками, а Ула подкинула сена баранам, густые комки темно-коричневой шерсти зашевелились, покачивая рогатой головой, и принялись лениво пожёвывать сухую траву, осталось подогреть им воду и помочь матери. Дома Ула наполнила из бочки железный котелок и подвесила над тлеющими углями в печи, заодно отпив ужасно холодной воды, и залезла на печь с черным пятном копоти, отогреваясь. Девушка налила в бадью горячей воды, и густой пар пополз вверх, к потолку, и Ула решила наконец-то спросить: — Мама, ты отпустишь меня к Стене? — она облокотилась о загон. — Ты вроде не маленькая уже, чтоб сбегать в лес погулять, — лицо женщины казалось непроницаемым, а движения не утратили точности. — Хотелось бы взглянуть на неё не по рассказам всяких стариков, пропивающих штаны. — Это ты из-за этого с братом поссорилась? — женщина встала с корточек и подошла к дочери. — Не-а, — Ула мотнула головой, вглядываясь в стареющее лицо своей матери. — А почему? — Дур’шлаг ему не нравится, почему я это должна обсуждать с ним, — она замахала руками, — скажи, чтоб не приставал, — девушка поджала губы, обнажив клыки. — Ну это тоже не моё дело, — женщина пожала плечами. — То есть ты меня отпускаешь? — Не знаю, это опасно, даже если вы пойдёте по тропе, а не через лес. Ты же знаешь, что у подножия Стены тоже есть поселения? — Нет, а ты там была? — Только мельком видела, раньше там не очень мирная территория была. Иди, тут больше нет работы, — женщина кивнула в сторону двери, и Ула быстрым шагом направилась к Дур’шлагу. — Здравствуйте, — поздоровалась она с Самсоном, рубящим дрова. — Привет, — он замахнулся топором и спросил, — не обижает тебя Дур’шлаг? — Нет, — девушка улыбнулась, отчего пухлые щеки её, ещё и бурые на морозе, показались ещё больше. Обменявшись ещё кое-какими фразами, Ула застала Дур’шлага спящим и принялась будить его, мягкими руками потрясывая за предплечье.***
— Что вы прям венчаться собираетесь? — с усмешкой спросил Стах, поглядывая на подружку Ларса. Не сказать, что она была красива, но что-то общее с Ларсом взрослый орк заметил. — Может, если бы ты не двинул бы мне в челюсть, она бы согласилась раньше. — Очень сомневаюсь, — строго произнесла девушка, сверкнув глазами холодного серого цвета. Ларс хлопнул ладонью по столу, — давайте выпьем чего-нибудь, я хотел Дур’шлага позвать, но у него свои дела, — кудрявый орк ехидно улыбнулся. — Он к Стене хотел подобраться, — задумчиво проговорил Стах, зарывшись ладонью в серебристый затылок, — опасно, но не буду же я его провожать. — Вот и хорошо, я видел, как ты десяток лет назад сопли ему вытирал, — Ларс шмыгнул носом, и девушка внезапно оттаяла и засмеялась. — В отличие от вас, я помогала маме по хозяйству, а не била друзей палками, а Стаха я вообще не помню, он редко гулял. — Я гулял с Дур’шлагом, — глянул на девушку орк. — Мы как-то из псарни гарна увели, — вспомнил Стах, услышав на улице вой, — ходить тогда больно было. — О! — вскинул кружку Ларс. — Так это вы были, я помню, мне отец рассказывал. — Может он даже жив до сих пор, — женщина заела горький мёд вяленым мясом. — Можем прокатиться куда-нибудь. — Идея хорошая, но, может, меня кто-нибудь с собой посадит? Меня гарны не слушаются, — пожал плечами Ларс.***
Дур’шлаг взял в руки подтаявший снег вперемешку с жёлтой травой и слепил снежок, Ула шла впереди, и орк запустил в нее снежный шар. Та испуганно ускакала за ель и юноша остановился, решив дать шанс оркессе, и она им воспользовалась: скоро юноше прилетел снежок, и во рту он отчётливо почувствовал вкус сырой земли. — Извини, — рассмеялась Ула, и орк, поддавшись странной мысли, подбежал к девушке и, придерживая за спину и голову, опрокинул в снег, вглядываясь в почти чёрное дно её карих глаз. Девушка пихнула нависшего над ней Дур’шлага и улыбнулась, в её чёрных, блестящих волосах застряла еловая иголка, и орк спешно её убрал. — Твои шрамы тебе идут, — проговорила Ула и выползла из-под орка, Дур’шлаг нахмурился, вспомнив про рубцы. — Ничего в них хорошего нет, — буркнул юноша и заметил, как расстроилась оркесса. — Твои шрамы говорят о том, что ты пережил, глупо стесняться их, — пожала плечами Ула, отряхиваясь от кое-где подтаявшего снега. — Шрамы воина говорят о его силе, а мои… — Твои тоже говорят о силе! Не о поражении, а о том, как ты справился с болезнью, как ты хоть и принял Судьбу, но не сдался. Дур’шлаг замолчал, думая о том, как же сложно увидеть в костлявом, сухощавом орке силу. Сколько бы он не ел, только жиру на животе прибавлялось, и орк нахмурился, спешно помогая девушке отряхнуться. — Пойдём домой, Ула, спорить с тобой слишком утомляет, — орк криво улыбнулся, обнажив клыки, и уставился черными глазами на девушку. — Пойдём. Только не смотри на меня таким страшным взглядом, — она клацнула зубами и похлопала Дур’шлага по плечу. Дур’шлаг хоть и среди сверстников ростом или силой не выделялся, Ула была маленькой и еле дотягивала ему до плеча, так что все оставшиеся после сбора кривые бледные зимние яблоки срывал именно он. В тёплых руках они потели, и орк довольно откусил пол-яблока, уставившись на дома. Крыши их, соломенные и крытые досками, к вечеру вновь присыпало тонким блестящим слоем снега, переливающимся пурпурным в красном мареве заката. — Красиво. Но так пусто от этого вида, не хватает чего-то. Ула кивнула. — Может, детишек? — Может. Девушка нахмурилась: — Пойдём. Орк присел за низкий столик, рассматривая, как мед тает в кипятке. — Сладко, — он поморщился. — Что со Стеной, — орк выжидающе уставился на Улу. Та покачала головой, поджав губы. Дур’шлаг вздохнул: — Ладно, может и к лучшему это, не расстраивайся, — он вновь поддался мимолетному и желанию и погладил её по ладони.***
— Что ты натворил такого? — спросил Самсон, стягивая потертый кое-где кафтан. — Что случилось? Я полдня дома сидел. — Вождь желает тебя увидеть, Стах ещё тебя куда-то потащить хочет, но это уже не моё дело, — орк присел рядом с задумчивым видом. — Есть кое-что, что я тебе хочу сказать, — его голос стал тихим, и Дур’шлаг услышал знакомую ему откуда-то хрипотцу. — Видишь, какой я старый, сын, — он грустно улыбнулся, обнажив крупные клыки, — когда я шёл к тебе. Дур’шлагу не хотелось отвлекаться или перебивать отчего-то такого грустного отца, но вода в котелке бурлила уже несколько минут, и орк жестом показал, что сейчас придёт. Заливая кипятком толченые травы в кувшине, орк тревожно дергал ногой, ведь он только оказался дома, неужели его отец — состоявший в ополчении, такой сильный и самостоятельный до сих пор — уже собирался умирать? От этой мысли у Дур’шлага защипало глаза, и он судорожно вдохнул побольше воздуха. — Будешь кашу? — спросил юноша, ставя перед Самсоном большую кружку. Тот помотал седой головой и сложил руки в замок. — Не думай, что я завтра умру, — без улыбки проговорил орк, — но я чувствую, что совсем близко. Может Судьба меня и пощадила, дав увидеть тебя, но… Я чувствую, как ноют кости, как встаю все раньше и смотрю в ещё совсем тёмный лес. Сон, беспокойный… Дур’шлаг заметил, как расстроился орк, потупив взгляд, никогда он с ним так не говорил, и теперь образ несокрушимого и жесткого отца начал потихоньку сыпаться. А ведь Дур’шлаг тоже так чувствовал себя — старым, ломким, как сухие осенние листья, как непонятная тоска — тягучая, его окутала с ног до головы, как вода. — Мне тоже казалось, что Судьба моя — умереть от чумы, — быстро проговорил Дур’шлаг, прикрыв глаза. Чума — запретная тема, гнойная и колючая. Зачем Дур’шлаг опять заговорил про это? Ведь это не переубедит отца, лишь разозлит, расстроит, как кипятком окатит. Отец лишь вздохнул, встал из-за стола и ушёл. Орк не смотрел куда, какая разница? Его отвергли, как в пропасть столкнули и только взвыть хотелось: «Почему?» Страшно было остаться одному, страшно было в четырёх стенах слышать, как опускаются снежинки на промерзшую землю, как листва шуршит и листики хоть и на ветке, но каждый по отдельности. Холодно. Так холодно. Ветер хлестал по лицу, и в ушах гудело громко. Так громко, что, кажется, уже совсем оглох. Ледяная пустыня. Дур’шлаг не помнил, что тут забыл, но искал. Искал так, как ищет пищу изголодавшийся волк. Он видел в воздухе пепел — серый, невесомый, он забивался в ноздри и в рот. Такой горький, что ему хотелось блевать, и орк согнулся пополам. Чёрная желчь вперемешку с пеплом — такая гадкая, что ему захотелось плакать. И сердце так больно стучало в груди, словно хотело сбежать, и, кажется, рёбра болели, такой тупой, ноющей болью, что Дур’шлаг упал, хватаясь за грудь. Больно. Больно. Больно! Он катался по колючему снегу и плакал. — Ну что же, — вождь Свитьода развёл руками, — скоро к нам приедут сборщики податей, и твой друг Стах послужит мне тем, кто проследит, куда идут наши деньги. В качестве своего помощника он назвал тебя, хотя, как я понял, у тебя совсем нет опыта, в отличие от него. В зале, где вождь принимал посетителей, стояла ещё дюжина гудящих орков, украдкой поглядывающих на Дур’шлага. — Согласен? — А это повиляет на ваше мнение? — встрепенулся орк, вспомнив разговор месячной давности. — Зависит от качества работы, — его грубоватое лицо растянулось в усмешке. Дур’шлаг призадумался, Стах его даже не спросил, но в то же время, а когда ему ещё предоставится такая возможность? Жалел орк только, что не сможет взять Улу с собой, ей бы понравилось. Орк кивнул, совсем не понимая жадности вождя, и вышел из длинного дома. Предстояло попрощаться с Улой, отцом и Ларсом. Хоть он и не знал, как долго продлится поездка, не надеялся оказаться дома скоро и уже начал готовиться к спору с отцом.***
Крупный, черный, как сажа, гарн тянул на себе телегу с деньгами, большие лапы его мягко ступали на землю, и было слышно лишь позвякивание монет. Дур’шлаг уже совсем устал идти, и идея отправиться со Стахом показалась ему не такой уж и хорошей, у него ныли кости от холода, и он хотел есть, а до привала, как ему сказали, идти ещё до вечера. Высокие чёрные деревья только росли у этой проторённой дороги, они были так похожи друг на друга, что орку иногда казалось, что караван и с места не сдвинулся, но постепенно пейзаж менялся и пошёл снег: крупные воздушные хлопья полетели с неба, слипаясь, и постепенно застилали подмерзшую землю, кое-где ещё виднелись грязно-жёлтые и даже бледно-зеленые листья, слипшиеся в одну кучу. Дур’шлаг теперь увидел голую долину без единого кустика и грязную дорогу, витиевато уходящую вперёд. Тут их караван как на ладони, промелькнуло в голове у орка, и он ускорил шаг. Хоть юноша и не сомневался, что эскорт у каравана хороший, а это он понял, как только глянул на высоких, дисциплинированных бойцов с хорошим оружием, попасть в неприятности ему не хотелось все равно. Ветер ближе к вечеру усилился, проносился ровно над долиной, исчезал где-то в синем лесу на горизонте. Поползли лиловые тени от каравана, и Дур’шлаг рассматривал тень гарна: тот был гораздо больше своих сородичей, и шерсть его была не серая, оттого орк так заинтересовался им. Дур’шлаг бы так и продолжил рассматривать грациозную тень волка, если бы не чувство голода, так туго скрутившее желудок. Орк отпил воды из бурдюка прямо на ходу, всматриваясь в приближающуюся тёмную полоску леса впереди и предвкушая привал, горячее пламя костра и еду. — Зачем ты отправился со сборщиком податей? — спросил Дур’шлаг, откусывая сырое мясо и запивая его горячей сладкой водой. Стах призадумался, поперёк лба у него появилась глубокая морщина, и он ответил: — Отвлечься. В Свитьоде я не мог сидеть спокойно, здесь я меньше думаю о Карфагене. Орк нахмурился, прекратив жевать: — Ты слишком много думаешь, — сказал Дур’шлаг, — не знаю, что тебе ещё сказать, — грубо продолжил орк, прожёвывая мясо, — твои страдания бесполезны. Дур’шлаг удивился своим словам, но постарался не подать виду, отвернувшись от орка и уставившись на костёр. Стах нахмурился, Дур’шлаг ведь даже и половины того не видел, что видел мужчина за всю жизнь, почему тогда думает, что лучше знает? Продолжая смотреть в спину молодому орку, Стах поймал себя на мысли, что рассуждает как старик. Конечно, у орков было принято уважать старших, но Стах был не просто взрослым для Дур’шлага, но другом в первую очередь. Хотелось бы ему прислушаться к словам молодого орка, но пока не получалось.***
Они остановились в одной из деревень, орки здесь особенно сильно ценили традиции, и дома их были не деревянные, а круглые, облепленные корой, глиной и шкурами. Приняли их тоже по обычаям: сначала накормили сырым мясом в длинном доме и заселили по комнатам. — Есть тут шаманы? — спросил Стах, укладываясь на шкуры. — Конечно есть, заболел, что ли? — ответил один из мужчин, которого поселили вместе с Дур’шлагом и взрослым орком. — Нет. Орк залез под шкуру, положил руку под голову и прикрыл глаза. На улице совсем похолодало и забил по крыше ветер, чёрное беззвёздное небо разверзлось, выпуская копны колючих снежинок. Серый рассвет встретил Стаха, чёрные ветви, утыкающиеся в грязное небо, и чёрные следы. Дом шаманки, как ему сказали, стоял в конце деревни, орк шёл туда быстрым шагом, не обращая внимания на обжигающий щеки мороз. Заморосил дождь, дорога, вдоль которой выстроились круглые домики, почернела и зажелтела гнилыми листьями, орк укутался посильнее в шерстяной плащ, но все равно вымок и больше всего хотел сейчас устроиться у очага. Кости. Сколько же костей было вокруг. Каждый дом в этой деревне был украшен костями, угрожающе над порогом висели шкуры медведей, белых волков — обратил внимание Стах. Разноцветными рунами была украшена дверь в дом, и орк постучал, дверь не открыли, но та отворилась сама, и потоки горячего сладкопахнущего воздуха окутали Стаха. Он прошёл внутрь без страха, почему-то ожидая увидеть дряхлого старика с шкурой белого волка на голове, но увидел девушку с длинными-предлинными тонкими черными косами. Своими узловатыми пальцами она перебирала разноцветные бусины и исподлобья глядела на орка. Он устроился рядом на шкурах, поглядывая на жаровни, стоящие совсем близко, в них тлели травы, и у Стаха закружилась голова. А девушка все молчала, выжидая, пока орк заговорит первым. А что ему говорить? Ему стало так жарко, что рукавом он утёр пот со лба, взглянув в глаза оркессе. Чистое небо он увидел в них и улыбнулся от внезапно окутавшей его нежности. Круглые стены совсем не давили на него, обвешанные коврами, и орк, расслабившись и набравши побольше воздуха, начал говорить: — Я не болен. Девушка кивнула, обнажив клыки с железными кольцами. — Хочу узнать, обрели ли покой души тех, кто умер по моей вине. — И все? — спросила девушка грудным голосом. Стаху показалось, что та над ним издевается, и орк нахмурился: — Я не хочу, чтобы со мной так разговаривали, — он сложил руки на груди. — А я хочу, чтоб мне сразу говорили, чего хотят, — шаманка хохотнула. — Сколько гнева я в тебе чувствую, холодного, как тот дождь, что полил тебя, пока ты шёл ко мне. Стах прикусил губу, давно орочьи шаманы перестали чувствовать такие вещи, лишь занимались лечением и были довольны. — Мы чтим традиции, не удивляйся, — девушка набрала воды в котелок. — Возможно, вы были бы счастливее, если делали то же самое. — Так чего же я хочу? — с вызовом спросил Стах, и девушка наклонилась к нему совсем близко, заглянув в янтарные глаза. Долго смотрела, и орк почувствовал, словно внутри него кто-то отчаянно дергал за ниточки, распутывал узелки, копошился в нем, как в трупе, мародерствовал над его душою. Оркесса нахмурила тонкие брови: — Ты сам-то веришь в Судьбу? В её нежные руки, грубо отрывающие от орков по кусочку? Стах нахмурился, он сам волен решать, что ему делать, сам! И это вскипело в нем, понеслось бушующими, мощными ледяными волнами и разбилось о скалы, разлетелось на тысячи капель и застыло. Как бы не дернулось вновь. Не встало на задние лапы, как медведь. — Я верю в души. В души тех, кто пожертвовал своими жизнями ради справедливости. — Ты сам ответил на свой вопрос. Прими же это, наконец, раз ты сам волен решать, — девушка перелила кипяток в питьевой рог и положила веточку трав. — Ты до сих пор не понял? — фыркнула оркесса, с раздражением поправив льняное платье, украшенное бусинами. — Разве могут не быть спокойными те, кто отдал свою жизнь ради справедливости? — и протянула орку рог. Пахло горько, но орк выпил. Смотрел на шаманку, и все плыло в глазах, все в этом горячем воздухе, в этих пляшущих синих тенях расплывалось в разноцветных кругах и ярких вспышках, как молнии в черном небе. Стах вытянул ноги и сначала кое-как держался на локтях, а потом и вовсе осел на шкуры, не в силах побороть горячее желание уснуть.***
Стена. Высокая, неприступная. Камень за камнем выстраивали её орки, чтобы защититься. Стена — воплощение их силы, упорства, мужества, всего самого настоящего, самого свирепого, самого великого, что было в орках. Дур’шлаг видел её за много-много километров, и душа его трепетала от этого величия, которое перехватывало дух. Как можно было это построить? Сколько орков, мучимых голодом, истощением, войнами строили Стену, каждый день, каждую Луну и каждый год всю свою силу воли, все своё желание вкладывали в этот твёрдый камень? Так красиво, несмотря на грубые черты, так естественно, будто горный кряж, склонившись перед волей орков, остался здесь. — Что там за орки ходят? — спросил Дур’шлаг одного из мужчин, следящего за кабаном на вертеле. — Гарнизон, — спокойно ответил орк. — Не был никогда за Стеной? Дур’шлаг кивнул головой. — Не самое безопасное место, сам все увидишь, — орк протянул юноше зажаренную ногу. Дур’шлаг продолжал смотреть на толпы орков, патрулирующих стены, однако больше, чем фигуры воинов, он увидеть не смог. Что же там такого, от чего нужно охранять орков? Орк поёжился от холода. У Стены было холоднее, чем в его краях, снег здесь валил колючий, а за ночь успевал подмерзать, даже гарн по кличке Ночь лежал, свернувшись в клубок, у костра, и Дур’шлаг рассеянно потрепал его по голове, однако тот никак на ласку не ответил и засопел. Ноги замёрзли ужасно, и орк перебрался в палатку, зарывшись под шкуры. Даже несмотря на то, что в походе ему не было скучно, за этот месяц он начал тосковать по дому, по тёплым ветрам, по Уле. По отцу он не скучал и был рад, что не пес, зализавший раны. — Почему скучаешь? — рядом с орком присел Стах, уложив руку Дур’шлагу на предплечье. — Здесь одиноко. В этом лесу так тихо… — И ты мне правды не скажешь? — Стах цокнул. — Я почти сказал. Скучаю, по всему. А за Стеной страшно, я не знаю, что там, вдруг я не смогу вернуться, — Дур’шлаг перевернулся на бок. — С чего ты взял? Тебя уже запугали? За Стеной воинский призыв, не бойся, никто туда не сунется, если ты об этом. Орк хмыкнул, стараясь побороть страх. Если Стах не боится, то ему зачем? Он всегда был с ним, а если и не был, то всегда находил, как тогда, в Карфагене. Живот от горьких воспоминаний скрутило, и Дур’шлаг хлопнул по ладони, лежащей у него на предплечье.***
Дур’шлаг прислонился к Стене, к холодному камню, который должен был обжигать, и прикрыл глаза. Выставленные часовые проверяли документы и содержимое повозки. Процедура должна была быть недолгой, но орк уже заскучал, рассматривая солдат у Стены. Высокие, мускулистые, с прямой спиной, имели по два оружия — палаш и копьё, качественная броня украшала их стройные тела, и Дур’шлаг позавидовал солдатам, переведя взгляд, когда один из них к нему повернулся. Орк рассматривал парапеты по всему периметру Стены и высокие башни, когда Стах дёрнул его за плечо. Свинцовые тучи налились низко, и вот снова пошёл снег. Бесконечная дорога вела орка вперёд, монотонно он переставлял ноги, и такая тоска ему сердце защемила, что он совсем не обратил внимания на призыв быть бдительней — у Стены по ту сторону жило много преступников, и это служило ещё одной причиной усиления гарнизона. Больше месяца прошло, и Дур’шлаг увидел город — тёмные стены из черного камня, что, кажется, впитывал в себя весь свет. — Как называется город? — спросил он у орка позади себя. — Виндбург. — У него необычные стены. — Да, черный камень очень прочный, — протянул орк, — и выглядит величественно. Я слышал, в этом городе проводятся военные сборы. А путники все приближались к городу, чёрные стены становились все выше, и белый снег на их фоне ослеплял. Массивные ворота, укреплённые металлом, сверху были украшены головой медведя, и Дур’шлаг, пока караван осматривали, разглядывал её. Когда ворота начали медленно открываться, орк схватил себя на мысли о чуме и затрясся, то ли от холода, то ли от страха. Если в этом городе повторится то же самое, он никогда не отправится больше в путешествия, он не готов был жертвовать чем-то вновь, и та мысль въелась в него так, что он даже не стал рассматривать улицы, желая лишь поскорее лечь в кровать.***
— Что с тобой? Заболел? — спросил Стах, присев на краешек кровати. — Здесь точно нет чумы? Орк нахмурился: — Конечно нет, нас бы сюда тогда и на километр не подпустили. Мы здесь надолго. Говорят, это хороший город, можем прогуляться куда-нибудь, выпить или поесть, чтоб развеять твои сомнения, — мужчина сложил руки в замок и поджал губы. — Капюшон бы тебе найти… — Ты сам не лучше выглядишь, — недовольно проговорил Дур’шлаг, — а вот поесть чего-нибудь нормального я бы не отказался. — Орк приподнялся на локтях. — Здесь живут только орки? — Я не был за Стеной, Дур’шлаг, по дороге ещё кого-то не видел, — он пожал плечами. — Я тебя подожду, — орк вышел за дверь. Юноша приподнялся, вздохнув, порылся у себя в узле и принялся наматывать шерстяные онучи, для надежности обвязав шнурком, накинул рубашку и плащ сверху, по совету Стаха натянув капюшон. Жили они в специальной пристройке для сборщиков податей, а уставших с дороги воинов отправили в казармы, выставив новых. Дур’шлаг спустился по лестнице и вышел на улицу, вперёд вела дорога и ворота, куда и направились орки. Теперь Дур’шлаг смог разглядеть город: улицы здесь были шире, чем в Карфагене, вдоль сплошных каменных домов были высажены кусты с волчьими ягодами, присыпанные колючим снегом. Небо налилось вечерней синевой, и в тусклом желтоватом свете лампад орк видел только орочьи лица. Дорога здесь не была вымощена, и орк часто поскальзывался, хмурясь. В маленьких чёрных домиках горел свет, и Дур’шлаг завидовал тем, кто был сейчас в тепле. Его же до костей пробирал ледяной ветер, постоянно меняющий направление, срывающий капюшон и отнимающий последние капли тепла. Кости в пальцах заныли, и орк растирал ладони, пока Стах не привёл его в харчевню. В нос сразу ударил запах пота и сырого мяса, Стах с Дур’шлагом подошли к стойке, за которой стояла миленькая оркесса со счётами. Похлёбка с олениной оказалась очень даже неплохой для харчевни, и Дур’шлаг с аппетитом заедал её большими кусками черного хлеба, затем запил пивом, ссутулившись, по телу разлилась сладкая дремота, и вся эта духота так налилась где-то внутри, что орк еле сдерживался, как не сложить голову на стол. Стах же сидел, сосредоточенный, покусывал губы, и красивые его глаза бегали туда-сюда. Может, не так и плохо было в этом Виндбурге, его тёмные улицы казались даже уютными, присыпанные снегом, таким искрящимся в лунном свете, а его белесое небо, будто парное молоко, так притягивало к себе взгляд, заставляя выискивать знакомые фигуры или придумывать те, которые ещё не придумали. Словно сажей были помазаны эти каменные, холодные домики, и Дур’шлаг порадовался, что живёт в деревянном. Хоть каменные и выглядели величественней, его замшелые кое-где камешки наводили мысли скорее о чем-то заброшенном. На улице уже совсем никого не осталось, и даже как-то ветер угомонился, переставая терзать собак, сбившихся в клубок у трактиров. Тяжёлая тишина повисла, и орк только слышал, как хрустит снег под ногами, какое-то особое, тоскливое благоговение нашло на него, что он все смотрел на этот снег так, будто будучи совсем малышом увидел его в первый раз. Как всегда радовался и выбегал на улицу, щупая его в руках, рассматривая, как он тает в ладони, так хорошо было в детстве наблюдать в окно, как покрываются жухлые грязные листья чистым снегом. Как гарны роются мордами в снегу, и их страшный оскал превращается в слюнявые чихи и фырканье, как хорошо было играть в снежки с ребятами и возводить целые стены, за которыми можно было валяться или вытряхивать снег из-за шиворота. Орк улыбнулся, отворяя дверь. Его ждала тёплая, к счастью, кровать и такой желанный сон, который проглотил его слишком быстро.***
— Хочешь, сходим на эти военные сборы? Мне самому интересно, как это у них там, — Стах улыбнулся, натягивая шерстяной плащ. Дур’шлаг рассеяно хмыкнул спросонья и рухнул обратно в кровать, вставать было отчего-то тяжело, и он угрюмо вспомнил, каким теплом его наполнили вчера воспоминания. — Вставай, я тебя жду, — орк проговорил уже в проеме. Юноша вздохнул и наспех оделся, умывшись и хлебнув воды; волосы у него спутались, и он до сих пор слабыми после сна пальцами распутывал их на ходу. — Ты знаешь хоть куда нам идти? — Конечно, я все узнал, это за городом, дальше псарен. — А в стороне-то какой? — недовольно спросил Дур’шлаг, тряхнув головой. — С северного входа выйти надо, там тропинка есть уже протоптанная сотнями ног, сразу увидим. Стах был прав: со всех сторон к этой дороге тянулись тысячи крупных чёрных следов, складывающихся в сложные узоры. Где-то вдалеке виднелся синий лес, и Дур’шлаг знал, что город этот построен у моря, с которого прямо сейчас ему дуло в лицо. Ничего интересного, кроме нескольких дюжин деревянных домиков впритык к лесу, орк не увидел, и дорога все продолжала уводить его вдаль, завлекая белым, ослепительно чистым и холодным простором, на котором лишь иногда выделялись голые кустики или совсем усохшая трава. Вот и псарни замаячили впереди — маленькие точки, и орк ускорил шаг, пока за холмом не увидел сотни орков, толпившихся на клочке земли. Как юноша успел разглядеть, раздавал команды своим помощникам всего один мужчина — невысокий худощавый орк с татуировкой от виска до шеи. — Что делать будем? — спросил Дур’шлаг. — Ну, а ради чего мы сюда пришли? Поглазеть и поучаствовать, если получится, — орк улыбнулся. — Ну я-то точно мало куда пройду, — Дур’шлаг прикусил губу, и Стах его перебил: — В войнах не только солдаты нужны, стратеги и командиры играют гораздо большую роль, по башке каждый настучать сможет. — Ну тогда, — он взглядом указал на толпу, но перебил сам себя удивлённо, — что это такое? Раздалось несколько хлопков, и снопы жёлтых искр полетели во все стороны от толпы орков. — Не знаю, давай спросим, — сказал Стах и потянул орка за руку. Обходя организованную, как сейчас оказалось, толпу, орки как раз наткнулись на мужчину с татуировкой. Неловко потоптались на месте, придумывая, как спросить, но он задал вопрос первый с гордостью на лице: — Правда здорово? Стах закивал головой: — Как это называется? — он скинул капюшон с лица, чтоб лучше рассмотреть орка. Кудрявый, прям как Ларс, но короткие волосы были собраны в хвост, отчего его тёмные глаза казались ещё больше. — Мушкет. Вы нездешние? — он нахмурился, вглядываясь в лицо Дур’шлага. — У нас тоже недавно прошла эпидемия чумы. — Нездешние, мы из-за Стены, — ответил Стах, напрягшись внезапно помрачневшему лицу орка. — Да? — он широко раскрыл глаза. — А вроде такой же зелёный, как и я! — он улыбнулся, словно пару секунд назад не говорил о чуме. — Расскажете, как живётся за Стеной? — орк заложил руки за ремень и вновь улыбнулся. — Я Тайг, командующий кавалерийским корпусом освободительной армии. — Освободительной армии? — спросил Дур’шлаг, проигнорировав вопрос. — От чего? Тайг немного помолчал в недоумении и ответил: — От оккупации эльфов, конечно же. Тем временем громкие хлопки продолжались, и серые облачка пороха повисали над толпой, медленно растворяясь в синеве приближающегося вечера. Дур’шлаг кивнул и задал ещё один вопрос: — Что за кавалерия? — Гарны, — орк довольно улыбнулся, и тут же его перебил Стах, кажется, совсем не слушавший разговор. — Как пользоваться этими мушкетами? Тайг оглянулся на орков, уже заканчивавших стрелять, и подозвал Стаха, забирая мушкет. — Возьми вот так, — Тайг вложил оружие в руки орку, — сначала нужно проверить, не заряжено ли оно, — он подал длинную палку Стаху и тот, немного подумав, просунул её в ствол. — Все нормально. Теперь немного сложнее. Орк достал из кармана что-то продолговатое, завернутое в бумагу. — Это патрон, его нужно порвать зубами, — Тайг отдал патрон орку, и тот надкусил его. — Внутри порох и пуля, порох — эту кашицу нужно отправить туда же, куда ты засовывал шомпол, и вот сюда, — Тайг показал пальцем. Стах рассматривал длинное, а главное очень тяжёлое оружие у себя в руках, с прикреплённой к нему полоской из кожи, видимо для того, чтобы можно было переносить на плече. Все эти железки для него не открывали своего значения, но, по крайней мере, он все запомнил, а то, какой звук издаёт это оружие! А облака из пороха! Стах улыбался, и Тайг это заметил: — Пока не все, на этот срез нужно положить тонкую тряпочку, а на неё пулю, затолкать внутрь вот этим, — орк подал Стаху поршень, и мужчина сначала немного замялся, когда у него не получилось полностью протолкнуть пулю в дуло, и сделал это шомполом. Тайг же любовался, как легко управляется Стах с оружием, которого в руках-то никогда не держал. Тем временем бледный жёлтый закат, который бывает только холодными зимними вечерами, залил небо. Редкие облака подсветило снизу, отчего те стали только сильнее казаться синими. Где-то вдалеке раздавались крики и шум. — Теперь надо прицелиться, приложи его к щеке и упри в плечо, одну руку сюда, второй придерживай мушкет снизу, эта штука должна быть посередине и на твоей цели, — Тайг показал пальцем. — Нажми правой рукой, когда прицелишься. В глазах двоилось, и Стах целился одним, мушкет было сложно держать в руках, и лишь то, что он орк, помогало ему справиться с оружием. Руки немного подрагивали, когда орк пытался прицелиться в самый центр мишени, стоящей где-то на расстоянии ста шагов. Так прошла минута, и наконец Стах выстрелил, с небольшим отставанием, как показалось орку, запахло чем-то горьким, и перед глазами все засветилось. Он убрал мушкет от лица, всматриваясь в мишень. Попал почти в центр. — Очень хорошо для первого раза, ты точно до этого не стрелял? — удивлённо проговорил Тайг. — Точно, — Стах пытался сдержать улыбку, и Дур’шлаг с довольным видом ударил друга по плечу. — Интересные вы, оба. Как тут оказались? — Отправились проверить, куда идут наши налоги, — ответил Дур’шлаг, и Тайг хмыкнул: — Тогда вы тут надолго, город большой, — он развёл руками, — можно было бы встретиться где-нибудь и пообщаться не в такой обстановке. — Ага, с удовольствием, — Стах качнулся на пятках. — Где и когда? — Тут пока ещё не все прошли проверку, — Тайг достал из внутреннего кармана кафтана свёрток и посмотрел на список. — Ещё как минимум семьсот орков должны прийти завтра, ещё не учитывая того, что некоторые любят приходить позже, чем надо. Можно встретиться послезавтра на этом же месте. Стах с Дур’шлагом кивнули, пожав руку Тайгу, постояли ещё немного, наблюдая за тем, как муштруют орков. За тем, как синхронно они вскидывают щиты, за тем, как на флангах топчутся наездники, и даже гарны стоят на месте, выдрессированные и преданные хозяевам. Стало совсем темно и задул холодный ветер, поднимая снег с земли. Снежный вихрь искрился в тусклом свете, переливался и вновь оседал, но лишь затем, чтоб опять взмыть. Орки шли домой, спрятавшись в плащах, хотелось есть, но не хотелось вновь бродить по городу, отыскивая харчевню. Пришедши домой, Дур’шлаг спрятался под шкуры с головой, пока Стах просил бадью с горячей водой. Уже совсем перед сном Дур’шлаг залез в бадью, привыкая к горячей воде. Пахло чем-то сладким, дурманящим, и орк сложил голову на бортик, наблюдая за пляшущими тенями у жаровен. Орк вздохнул и окунул голову в воду, руками зачесав волосы назад. Разглядывая рубцы у себя на руках, орк заметил, что совсем к ним привык и больше не чувствует стыда, стараясь их прикрыть, волосы же отросли, прикрыв те рубцы, что на шее. Ещё немного полежав, изредка складывая ноги на бортик бадьи, потому что было слишком жарко, орк взял бритву с зеркальцем и, не вылезая, принялся сбривать усы, изредка заглядывая в тёмные, с оранжевыми бликами и редкими черными ресницами глаза. Где-то на переносице, как он заметил, у него залегла неглубокая морщина, и орк нахмурился, проверяя. Неудивительно. Дур’шлаг взял кувшин с маслом и, присев на бортик бадьи, принялся наносить его на кожу, через пару минут соскребая шпателем. Напоследок Дур’шлаг небрежно вылил отвар из трав себе на голову, толком не смыв, и, хорошо вытеревшись от масла, оделся и поспешил к кровати, зарываясь под шкуры.***
— Вы оба так и не представились, — заметил Тайг, присаживаясь на подушки. — Стах. — Дур’шлаг, — орк отпил отвар трав и заел горечь орехами в меду. — Сколько тебе лет, Дур’шлаг? — поинтересовался Тайг, разглядывая рубцы у него на шее. — Семнадцать. — Хорошо, что Судьба не забрала такого молодого орка, — мужчина посмотрел на Стаха. — Тебе повезло больше, как я вижу. Вы путешествовали где-то? Я имею ввиду не со сборщиками налогов, вы не похожи на воинов. В шатре Тайга было тепло, и орки сидели прямо на застеленном коврами и шкурами с сеном полу, обедая за низким столиком. — Мы нашли остров, — сказал Стах, нанизав на вилку кусок мяса, — там много дичи и дерева, я уверен, что если поискать, то можно найти и горные породы с ценными минералами и камнями. — Мы оставили на нем колонию орков и на обратном пути встретили чуму в Карфагене, это за Стеной, — добавил Дур’шлаг, и Тайг кивнул. — Это хорошо, что орки осваивают новые земли, — он сложил руки в замок. — Я рад, что повстречал вас в такое время, это дарит мне надежду на светлое будущее, — Тайг отпил из чашки. — Хоть вы и живёте за Стеной, вы такие же орки. — Если бы все было так хорошо, — недовольно вздохнул Стах. — Местные жители агрессивно себя ведут? — Мы не повстречали местных, — Дур’шлаг помотал головой. — Мы хотели заселить туда ещё орков, но вождь не хочет выделять нам народ весной. — Неужели ради посевов он готов отвергнуть целый кусок новой, не изученной земли? Не будьте наивны, скорее всего, за отказом стоит другая причина. — В любом случае, — прервал его Дур’шлаг, — он прогнал меня и не намерен менять своё мнение. Тайг вздохнул, прикусив губу. — А что, если мы дадим вам народ? Орки, которые уже на острове, хорошо отнесутся к оркам из-за Стены? — Думаю, да, — ответил Стах, обдумывая предложение. Это решит все проблемы и, возможно, когда в Свитьоде орки увидят, что нашлись те, кто хочет на остров, то тоже присоединятся. — Но зачем? И что мы будем должны? — спросил Дур’шлаг, постукивая пальцами по столу. — Чтоб орки осваивали земли, а должны вы ничего не будете, мы один народ. Сколько вам нужно добровольцев? У вас есть корабли в Свитьоде? — Кораблей нет, — ответил Стах, — только ладьи, добровольцев ровно столько, сколько нужно, но я думаю, если орки увидят, что мы нашли добровольцев, кто-нибудь присоединится. — Ага. Я мог бы выделить для вас каравеллу, но нужно подождать, пока я наберу орков и корабль доставят к Виндбургу, — Тайг улыбнулся. — Мы готовы ждать до весны, — сказал Стах, зарывшись рукой в серые волосы. — Что-то изменилось сегодня, — довольно проговорил Тайг, — кто-то встретит свою Судьбу, протопчет дорогу в будущее.