Keep calm and trust Snape

Больше всего сейчас хотелось наколдовать окно. Прямо в стене, хоть зачарованное, хоть самое обычное, чтобы выходило на лес, озеро или куда угодно. Но Гарри не имел ни малейшего представления о том, как это делается. Можно было попросить Северуса. Спуститься в лабораторию и попросить наколдовать окно или хотя бы подсказать, как это сделать. Но Гарри не знал, сможет ли подняться с кресла и проделать весь этот путь через комнату и вниз по лестнице. Боль никуда не уходила, но отчего-то он не решался доставать мазь Гермионы. У него было и Заживляющее, и остатки Восстанавливающего снадобья, полный набор. Но всё это лежало где-то далеко в кармане, до которого нужно было дотянуться, нужно было пошевелиться, а любое движение казалось невыполнимым. Гарри пытался держать концентрацию на боли, это помогало не думать вовсе. Из мыслей уходили связные предложения, оставляя только обрывочные ощущения где-то в самом дальнем краю сознания. Больше, чем наколдовать окно, ему хотелось раз и навсегда стереть из своей жизни Хендрика. От одних только воспоминаний внутри что-то оборвалось, и Гарри стиснул зубы плотнее. Он не хочет его больше видеть. Никогда. Он сам виноват. Это полностью его ошибка. Он не должен был вестись на поводу у собственных... Эмоций? Ощущений? То, как легко Хендрик поддался на малейшую инициативу, говорило только о том, что... Голова словно разрывалась на множество осколков, они уплотнялись и впивались острыми краями в затылок. Он нравился Хендрику. Гарри зажмурился. Если это так — тогда зачем нужно было обрывать всё так? Хендрик осознал, что произошло? Испугался? Или он изначально не хотел ничего этого... Не хотел быть с ним. Ещё тогда, в первый раз, он же ушёл, будто боялся, что ещё немного, и всё зайдёт слишком далеко? Или ничего не могло никуда зайти, и Гарри просто был не нужен ему... Не нужен, и это только лишь реакция тела, гормоны... Ощущения были такими, будто осколки головы проталкивались глубже с каждым ударом сердца. Сильнее, чем эту болезненную пульсацию, он чувствовал собственную никчёмность и одиночество. Что он представляет из себя? Ничего, пустое место. Даже крестраж выбрал Терри, а не его. Даже ведомый частью души Волдеморта Терри был нужнее Хендрику. В груди сгущалась тяжёлая мутная масса, и Гарри чувствовал огромную потерю, которая затемняла окружающее пространство, размывая контуры предметов. Где-то на краю мира негромко хлопнула дверь, раздались быстрые глухие шаги. Гарри осознавал, что его голова поднимается вверх, что тело перемещается на бок, стало неудобно руке. От этих движений в голове зазвенело и разбилось, он сделал слабую попытку сопротивляться и издал странный звук, а потом почувствовал на затылке что-то холодное и очень мокрое — струйки холода потекли за шиворот, и это было неприятно. К затылку возвращалась чувствительность, и Гарри поморщился от едкой боли. Высушивающие чары — от них слегка пощипывало кожу. И осторожные медленные пальцы, дотрагивающиеся до самых больных мест и втирающие обжигающе-режущую мазь. Гарри попытался уворачиваться, двигая головой из стороны в сторону, но появилась ладонь, вдавившая его лбом в подлокотник. Прикосновения исчезли, и мазь почти перестала чувствоваться. Гарри вдруг услышал собственное шумное сопение. Слабость уходила, и он осторожно развернул руку, которая лежала очень неудобно. Вполне можно было повернуться и сесть нормально, силы возвращались, и пора было спускаться в лабораторию. Гарри пытался вспомнить, зачем ему в лабораторию — Северус, скорее всего, в комнате, да и появляться в лаборатории ему запрещено. Северус... Снейп. В животе образовался ком, и давление в груди вернулось. Гарри почувствовал что-то мокрое и щекотное, сползающее по его носу прямо на обивку дивана. Стараясь дышать глубже и медленнее, уткнувшись лицом в мягкий подлокотник кресла, он попытался успокоиться. Ничего не произошло. Ничего такого, о чём стоило бы сейчас беспокоиться. Осторожно подняв голову и стараясь одновременно вытереть всю эту глупую сырость, Гарри повернулся в кресле. Комната была пуста. Гарри поднялся на ноги и сделал несколько шагов, проверяя, не закружится ли голова. Нет, всё в порядке. Вытерев лицо, он осмотрелся — мазь и пустой флакон стояли на столе, но и только. Северус... Мог ли он как-то узнать о том, что произошло? Гарри в странном опустошении смотрел на серый пол. Если что-то и нужно делать, то он не знает, что. В конце концов, всегда есть более важные вещи, чем его нелепые переживания. Есть крестраж, есть цель, а со своими чувствами можно разобраться потом. Когда всё закончится. И всё снова станет обычным, нормальным, простым. Может быть, ему снова придётся вернуться к учёбе. Или он сможет уехать. Или устроиться в Аврорат. Что угодно — у него ещё может быть выбор. А сейчас нужно найти Северуса и узнать про крестраж. Просто забыть всё, что случилось. Это никому не нужно. Это никому не принесёт ничего хорошего. Голова немного кружилась, но это ощущение быстро ускользало, и отсутствие боли странным образом превращало все его рассуждения в глупость. Он слишком близко принимает всё. Временная слабость, это из-за раны. Гарри поднялся в ванную — лучше всего было проверить сначала здесь. Бассейн был пуст, и он свернул к душевой. Из-за двери слышался шум воды, и Гарри вздохнул легче. Ему не придётся спускаться в лабораторию и снова чувствовать себя по-идиотски, будто он сделал очередную ошибку на уроке по Зельям. Шум стих так внезапно, что Гарри вздрогнул и, на секунду растерявшись, открыл дверь душевой. Вспомнилась ситуация, в которую он попал во время рождественских каникул, случайно застав здесь Северуса. Всё повторялось в точности — и чёрная мантия на стене, и стопка цветных полотенец, которые явно выбирал ещё Дамблдор, и рука, застывшая на полпути к ним. Только метка на предплечье была бледнее и как-то... меньше... И Северус не обратил никакого внимания на его появление, и после небольшой заминки взял верхнее полотенце и начал тщательно и размеренно вытираться. Будто Гарри здесь не было. Эта мысль кольнула где-то в горле и заставила скривиться от неприятного чувства. Всё правильно, до него нет дела никому. Гарри зашёл в душевую и закрыл дверь, чтобы не впускать прохладный воздух. Северус бросил полотенце в небольшую корзину в углу и быстро оделся — так, словно его мысли были заняты совершенно другим. И если бы не напряжённые плечи, то Гарри пришла бы в голову идея проверить, не надел ли он случайно мантию-невидимку. Но нет. Перед тем, как выйти, Северус одарил его тяжёлым взглядом, от которого внутри похолодело. Гарри так и остался стоять в душевой, не успев спросить ни про крестраж, ни про Терри, ничего. Хотелось опуститься на мраморный холодный пол и провести здесь весь остаток ночи, но вместо этого Гарри пошёл под душ. Горячая вода должна была хоть как-то согреть. Он открыл воду сильнее, хотя множество тонких струй и так почти больно било по коже, но кран вдруг провернулся, и вода окрасилась в малиновый цвет. И... кажется, она даже пахла... малиной. О Мерлин. Действительно, ещё одно подтверждение тому, что Северус абсолютно ничего не менял здесь после смерти Дамблдора. Дамблдор под малиновым душем. Гарри неожиданно громко рассмеялся, и звук усилился, отражаясь эхом от высоких мраморных стен. Нужно было прекращать всё это. С трудом справившись с краном, Гарри добился нормальной воды и долго отмывал с себя малиновый запах. И всё равно, когда он вытирался ярко-пурпурным полотенцем, ему казалось, что малиновый аромат намертво впитался в его кожу. Спускаясь по лестнице, Гарри чувствовал, как гулко и глухо бьётся сердце. Если бы можно было найти иной способ выйти из ванной, он бы предпочёл его. Хотелось оказаться подальше отсюда, но это было невозможно, мысли повторялись и в итоге сплелись в какой-то замкнутый круг. В желудке всё сжалось, и Гарри понял, что уже несколько минут стоит перед дверью в комнату. Может быть, Северус спит. Может, он в лаборатории или вообще ушёл куда-то. Хотя куда ему идти ночью? Гарри меньше всего сейчас хотелось отвечать на какие-то вопросы и вообще начинать разговор — болезненный и неизбежный. Он сам не знал, чего опасается больше. Гнев — это привычное, ожидаемое и вполне закономерное явление, даже вместе с тем, что говорил Аберфорт. Туманно и непонятно, будто боясь сказать всё прямо. Но вполне вероятно, что Северус решит расставить, наконец, всё по местам и определить их отношения. И является ли это отношениями. Гарри прислонился лбом к прохладному дереву двери. Он не готов услышать, что не нужен, и не готов услышать, что нужен. Сейчас нельзя ничего выяснять — просто нельзя, сейчас не нужно ничего... Можно было уйти. Вернуться на Гриммо. Через камин. Или в спальню факультета, хотя это был вообще не вариант — придётся объяснять другим, а этого он не мог. Значит, на Гриммо. Северус не станет его останавливать. И никогда не позволит вернуться сюда — но и не надо. У Гарри никогда никого не будет. И хорошо. Он открыл дверь и решительно шагнул в комнату. Ожидания не подтвердились. Северус никуда не уходил и не спал — он сидел в своём кресле и смотрел на него прямо и спокойно. На его лице не было никакого выражения. Принять решение стало ещё проще. — Я ухожу, — достаточно громко для того, чтобы голос прозвучал уверенно. Выражение лица не поменялось, и Гарри незаметно выдохнул, стараясь пересилить себя и пересечь комнату. Неизвестно откуда во рту появилась горечь, а плотный ком в желудке пополз вверх, к горлу. Северус так и не скажет ничего? Конечно, нет. Гарри вспомнил это. Его слова, которые были, наверное, единственным прозвучавшим определением того, что между ними происходило. «Каждый твой шаг должен быть только твоим решением». Что ж, он принял решение, и это решение было вынужденным и единственно возможным. Северус молчал и не пытался хоть как-то помешать ему уйти. Гарри оставался на месте, пытаясь свыкнуться с его очевидным равнодушием и сделать уже эти несколько шагов до зачарованного проёма. Неожиданная злость захватила его сознание, и он понял, что настало время потревожить старые и каким-то образом успевшие зажить глубокие рубцы ненависти. Эта ненависть хлынула, как кровь из открытой раны, превращаясь в жар, который жёг всё тело. Всё, что у них было, ничего ровным счётом не значило. Гарри перевёл взгляд на стену — даже в ней можно было увидеть больше сожаления, чем в лице Северуса. Ложь. — Я буду на Гриммо, — голос чуть дрогнул, и Гарри ненавидел себя за это. На самом деле, идти было не так трудно. В ушах звенело, он сделал эти пять или шесть шагов и потянулся к волшебной палочке в кармане, чтобы открыть проём. В горле пересохло, когда краем глаза Гарри уловил движение сбоку. Он резко повернул голову и с невольным ужасом наблюдал, как стремительно приближается к нему Северус. Короткий взмах палочкой — и Гарри уже не сможет выйти. Заперто, и по мощи магии, которая ощущалась от этих чар, можно было понять, что больше он никуда не уходит. Неприятное ощущение прошло по плечам, и Гарри медленно поднял глаза на Северуса. — Открой, — тихо, но твёрдо. Шаг назад, по инерции, и за спиной — стена. Гарри ощущал за затылком твёрдый камень, отстраняясь за микрорасстояния дальше. — Открой, я уйду! — сказал он чуть громче, и вышло с надрывом. — Нет, — прошипел Северус, и Гарри, наконец, посмотрел ему в глаза. Он посмотрел с вызовом, пытаясь не сорваться и не закричать, а пальцы сомкнулись на волшебной палочке в кармане мантии. Сомкнулись и разомкнулись. Последний раз такое выражение на лице Северуса было в ту ночь, когда был убит Дамблдор. Смесь ярости, какого-то безумия и боли — только на этот раз он ничего не кричал, не пытался замахнуться заклинанием, и не было гиппогрифа, чтобы избавить Гарри от всего этого. Гарри вдруг понял, что это неприятное ощущение в плечах и груди — оттого, что Северус обеими руками вцепился в его мантию, он сжимал ткань в кулаки вместе со свитером и тянул вверх. Сердце стучало в горле — казалось, что до двух слов смертельного заклятия Северусу осталось совсем немного, его руки чуть заметно тряслись. Он сдерживался. Всё это спокойствие и равнодушие — оттого, что он сдерживался, и Гарри не знал, что чувствовать — облегчение или новую тревогу. Он дёрнулся, пытаясь вырваться. Бесполезно. Взгляд Северуса снова стал ровным, эмоции захлопнулись где-то в глубине. Но он показал ему, что чувствует. Гарри отвёл взгляд. Стены и тусклый свет. Хватка внезапно ослабла. Руки Северуса двигались быстро и грубо, расстёгивая застёжку мантии, штанов, снимая свитер, и Гарри не успел ничего сделать, он чувствовал спиной холодный камень стены в одно мгновение — и в следующее сухие жёсткие губы давили на его рот, было больно и странно. Он пытался увернуться, но губы вдруг смягчились, а между его затылком и стеной появилась ладонь Северуса. Это была забота — ему нужно беречь затылок после всего, что сегодня произошло. Гарри знал, что забота — иначе и быть не могло. В груди сжалось, и он позволил горячему языку проникнуть глубже в свой рот. Как в одном человеке может уживаться сдержанность и такая чувственность? Казалось, Гарри исчерпал за этот кусок ночи весь свой запас мыслей. Он не отвечал на поцелуй и не шевелился вовсе, позволяя оттащить себя от стены и толкнуть на кровать. Тело решало за него, вырывая из горла тяжёлые частые выдохи, пока колючая волна катилась по позвоночнику вниз, внутрь, туда, где уже чувствовались жёсткие и безапелляционные пальцы Северуса. Руки Гарри сами по себе обвились вокруг его шеи. Волосы чёрные, и такие же глаза — не было видно зрачков. Северус смотрел на него, чуть запрокинув голову, пока готовил себя и его. Слишком скорое и почти грубое вторжение, и Гарри скрестил ноги за его спиной, с силой сжимая его бока, заставляя остановиться и подождать хотя бы чуть-чуть. В какой-то мере ему это удалось — Северус склонился ближе и, прекратив движения внутри, поцеловал чуть мягче. Гарри почувствовал, как руки Северуса скользят по его животу, бёдрам, чуть надавливая, поглаживая и отстраняя. Казалось, он намеренно игнорировал его, отказывался касаться там, где это было нужно больше всего. Гарри не успел понять, как его ноги оказались на плечах Северуса, и его положение стало слишком открытым, таким доверительным... И Северус начал двигаться — сразу резко, жёстко и сильно, Гарри выгнулся, прижимаясь сильнее, подаваясь навстречу, с каждым толчком он чувствовал, что все его ощущения, мысли, всё-всё, что наполняло его, всё взрывается до предела, и это было восхитительно, это было так, как он не мог себе вообразить. Где-то самым краем сознания он воспринимал чувство боли и небольшого жжения — но не замечать этого было легко. Гарри цеплялся за руки Северуса, упирающиеся в кровать, за его спину, и, кажется, это из его горла вырывалось шипение вперемешку с какими-то глухими гортанными звуками. Резкие вспышки короткими молниями пронизывали его тело изнутри, отдаваясь в пальцах, в ладонях, в ступнях, и Гарри задышал глубже, пытаясь удержаться в сознании. Член почти ныл от боли, требуя к себе внимания, но как только он потянулся к нему, руки Северуса перехватили его запястья и развели в стороны. Толчки усилились, и ощущений стало слишком много, Северус стал двигаться быстрее, и Гарри почувствовал, как от напряжения сводит скулы, он проваливался куда-то и чувствовал, что вот-вот рассудок покинет его. Если не сделать этого прямо сейчас... Северус сжал запястья сильнее и издал громкий рык, размашисто и быстро вбиваясь в него, и Гарри перестал чувствовать своё тело, перестал понимать, что происходит, пальцы ног сводило судорогой, но он почти не ощущал это и только сильнее подавался навстречу. Внутри стало горячо — жар заполнял его, чувствовался под кожей, что-то огромное и всепоглощающее приближалось, становилось всё отчётливее, всё яснее, и по телу пошла дрожь — его трясло еле ощутимо, стало нечем дышать. А потом всё обрушилось на него. Он что-то кричал, потому что горло саднило, а потом пытался отдышаться, пытался вернуть телу его ощущения, пытался освободить руки и хотя бы просто стереть с живота всё тёплое и мокрое, но понял, что не может. Жар не покидал его, а, казалось, усиливался, и по коже побежали мурашки. Дыхание не выравнивалось, а чувство освобождения не было таким умиротворяющим, как обычно. Мутный туман уходил из головы, и Гарри понял, что Северус и не думал останавливаться — он продолжал двигаться сильно, глубоко и резко, и именно в этом причина того, как сильно вздрагивает его тело. Дрожь не прекращалась — наоборот, она усиливалась, Гарри трясло так, что он застонал от отчаяния. Слишком много, слишком сильно — того, что он получил, было более чем достаточно. — Подожди, хватит, — прошептал он, приподнимаясь, насколько это было возможно, но Северус отпустил его руки и толкнул обратно на кровать, прижимая и не давая ни малейшего простора движений. Гарри откинул голову назад и попытался справиться со своими ощущениями, но ничего не выходило, внутренние мышцы сокращались, усиливая то, что и так едва оставляло его в сознании. — Северус, пожалуйста, — Гарри пытался сказать это достаточно громко, но сам еле расслышал свои слова. В ушах шумело, он чувствовал стук собственного сердца так громко, будто оно стучало прямо в его ушах. Он оказался на боку, Северус был сзади, и проникновение стало ещё глубже, быстрее и чувствительнее. Гарри закрыл глаза и думал только о том, что не нужно забывать дышать, вдох и выдох, вдох и выдох. Всё тело ныло — его руки, спина, ноги, шея, — всё было напряжено до предела, его член стал таким твёрдым, что Гарри повернул голову вниз и впился зубами в покрывало. Он не выдержит, ещё немного, и он не выдержит, его тело просто разорвётся, или он повредится рассудком. Просить было бесполезно, и Гарри пытался расслабить все мышцы, но ничего не получалось, наоборот — чем дальше, тем очевиднее он терял связь с реальностью, ощущения от каждого удара внутри проходили сквозь кожу, под веками от давления плыли цветные пятна, а внутри тянущее ощущение усиливалось, набирало обороты и снова снежным комом валилось на него, захватывая, втягивая в себя. Гарри поднял руку и впился пальцами в бок Северуса, на сколько хватало сил, и в этот же момент он перестал контролировать себя. Оказавшись на самом краю, он полетел вниз, всё ещё чувствуя маленькие пульсирующие взрывы внутри. Пустота. Всё прекратилось так внезапно, что во всём теле будто образовалась пустота — прохладная, спокойная. Почти идеальная. * * * Гарри медленно просыпался — сон ускользал, и в голову возвращались мысли. Он открыл глаза — в комнате горели все факелы, как это обычно было по утрам. Гарри осторожно высвободил затёкшую руку и попытался повернуться, но не вышло: Северус ещё плотнее притянул его к себе. От ладони на животе шло тепло, размеренное дыхание чувствовалось где-то между лопатками. Северус спал, прижимая его во сне — так никогда не было. Никогда, конечно, слишком громкое слово. Но в этом было что-то уравновешивающее. Всё, что случилось ночью, казалось странным, с начала и до конца. Гарри попробовал повернуться, чуть приподняв руку Северуса. Все мышцы ныли, на ногах — так особенно. Ох... И болело... Гарри лёг ровно, стараясь больше не шевелиться. Чем меньше движений — тем легче. Самым непривычным было то, что внутри до сих пор отзывались отблески их вчерашнего... действа. Пополам с болью. Северус просыпался — это чувствовалось по тому, как меняется его дыхание, теряя свою глубину и размеренность. Удивляло, насколько мало он спящим отличался от бодрствующего. Казалось, что он не спал, а просто закрыл глаза. Повинуясь странному импульсу, Гарри поцеловал его куда-то в висок и прижался к щеке. — Гарри, — тёплый шёпот. Его отстранили, рука исчезла со спины. Северус поднялся с кровати и, судя по звукам, одевался. Нужно было последовать его примеру, но Гарри решил, что лучше подождать с этим. Время лечит. Чуть-чуть попозже, не сейчас. Он специально не поворачивался, чувствуя нечто отдалённо похожее на смущение. — Похоже, мы опоздали на завтрак, — тихо сказал Северус, и в его интонациях было что-то такое, отчего смущения стало меньше. — Ляг на живот. Как он определял время? Гарри послушно перевернулся, слыша отдаляющиеся шаги. В лабораторию? Вероятно. Ждать пришлось недолго. — Приподнимись, — Северус потянул его за бёдра вверх. Пряча лицо между подушкой и кроватью, Гарри подчинился, смутно догадываясь, в чём дело. Звук открываемого флакона, сильный и незнакомый запах. Северус молчал, и от этого было немного легче. И снаружи, и внутри, там, где пальцы наносили холодную мазь, жгло, и Гарри вцепился в простынь, чтобы не дёргаться. И да, это было унизительно. Ужасно. Но Северус молчал и делал всё быстро и точно — через минуту касания прекратились. Боль уходила — несколько мгновений, и он ничего не чувствовал. Шаги. Звук закрывшейся двери — лаборатория. Гарри медленно поднялся — мышцы всё ещё ныли. Его вещи были сложены на кровати. Что ж, заботливости Северуса не было предела этим утром. Одевшись, Гарри почти без раздумий направился в лабораторию. Спускаться по узкой каменной лестнице было странно. Смутная тревога — нужно было гнать её подальше, в конце концов, у него должно быть право свободно передвигаться по всем комнатам, если нет возможности покинуть их. Ободряя себя этими мыслями, Гарри всё равно шёл медленно и осторожно. Северус стоял к нему спиной, ища что-то на верхних полках стеллажа. На столе рядом лежала старая перчатка. — Всё в порядке? — спросил он, не оборачиваясь. — Наверно. Гарри подошёл ближе. Что-то в этой перчатке не нравилось ему. Он протянул к ней руку, но Северус резко развернулся и схватил его за запястье, больно сжав. Он скривился и чуть приоткрыл рот, будто собираясь сказать что-то едкое, но промолчал, тихо выдохнув. Хватка на запястье ослабла. — Осторожнее, — бросил он, и Гарри подумал, что изначальная реплика должна была быть совсем не такой. Северус продолжал смотреть на него и не отпускал руку. Внизу живота потянуло, и Гарри, придвинувшись ближе, поцеловал тонкие напряжённые губы. Слегка провести языком — и они стали мягче, раскрылись, позволяя проникнуть глубже, но Гарри отстранился быстрее, чем волна колючих искр достигла его затылка, где оказалась ладонь Северуса. Его лицо было таким, будто он собирался сказать что-то важное и не решался. — Прости, — Гарри нахмурился, повернув голову в сторону и разглядывая неизвестно как оказавшуюся в лабораторию старую перчатку. — Я не хотел уходить... Это было... глупо. Северус медленно кивнул. Молчание затягивалось — если он и хотел что-то сказать, то сейчас было самое время. — Что это? — так ничего и не дождавшись, Гарри снова посмотрел на перчатку. — Крестраж. — Перчатка Гриффиндора? — Полагаю, да, — Северус продолжал смотреть на него нечитаемым взглядом. — Клыки василиска. У тебя должно было остаться два. — Они в сумке, — Гарри посмотрел на выход из лаборатории. — В мантии, наверху. Я сейчас. Северус снова кивнул. — Отпустишь меня? — Гарри успел заметить, как что-то изменилось во взгляде Северуса, прежде чем он убрал руку с его плеча и разжал пальцы на запястье. Гарри поднялся в комнату так быстро, как смог, и, найдя свой мешок первой необходимости в кармане мантии, на несколько секунд замешкался. Нужно было проверить. Достав палочку и развязав мешок, он призвал клыки. На дне сумки зашуршало, и клыки василиска поплыли прямо в его ладонь. Оба были на месте. Гарри, отчего-то усмехнувшись этому негласному и внезапно приобретённому разрешению появляться в лаборатории, спустился вниз.