Граф Макалаурэ

— Очень болит голова, — Элронд потер виски кончиками холодных пальцев — еще и еще раз, только чтобы избавиться от давящего ощущения. В покои вошел граф — Элронд испытал при виде него немедленное желание вскочить; в сравнении с собственным разбитым состоянием наставник казался бодр и подтянут. — Возможно, так станет легче, — граф задернул занавеси на окнах. Стало полутемно, боль не прошла, но, ложась обратно, Элронд ощутил, что она не так ужасна и с ней можно свыкнуться. Он сказал еще что-то — его слова обладали магнетическим воздействием. Шепот был мягкий, вкрадчивый, магнетический, хотя Элронд не мог в точности повторить, что он говорил, но в словах графа было нечто почти материнское, уговаривающее. Сам он все-таки вновь поднялся. — Пожалуй, мне стоит вернуться. — Оставайся, — ледяная крепкая длань сжала его собственную. — Мне... Не вполне удобно, — неловко пробормотал он. — Ты свободен, Элронд, и ты уже не дитя. Мог бы ты отправиться со мной куда угодно? Что он мог ответить, кроме как вновь неловко пробормотать, что будет весьма рад и польщен? Они спустились в зал бок о бок. Там их ждал обеденный стол на двоих — накрытый безукоризненно, но на тарелках не было ничего, а в высоких искусной работы кубках плескалась жидкость густого, почти черного цвета, и лишь искры, как на гранях рубина, выдавали ее истинный цвет. — Это кровь? Но я не... В третий раз ему было неловко рядом с графом. Он попытался объяснить, что не может; граф Макалаурэ в ответ на все качал головой. — То есть... Я не... Да, Элронд все еще не находил слов. Он испытывал странную смесь обожания и страха, глядя на графа, и не понимал, почему. Еще вчера он страстно хотел видеть его своим наставником, д и теперь, что уж там, но... Но пить кровь живых существ? Пальцы графа поглаживали его собственные, проходились по его темным прядям, гладили лоб и больше не казались ни тяжелыми, ни каменными, ни ледяными. Увещевающий голос по-прежнему навевал спокойствие. — Тебе ведь и до этого не раз случалось охотиться и лишать жизни зверей и птиц? Что правда, то правда, и юноша не раз об этом сожалел. Но пить кровь? — Но ты не можешь иначе? — Голод будет терзать меня, Элронд, пока не доведет до безумия, я же со своей стороны стараюсь такого не допустить. Элронд быстро, почти стремительно выбежал, хотя уже на пороге мучительно жалел, что оказался так малодушен. К чему было пугаться, тем более, сейчас? Разве он не догадывался обо всем раньше? Тем не менее, он возвратился вниз, к себе, туда, где жили все остальные, сокрушаясь.

***

— Я не понимаю, — говорил он срывающимся голосом, — что такого я им сделал? Почему? Что произошло? — Не переживай, — Макалаурэ обнял его вновь. В этот раз с особенной теплотой, поскольку он понимал, что теперь-то этот мальчик сделал окончательный выбор. Элронд доверчиво позволял обнимать себя в ответ. Поток бессвязных жалоб утих. Его светлые глаза вновь смотрели серьезно и вдумчиво: Макалаурэ решил бы, что его мальчик вынес серьезный жизненный урок и сейчас занят его осмыслением, но нет — Элронд просто замер, наслаждаясь их новой встречей. Какая-то часть его отказывалась верить во все и по-прежнему считала творившееся кругом странным сном. И в тот момент, когда граф Макалаурэ обнял его, положив свой округлый твердый подбородок ему на плечо, спросив: "Хотел бы ты отправиться со мной куда-нибудь далеко?", этот сон стал еще краше. Элронд вложил свою руку в его. — Когда же оно начнется? — Прямо сейчас. — Это очень хорошо, — проговорил Элронд. Его голос все еще слегка дрожал. — Это будет кстати, нас ведь могут преследовать, раз уж теперь они узнали... о твоей особенности. Это я виноват, я им все рассказал, — и он вновь уткнулся в грудь графу, прося прощения, что было совершенно, на взгляд Макалаурэ, лишнее. Граф промолчал в ответ на вопросительный взгляд Элронда. Улыбка скользнула по лицу, как луч мартовского солнца, и исчезла, сменившись обычным непроницаемым спокойствием. Он глянул на того, кого обнимал. Жив, если только можно так сказать, почти цел, а пара оставшихся мелких шрамов потом послужат ему уроком. — Пока ничего не спрашивай. Не время для вопросов. По крайней мере, пока мы не доберёмся до безопасного места. И Макалаурэ покачал головой отрицательно. А затем он подал ему руку и повел за собой. Их обступал ночной лес — сплошные ветви деревьев, которые Элронд едва успевал убирать от лица. Узкая тропа, по которой лошадь шла, оступаясь, затем степь вдоль кроми того же леса, а затем серые каменные стены. Старый город! Они въехали в старый город. Элронд быстро его узнал. Узкие извилистые улицы и темное небо, расцвеченное бледным светом начинавшейся зари с одного края, сменились вестибюлем какого-то особняка, богато украшенным, но пребывавшим в запустении. Они спустились вниз, долго шли по галерее вдоль рядов окон, затем попали в высокий зал, из него — ещё в один, так что начинало казаться, что помещения и переходы дворца поистине бесконечны. В самом низу долгого перехода их ждала комната, открытая одной стороной в густо заросший сад. За панорамными окнами стояло серое утро, отцветали розы... Граф устроил юношу подле себя. Здесь не было абсолютной безопасности и старые его враги могли обо всем догадаться, но он и не собирался пока раскрывать всех секретов. Надо будет перебраться подальше... Как только мальчик придет в себя. В ответ на единственный читавшийся в его глазах вопрос Макалаурэ чуть кивнул головой, но его поза говорила об отстраненной задумчивости. — Я полагаю, в следующий раз ты будешь умнее. Он гладил его по спине и заботливо набросил свой плащ ему на плечи, пока Элронд спал, а сам мерил шагами зал, поглядывая то в сторону окон, то в глубь анфилады залов. Мальчик очнулся вечером — сон его был чутким, но крепким, и тогда только граф повернулся к нему: — Мы здесь ненадолго — до конца дня. Но едва начнут сгущаться тени, нам придется оставить это очаровательное укрытие и отправиться вдаль, отдавая предпочтение местам удаленным и глухим. Тон его был прохладным, словно таил легкое неудовольствие из-за того, что он вынужден скрываться невесть где, но вместе с тем глаза его ярко горели, указывая на то, что впервые за годы сонной скуки хоть что-то придало его существованию риск, опасность и интерес. Элронд потянулся на своем ложе, устроенном в старом кресле, и прикрыл глаза — все-таки он потерял много сил. Когда очнулся, за окном собирались глубокие тени. Шелестели листья, указывая на ветер... Граф был рядом, ждал и его и, больше того, милостиво протянул бокал с кровью, заботливо наблюдая. Кровь была не человеческой, а птичьей, а также единственным, что Макалаурэ смог раздобыть так быстро, не считая шнырявших по дворцу крыс. — Кровь? Нет, — Элронд сделал слабую попытку отстранить бокал. — Силы еще понадобятся. — Я не буду убивать невинных существ, пока я жив. — Тебе и не придется. Ты не жив больше, — граф тихо приблизил к нему свое красивое грустное лицо. — Ты потерял много крови во время той погони. Прости. Ты мне так понравился, что я не мог тебя лишиться. Поэтому я решил сделать тебя своим. Мне не хотелось с тобой расставаться, — и он крепко прижал его к себе. Лязгнуло что-то металлическое — какая-то стальная пряжка ли часть его легких доспехов. — Нет! — Поэтому тебе все время холодно. — Я не верю, — обессиленно пробормотал Элронд. — Это не жизнь, а долгое посмертие. Но ты должен поддерживать свои силы. Иначе конец будет еще более ужасен, — он вновь уговаривал его, а затем заботливо придерживал бокал, наблюдая, как он пьет. Элронд же ощутил не просто сытость, как бывало раньше. Нет, это было ощущение легкое и пьянящее, больше похожее на разливающуюся по венам радость, на наполняющую его силу и жажду действий. Погода сопутствовала им, наступил темный ненастный вечер, ветер завывал протяжно, временами небо точно раскалывали пополам раскаты грома, а они темными призраками скользили по ночным улицам. Короткая передышка в ночном лесу — и вновь дорога, а за ней еще и еще одна... Бегство окончилось лишь в горах, где они отыскали охотничий домик.