Два капитана

      К селу вышли на вечерней зорьке. В общем-то от самого села остались лишь кучки тлеющих углей на месте, видимо, большого и богатого поселения. Лишь деревянная церквушка, может по случайности, либо по задумке неведомых супостатов осталась практически нетронутой, а сидевший на крыльце седой, как лунь батюшка лишь усугублял мрачное ощущение от общей картины. — Добрый вечер, святой отец, — поцеловал дрожащую руку батюшки Голицин и с явным облегчением опустил свою любимую ношу на землю. — Может, тебе и добрый, сын мой, а для меня так проклятый. — Видать, сам дьявол порезвился, выкопав себя с погоста у вас на селе, — осторожно усадив на ступеньку увечного юношу и усевшись сам, спросил капитан. — Истину глаголешь, сын мой, — осенив крестом обоих путников, устало проговорил церковник, — вот только имя ему не чёрт и не сатана, а потомственный русский дворянин, генерал Пепеляев. — Не слышал о таком, — распотрошил рюкзак капитан и, достав оттуда остатки еды, выложил на вовремя подстеленную попом газетку. — Не дай вам боже услышать о нём, — вновь перекрестился батюшка, — вы вот думаете почему я вас в храм не зову, а заставляю на крылечке трапезничать? — Наверно, не положено нам, — не подумавши ляпнул Лёшка. — Оставь отрока снаружи, не гоже мальцу видеть такой картины и дай мне руку, ради Христа, — умоляюще поднял тяжёлый взгляд на Сашу священник и, схватив, словно спасательный круг, протянутую от души длань, провел Александра в церковь. На аналое, перед очень правдоподобной фигурой Христа, лежала обнажённая, окровавленная женская фигура с лежащим на ней мужчиной, у которого не было головы, а его естество наблюдалось лишь всунутым в потаённое отверстие бабёнки. На стенах же в виде креста были прибиты три малолетних мальчишки, причём и руки и ноги у них были, видимо ещё при жизни, укорочены наполовину. Поскользнувшись на покрытом кровью полу, Саша стремглав выбежал из этого ада, где его тут же стошнило прямо с крыльца в сочную, зелёную траву. Доблестные белые казаки под командованием двадцатисемилетнего генерала Пепеляева, без всякой помпы прибыли вчерашним вечером в это село. Не узрев, по их мнению, положенных армии адмирала Колчака хлеба и соли (а лучше всего самогона и девок), генерал приказал повесить на ближайших воротах с десяток первых попавшихся крестьян. Затем согнали на лужок перед бывшим сельсоветом всё мужское население от пятнадцати до шестидесяти — ну кто бы там проверял паспорта, хватали всех, кто попадал под руку. Затем, скоренько прочитав написанный пьяным есаулом на коленке приказ, бедных мужиков без всяких экивоков попросту расстреляли. Вслед, вдоволь натешившись с местными бабёнками, пустили по селу красного петуха, да испоганили невинными убиенными церковь. После чего основная часть отряда отправилась на поиски дальнейших «сообщников большевиков», а неподъемных, от слишком неуёмного потребления самогонки, оставили отсыпаться в единственной уцелевшей избе, назначив командиром приснопамятного есаула. До этого момента вообще не разбиравшийся в российских реалиях Голицын, считал войну между красными и белыми этаким политическим междусобойчиком, где две противоборствующие группировки не смогли поровну поделить доставшийся от никчёмного царя большой и вкусный кусок. Теперь же, своими глазами увидев, что творит сторона, которую, по идее, ввиду собственного дворянского происхождения он должен был четырьмя конечностями поддерживать, Саша принял единственно верный, но напрочь не сочетающееся с его честью путь. Приняв непростое, с точки зрения влюблённого человека решение, и наоборот, к Лёшкиному восторгу, Александр засунул в куртку мальчика давно припасённый пласт динамита и под благословение отца Викентия отправил отрока к неприятелю. Кимаривший на крылечке вояка безо всяких вопросов пропустил неизвестного мальчишку в избу. А в мутных глазах, ещё способных оптимально осознавать окружающее бойцов, он и вовсе выглядел адмиралом Колчаком. А потому, не обращая внимания на пьяные взгляды, Лёша засунул тротиловую шашку в печь и, навалив сверху сухих дров, спокойно поджёг этот погост. Удостоверившись, что всё идёт так, как надо, вышел на свежий воздух. — Можно спросить вас, святой отец, — развернувшись к лежащему рядом попу, спросил Голицын. — Просто батюшка, сын мой, — ответил отец, пристально глядя в его глаза. — Я узнать хотел… вот вы верите в любовь? — Если отвечу, да, — ты же спросишь, что же ты, святоша, в таком случае, делаешь в церкви, а если нет, то тебе место в аду а не в храме. — Я понимаю, что вы мне хотите сказать, — грустно улыбнулся Александр, — но в то же время поймите и меня. Я люблю, — выдохнул Саша, — люблю всем сердцем и за этого человека готов отдать всю свою кровь, без остатка. — Так в чём же дело, — удивился священник, — обвенчайтесь и живите в радости… — и осёкся, перехватив ласковый взгляд в сторону улыбающегося мальчишки. — Если это то, о чём я думаю, то и ответ будет не от церкви, а от меня самого. Господь дал нам свободу воли, а потому мы вольны и в любви, и в ненависти. Если ты любишь этого мальчика, это всё же лучше, нежели ты старался бы его убить, ибо любовь — начало всех начал и без неё жизнь была бы вовсе невозможна, — подытожил отец Викентий и, стоически пережив громкий взрыв, истово перекрестился на всё ещё существующую деревянную церковь.