Два капитана

— Я вас ещё днём приметил, — неспешно шагая в компании своих молодых знакомцев, степенно повествовал отец Викентий, — смотрю, везут соколиков связанными на телеге, будто насильников или убийц. Вот и пришлось вмешаться. Рассказал сыну, как вы душегубцев генерала Пепеляева поджарили, он за голову схватился и еле успел освободить вас, не то сейчас на приёме у архангела Михаила обретались бы. — Постойте, святой отец, так выходит, что этот чекист ваш отпрыск? — неподдельно удивился Голицын, - как же это сын священника к безбожникам подался? — То страшная и больная история. Ну да пока идём, расскажу. С полгода тому назад Антоша познакомился с девушкой. Всё честь по чести, цветы, поцелуи в щёчку, прогулки до рассвета. В итоге через месяц я их обвенчал и, чтобы не мешали их счастью, отправил молодых к тётке в деревню. Ну, там свежий воздух, здоровая пища и отсутствие посторонних глаз и ушей, ибо престарелая тётка была глухой и почти слепой. Знал бы, что так повернётся — ни за что бы они туда не поехали, — вздохнул батюшка и продолжил, — если вкратце, где-то через неделю по деревне мамаевой ордой прокатились белочехи, реквизируя провизию, перепоров всё мужское население, а женское охально изобидели. Не минула чаша сия и Антошу с женой. Тщетно сынок пытался защитить свою суженую. Его попросту связали и до полусмерти избили. Дашенька же, от проделанных с ней десятком мужиков непотребств в тот же день скончалась. Наутро, на счастье Антона, какой-то красный отряд выбил супостатов из села. Агностики отнеслись к сыну, на удивление, по-божески. Развязали, раны подлечили и тот, недолго думая, поступил к ним на службу. А жёнушку, оплакав, похоронил на местном погосте. С тех пор белогвардейцев на дух не переносит, так что вы уж строго не судите его. Так и вышло, что сын священника оказался в рядах атеистов, но в Бога верит до сих пор. Его красные соратники этому ничуть не препятствуют, хотя и пытаются всячески склонить его на свою, безбожную сторону. И ещё отца он до сей поры почитает. Можете сами судить… После того как молодые люди покинули сожжённый дотла городишко, оставшийся не у дел священник, недолго думая, собрал нехитрые пожитки и, перекрестившись на опоганенную церквушку, покинул эти мрачные места. До ближайшего поселения отец Викентий добирался трое суток, и пока Александр с Алексеем бездумно предавались любви в уютном и комфортном гнёздышке, топал по непролазной тайге, успев мимоходом отправить, при помощи кулаков, к праотцам двух мародёров в белогвардейской форме, приметивших на груди у батюшки массивный серебренный крест, а также висевшую на плече туго набитую котомку. Прочитав над покойниками отходную и не озаботившись похоронами, отец Викентий, не мешкая, отправился в путь и вскоре осваивал пуховую перину в небольшом номере какой-то захудалой гостиницы. Заселив своих друзей в находящуюся рядом комнату, священник скромно поужинал и, отбив нужное количество поклонов, зевнув, завалился спать… — Слушай Саш, а океан, он какой? — промурчал сытый и довольный Лёшка, после того как они вдоволь накувыркались в любезно предоставленном им номере. — Знаешь, мой мальчик, — удобно пристроив голову подростка у себя на груди, ответил Голицын, — так просто и не расскажешь, это видеть надо. Вот ты ведь речку или там озеро видел? — Видел, конечно, но ведь это не то? — вопрошающе поднял свои круглые глазки на капитана мальчишка. — Если собрать в кучу тысячу озёр и с сотню речек вдобавок, то всё равно не будет того впечатления, но я тебя уверяю, что максимум через месяц ты сам всё увидишь, — заверил парнишку капитан, обнял его за плечи и страстно припал к губам, явно намереваясь повторить совсем недавно прошедшее действо. Два выстрела из соседнего номера грубо прервали сулившую несколько приятных минут процедуру и Саша, быстренько натянув штаны и куртку, выбежал в коридор. Дверь в комнату священника оказалась приоткрытой, и, осторожно сунув туда свой любопытный нос, Александр увидел лежащего на полу в исподнем белье в луже крови отца Викентия и двух, вполне себе по военному выглядевших мужчин, копавшихся в скудных пожитках покойного. Хоть и были они знакомы совсем немного, тем не менее Саша всей душой привязался к священнику, а потому бесконтрольная ярость помутила ему разум и, быстро достав револьвер, он попросту пристрелил этих убийц, давя на курок, пока палец не посинел и оказавшийся рядом Лёшка не выбил у него оружие из руки. Стоя перед остывшим трупом святого отца, Голицын не сразу расслышал раздавшийся в коридоре топот и совершенно безразлично отнёсся к тому, что неизвестные военные связали их с мальчиком и, тщательно обыскав, увели в уже ставшую почти что родной тюрьму. Там снова был допрос, у теперь уже белогвардейского следователя, и короткий, но ожидаемый вердикт: за предумышленное и хладнокровное убийство доблестных солдат великой Добровольческой армии — расстрел. Суть приговора с трудом доходила до двух друзей-любовников, а после недавнего чудесного избавления от смерти, им казалось, что жить они будут вечно, и только когда пришедший за ними солдат, ухмыльнувшись, пощупал Лёшкины почти новые сапоги и помял пальцами куртку, Голицын понял, что в этот раз их ангел-хранитель может и опоздать… К большому облегчению заключённых, часовой привёл их не к кирпичной стене, а в светлую и обширную комнату, где за массивным дубовым столом сидел пожилой господин с золотыми погонами подполковника на плечах, а перед ним лежал раскрытый Голицынский паспорт. Начальник деникинской контрразведки шестидесятипятилетний подполковник Кудасов был мужчина благообразный, с седой шевелюрой, и пышными, закрученными кверху усами. На идеально выглаженном тёмно-зелёном мундире красовались три Георгиевских креста, а также «Анна» и «Владимир» с мечами. Встретил его превосходительство Александра тепло, ругательных слов не употреблял вовсе, лишь вскользь упомянул, что у власти к нему претензий нет. Затем распечатал бутылку коньяка и налил в два пузатых бокала. Единственное, что смущало, так это массивный маузер, выделявшийся чёрной кляксой на ярком малиновом сукне. — Скажите подполковник, а кто были те люди, что священника убили? — сидя на жёстком стуле и прихлёбывая отличный напиток, рискнул спросить Александр, после того как выложил офицеру всю свою эпопею. — Не всех мародёров он в лесу порешил, — в свою очередь сделал небольшой глоток мужчина, — ещё двое оставалось. То ли в кусты по нужде отходили, то ли ещё какого-нибудь бедолагу на грабёж приметили. Мне один из тех, в кого вы стреляли, перед смертью успел сказать, что проследили они за ним, а там и начатое покойными сообщниками завершить захотели, да на свою беду вы им на пути попались. Так что считаю вас полностью оправданным, и с точки зрения дворянина поступившим совершенно верно. — Вы меня знаете? — мысленно выдохнул Саша и, чувствуя, как сердце ухнуло куда-то вниз, внимательно посмотрел старику в глаза. — С чего вы взяли, голубчик? — притворно удивился Кудасов, допив содержимое бокала и поспешно наливая ещё. — Ваш взгляд… так смотрят или на очень близких людей или на своих детей. — С батюшкой вашим я близко знаком был, настолько близко, что прям не разлей вода, — раскуривая толстую сигару и пододвинув документ к Александру, задумчиво произнёс Ипполит Сергеевич, — мало того что мы с ним служили в одном полку, так однажды и вовсе он мне жизнь спас. — Затем, покряхтев, поднялся со стула и, намотав пару кругов по обширной зале, снова усевшись, продолжил. — Дело было задолго до его отставки. Молодые мы были, как в то время говорили «без царя в голове». Оба в чине поручика. По бабам, будто кобели за сучками бегали и, что примечательно, в основном за замужними. В общем, как-то раз застукал меня муженёк одной из моих симпатий в постели своей благоверной. Уходить пришлось шумно, через балкон, и лежать бы мне уже лет сорок на погосте, ежели бы, как нельзя кстати проходивший мимо Сашка Голицын не подстрелил уже прицелившегося в меня из карабина разъярённого, будто кабан, рогоносца. Короче, плюхнулся я неудачно со второго этажа в одних кальсонах на землю, сломав при этом правую ногу, так Сашка меня на горбу до казармы допёр и первую помощь оказал. А после от начальства отмазал, сочинив какую-то небылицу, где виноватым получался только он, за что и отсидел неделю в арестантской. Вскоре после этого наши пути, к моему огромному сожалению, разошлись, и единственное, чем я успел отблагодарить вашего отца — это парой бутылок отменного шустовского коньяка, что, конечно же, на ответное алаверды* не тянет. Вот и выходит, что я в неоплатном долгу перед вами, молодой человек. В свете же всего сказанного — что я могу сделать для вас? — Нам бы на поезд попасть, — устало произнёс Александр, бережно спрятав свой паспорт в карман, — а там на корабль и домой. — Мальчишку тоже с собою берёте? — пристально посмотрел Саше в глаза офицер и, не дожидаясь ответа, сказал, — я вам не судья, капитан, но, по-моему, вы правы. Не место ни ему ни вам в этой проклятой стране. Мы, дворяне, эволюционировали в обратную сторону, мой мальчик, и опять превратились в тупоголовых и кровожадных каннибалов, жаждущих плоти и крови себе подобных, которых и так испокон веков держали за быдло. Но всякому терпению приходит конец, и стадо скотов вдруг неожиданно превратилось в обычных людей, с их радостями и печалями, с их мечтами о нормальной человеческой жизни. И вот, когда они поняли (или им подсказали), что эти грёзы отнюдь не эфемерная утопия, а вполне достижимая цель — они будут драться за неё до конца, ибо, вкусив запретный плод, веками находившийся под семью замками, бывшие рабы уже не смогут вернуться к прежней жизни холопа, который непременно обмочится при виде хозяйской плётки, а по утрам будет наводить языком глянец на барских сапогах. А потому в этой войне, нам, золотопогонникам, не победить. Нас смоет, словно кучу дерьма, бурным весенним паводком, и я только об одном молю небо, чтобы всё это было не зря и на наших костях появилось что-то действительно правильное, и, надеюсь, справедливое для всех. Прощайте, мой мальчик, — седой офицер осенил крестом пребывающего в ступоре от этих слов Александра, — и да поможет вам Бог.