Выжившие

Утром того же дня…       Сегодня Глафира встала пораньше, готовая удивлять и влюблять. Ещё с вечера она договорилась с Евой о том, что сама будет готовить для всех завтрак, ведь пора бы показать уже Вадиму свою хозяйственность. Ради него одного столько стараний совершено, столько нервов потрачено! Неужели красноволосая не получит от судьбы долгожданную, честным трудом заслуженную награду? Да разве многого она требует?       Глаша считала этот день чрезвычайно важным, поэтому выглядеть ей надо было особенно хорошо. Чёрное облегающее платье жены, в которое чудом влезла со своими пышными формами, имеющее большой соблазнительный вырез, чуть подведённые карандашом глаза, алая помада на губах, сочетающаяся с красными длинными кудрями и бледной кожей, — законно ли устоять перед такой роковой красоткой, ещё и умеющей (хоть что-то) готовить? О нет, наш Вадик почти на крючке!       Готовила Глаша фруктовый салат из самых сочных и сладких плодов: резала максимально аккуратно, тоненько, желая показать профессионализм (правда, мнимый), заправляла необычным соусом по рецепту Зелениной, желая показать творческую и самую необычную часть себя. Ева вряд ли обидится, если красноволосая выдаст её авторский рецепт за свой (да и в суд не подаст, ибо судить некому). Когда салат и подобие чая оказались готовы, Глафира поместила всё на поднос и отправилась будить Самойлова приятным вкусным сюрпризом. Она надеялась, что этот сюрприз будет оценён по достоинству.       Вадим уже не спал и, думая о чём-то своём, меланхолично смотрел в потолок, когда послышался настойчивый стук в дверь.       — Вадик, я могу войти? — Полюбившийся голос Глаши, которому невозможно отказать. Но зачем она пришла так рано?       — Честно говоря, я ещё не совсем встал с кровати. Что-то важное?       — Можно и так сказать. Для меня это очень важно. — Чёртовы интонации Глеба, любящего, безумно нуждающегося в ответных чувствах Глеба, потерянного много лет назад! На Самойлова часто накатывало огромное чувство вины: он думал, что, может, зря включил в состав гастролирующей «Агаты» юного Глеба, не успевшего стать цельной личностью, не получившего нормальное образование и не превратившегося во взрослого, самостоятельного молодого человека. Вадим добровольно, но совсем не осознавая того взял на себя полную ответственность за жизнь и воспитание младшего брата. Да, некоторым кажется, что воспитывают только в детстве, однако это ошибочное суждение. Человек меняется всю свою жизнь: достигнув взрослости, он должен быть приучен сам воспитывать в себе наилучшие качества, позволяющие достойно просуществовать свой век. Глеб не хотел приобретать силу, самодостаточность, необходимые для выживания: ему всегда и везде помогал любимый Вадик. Это его губило, порождало особенно большие зависимости от наркотиков и алкоголя, позволявшие уйти от тяжёлой реальности неподготовленному, слабому психикой человеку. И, опять же, выкарабкаться помогал Самойлов-старший.       — Проходи, — ответил Вадим после продолжительного молчания. Через несколько секунд перед его глазами предстала улыбающаяся красавица Глаша, держащая в руках поднос с чем-то съедобным. — Ого! Что это?       — Так я желаю тебе доброго утра. И приятного аппетита! — Глафира поставила завтрак на прикроватную тумбочку. — Кстати, сама всё готовила. Знаешь, в голову пришёл рецепт фруктового салата. Хочу, чтобы ты попробовал первым. — Самойлов улыбался во все зубы: ему очень по душе пришлось такое начало дня. А не доказывает ли приятный сюрприз, особенное внимание небезразличное отношение, наличие чувств красноволосой к мужчине? Данная мысль приятно грела сердце, пробуждая предвкушение начала более близких отношений.       — Спасибо большое, Глаша. Неожиданно, но безумно приятно. — Вадим попробовал салат и блаженно закрыл глаза: угощение вышло действительно вкусным. — О, это очень здорово! — Женщина усмехнулась, поправив волосы.       — А ты сомневался, Вадик? — Самойлову нравилось, как уверенно она преподносила себя, как смело делала шаги, завоёвывая сердце. Целеустремлённостью Вадим однозначно обладал и очень ценил это качество в других людях. Хотел, но никак не мог воспитать его в брате…       — Никак нет. Но я рад каждый раз удивляться, узнавая тебя лучше и ближе.       — В хорошем смысле удивляться, верно? — Глаша, видимо, любила получать похвалу и комплименты: лицо её тут же отражало испытываемые в то мгновение удовольствие и гордость. Она хотела чувствовать себя необыкновенной женщиной, и Самойлов готов был дарить это самое чувство.       — Естественно, милая. — Следующие минуты были проведены в тишине: Вадим завтракал, иногда лишь почавкивая. Глафира наблюдала за возлюбленным, немного скучая и чувствуя, как желудок требует наполнения. Ладно, надо потерпеть.       Закончив трапезу, Самойлов наградил прекрасную Глашу лёгким поцелуем в губы, точно означающим, что женщина добилась своей цели. Вадим снова принадлежит ей. Снова любит и желает. Больше никак нельзя этого потерять…       — Давай я отнесу в мойку, — сказала красноволосая и уже схватилась за поднос, но Самойлов её остановил.       — Я сам, Глаш. — Он вновь обнажил зубы в своей потрясающей улыбке. — Непротив прогуляться сегодня со мной вдоль речки?       — Я была бы очень рада. — Как любила Глаша, когда всё складывалось настолько гладко, будто само собой. То самое прекрасное чувство, когда ты делаешь шаг ближе, ещё один и ещё, но тебя не отталкивают. Ты видишь только неподдельный интерес человека, растущий с каждым днём, и понимаешь: ничего не напрасно. Не нужно упускать шанса всё начать с чистого листа! И пусть никто не узнает о том, какие глупости творил ты раньше, в прошлой книге жизни! Перед тобой — новый том: твори, что только захочешь! Во благо себе, во благо особенно дорогим сердцу людям.       Глафира порой задумывалась о том, что хотела бы рассказать Вадиму правду: кто она на самом деле. Может, Самойлов бы обрадовался, что родной ему человек жив, находится рядом, любит и поддерживает. Да, это младший брат, который совершал немало глупостей и гадостей, однако всё осознавший и желающий теперь меняться! Вадим должен оценить такое стремление.       Но Глаша боялась. Боялась, что здесь гладко и просто не получится, что Самойлов возведёт гордость и чувство обиды в абсолют. И так жестоко, бездушно оттолкнёт! Это слишком страшно представить. «Вынужденная ложь дала мне шанс начать с нуля и почувствовать счастье… Я не готова рушить его истиной: это будет преступлением против себя!» — рассуждала красноволосая и всё больше убеждалась в необходимости молчать. Как там говорят: счастье любит тишину? Да уж, интересная интерпретация знаменитой фразы получается!

***

      Саша, узнавший о сюрпризе Глаши, чуть не сошёл с ума от зависти, злости и ревности. Он, конечно, довольно умело прятал всё, что испытывал, от посторонних глаз, однако существовало одно отвратительное, заставляющее хотеть сквозь землю провалиться обстоятельство — Вадим давно знал о невзаимной любви Ра, поэтому догадывался о его эмоциях и чувствах. С момента признания между ними существовало большое напряжение, которое мешало обыкновенно общаться и даже спокойно находиться в одном помещении (особенно наедине). Хотя и Саша, и Вадим уже со всем смирились и свыклись.       Несмотря на неплохие попытки скрывать истинное душевное состояние, настроение у Радченко было сегодня откровенно ужасным, не имеющим шанса остаться скрытым, вызывающим беспокойство у Евы. Она заметно расстраивалась, наверняка думая, что сделала что-то не так. Но расстроить девушку Саша собирался совершенно другим: ужасным откровением насчёт отсутствия чувств к ней. Это был ещё один повод для мучений, ведь мужчина совершенно не знал, как можно сообщить такую новость, не ранив слишком сильно.       — Саш, мы прогуляемся, ладно? — осторожно поинтересовался Вадим сразу после окончания общего завтрака. Глаша так противно широко улыбалась; у Ра возникало ощущение иногда, что женщина обо всём прекрасно знала и нагло издевалась над его безнадёжными чувствами, хотя подобного быть не могло. Вряд ли Самойлов рассказал тайну, тяжёлую для него самого…       — Без вопросов и претензий, идите, — сказал Саша наигранно бодро. Однако озабоченный, словно извиняющийся взгляд Вадима так и говорил: актёр из Ра получается никудышный. Конечно, жизнь ведь не кино, а более сложная штука, имеющая самый непредсказуемый, пробивающий на различные эмоции сюжет, называющийся человеческой судьбой.

***

      — Никогда не думала я, Вадим, что всего пару дней могут лишить человека всего: семьи, друзей, возможности заниматься любимым делом. Очень больно, грустно думать об этом, но ты понимаешь: такова твоя жизнь и судьба, нужно стойко переносить все трудности. Даже если кажется, что смысла существовать на свете больше нет, надо искать новые смыслы, новых людей, которые поддержат. — Глаша сделала глубокий вдох-выдох, приготовившись рассказывать очередную выдуманную историю. Но не просто так. Она хотела выманить кое-какую важную для себя информацию. — Однажды я решила, что потеряла смысл жизни. Моя сестра, с которой мы всегда были не разлей вода, увела и настроила против меня моего любимого мужчину, мою единственную надежду на счастье. Это такое гадкое предательство, Вадик! Я чувствовала себя ничтожеством, пустым местом… Страшно не то, что у меня увели мужика, а то, что сделал это родной человек, с которым я больше не могла нормально общаться. Мы только конфликтовали, разжигая огонь взаимной ненависти. Но такая ненависть губит человека изнутри, испепеляет! Нельзя, нельзя ни в коем случае: нужно разговаривать, нужно прощать. Люди меняются! — Хоть Глафира и не собиралась раскрывать, кем является на самом деле, вопрос отношения Вадима к младшему брату волновал её очень сильно. Был ли шанс на восстановление нормального общения? Была ли та самая лютая ненависть? Может, Самойлов-старший способен простить своего глупого Глебку…       — Меняются? Если только в начале жизни. Потом уже мало кто видит смысл или имеет смелость кардинально меняться. Взрослость подразумевает сформировавшуюся личность, выбравшую свой путь. И вот скажи: с чего бы человеку, прожившему на свете больше сорока лет, менять траекторию движения? Это сложно, ибо нужно менять свои какие-то привычки, это энергозатратно, это нервозатратно, в конце концов… Должно произойти что-то действительно серьёзное, чтобы человек пересмотрел отношение к себе и к жизни, начал всё с чистого, так сказать, листа. Нужно пережить некий стресс, некий психологический кризис. Я не психолог, но мне кажется, что я говорю вполне логичные вещи. — Вадим в задумчивости почесал затылок. — Знаешь, был у меня младший брат. Глебом звали, шесть лет разницы. Юным парнем взял я его в свою группу, выкрал у мамы, перелюбившей, переласкавшей младшего сыночка. Только от этого он самостоятельнее и взрослее не стал. Везде был со мной, и когда появлялись проблемы, то первым делом ко мне бежал, жаловался. А я что, бросить могу что ли? Тут же решал всё, ну, если получалось. Вот и вышел мальчик избалованным! «Агата Кристи» распалась, он соизволил создать собственный коллектив. Песни писать прекрасно научился, а вот жить как-то не очень: нашёл себе директора, всё ему доверил, всё на него взвалил. А человечек-то неприятный… Думаю, он убедил его в необходимости конфликтовать со мной, тянуть деньги, ходить по судам. Я ж песни «агатовские» с группой новой пел, по стране разъезжал, доставлял людям удовольствие. Ничего в этом незаконного нет, а Дмитрий Хакимов, директор «The Matrixx», решил, что я вселенское зло и что так должен считать мой родной брат. Глупый, доверчивый Глеб… И кто ж виноват, что по жизни он такой размазнёй оказался? — Самойлов-старший обеспокоенно хватался за голову, будто брат до сих пор был главной заботой и проблемой в его жизни. Он по-прежнему остро переживал все тяжёлые моменты внутри себя, испытывая муки совести, пытаясь примириться с болью и обидами. Глаша едва держала себя в руках, едва контролировала эмоции. То ей овладевала злость, вызываемая неприятными словами в свой адрес, то обида, ведь Вадим выставлял себя божьим ангелом, не совершившим ни капли плохого, страдающим от несправедливости, а порой появлялось такое большое желание пожалеть, утешить. И извиниться. Просто извиниться со слезами на глазах, умолять о прощении. Лишь бы забыть все годы вражды и ненависти, как самый страшный сон, отпустить навсегда.       — Так всё в жизни тяжело. Кто прав, кто виноват… Вот как разобраться? Каждый ведь ошибся, сделал что-то не так, осознавая это. И можно ведь просто признать вину, помириться, простить друг друга и жить спокойно, но нет: надо дальше поливать грязью, ненавидеть… Иногда поздно открываются даже простые истины. — Вадим ласково провёл рукой по волосам Глаши, одновременно прижимая её ближе к себе.       — Ты очень умная и красивая женщина. Уверен, ты незаслуженно обделена была мужским вниманием. — Глафире на это всё равно. Главное, чтобы не была она обделена вниманием Самойлова. — Слушай, солнце так припекает. Тебе не хочется освежиться? — Красноволосой пришлось испытать некоторое смущение: недавно и неожиданно превратившись в женщину, она не успела даже приобрести себе купальный костюм.       — Ох… Как-то не подумала, что дело дойдёт до подобного. На мне нет купальника, — неуверенно сообщила Глаша, чем рассмешила Вадима. — Что ты хохочешь? Видит Бог, я не шутила. — Мужчина с широкой улыбкой ответил:       — Можешь не смущаться. Природа наделила тебя потрясающим телом.— Глафире очень захотелось пошутить про секс с фанатками, любимую затею Вадима Самойлова в прошлом, про количество «потрясающих тел», что он видел, но женщина удержалась. Всё-таки нужно делать вид, что она совершенно незнакома с биографией лидеров «Агаты Кристи», и что слышать приходилось лишь пару самых известных песен группы.       — Ладно, — сказала Глаша загадочным низким тоном, решившись заставить Вадима обезуметь окончательно. Она не чувствовала себя очень уверенно, так как ещё привыкала к новому телу, но подумала, что Самойлов уж точно оценит естественную красоту по достоинству.       Подобравшись поближе к воде, красноволосая стала медленно снимать платье. Получалось не особо красиво, потому что оно было маловато и слезало тяжеловато, да и женскими грациозностью, изяществом Глаша ещё не успела овладеть. Однако на это Вадиму откровенно плевать: он в нетерпении ждал, пока Глафира оголит круглые бёдра, покажет талию и гладкую спину. Красноволосая уже очень долго возбуждала сознание своей необыкновенной красотой; мужчина всё больше и больше вспоминал об этом, чувствуя напряжение внизу живота.       Ждать и терпеть он не хотел: подошёл к Глаше со спины, крепко прижал её к себе, начиная ощупывать соблазнительные формы с наслаждением и нарастающим с каждой секундой желанием. Женщина разрешала полную свободу действий, выгибалась навстречу пальцам, ласкающим везде и без всякого стеснения, удивляясь собственной чувствительности. Она так отзывалась на каждое прикосновение, так жаждела большего. Будучи мужчиной, испытывать подобное не удавалось. Да, было хорошо, но как-то… Совсем по-другому.       Непривычно. Непривычно хорошо.       Вадим скидывал с себя одежду резко и быстро; Глафира в диком возбуждении закусывала губу. Когда-то она знала его всего наизусть, могла с лёгкостью доставить высшее удовольствие. И теперь пыталась вспомнить полученные знания, чтобы применить на практике, зацепить Самойлова ещё больше и прочнее. Уж точно навсегда.       Пока Глаша находилась в небольшой задумчивости, Вадим склонял её не траву, целовал и касался так интимно, что голова шла кругом и все мысли буквально вылетали. Губы обхватывали розовые крупные соски, язык блуждал по ареолам, рука ласкала где-то внизу, так и норовя дотронуться до клитора — самой чувствительной женской точки. И прикосновение совершалось: по телу тут же проходил мощный электрический заряд, вызывая томный стон. Красноволосая чувствовала приближение пика удовольствия, но никак его не достигала: очевидно, Самойлов дразнил её. Конечно, возбуждение Глафиры становилось уже слишком сильным. Невыносимым.       — Вадик, пожалуйста… — Он знал, чего просила его невероятно чувствительная и сексуальная партнёрша. Сам едва сдерживался.       Вадим погружался в неё, удивительно узкую, неторопливо, мягко, постепенно увеличивая скорость и меняя глубину. Никогда прежде Глаша не могла представить себе такого большого наслаждения, такого сумасшедшего оргазма, таких сладких судорог! Женское тело всё больше и больше радовало её, заставляя привыкать к себе, принимать себя. Наконец-то принимать. Спустя столько времени, потратив столько нервов.       Войдя до предела, Самойлов обильно излился в лоно Глафиры, которую не покидало состояние абсолютного блаженства. «Чёрт побери, это то самое, ради чего стоило проклинать жизнь и судьбу, ненавидеть себя, психовать невероятно… Что только не сделаешь ради того, чтобы снова быть и трахаться с тобой, Вадим! Я, Глеб Рудольфович Самойлов, даже стал женщиной, грёбанной женщиной! И кажется, это может делать меня счастливым… Сполна удовлетворённым сексуально как минимум!»