Выжившие

      Саша отчаянно пытался смириться с ситуацией, однако бесконечный поток мыслей по поводу того, что ждало дальше, заставлял чувствовать себя только хуже с каждой секундой. С пропадающим на фоне сильного стресса аппетитом пропадало желание жить, желание бороться за любовь, за справедливость, желание банально вставать с постели и идти на водные процедуры. Ра настолько устал от постоянных страданий, что потерял интерес ко всему, истратил все моральные и физические силы.       На четвёртый день мужчина подумал, что всё-таки не хотел бы продолжать своё существование подобным образом: ему нужно быть сильным и избавиться от преследующих боли и обиды, вырвать их из своего сердца. Но логичный вопрос «как?» повис в воздухе, остался без ответа, заставив испытать ещё большее отчаяние.       Саша нашёл от него очень специфичное спасение — алкоголь. Он пил каждый день, совсем не задумываясь о возможных последствиях, о своём отвратительном внешнем виде, о доносившемся перегаре, смешанном с запахом немытого тела. Всё давно потеряло смысл, и Радченко уж было плевать на течение собственной жизни. На то, что он действительно давал волю слабостям, слишком любил жалеть себя, верно скатываясь на дно. На то, что Вадим был действительно прав и в каждом своём слове. По-настоящему мерзким человеком в этом доме являлся только Саша, теперь заслуживавший ничего другого, кроме абсолютного презрения.       — Санька опять на обед не придёт, да? — осторожно поинтересовался Самойлов, стараясь не выдавать своего волнения, способного разозлить Глашу.       — Да он, вон, про запасы вспомнил. В запой ушёл наш дружок! Тебе-то какая разница? — буркнула красноволосая, закуривая. — Ты слишком много думаешь о Саше: он того не заслуживает. — Вадиму, правда, вовсе не хотелось соглашаться с мнением возлюбленной.       Эта жуткая ссора никак не отпускала мужчину, заставляла анализировать постоянно. Конечно же, Самойлов не мог не думать о Ра и его любви. Она вдруг стала казаться настолько трогательной, искренней, по-настоящему мощной, что невольно заставляла корить себя за её невзаимность. Хотя это такое глупое занятие, не способное ничего изменить.       Вадим пытался вспомнить: кто ещё так сильно дорожил им, так сильно от него зависел, посвящая свою жизнь, отдаваясь истинным чувствам без остатка. Понял, что подобного ни разу ни с кем не случалось. Даже с прекрасной Глашей.       Она безусловно любила мужчину, однако будто бы только для себя, для своего комфорта, чтобы не быть одинокой и ненужной. Самойлов не обвинял красноволосую в этом, так как и его чувства не были чистыми. Мужчина внезапно осознал, что всегда видел в Глафире улучшенную женскую версию младшего брата, и любил скорее не саму женщину, а лишь ассоциацию. Он теперь так часто задавался вопросом: когда ж отпустит его эта больная, губительная привязанность к уже мёртвому человеку? Когда он начнёт жить сегодняшним днём, а не сладостными воспоминаниями, от которых ничего совершенно не осталось в этом мире? Даже сам любимый человек исчез навсегда, следа не оставив, и прежний мир весь безвозвратно уничтожен.       — Не могу поверить, что тебе совершенно всё равно. Как бы ни был он тебе неприятен, это человек, страдающий человек. Неужели нет ни капли сочувствия, Глаш? — Она всего лишь усмехнулась, и Вадим всё понял без слов. — Понятно. Все мы не без греха… — Уловив в голосе Самойлова разочарование, Глафира испугалась и поспешно попыталась сменить тему.       — Прогуляемся, может? — Она очаровательно улыбнулась, стала ласкать волосы любимого мужчины. Тот впервые не выглядел довольным: даже взгляда не поднял на красноволосую. — Вади-им! Мне начать тебя ревновать?       — Да отстань ты! — нагрубил Самойлов, пожалев о том лишь на секунду. — Прав был всё-таки Саша: одна у тебя забота, а на остальное плевать ты хотела.       — Я о тебе думаю, о своём единственном любимом человеке! Кому же ещё я могу дарить внимание? Саше что ли? Да был бы он достоин!       — Он достоин! — почти рявкнул Самойлов, моментально уничтожив желание спорить с собой. — Все мы достойны внимания и счастья. — Терпение Глафиры уже явно было на исходе: она едва не краснела от ярости.       — Так беги же к нему, беги! Дари счастье и внимание!       — Глаша, твоя ревность сейчас ни к селу ни к городу.       — Неужели? Тогда почему ты поддерживаешь его, а не меня?       — Закрыли тему: я не хочу тратить время на глупые выяснения отношений.       — Не хочешь тратить время? Так сильно Ра спасать торопишься? — съязвила Глафира с кривой насмешливой улыбкой, и Вадим надолго замолчал. Женщина уже успела загордиться собой, подумав, что он банально растерялся. Но на самом деле в голове Самойлова всё было несколько интереснее.       — Сколько ж ты можешь мучать меня ассоциациями, а, Глаш? — странно тихо спросил Вадим, качая головой. — Вылитый Глеб, ну вылитый: такие же взгляд, мимика, жестикуляция, эта улыбка кривая, этот тон… Всё знакомое, родное до боли. — Хоть и мужчина точно не мог начать что-либо подозревать, Глафира заметно занервничала. Вдруг каким-то необыкновенным образом правда однажды раскроется? А Глаша знала: такую большую ложь Вадим не захочет простить. Даже если простит, отношения никогда уже не будут прежними.       — Прекрати сравнивать меня со своим глупым братцем! Забудь: его нет и больше никогда не будет! У тебя есть я, а не он! Я совершенно другой человек, другого пола, с другим характером и иной судьбой! Я не хочу больше слышать имени «Глеб» и всех гадостей, которые ты так любишь говорить про его обладателя! — Глаша как с цепи сорвалась; Самойлов не особо понял, чем была вызвана такая агрессия, и поджал губы, чтобы не сказать чего-нибудь лишнего. — Ты понял меня, Вадим? — строго спросила красноволосая, подняв бровь.       — Понял. — Быстрый и лаконичный ответ. — Извини: не думал, что эти сравнения так заденут тебя.       — Вот теперь думай сначала, а потом говори. — Глафира поспешно удалилась в свою комнату, показательно громко закрыв дверь. «И снова глебовское поведение! Что же это такое-то…»

***

      Которые сутки Вадиму было тяжело заснуть без травяного чая, успокаивающего нервы. Вдобавок Глаша спала не с ним, так как решила недолго пообижаться. Поэтому становилось совсем плохо наедине с тысячей и одной мыслей на волнующие темы, от которых никто никак не мог отвлечь.       Самойлов поднялся с постели и направился на кухню. По дороге услышал, как кто-то медленным тяжёлым шагом спускался по лестнице. Сомнений быть не могло — это шёл Саша. Самойлов ощутил небольшое волнение и одновременно с ним — гигантское, всепоглощающее чувство вины.       — Саня! Ну что ж ты делаешь с собой-то? Ну что ты самоизолировался у себя в комнате с бутылкой? — обеспокоенно расспрашивал Вадим мужчину, однако в ответ и звука не получал. Ра словно нарочно его игнорировал, упорно продолжая движение в сторону холодильника. — Саш, ну не молчи! Я знаю…       — Вот чё ты от меня хочешь, скажи? — с трудом произнёс не очень трезвый Радченко. — Ты меня один раз башкой в такое дерьмо окунул! Думаешь, мне захочется ожидать от тебя конфеток, чего-то хорошего, доброго?! Да хуй мне, конечно!       — Сашка, послушай…       — Отвали, Вад. Я не могу и не хочу тебя видеть.       — Прошу: не пойми меня неправильно, не обижайся…       — Дело не в обиде! Сам знаешь мою главную беду. И не только ты теперь. — Последние слова Ра выделил интонационно; Вадиму захотелось сквозь землю от стыда провалиться. Он понимал, что, дав волю эмоциям, сказал много ужасных вещей и безумно хотел бы извиниться, как-то загладить вину. Только вот самому Саше это было уже ничуть не нужно.       — Ты куда? Уходишь обратно? Но ты же хотел что-то! Поесть, наверное? Давай я тебе принесу! Сань, прости…       — Пошёл в жопу, а! Не попадайся мне на глаза, иначе я за себя не ручаюсь! — Опасаясь пьяной агрессии, Самойлов сдался. «В конце концов, это его жизнь, его выбор. Я пытался всё наладить, но если Саша хочет строить из себя великого страдальца, то пусть строит! Мне до этого дела нет. Мне всё равно! По крайней мере, почти».       Вадим очень разозлился и теперь нуждался в волшебном травяном чае ещё больше. Нервы сдавали конкретно: у мужчины дёргался левый глаз и потрясывались руки. Голова разрывалась от бесконечного количества вопросов в пустоту. Ну кто, кто мог бы сказать, почему всё резко стало так паршиво?! С Глашей отношения попортились, с Ра — тем более! И как теперь всем жить в одном доме? Со взаимной лютой ненавистью в сердцах? Да подобными темпами можно и до смертоубийств добраться!       Этого не хватало! Без убийств жизнь не очень весёлая и мирная, мягко говоря… «Господи, да кто же виноват во всём происходящем?! Не могу ведь виноватым быть лишь я, прямо высказавший свои мысли… И как исправлять теперь ситуацию? Как, если никто, кроме меня, спокойствия и мира словно не хочет?»       Видимо, на планете, пережившей великую катастрофу, не осталось ничего интересней острых чувств. Страстной, жадной, собственнической любви, холодной мощной ненависти, глубочайших страданий. И каждое острое чувство способно породить острое столкновение. Вадим понял: ещё немало конфликтов им придётся пережить. Ещё немалое количество раз придётся надавить на больное, чтобы добиться признания собственной правоты, почувствовать себя победителем напряжённой словесной перестрелки.       Да только вряд ли метко пущенная в душу стрела не окажется отравленной. Вряд ли она не погубит.