Выжившие

      Глаша и Вадим совсем перестали видеть Сашу, глубоко ушедшего в себя, сполна погрузившегося в депрессивное состояние. Целыми днями он только и делал, что лежал на кровати или дёргал гитарные струны, что-то изредка записывая в блокноте, предавался вредным привычкам. Ра совсем забыл о еде, даже похудел, однако это не делало его более привлекательным ввиду сильной неухоженности: сальные волосы, давно не стиранная одежда, жуткий запах, ставший уже спутником.       — Фу, какой ты ароматный. — Глаша неохотно зашла в комнату, тут же поморщив нос. — На, ешь. — Она поставила поднос с обедом на прикроватную тумбочку.       — Передай опять дорогому Вадику, что меня не нужно подкармливать, — едва слышно пробурчал Саша, закуривая сигарету.       — Может, ты просто уже перестанешь пьянствовать, жить как свинья? Скоро весь дом напонится «сладким запахом ванили», — съязвила красноволосая, явно решив ходить по тонкому льду. Всё-таки пьяный человек — непредсказуемый человек.       — Не нравится что-то, так и проваливай отсюда! Я не держу!       — Прости: я, наверное, оскорбила тебя своим присутствием. — Глаша слишком любила ехидничать, чтобы сдерживать себя даже сейчас. — Мне бы хотелось, чтобы ты ни на что не надеялся, вызывая у Вадима жалость: по-настоящему он дорожит только мной.       — Да чем там так дорожить-то, интересно? — усмехнулся Саша.       — Будь уверен: причины есть.       — Оу. Даже интересно, как ты собралась себя рекламировать. Чем же ты лучше покойного Глеба? — Глафира на мгновение задумалась, а затем вдруг улыбнулась так противно широко, с такой наглой кривой насмешкой, что интуиция подсказала Ра напрячься.       — Ладно, если так просишь, я расскажу. И тебе придётся смириться с моими словами. — Она медленно присела на стул, не снимая с лица улыбки. — Серая пыль сильно поменяла наши жизни. Но тяжело даже представить, насколько изменился я! Сам до сих пор поверить не могу, я ведь был мужчиной, прожившим на свете приличных пятьдесят лет. Меня называли легендой рока, меня любили и уважали, а когда-то давно, в годы молодости и большой популярности, фанатки пачками вешались мне на шею, мечтая о близости. Так жил я раньше, а теперь эти слова словно и не про меня. Представляешь? — Радченко уже перестал показывать абсолютную незаинтересованность и с непониманием смотрел на красноволосую.       — Ты чё несёшь, а?       — Что я несу? Правду. Правду, Саша, чтобы ты не надеялся ни на что! Поверь: у меня есть поводы быть полностью в себе уверенной. Уверенным. — Глаша важно поправилась, акцентируя внимание на своём прежнем, «истинном» поле.       — Зачем тогда подчёркиваешь мою никчёмность, самоутверждаешься? Ревнуешь что ли? Да можешь не переживать: не трогаю я твоего Вадика. Проваливай.       — Разве ты не хочешь узнать, кем противная Глаша была раньше, почему она так сильно зацепила Вадима?       — Зацепила? Сильно? — Саша чуть не рассмеялся. — Посмотри правде в глаза: он всего лишь ассоциирует тебя со своим любимым Глебкой! А у них когда-то были очень близкие отношения, очень крепкие чувства.       — Ты бы дослушал, а потом умничал, — заметила Глаша, вкладывая в сказанное потайной смысл. Но, конечно, он очевиден для читателя. — Говоришь, Вадим ассоциирует меня с Глебом? С человеком, который был самым близким и дорогим для него, с человеком, с которым долгое время был единым целым. Он — единственная истинная, сильная любовь, смысл жизни. Глеб был тем, кто знал Вадима наизусть: каждую особенность характера и поведения, каждый сантиметр тела. Он всегда был рядом и дарил самые яркие эмоции в жизни. — То ли Ра был слишком пьян и сам выдумал весь этот бред, то ли бредила Глаша. Саша совсем запутался, совсем перестал понимать, что хочет от него странная красноволосая женщина. — Ты мне не поверишь, но могу поклясться жизнью: ни слова лжи не было и не будет произнесено. Зачем выдумывать? Я просто хочу, чтобы ты знал: ты никому по-настоящему не нужен. С такой бесполезной любовью… Вадим сейчас с тем, кого тайно желал видеть рядом столько времени! И пускай он не знает правды, сердце точно чувствует, что принадлежит правильному человеку. — Глафира с предвкушением приближалась к главному: так ей хотелось увидеть реакцию Саши. — Короче говоря, не совсем я Глаша. Я — Глеб Рудольфович Самойлов. Ну, уже в прошлом. — Красноволосая сделала небольшую паузу, развела руками, мол, сюпри-из! — Неожиданно, правда? Поэтому я никогда никому не отдам Вадима! Запомни. И не надейся, что твой пьяный вид пробудит какие-то особые чувства, не надейся, что правда раскроется и Вадик бросит меня! Кто тебе поверит? Ты один здесь остался, Саш. — Глафира сделала последний выстрел: — Ты так сильно Вадима в себе разочаровал. Вспомни об этом. — Радченко закрыл глаза, ощутив почти физическую боль. Женщина снова заставила кровоточить ещё не зажившую рану и даже не случайно. Она хотела добить, унизить, показать, кто действительно достоин Самойлова-старшего!       Безусловно, это была её ревность, месть из ревности. Жестокая месть Саше, вызывающем в Вадиме беспокойство, которое очень Глашу не устраивало. Мало того, что внимания стало уделяться меньше, так ещё и ссоры из-за этого появились! Красноволосую уже переполняло чувство жгучей ненависти к Саше, и, благо, сегодня нашёлся повод выплеснуть то, что накопилось. И вышло вполне удачно: прекрасно было видно, как мужчина мучился, как пытался не верить всему сказанному, пытался выкинуть информацию из головы.       — Мало того, что ты человек с мерзкой душой… Ты ещё и трусливая тварь, столько времени нагло обманывавшая Вадима! Тебя даже совесть не мучает!       — Я не хочу портить себе жизнь.       — Конечно, ты же хочешь испортить её мне и не только! Мразь… — Радченко говорил сквозь плотно сжатые зубы, с трудом не давая свободы ярости, копившейся внутри. — Да как ты мог только?! Ты же однажды просто бросил Вадима, причинил ему такую боль! Он так тебя любил, так в тебе нуждался! Хочешь, чтобы всё сошло с рук? Хочешь дальше наслаждаться жизнью? Не надейся: раскроется твой обман! Я обещаю это!       — Не утруждай себя, ведь Вадим не поверит тебе. Сам подумай: звучит бредово. — И Саша совсем потерял контроль, придя в абсолютное бешенство.       — Да я убью тебя! — рявкнул он, резко швырнув в Глашу бутылкой. К счастью, красноволосая успела увернуться. — Убью тебя, слышишь! Дышать теперь не сможешь спокойно! — Глафира выбежала из комнаты. Страх, ужас и шок овладели ей: никак женщина не думала, что дойдёт до такого. Что бы она ни сказала, действие Саши было явным перебором!       — Глаша! Я слышал, как стекло разбилось! Что произошло?! — Самойлов крепко обнял возлюбленную; она уткнулась в его сильное надёжное плечо.       — Он сошёл с ума! Он хочет меня убить! — полушёпотом проговорила Глафира, заставляя сердце Вадима разрываться.       — Как? Саша? За что? Что ты ему сделала?       — Ничего! Он уже все мозги пропил… Бросил в меня бутылкой, оскорбил. Он угрожал мне! — Мужчина не знал, как реагировать. Тяжело было поверить, что Ра мог так бесчеловечно повести себя! Сашу он всегда считал милым человеком с добрым, чувствительным сердцем, мягким характером и прекрасным чувством юмора, который никогда не позволял себе переходить черту в общении, даже если был разозлён до крайности. — Ты же защитишь меня, Вадик? — Жалобный голос Глаши, тихая просьба моментально вернули в реальность.       — Конечно. Я всегда буду на твоей стороне. Прости, если что-то делал не так раньше. — Вадиму пришлось принять правду. Теперь к Ра он действительно испытывал исключительные злость и отвращение.       По себе знал: алкоголь — вещь отвратительнейшая, оказывающая огромное влияние на мозг, психику, поведение. В больших количествах он действительно губителен, прежде всего для человечности. Слепо доверяясь лишь эмоциям и инстинктам, напрочь забывая про чувство меры, самоконтроль, человек превращает себя в агрессивное животное. И совсем не понятно, обратим ли этот процесс. Сможет ли животное снова стать человеком.

***

      Каким-то чудом к Саше вернулись спокойствие и способность соображать. Он тут же осознал, что сам натворил и что с ним сотворило проклятое пьянство! Мужчина схватился за голову, наполненную сожалениями. Однако действий, слов и времени уже было никак не вернуть.       Радченко вдруг посмотрел в зеркало, стоящее напротив, и закрыл руками глаза, не желая больше видеть такого отражения. Перед Сашей был не приятный мужчина за тридцать, а грязный, мерзкий, лохматый, агрессивный тип, вызывающий самые негативные эмоции и ассоциации.       — Чёрт! — Он захотел разбить зеркало вдребезги, но удержался: достаточно агрессии на сегодня. — И как я мог докатиться до этого?! — Ра хотелось провалиться сквозь землю от стыда и отвращения к самому себе. Хотелось даже перед Глашей извиниться, только бы отпустить то ужасное время, когда Саша позволил себе сдаться, наплевать на себя и окружающих его людей. Когда решил быть похожим на слабого, истеричного Глеба…       «Ты, конечно, можешь продолжать в том же духе: опускаться ниже в моих глазах, быть таким же слабым, истеричным, жалеть себя, бедного и несчастного, без конца! Только не надейся, что я когда-нибудь буду смотреть на тебя без отвращения.»       Сильные, отражающие жестокую истину слова Вадима опять крутились в голове, запуская активный самоанализ. Саша понимал, что хотел всё изменить, всё исправить, хоть и его больших отвратительных ошибок никто никогда уже не забудет. Да плевать на это! Главное, поменять тенденцию, главное, снова стать прежним Ра или даже достигнуть его лучшей версии!       Мужчина принял важное решение: больше ни капли в рот он не возьмёт, никогда в жизни. Приведёт себя в порядок и будет продолжать жить как раньше, параллельно пытаясь налаживать отношения с сожителями. Хотя, насчёт Глафиры имелись большие сомнения. Ведь Саша поставил ещё одну важную цель перед собой: рассказать Вадиму правду. Он просто обязан придумать способ разоблачения Глаши! И это твердило даже не желание мести, а обострённое чувство справедливости!       Но если быть откровенным, то и желание мести — тоже. Саша как смысл жизни вновь обрёл, как крылья за спиной вырастил, осознав, что судьба Глаши оказалась в его руках. Теперь только мужчина вправе решать: даровать красноволосой прощение, а себе боль, или же себе дать счастье, а ей — заслуженные душевные мучения.       Конечно, выбор был очевиден: Ра готовился нанести смертельный победный удар. И не в спину; в самое сердце!