РАНЕНЫЙ
Проснувшись, Алексей не сразу понял, где находится, а сообразив, подскочил на кровати и в панике посмотрел на часы. Они показывали одиннадцать утра. Одиннадцать! Сперва он не мог в это поверить. Но яркое солнце, светившее в окно, подтверждало худшие опасения. Александра в спальне не было. Не было его и в кабинете, зато на подушке Алексей нашёл записку: «Решил дать отоспаться тебе как следует. Оставил завтрак на столе. Дверь пока снаружи запер.» Алексей перевёл взгляд на стол. Там стоял накрытый салфеткой поднос. Несколько секунд он стоял просто в ступоре, потом подошёл и дёрнул дверь — та, естественно, была заперта. Значит Александр просто закрыл его и ушёл. Аракчееву понадобилось собрать все остатки его и так не особого большого самообладания, чтобы не схватить этот поднос и не швырнуть его со всей силой об стену. Его заперли! Просто заперли в комнате, как собаку! Алексей вернулся в спальню и сел на кровать, закрыв лицо руками. Он не знал даже, сколько может пробыть здесь, но больше всего его потрясло, что Александр запросто смог так поступить с ним! И как он позаботился! Оставил ему завтрак, лишив его свободы! Бессильная ярость, возмущение и обида буквально клокотали в горле. Ему на миг даже захотелось взять и начать стучаться в двери, требуя, чтобы их ему открыли. Пусть все сбегутся и ломают голову, что он делает в покоях императора с утра! Вместо этого Алексей просто лёг на кровать и отвернулся, обратив своё страдание к стенке. Было около двух часов дня, когда в замке скрипнул поворачивающийся ключ. Мужчина закрыл глаза. Он по-прежнему лежал спиной ко входу и не собирался менять позиции. Он не двигался, слушая шаги. В спальню вошли. Чуть скрипнула кровать. На плечо ему легла рука. Алексей сжал зубы. — Ты спишь неужто до сих пор? — это небрежное веселье в голосе вновь вывело его из себя. Он сел, но отвернулся от него. — Ваше Величество... Нет, я не сплю. — Ты что же... не стал есть? — Благодарю покорно. Нет аппетита, — он чувствовал ком в горле снова. Он не мог закричать на Александра, обругать его, ничего не мог. Даже повысить голос. И как же проявить ему свою обиду? Плакать что ли? Он не мог заставить себя даже посмотреть ему в лицо — его собственное все бы выдало моментально. — Уж не обиделся ли, что я тебя закрыл? — Александр как ни в чём не бывало обнял его за плечи и уткнулся в правое из них подбородком. Алексей молчал. — Ну, точно... Ты дуешься... Прости меня, я был вынужден. Мне нужно было отойти. Я хотел тебя разбудить, но ты уж больно крепко спал. «Вот врёшь же. Не будил. Я чутко сплю.» — подумал про себя Аракчеев, а вслух сказал: —Понимаю. В будущем просто ткните в меня палкой посильнее. Я тотчас проснусь. Когда дозволите теперь выйти? — Алёша, перестань так говорить со мной, как будто бы я какой-то несусветный ужас сделал! — Простите Бога ради, мне просто надобно очень понимать, когда мне можно будет выйти отсюда и пойти по своим делам... которые, Вы ж знаете и сами... делать за меня никто не будет. — Так ты за работу беспокоишься? Она не убежит. Скажешься больным. — Как пожелаете. И всё же я ответа не услышал... — он развернулся и посмотрел на него. — Когда мне можно выйти? Александр вдруг засмеялся. — Ну, у тебя и вид!.. Какой сердитый... выйти? Пока нельзя! — Мне тут сидеть до вечера? Александр пожал плечами. — Не думал, что тебе настолько плохо у меня. — Без Вас мне в Ваших-то покоях что делать? — Как что? Ждать меня. Вот видишь, я пришёл... Хватит дуться! Ты выглядишь смешно... Потом потянулся и поцеловал его. Алексей закрыл глаза. Он не отвернулся, но ответить на поцелуй не смог. Шею и нижнюю часть лица как будто бы тисками сжали. Александр отстранился и внимательно посмотрел на него. — Ты хочешь, чтобы я сейчас открыл дверь и дал тебе уйти? Что ж. Уходи, — холодно произнёс он. — Я вижу, как ты «рад» меня видеть. Злость в момент прошла и на её место пришёл страх. Он обидел Александра, тот рассердился на него! Одной этой мысли было достаточно, чтобы Алексей тут же вновь ощутил себя неправым. И правда? На что он так рассердился? Всего-то несколько часов пришлось тут быть! — Александр Павлович, молю, простите! — с жаром воскликнул Алексей и, схватив Александра за руки, поцеловал их и уткнулся в них лицом. — Вы знаете, что я готов Вас ждать часами, если потребуется! Хоть на улице... хоть под дождём! И для меня нет большей радости, чем Вас видеть! Но то, как Вы заперли меня и так ушли... Вы бы меня хоть бы предупредили! Я ведь спал! Если бы Вы просто сказали мне тут оставаться... — Ну ладно, хватит, — вздохнул Александр. — Забудем. Я хотел дать тебе возможность отдохнуть. Ты вполне можешь выйти из моего кабинета, там в коридоре пусто. Можешь уйти... и бежать там делать свои дела... Иль всё же можешь меня дождаться... до вечера... То есть снова вместе ночевать вторую ночь подряд? О такой роскоши он и мечтать не мог. — Ну, нет уж, тогда я тут остаюсь... Вот только чем мне заняться... — Читай, — засмеялся тот. — Потом мне перескажешь. — Тогда давайте книгу, которую сами выберете... Александр вместо ответа обнял его и вновь поцеловал в губы. И Алексей понял, что ему это уже не кажется ни странным, ни противным. Напротив, от ощущения его губ и языка во рту он почувствовал в животе волнение и дрожь. Закружилась голова. А ещё какая-то слабость была в ногах. И во всём теле. А Александр будто бы нарочно ещё толкнул его на кровать, лёг сверху и прижался. Алексей ощутил, как к паху прилила кровь. — Ежели Вы теперь уйдёте... Сейчас... то у Вас нет милосердия... Это точно... — пробормотал он. — Конечно, я уйду. Куда деваться. Но всё же милосердие во мне есть... Он вдруг сполз с него и потянул вниз лосины. Алексей не успел даже рта раскрыть, чтобы воспрепятствовать. Зато Александр его опередил в этом. Он смог только застонать, когда почувствовал его язык, минуту назад сводивший его с ума во рту, и теперь ласкающий головку члена. Это было уже слишком и Алексей, закрыв лицо руками, зажмурился и весь превратился в голый нерв. Он натурально боялся взять и рехнуться от такого. Одно дело, ему в рот брать у императора... Он это делал с особым удовольствием всегда ещё и по той причине, что Александр сам ему сознавался — такого удовольствия ему не доставляет даже Нарышкина, которая в этом деле довольно хороша. Но чтобы император ему такую оказывал «услугу» — это было совсем за гранью добра и зла. — Перестаньте... — сдерживая сквозь зубы стон. — Уже хватит... Ещё не хватало излиться ему в рот. После такого он сам себя посадит под арест. Как ни странно, Александр послушался, но ласку не прекратил, просто рот заменила тёплая рука. И очень вовремя, потому что всего через пару движений Алексей содрогнулся от оргазма и снова было это ощущение пустоты и тишины... и невесомости. — Ну что, я теперь вполне прощен тобой? — услышал он тихий шёпот возле уха. — Если я виноват, то вину свою готов заглаживать искренне... — Что-что... а гладить Вы умеете... К счастью, на этот раз Александр дал ему возможность тут же «отплатить». Это хоть немного, но успокоило. Алексей подумал, что они ТАКОЕ делают тут среди бела дня, а там за дверью, в коридорах ходят люди, и если бы они только представали, чем занимается сейчас их император... какие у него дела в послеобеденное время... Он думал это и нарочно так старался, что Александр, кончая, закрыл лицо подушкой и застонал в неё. Луч солнца скользнул по разобранной кровати и заиграл на светлых волосах. И Алексею показалось на мгновение, что этот отблеск напоминает нимб. Это показалось ему забавным. «Хорош ангел, ничего не скажешь...» — он вытер рот и встал. Теперь ему и правда стало легче. Он чувствовал себя всегда уверенней, когда делал привычную ему «работу» — ублажал его. — Послушай... — донёсся до него приглушённый голос. — Я тут подумал... что всё же будет лучше тебе тут вторую ночь не ночевать. Я теперь уйду, а вечером я... приглашу тебя на ужин... Ты выйдешь... и придёшь. — Как изволите. Ужин — это хорошо, ибо завтрак Ваш я точно есть не буду. Александр ушёл. Алексей лёг вновь на кровать. Он не понимал, что с ним происходило, но чувствовал, что что-то изменилось... между ними. И в нём.***
1804 год
— Ты что-то похудел, Алёша... Работы поди много? Небось, не высыпаешься. Опять какие синячища под глазами! Как не захворал бы... Елизавета Андреевна встревоженно смотрела на сына, который с задумчивым видом уже несколько минут сидел над нетронутой тарелкой. Он вздрогнул и тут же начал есть. Матушка подметила всё верно. За те полтора года, что он был на службе, Алексей не только перестал совсем нормально спать, но и напрочь лишился аппетита. Однако мать расстраивать он не хотел и уж тем более не мог ей объяснить причины такого состояния. В чём именно заключалась его «болезнь». Дело было не в работе. Впервые в жизни работа отошла на задний план. Там дела ладились, напротив, как никогда. Конечно, дело было в Александре. Казалось бы, и между ними ничего не изменилось. Они по-прежнему встречались, и Александр во время этих встреч был с ним и ласковым и страстным, но во всё остальное время... С начала года они едва ли виделись раз пять. Ответа на свои письма Алексей мог ждать неделями. А когда они встречались, то, как правило, в их распоряжении был от силы час и очередная такая встреча заканчивалась новым поручением от императора. Алексей и так сделал в новой должности столько, сколько его предшественник не сделал за десять лет. Он упростил процедуру оформления документов, организовал училище, утвердил правила экзаменов для артиллеристов, составил десятки инструкций, ввёл новые правила в боевых подразделениях. При всей проделанной работе, более всего Алексея обижало, что Александр публично продолжал им пренебрегать. Ведь если с долгими разлуками он ещё мог мириться, то чувство ревности сводило его с ума. Император, как и раньше, проводил много времени со старыми друзьями: Кочубеем, Новосильцевым, Строгановым и, конечно, Чарторыйским. Та поспешность, с которой поляк вернулся в Петербург из своего «изгнания», была весьма красноречива. Его Алексей ненавидел особенно. И с видимым трудом сдерживался, чтобы в его присутствии вести себя прилично. Весь кружок друзей был теперь «уполномочен». Каждый сразу стал министром и был фактически допущен до управления страной. Имея даже «доступ к телу», такого же влияния Алексей и близко не имел. Особую привязанность императора к Чарторыйскому он заметил ещё раньше. И никогда не забывал снисходительной насмешки в свой адрес, тогда, в приёмной Павла. Алексей выводы сделал об этом ещё когда произошёл тот скандал с императрицей Елизаветой. Он так считал: Александр очень уж неровно дышит к своему другу, а тот предпочёл ему его жену... Обидно, должно быть! Такое женщине попробуй ещё простить! И Алексей задавал себе вопрос: где был бы сам он, кабы Чарторыйскому быть случилось мужеложцем? Смешно, конечно, но всё же. Ответ был неутешительным: Александр о нём и не вспомнил даже. Ведь если их сравнить... И тут Алексей, как правило, совсем впадал в уныние. «Что, на безрыбье и рак — рыба?» — порой едва ли не слетало при встречах у него с языка. Так вот он — всего лишь инспектор артиллерии, а Чарторыйский — министр иностранных дел. Такого как он, солдафона и грубияна, император к себе приближать не хочет. Его советов он не просит, не спрашивает его мнения. Он для него СЛУГА для удовлетворения таких потребностей, которых сам Александр, конечно же, стыдиться. А ведь еще была Нарышкина. Никто не ожидал, что ветреный император проявит такое тут постоянство. Их связь уже язык не поворачивался называть интрижкой. Александр практически открыто появлялся с ней на людях, и её вторая беременность не вызывала у людей сомнений — кто отец. Алексей поначалу не обращал на это никакого внимания, любовницы императора его не волновали. Но привязанность Александра к Нарышкиной со временем росла. Росло и её влияние... и требования. Она желала, чтобы её любовник проводил с ней большую часть времени, и Александр подчинялся. Для Алексея это означало лишь то, что ЕГО времени станет ещё меньше. Что его вновь «задвинут, переложат, перенесут» куда-то. И это всё при том, что сам он с каждым днём желал быть с императором ещё ближе, что ЕГО привязанность неумолимо росла. В кои-то веки и ему пришлось учиться искусству лицемерия. Он мог как угодно злиться, но страх, что эти отношения прекратятся, оказался сильнее. Накануне его приезда к матери они все же увиделись, но встречала эта закончилась для Аракчеева печально. Александр, который обычно не говорил с ним о политике, вдруг, начал с восторгом рассказывать о надвигающемся противостоянии с Францией. Россия, как союзник Англии, должна была оказать поддержку в борьбе третьей коалиции. Алексею было ясно, отчего император так спешит с реорганизацией артиллерии. В скором времени ту предстояло испытать в военных действиях. Аракчееву не была близка эта политика союзничества с англичанами по одной причине — он слишком много слышал, что корни заговора против Павла росли оттуда, из английского двора. Он вполне даже в это верил, так как искренне считал, что у России есть только один союзник и один же реальный враг — она сама. Ещё тут не хватало, чтобы Англия втягивала их в войну. Тем более (он знал это лучше, чем кто ни было), что российская армия с её организацией сейчас уступает армии Наполеона. При всех его усилиях, он понимал: нужно больше времени, чтобы изменить такую расстановку сил. Но Александр явно был увлечён и уверен в успехе. И снова Алексей подумал, как легко тот поддаётся влиянию момента. Как он ПОВЕРХНОСТЕН в своих воззрениях порой. И как непостоянен... ни в чём. — Кто Вам внушает эти мысли? Опять этот Ваш поляк? — не удержался Аракчеев. — Ты, стало быть, считаешь, что своих мыслей иметь я не могу? — Просто подумайте, когда Вас убеждают что-то сделать... В чём цель? Какой тут интерес? Тот же Чарторыйский... Вы думаете, он действует на благо? Он поляк! — И что? Ты признаешь только русских за людей? — Он Вам никогда не будет предан по-настоящему. Потому что он здесь не на Родине. Но Вы моим словам внимать не хотите... А ведь я за Вас жизнь готов отдать! — Когда я попрошу. Но я тебя об этом не прошу! Зато прошу в первый и последний раз: занимайся своим делом! Это прозвучало почти как «не лезь не в своё дело!» На этом разговор был окончен. Впервые в жизни Александр говорил с ним так резко и так грубо. В тот же день Алексей написал прошение об отпуске и уехал в Грузино на месяц. Он надеялся отвлечься, но стало ещё хуже. Мысли об Александре преследовали его везде. Сперва они носили характер размышлений о нанесённых им обидах, и Алексей просто страдал. Но постепенно эти мысли приобретали формы других фантазий... Он вновь и вновь вспоминал во всех подробностях их встречи, переживал детали их близости. Детали! В особенности его с ума сводили их поцелуи. Именно в них он находил с одной стороны что-то постыдное, с другой — ничто не могло передать лучше его чувств. Иной раз так он увлекался, что Александр вынужден был отстранять его, потому что задыхался. — Ты зацелуешь меня до смерти однажды, — сказал он в шутку. — Проглотишь и высосешь весь кислород из моих лёгких. — Вы сами виноваты. Приучили меня... терпите теперь... — улыбался Алексей. И сам не знал, что с ним такое. С тех пор, как ласки их стали обоюдны, он постоянно жаждал их от Александра. Каких угодно. Хотя бы просто прикосновения руки. Он эту руку целовать готов был часами и поражался способности Александра отдаваться полностью во власть наслаждения во время их близости, при этом оставаясь неприступным во всё остальное время. Хотелось верить, что он может заставить его терять голову от страсти, но Алексей знал — это только видимость. Нет, конечно, тот не притворялся, но даже когда лежал в его объятьях такой томный, расслабленный, удовлетворённый или когда ласкал его в ответ — он не раскрывался в чувствах. Он выражал как будто бы любовь, но... не любил. Его душа была закрыта. Алексей попробовал находить себе ежедневно разных девок хоть на час, в надежде, что, удовлетворив физическое вожделение, он успокоит мозг. Не помогло. Ни одна из женщин не была способна этот голод утолить по той причине, что голодала здесь первично не плоть, а душа. Душа, которая и раньше жаждала любви, но в общем, без неё привыкла обходиться. Та часть, которая в ней так нуждалась, была закопана поглубже. Теперь же Алексей и вправду чувствовал себя, как то растение, которое, выдрав из земли, так и оставили погибать на солнце. На солнце... тёплом, ярком, дающим жизнь всему живому, но заживо сжигающим его. Как быть теперь? Посадить его обратно в почву? Поставить в вазу и напоить водой? Или как сказал там император? Он хочет сделать из него гербарий... По несколько раз на дню Алексей доставал рубашку Александра, которую возил с собой, держал её в руках и обнимал, как драгоценность. Дошло уж до того, что он клал её ежедневно рядом с собой в кровать. Ему казалось, что хоть так, но он может быть мысленно рядом со своим господином. Елизавета Андреевна смотрела на то, что происходит с сыном всё с большею тревогой. Она видела, её Алёша мучается, но зная скрытный его характер, не спрашивала даже, что его так гложет. — Жениться тебе надо... нехорошо, в твои-то годы быть холостым. Человеку нужна семья, нужна забота. А кто о тебе заботится? — мягко упрекала она его. Он молчал. Дни шли, от Александра писем не было. Алексей уходил из дома на целый день и долго бродил по поселенью, машинально отмечая устройство крестьянского хозяйства. Ум его, неизменно практичный, продолжал работать, анализировать, подсчитывать, но сердце будто онемело. Он думал, но ничего не хотел делать. Ничто не имело смысл без воли его императора. Даже он сам. Он сам себе казался бессмысленным, пустым. Все планы его и все стремленья. В сентябре Аракчеев вернулся в Петербург из отпуска, вышел на службу и всё пошло прежним чередом. Кроме одного — Александр больше не звал его к себе. Вернее, они пересекались по работе, всегда при третьих лицах и император, как назло, всё чаще нахваливал Алексея. Как будто бы... заглаживал вину? Он явно выбрал не тот способ. Наконец, в ноябре Алексей получил долгожданное письмо с приглашением на ужин. К обеду император часто приглашал сторонних лиц, но ужины были приватны. Значит, они будут вдвоём. Значит, он сможет говорить с ним... а может быть, даже с ним остаться! Ему хотелось верить, что Александр соскучился. Ну или, в конце концов, верх взяла физическая жажда наслаждений. Теперь уж всё равно. Александр принял его очень хорошо. Они ужинали вдвоём в его покоях. На улице шёл снег с дождём, а в комнате горели уютно свечи и камин. Было как-то по-домашнему спокойно и тепло. Александр вёл непринуждённый разговор и много улыбался. — Ты на меня так смотришь, что, право, я смущаюсь... — У Вас есть редкая способность. Своим присутствием делать того, кто рядом, в один момент очень счастливым... Александр от этих слов его как-то смутился. Опустил глаза. А Алексей, напротив, не мог перестать смотреть. Он обожал его, но в этом чувстве было что-то больное. Например, ему хотелось встать, подойти, опуститься на колени, обнять и так у ног его провести весь день. Как доказать свою преданность? Как сделать так, чтобы Александр заметил наконец, что НИКТО, никто так не способен его любить как он? После ужина они прошли всё в тот же кабинет с зелёной мебелью. И Алексей не выдержал — едва император прикрыл дверь, он подошёл к нему и обнял сзади, прижавшись. Он ждал так долго, что хотел его немедленно, сейчас! Он целовал его плечи и затылок и ожидал, что тот развернётся к нему лицом и даст поцеловать себя по-настоящему, как раньше. Александр же стоял весьма терпеливо ровно до того момента, пока рука Алексея с пояса его мундира не скользнула ниже. — Не теперь. Есть дело. Александр отстранил его и подошёл к окну, к Алексею встав спиной. — Нам... поговорить бы надо. Как раз об этом. Едва он это произнёс, Алексей похолодел. Он с силой впился в подлокотник кресла, почувствовав себя маленьким и слабым. Впрочем, ответил вполне спокойно: — Извольте. Давайте говорить. — Тебе и самому известно, как я отношусь к тебе... «Вот как? Увы, как раз наоборот... хотел бы знать я, как на самом деле Вы ко мне относитесь...» — подумал он про себя. — Та связь, которая установилась меж нами, особенная. И менее всего мне бы хотелось тебя обидеть... я не пренебрегаю твоими чувствами, Алёша. — Внезапно он повернулся. — Но ты меня стал беспокоить. — Я беспокою Вас? Александр подошёл к нему и взял за плечи. Он выглядел взволнованным. — Мне кажется, что наши отношения... О Боже... Я, ей Богу, не знаю, как и сказать! — А Вы рубите так как есть, Александр Павлович, — Алексей редко обращался к нему, так сказать, по батюшке, но сейчас себя не помнил. — Ежели я Вас беспокою, то надобно ж мне знать, как и в чём... А то я и сам начинаю беспокоиться... И Александр начал. Начал говорить о том, что тот принимает слишком близко к сердцу каждую мелочь, что между ними происходит. Что видит: Алексей несчастен. Что всё это ему вредит, и все заметили, что с Аракчеевым творится чёрте что... Алексею надоело слушать эти словесные узоры. Он спросил прямо: — Я вам более не нужен, так? «Для удовлетворения ваших нужд...» — хотелось произнести ему, но он как проглотил язык. — Я тебе это говорю по совести... Но да... Нам лучше более это не продолжать. Алексей, ты был мне друг и им остаёшься. Но с сегодняшнего дня не более того. — Вы сказать хотите, чтобы мне к Вам не прикасаться? Никоим образом? Не распускать рук? Александр покраснел. — Дозволите один вопрос? Вы тут только обо мне печётесь или у Вас какая ещё причина? Потому, что ежели во мне тут дело, то с собой я разберусь. — Да, я нашу связь хочу прервать так же и по другой причине. Я чувствую, как будто предаю человека, с которым нас связали близкие и серьёзные отношения. — Ради всего святого, ведь Вы же это не о Нарышкиной?! — Я чувствую, что распыляюсь... Сейчас и так мне нелегко... в каком положении я оказался по отношению к жене... Он ищет отговорки и находит. Алексей прервал его: — Тогда я Вас прошу принять мою отставку... — Отставку? Вот уж нет! — вскричал Александр. — Что за капризы? Ты мне нужен теперь как никогда! Откажешься от службы в угоду самолюбию? Алексей, что за ребячество! Вот если б я каждый раз отрекался от престола, когда б мне это так хотелось сделать... Алексей хотел сказать, что, по совести, он должен был бы это сделать, учитывая, чем заплатил за свой престол. Но он молчал. — Я все же молю Вас — дайте мне отставку! — Нет. Не теперь. Не в ближайший, по крайней мере, год. Ты... ты обещал мне, в конце концов... Ты обещал быть мне другом! Мне нужен друг! Нужна твоя поддержка! Забыть свой долг перед Отечеством из-за обиды на меня? — Зачем мне Отечество, если я ВАМ не нужен? — Как это не нужен? Ты нужен мне более других! Алёша! Грядёт война! — Потом добавил уже спокойнее, — меня обижают десять раз на дню. И что же мне, закрыться теперь тут и ничего не делать? Вот, о чём я говорю: ты близко к сердцу все воспринимаешь! Так нельзя! — Ваше Величество, позволите идти? Я принял всё. Я подчиняюсь Вашей воле всецело... — Вот и хорошо. И помни: у меня, конечно, есть множество пороков... но неблагодарность в них не входит. Он подошёл к нему, обнял и расцеловал в обе щёки. Алексей стоял, не двигаясь. Он чувствовал, что окаменел и всё же смог поклониться, взял шляпу и вышел из кабинета.