ВОСХОЖДЕНИЕ
«Для того, чтобы заставить русского человека сделать что-нибудь порядочное, надо сперва разбить ему рожу» Граф А. А Аракчеев 1807 год — Должен сказать, что я совершенно не могу понять позиции императора! Все эти почести, которые оказывает он теперь Аракчееву... беспрецедентны! — Но ведь вполне заслужены. Такой активности, такого прогресса в артиллерийском деле Россия, пожалуй, что не помнила со времён Петра! — Сначала он артиллерию угробил, а теперь вот возродил! Нет, друг мой, почтение и внимание, которые государь оказывает Аракчееву, выходят намного за границы его заслуг. Граф явно в фаворе и тут несомненно есть некий тайный смысл. Мне страшно думать, что сей человек, с его нравами, взглядом и образованием однажды мог бы на государя влиять в принятии решении. А всё к тому идёт... Впрочем, он может кончить так же, как наш дорогой Адам. Вот уж кто бы мог вообразить, что Аракчеев его переиграет в борьбе за дружбу Саши... — Он сам виноват. Я предупреждал его. Он перешёл границы. Причём не единожды. Он начал ДИКТОВАТЬ ему, что делать... — Да, участь незавидная... быть в одночасье снятым с должности, и потерять доверие настолько, что император едва ли не здороваться с ним перестал. Виктор Павлович, но тебя я, однако, не понимаю. Ты защищаешь что ли Аракчеева? Вот почему? — У него есть интересные черты. Пусть он и не образован, но глупым и непорядочным его уж точно назвать нельзя, — просто ответил Кочубей. — А мне гораздо более интересно, где его супруга? Ведь он всегда один! Неужто держит бедняжку взаперти? — вклинилась в разговор молодая женщина. — Ну здесь понятно, Маша, он ревнует... Боится, что птичка упорхнёт. А может, он опасается тебя? — с последней фразой он обратился к стоявшему рядом Николаю Новосильцеву. — Я слышал, ты как-то на балу пригласил графиню Аракчееву на танец и вёл себя весьма фривольно. Бедный граф пришёл в ярость и вынужден был увезти её тот же час... — По-моему, его гораздо более волнует внимание императора? чем собственной жены, — проигнорировал его слова Новосильцев. — А вот, кстати говоря, и государь. Взгляды компании обратились ко входу в зал, где только что появился Александр под руку с императрицей Елизаветой. Уже через минуту впрочем эти двое разошлись в две стороны, чем вызвали лишь тяжкий вздох собравшихся на балу. — Бедная Элиза! — вздохнула супруга Кочубея. — Она всегда такая грустная! Похоронить второе своё дитя! Мне удивительно, что император не то что не оказывает ей поддержки, он даже приличий уже не соблюдает... Вы посмотрите, подошёл сразу к Нарышкиной и встал с ней рядом! И не пойму, мне кажется или она снова в положении?.. Это ужасно, видеть, как другая женщина всё время беременна от твоего мужа, тогда как твои дети умирают. — Хватит сплетен, Маша. Михаил Михайлович, повод прекрасный мне наконец-то вас лично представить императору. И Аракчеева покамест нет... — обратился Кочубей к стоявшему рядом невысокому худому молодому человеку в очках, который всё это время стоял молча, не участвуя в беседе. — Да, Сперанский, используйте момент. А то Сашу и так уж рвут на части... может, и вам кусочек достанется?- хохотнул Новосильцев и взял с подноса официанта очередной бокал с шампанским.***
Алексей опаздывал на бал и был в отвратнейшем настроении. На недовольный вопрос жены о том, почему опять он не берёт её с собой, пришлось нести какой-то вздор о том, что на балу он будет занят по службе, но ежели ей так уж хочется пойти, то пусть вот пригласит сопровождать её кого-либо из его адъютантов. Алексей сказал это вполне серьёзно, но Наталья Фёдоровна решила, что он хочет её уколоть и разобиделась. Сама необходимость появляться в обществе была для графа в тягость, но как ещё ему быть в курсе, какие интриги плетут против него? Как известно, настоящие дела вершатся не в кабинетах, а на балах и в кулуарах. Александр же посещал все светские мероприятия с большой охотой и Алексея это злило. Приходилось следовать туда за ним и весь вечер топтаться, ведя беседы ни о чём с гостями. Танцевать он так и не научился, несмотря на уговоры Александра и своей жены. Что касается Натальи Фёдоровны, то она явно не так представляла себе жизнь жены генерал-майора армии. — Вы вечно заняты по службе... Я понимаю, днём! Но могу я знать, куда вы ходите ночами? — заявила вдруг она перед самым его выходом. Алексей внезапно стушевался. Не привыкший общаться с женщиной, как с подругой или возлюбленной, он даже терялся, когда она сама проявляла к нему вдруг внимание и нежность. Он женился вынужденно, не испытывая ни симпатий особых, ни отвращения к этой девушке, о чувствах её не думал вовсе. Есть они или их нет... Ей Богу, живет и спит с ним какая-то женщина, которую представляешь гостям, как хозяйку дома — и пусть! И вопреки мнению общества, он не ревновал Наталью совершенно, но его оскорбляло то нарочито насмешливое поведение мужчин по отношению к ней, как к ЕГО жене. Ублюдок Новосильцев ведь совершенно же намеренно начал флиртовать с ней на глазах у всех, чтобы ЕГО, Аракчеева, поставить в неловкое положение. — От вас одни проблемы! — вырвалось у него. — Сидите лучше дома. Вам общество этих олухов ничего не даст. А мне репутация рогоносца не нужна. И вот теперь она его подозревает и упрекает, что он не ночует дома! Врать Алексей не умел и почувствовал тревогу — что ей известно? — Сегодня вы вернётесь? — не отставала Наталья Фёдоровна, буквально оттесняя его в угол комнаты своим напором. — Так не от меня зависит! Чего это вы так смотрите?.. Она не ответила и ушла к себе, а Алексей от напряжения этой сцены сразу же весь взмок и начал переодеваться. С ним, на нервах, снова сделались эти приступы «нечистоты» и он не подозревал, что такая щепетильность у Натальи так же вызывала подозрения. Раз он меняет одежду часто, значит, хочет отбить запах чужих духов? Прибыв на бал с опозданием на час, он сразу же стал искать глазами Александра. И обнаружил императора в компании графа Кочубея, его супруги и Новосильцева. С ними также стоял тщедушного телосложения маленький мужчина в очках, в котором Алексей не сразу, но признал статс-секретаря Кочубея — Михаила Сперанского. Значит, опоздал... Аракчеев не сводил взгляда со Сперанского, и даже когда тот заметил, что он на него смотрит, не подумал отвернуться. Сперанский! Молодой, умный, образованный и феноменально деятельный, не похожий ни на кого из приближенных к Александру... Беда вся состояла в том, что Алексею он напоминал... себя. Старший сын бедного священнослужителя, самоучка-семинарист, он так же всего добивался собственным трудом, прокладывая себе дорогу не знатным происхождением и деньгами, а усердием в учебе. Только один из них шёл по военной стезе, окончив кадетский корпус, а другой по богословской — став выпускником Александро-Невской семинарии. Оба начинали свой путь простыми учителями, обоим же посчастливилось встретить на пути людей, приближённых к императору Павлу и через них попасть ко двору, заслужив доверие монарха. Каждый в своём деле мечтал о преобразованиях, стремился превзойти всех вокруг. Сперанский едва ли обращал внимание на сходство их биографий, а Алексей бы не обратил, если бы не почувствовал — Михаил Михайлович и метит туда, куда и он. Сперанский рвётся к Александру. Он не мог не чувствовать тревогу, наблюдая за тем, как на его глазах растёт серьезный конкурент. Не чета там Чарторыйскому, который Александра наверняка пленял скорее наружностью и томными глазами... О нет, в Сперанском Алексей видел тут угрозу посерьёзней. Он нутром буквально чувствовал: этот скромненький на вид плюгавый мальчишечка хитёр, как дьявол. И хуже всего — он обладатель качеств, которых у Алексея нет. Он лучше образован, он светскими манерами владеет в совершенстве, приятен в обращении, умеет улыбаться и танцевать, чёрт подери! При том амбициозен страшно. И Алексей не зря переживал — император, увлечённый разговором, за весь бал к нему не подошёл ни разу, лишь кивнул, приветствуя, с улыбкой. Зато Аракчеев смог привлечь к себе внимание курьёзом — случайно наступил на шлейф (или подол?) платья какой-то дамы, из-за чего та упала и подвернула ногу. В результате все на него смотрели, включая Александра, и хихикали. Все, за исключением императрицы Елизаветы, во взгляде которой графу почудилось как будто бы сочувствие. К императрице он относился с уважением. Может быть потому, что в ней не чувствовал соперницы? Или потому, что Елизавета мужа своего по-прежнему любила искренне, несмотря на то, что им была отвергнута публично? Быть может, он видел что-то общее в их положении? Алексей прекрасно знал, что за его спиной ему перемывают кости и поносят на чём свет. Он мог вполне с этим смириться до тех пор, пока над шутками этими не смеялся Александр. Иной раз Алексей воображал, как тот в компании своих великосветских друзей высмеивает его или ругает. Он знал, что это, возможно, так и есть и, поворачиваясь спиной, шептал проклятья и думал, как отомстить. Ведь козырь у него был. И был такой, что мог бы он в один момент раз и навсегда уничтожить репутацию императора и жизнь его.***
После окончания бала Аракчеев сидел в карете у Зимнего дворца и ждал. Он наблюдал, как прощаются и разъезжаются по домам все гости, и это прощание, кажется, длилось вечность. Он ждал, когда выйдет так же и Сперанский, а тот не выходил уж очень долго, но вышел наконец вместе с Кочубеем и его женой, сел с ними же в карету и уехал. Шёл снег, в карете было холодно, он замёрз. Часы на башне показывали за полночь. В голову закрадывались сомнения — быть может, сегодня он не дождётся? Того, ради кого он терпеливо день ото дня сносил весь этот светский сор... Аракчеев откинулся на сиденье и закрыл глаза. Почудилось будто бы скрип снега на улице... шаги? Нет, прошли мимо. Он отодвинул шторку и выглянул в окно. Он увидел двоих: мужчину и женщину. Высокий мужчина стоял возле кареты, к нему спиной, а в даме, укутанной в меха, он узнал... Нарышкину. Мужчина привлёк её к себе и страстно поцеловал. Первой мыслью было, что это Александр прощается с любовницей, но едва тот чуть повернулся в профиль, стало очевидно, что это человек совсем другой. Не муж её и не император. Алексей пристально наблюдал, как парочка прощается, Нарышкина садится одна карету и отъезжает. Мужчина же отправился пешком, чтобы скрыться за угол. Кто это? Лица Алексей не разглядел, знал только, что тот был молод. Внезапно дверь открылась, впуская внутрь холод и хлопья снега. Александр опустился рядом на сиденье. Кучер тронулся. — Я думал, Вы не придёте... — Я обещал. Ты знаешь, если б что-то изменилось, я бы тебя предупредил. — Сегодня кой-чего и правда поменялось... у Вас, я вижу, новый друг... Он не хотел так сразу говорить о том, что мучило его весь вечер, но, как обычно, не сдержался. Теперь он всё чаще стал не сдерживаться. — Ты, кажется, ревнуешь ко всякому, с кем я говорю, — Александр засмеялся. — Этот Сперанский наверняка еврей. Очень похож. Пронырливый и писучий... на него бумаги не хватит. Знает, как Вам угодить. Кочубей не зря его к Вам посылает. С какими мыслями? Своё он вам толкает, иль его? — Кочубей к тебе, кстати, хорошо относится, зря ты, — вздохнул Александр. — Ты подозрителен и в каждом видишь врага. — Вы не ответили на мой вопрос. — Я устал... мне не хочется об этом говорить, — Александр вздохнул и уткнулся носом ему в плечо. — Я заметил давно, ты пахнешь деревом... Интересно, почему? — Не знаю. А почему от Вас пахнет апельсинами? — Я их ел. И он достал откуда-то из кармана шинели большой ярко-оранжевый апельсин и поинтересовался, нет ли у него с собой ножа — почистить. И удивился, узнав, что нет. — Впредь буду для вас ножи носить... В полутьме кареты их лица были практически скрыты друг от друга. Александр скоро прервал поток его вопросов и претензий как он обычно делал — поцелуем. Минута-две и Алексей уж забывал, о чём он спрашивал. Он погружался в эту ласку, в тихий голос, как в тёмную воду с головой. Иной раз кучер останавливался, чтобы пропустить прохожих или повозку, и оба замирали, прижавшись друг к другу. Быть застигнутым врасплох казалось таким ужасным и таким волнительным. Алексей с жадностью целовал лицо, которое так любил, запускал пятерню в мягкие светлые волосы, откидывая голову назад и целуя его в шею. Он чувствовал цитрусовое дыхание. Казалось, Александр весь пропитался этим сладковато-пряным запахом и Алексей вдруг понял, что любит апельсины. Где-то в голове мелькала шальная мысль — рассказать о виденной им сцене у кареты, но он рассудил, что это расстроит Александра и может испортить свидание им. Запустив руки под распахнутую шинель, Алексей трогал его с уверенностью постоянного любовника — напористо и откровенно. Александр дышал глубоко, но тихо, становясь во время таких поездок практически бесшумным. Только неестественно расширенные зрачки глаз и горячие щёки выдавали возбуждение. Алексей приникал к ним губами, чувствуя, как тот горит весь и краснеет. В контраст с лицом, руки у Александра почти всегда были ледяными. Алексею нравилось их греть своим дыханием, покрывать поцелуями аккуратные запястья и пальцы с кольцами — Александр носил их два, по одному на каждой руке. Одно из них, похожее на обручальное, — подарок от Нарышкиной, на левом безымянном пальце. Его красивым рукам шли эти скромные украшения. Алексей не уставал удивляться, насколько всё в этом теле было ладным, стройным, гармоничным, пропорциональным. Может ли мужское тело быть таким? Он был поражён, когда узнал, что Александр сам себе не нравится. — Странное лицо... его мне словно налепили. И я бы хотел быть чуть меньше ростом. И весить меньше. Я склонен к полноте... и волосы редеют... и голос мне мой не нравится, он слишком тихий. Мне б хотелось уметь кричать так полной грудью. Мне кажется, что будто б я внутри совсем другой и должен выглядеть иначе. Я всегда завидовал отцу, который к внешности своей относился с такой иронией и над собой умел смеяться. Я не умею. Он не кокетничал, он говорил всерьёз. Алексей знал, что Александр, к примеру, боится набрать вес и ограничивает себя в еде, потому что дорожит стройностью фигуры и одежду подбирает тщательно, чтобы она скрывала недостатки, которые он постоянное находил в себе. Во всём этом было что-то женское и непонятное для Алексея, ведь он бы многое отдал, чтобы так выглядеть хоть вполовину так, как император. Иной раз он зацеловывал его едва не с ног до головы, твердя при этом, как он красив, и Александр смущался и требовал перестать так делать. Карета остановилась возле дворца на Каменном острове. Здесь было меньше охраны, довольно холодно в это время года, но место это вполне подходило для тайных интимных встреч. Они поднялись на верхний этаж по задней лестнице в спальню Александра, где предусмотрительно был разожжён камин. Удивительно, но чем сильнее Алексей ревновал, тем сильнее возбуждался, и после таких вот вспышек недовольства их близость была особенно яркой. В этот раз Александр был даже вынужден его утихомиривать и напоминать о правиле не оставлять засосов и следов на его теле. — Скажите, что это Нарышкина, ежели чего... — Я ей это должен буду объяснять, когда она увидит. — Она вас ТАМ увидит? И как скоро? — Прекрати. А Алексею хотелось оставить след. Засос, укус, царапину — запечатлеть на этом теле какой-то признак, как свою печать. Он по-прежнему напрягался, когда Александр стремился «отплатить» ему, потому что от его ласк совершенно раскисал. Но всё же уже не отказывался от них, хотя лучшей наградой для него было бы, если б тот, скажем, отправил в Сибирь Сперанского. Но император предпочитал проявлять свою щедрость иначе, и Алексею оставалось только смириться и быть счастливым тем, что есть. Потом они лежали рядом и он неожиданно для самого себя спросил: — У Вас с кем-то из других мужчин бывает ещё это? Александр удивился его вопросу, но ответил, как Алексей и думал, что нет, ни с кем и никогда такого не было. — А что, Вам бы хотелось? Быть может, кто-то нравится Вам... из Ваших там друзей... или Ваших придворных? Александр смутился. Ему явно не понравился вопрос. Он ответил, что не думал об этом и через четверть часа мягко, но настойчиво прогнал его из своей постели, попросив уйти. Он напомнил, что тот женатый человек, а он хочет выспаться. И Алексей ушёл в четвёртом часу утра, расстроенный и сожалеющий о том, что завёл этот разговор. Он не подозревал, что дома его ждёт другая неприятность. Наталья Фёдоровна уехала, оставив на столе письмо. Прочитав его, Аракчеев едва не лишился чувств. «Вы не вернулись ночевать. Что ж, вы вынудили меня искать ответ самой. Теперь я знаю, с кем вы встречаетесь и в чем заключается ваша «ночная служба». Я ухожу от вас и возвращаюсь к матери. Вы мне омерзительны.» Он упал на стул, сжимая письмо и гадая, как она узнала? Неужели проследила? Подумав секунду, он бросился в свой кабинет, ключом стал отпирать самый нижний ящик стола... тот был сломан и открыт. Дрожащим руками он выдвинул его и одного взгляда хватало чтобы понять — в бумагах рылись. Письма! Письма императора! Алексей пересчитал все и обнаружил, что не хватало трёх. Александр из осторожности не писал ему ничего уж слишком откровенного или интимного, но просил всегда письма его после прочтения уничтожать. Алексей же их хранил. С какою целью? Он сам не знал наверняка. Он думал только, что однажды эти письма — часто очень нежные, с ласковым обращением «мой дорогой Алёша» — могут пригодиться ему когда-нибудь потом. Если прочитать их все (а Наталья, несомненно, прочитала), то вывод можно сделать единственно верный. Он не расстроился ни капли из-за её ухода, но речи быть не могло о том, чтобы отпустить жену вот так вот просто. Если ей взбредёт в голову отомстить и эти письма показать кому-то? Александр не простит ему ТАКОЙ оплошности. Всему придёт конец. Алексей с трудом дождался утра и отправился туда, куда указала сама Наталья — к её матери.***
Он приехал к Хомутовым утром и, как и ожидал, Наталья в начале отказалась наотрез говорить с ним и выходить к нему. Прекрасно понимая, что без писем ему никак нельзя вернуться, он просил передать его жене, что коли она не спуститься к нему, чтобы с ним ехать домой, он будет спать у порога её дома и не уйдёт иначе, как вместе с ней. Ближе к вечеру, под уговоры матери Наталья Фёдоровна сдалась и вышла из комнаты. Она не назвала причину, по которой ушла от мужа, но все решили, что дело в измене и убеждали её простить его и не разрушать семью. Алексей, её увидев, с трудом сдержался, чтобы не сорваться и не начать орать. Ведь надо было сохранять приличия и выглядеть спокойным, чтобы выманить её, а главное — вернуть письма. Эта цель дала ему силы остаться хладнокровным и произнести даже чувствительную речь. — Разве оступившийся не заслуживает второго шанса? Ежели я перед вами в чём-то виноват, то я прошу у вас прощения. Но только дайте мне шанс хотя бы объясниться, ибо ваш уход оставил меня в недоумении! Я ничем вас не оскорбил, по крайней мере злонамеренно. Наталья Фёдоровна слушала молча, избегая даже смотреть на него, а потом вдруг неожиданно сказала: — Извольте. Я вернусь домой. Но с одним условием... Алексей пообещал исполнить любые её условия, он целовал ей руки и даже вполне был готов встать на колени для усиления впечатления. И кажется, его он всё же произвёл. Он посадил жену в карету, распрощался трогательно со всей её роднёй, и, только оставшись наедине с Натальей, отбросил маску. — И так, где письма? Вы знаете, о чём я. Я могу понять ваш уход, но вы меня обворовали, а это подло, — холодно произнёс он. К его удивлению, Наталья Фёдоровна раскрыла сумочку и протянула ему три конверта. Он проверил и убедившись, что это те самые, сунул их в карман. Неожиданно жена сама заговорила: — Вы сказали, что оступившейся имеет шанс. Я с этим соглашусь. Я долго думала..я вас презирала. Но я перечитывала эти письма и в какой-то момент мне стало ясно — вы не виноваты! Она вдруг вся повернулась к нему, схватила за руки и крепко сжала. — Давайте уедем! Я помогу вам начать сначала! Я замуж выходила не за богатого сановника, но за порядочного человека, каким вы мне показались. И я по-прежнему вас таковым считаю! Вы лучше, чем хотите показаться, и мне понятно стало, что вы пали жертвой нравственно больного человека! И далее она начала говорить о том, как порочен император, как это очевидно всем. Что его развращенная натура ищет новых удовольствий и, несомненно, он принудил его к этой позорной связи. Что это наваждение пройдёт и что нужно отказаться от всего: от службы в Петербурге, от чинов, наград и им уехать в Грузино. И там забыть всё. И что она готова его простить, коли они так сделают. — И что же, вы так любите меня, что готовы были бы простить мне эту связь? — не верил он своим ушам. — Вы закрывались от меня, теперь я понимаю, почему. Но я вполне готова и смогу вас полюбить. Если вы это только мне позволите... Она сжимала его руки своими маленькими ручками в кружевных перчатках и смотрела строго и серьёзно. А Алексей не мог поверить, что она ТАК все поняла. Что ж... теперь все даже проще. Он велел кучеру остановить карету. — Наталья Фёдоровна, ценю вашу заботу о моей душе. Однако вы, очевидно, не так всё поняли. Вы мало того, что извратили суть моих отношений с императором, с которым меня связывает действительно нежная и очень давняя дружба, но вы позволили себе сунуть нос в мои бумаги, украсть письма и уехать с ними. Я не могу называть своей женой женщину, которая так поступает. Службы в Петербурге я не оставлю, я даже образа своей жизни не изменю ни ради вас, ни ради кого ещё. Посему нам, стало быть, и вправду лучше как расстаться с миром... Наталья Фёдоровна молча смотрела на него и ничего не говорила, только комкала платок в руках. Алексей вылез из кареты, взглянул на жену в последний раз и захлопнул дверь. Он стоял на улице, под снегом и наблюдал, как карета удаляется. Потом сунул руку в карман шинели и вытащил... апельсин. Тот самый, что император держал вчера в карете. Как он попал к нему? С неба на оранжевый шар в его руке падали снежинки, он стирал их пальцем и подносил к носу фрукт, вдыхая его запах и вспоминая ночь, карету и поцелуи.. Александр нравственно больной? Что ж, в таком случае он тоже. Вероятно так и есть. Они больны. Но едва ли эта болезнь, пусть и позорная, кем-либо излечима. Потом он снова сунул руку в карман, проверил письма. Придётся всё же их уничтожить. Он так и сделает... наверняка.. Или стоит просто перепрятать их понадёжнее. Одно он мог сказать с уверенностью — с браком для него покончено.