Starting Over Again / Начать сначала

      «Вот ты и прочитала всё, что тебе необходимо знать, чтобы выполнять обязанности мэра и быть прекрасной матерью для Генри».       Реджина подняла бровь.       — Очень в этом сомневаюсь, — пробормотала она. У неё вошло в привычку комментировать почти всё прочитанное вслух. Удивительное дело, но, слыша собственный голос, она не чувствовала себя такой одинокой.       «Ты, наверное, сомневаешься, но это правда. Тебя ждёт процветание, при условии, что ты будешь придерживаться всех приведённых ранее правил».       Реджина недовольно проворчала и далеко не в первый раз за сегодняшний день закатила глаза. Из прочитанного выходило, что у неё было всего лишь две обязанности: присматривать за Генри и трудиться в поте лица. И это называется «процветанием»? От неё будто бы ждали, что она будет рада оказаться в бесконечном дне сурка, но это по меньшей мере нелепо. Что в этом приятного? Реджина не знала, даже не предполагала, что творилось в её голове до того, как привычный мир растворился в небытие.       «Скорее всего, у тебя в запасе остался один свободный день, а потом ты вернёшься домой».       — Остался, но ты, конечно, всё сама просчитала заранее. Неужели я всегда такая дотошная в деталях?       «Подумай о том, чтобы сходить в магазин комиксов, упомянутый в этой тетради, и купить несколько графических романов в мягкой обложке из списка двумя страницами ранее. Генри обожает комиксы. Он оценит такой подарок».       Её сын, если верить приведённым фактам, рос очень творческим и жизнерадостным молодым человеком. Хоть что-то хорошее.       «По дороге загляни в кофейню, возьми килограмм кофейных зёрен светлой обжарки для своей помощницы. Она заядлая любительница кофе. Каждый раз, когда ты возвращалась из поездок, ты привозила ей подарок. Она счастлива — тебе сподручнее работать. Будь добра к ней. Она помогает тебе удержаться на плаву и прикрывает тыл. Почаще хвали её, но делай это искренне. Она чувствует, когда с ней не до конца откровенны, и это её раздражает».       Что ж, рассудила Реджина, несложно предположить, что последует дальше… Наверняка там здоровенный список покупок, с которым ей предстоит разобраться, прежде чем возвращаться домой. Она снова вздохнула.       «По возможности сходи в кинотеатр. В Сторибруке очень редко показывают новые фильмы, но всем известно, что смотреть премьеры на большом экране — одно удовольствие. Почему бы тебе не сходить на диснеевскую «Малефисенту»? Она всегда была одной из твоих самых любимых злодеек».       Неужели она в самом деле порекомендовала себе диснеевский фильм? Нелепость. Из прочитанного можно было скорее предположить, что ей больше по душе зарубежные фильмы и интеллектуальные драмы. Проще было поверить, что она вообще ничего не знает о Диснее.       «Кстати, о кино. Ты терпеть не можешь «Белоснежку» и считаешь полнейшей чушью».       Реджина решила во что бы то ни стало посмотреть «Белоснежку», чтобы понять, за что она могла невзлюбить обычный фильм до такой степени, что решила упомянуть в заметках.       Она протёрла глаза, слипавшиеся от усталости, и откинулась на спинку кресла. Пробелы в памяти казались бессмысленными. Она знала, что такое Дисней, но не припоминала, чтобы смотрела их фильмы. Она прекрасно разбиралась в последних модных тенденциях, но не могла вспомнить, чтобы читала о них. Она говорила по-испански, но понятия не имела, когда выучила язык. Странно. Её память чем-то напоминала швейцарский сыр — вся в дырках. И даже это сравнение, пришедшее в голову, было странным, потому что Реджина так и не смогла вспомнить, пробовала ли она швейцарский сыр, видела ли.       Реджина склонилась над тетрадью.       «Ты расстроишься. Но не срывайся! Ты будешь чувствовать себя одинокой. Но не вздумай искать утешения у окружающих. Да, ты захочешь кому-то довериться, но помни, что никто не заслуживает доверия. Даже твой сын. Никто не должен знать, что ты помнишь выборочно, это поставит тебя в невыгодное положение. Ты покажешься слабой. Но ты не слабая. Ты — стойкая. У тебя сильная воля. Возможно, ты бываешь грубой, но не слабой. Не забывай, кто ты есть на самом деле, и черпай из этого знания уверенность. Ты — Реджина Миллс. Мэр Сторибрука. Мать Генри. Знай, кто ты, заставь других узнать, и ты обретёшь счастье».       Реджина несколько раз перечитала последние строки. Что-то в этой напутственной речи, в которой, если вдуматься, не было ничего напутственного, подсказывало ей, что с возвращением домой её и без того непростая ситуация осложнится ещё больше. Почему, чёрт возьми, она вообще должна по умолчанию верить во всё написанное не пойми кем? Неужели разумно никому не доверять? Как она собирается жить? Разве кто-то может? Тотальное одиночество. Отдаёт безысходностью.       Реджина снова протёрла глаза. Пятый день в гостинице подходил к логичному завершению. Солнце за окном медленно садилось за горизонт, и вместе с ним угасала уверенность, что она сможет как ни в чём не бывало вернуться в город, которого не помнит, и общаться с людьми, которых не знает.       А если она не справится? Почему так важно держаться в стороне от окружающих?       Реджина досконально изучила все тетради, но ни в одной не нашла даже намёка на подсказку. Закрыв последнюю из них, положила к остальным, и со стоном поднялась с кресла. Она собиралась спуститься в бар, выпить бокал вина. Четыре стены давили. Она не знала, стоит ли заводить новые знакомства, но прямо сейчас ей жизненно необходимо было находиться среди людей. Завтра наступит новый день, и она ничего не может с этим поделать, тем более, что возвращение в Сторибрук пока что казалось ей самым логичным вариантом.       Реджина отправилась переодеваться в ванную комнату. По крайней мере, хотя бы сегодня вечером она могла притвориться, что ей нелепой реальности не существует.

***

      — С чем бы ты ни пришёл, можешь оставить это при себе, — прорычала Эмма, пытаясь перекричать музыку, играющую из колонок «Кроличьей норы». Она вцепилась в бутылку пива и ещё больше ссутулилась на барном стуле.       — Всё злишься, Свон? — подперев спиной стойку, Крюк послал Эмме свою лучшую мальчишескую улыбку. — А я уж было решил, что ты успокоилась. Ну, подумаешь, немножко разошлись во мнениях.       — Ты — жопа, Крюк! — она не удостоила его даже взглядом.       — Да ладно тебе, Свон. Милые бранятся — только тешатся? — пират наклонился, пытаясь перехватить её взгляд. — Неужели я сказал что-нибудь плохое?       Эмма резко развернулась, смерила его нечитаемым взглядом и вскочила со стула. Думала поставить почти пустую бутылку на столешницу, но та неуклюже выскользнула из её пальцев и со звоном упала на пол. Взгляды всех посетителей бара тут же обратились к ним.       — Нет, Киллиан, ты не сказал ничего плохого, но ты всё равно — жопа, и то обстоятельство, что у меня к тебе есть чувства, не даёт тебе права дурить и вмешиваться в мою жизнь. Отношения так не работают. Я не частная собственность, чтобы вы с моими родителями за моей спиной или в моём присутствии перетирали, что для меня лучше, и пытались решать за меня. Я сама по себе…       Крюк вскинул руки, всем видом изображая невинность.       — Я никогда не утверждал обратного, Свон, — украдкой оглядевшись по сторонам, он быстренько смекнул, что назревает пренеприятнейшая сцена. — Знаешь, может, нам стоит поговорить с глазу на глаз? В более тихом месте?       — Нет, — Эмма бросила на него тяжёлый взгляд. — Ты не будешь указывать, что мне делать. Если я захочу устроить сцену в баре, я её устрою, и, если я захочу следить за Реджиной, пока не удостоверюсь, что она в безопасности и не вляпалась в неприятности, я буду за ней следить, — она толкнула пирата в грудь с такой силой, что тот пошатнулся. — Я не принцесса, Крюк. Я Белый, мать его, Рыцарь. Я буду спасать того, кого посчитаю нужным. Понятно?       Крюк сглотнул и снова огляделся. Все с придыханием, словно завороженные, наблюдали за разворачивающейся на их глазах сценой. Что ж, судя по всему, Эмма выпила больше, чем он думал. Она была в стельку. Крюк решил, что должен во что бы то ни стало вытащить её из бара, пока она не натворила чего-то такого, о чём они потом горько пожалеют.       — Ладно, лапуля, как скажешь. Просто… Почему бы тебе…       — Почему бы тебе не заткнуться? Думаешь, смотались разочек в прошлое, и всё? Ты вправе решать за других? Чтоб тебя, Крюк, это даже не твой город. Ты не вписываешься сюда, понимаешь? Он не твой. Ничего из этого, — она обвела широким жестом бар и, к своей чести, даже не пошатнулась, — не принадлежит тебе.       — А кому принадлежит, Свон? — повёлся на провокацию Крюк, даже голос понизил и зловеще прищурился.       — Ей! — прошептала Эмма. Выпрямившись, она вытащила из кармана несколько мятых баксов, швырнула на стойку. — Отвали от меня, Киллиан! — крикнула через плечо. — Ты сейчас на самом верху моего отстойного списка, но ещё пара выходок и попадёшь в список «с тобой покончено», — с этими словами она выскочила из бара, не забыв громко хлопнуть дверью, и зашагала прочь.       Только через пару кварталов, убедившись, что никто не идёт следом, Эмма позволила себе расслабиться. Покачнувшись на нетвёрдых ногах, она скользнула в проулок за закусочной и, прислонившись к стене, обессиленно сползла по ней. Невольно коснулась пальцами щеки — влажно. Надо же. Слёзы градом катились из глаз, а она даже не замечала их, не понимала, почему плачет, и не могла остановиться. Да и не пыталась.       Слишком много было потеряно за короткое время, а единственный человек, понимавший её лучше всех на свете, по иронии судьбы был тем же самым человеком, доверие которого она предала. Из добрых побуждений или нет, всё это не имело никакого значения, и Эмма всей душой ненавидела себя за то, что отняла у Реджины шанс на долго и счастливо. Ей претила сама мысль, что ничего нельзя исправить. Ей было тошно, что остальные не переживали о Реджине, как это делала она, но больше всего угнетало то, что бывшая королева, прочно засев в её голове, преследовала её даже во снах. Во всём этом не было ни грамма нормального или здорового, но опять же, сколько Эмма себя помнила, в её несчастной жизни никогда не было ни первого, ни второго. И это она тоже ненавидела всем своим существом.

***

      — Поверить не могу, что вы пьёте в одиночестве, — произнёс приятный бархатный баритон. Реджина повернула голову и увидела в шаге от себя симпатичного мужчину средних лет в идеально сшитом костюме. Он не стал дожидаться приглашения. Уселся на соседний стул и, когда Реджина приподняла бровь, улыбнулся. — За таким прекрасным вином полагается вести приятные речи с кем-нибудь интересным.       — А вы, стало быть, кто-нибудь интересный, готовый вести приятные речи? — Реджина коротко улыбнулась. Она понимала, что с ней пытаются флиртовать, и сама была не против немного развеяться. — Что такого интересного вы нашли во мне?       — Для начала, — он подозвал бармена, — хотелось бы узнать ваше имя. Меня зовут Эндрю.       — Реджина.       Эндрю расплатился за напиток наличными, не поскупившись на чаевые, и снова улыбнулся.       — Красивое имя. Реджина. Вам подходит.       — И почему же?       — В одних языках ваше имя означает «королева», в других — «царственная», и держите вы себя с грацией королевы, — Эндрю заговорщически склонился к ней. — Давайте начистоту, Реджина, вы — герцогиня, перебрались в Бостон из-за границы, чтобы сбежать от скучной королевской рутины, я прав? — он поиграл бровями, и Реджина, не сдержавшись, рассмеялась.       — Едва ли, но спасибо за комплимент.       — Ваше здоровье, — Эндрю сделал глоток вина, смакуя лёгкий терпкий привкус. — В таком случае, предположу, что у вас здесь назначена встреча?       — Нет, — Реджина покачала головой. — Я пришла… Забыться перед завтрашним днём, — увидев, как в глазах Эндрю вспыхнула надежда, она вскинула руку, не давая себя перебить. — Я политик в провинциальном городке, воспитываю сына-подростка, и максимум, что я готова сделать, чтобы забыться, — это выпить ещё один бокал вина, а потом вернуться в свой номер… в одиночестве.       Эндрю слегка изменился в лице, но смог скрыть разочарование.       — Замужем?       — Нет, — ответила Реджина, вспоминая то, что узнала о себе из тетрадей. — Вдова.       — Простите, — произнёс Эндрю искренне. — Что ж, вы не заинтересованы в продолжении вечера, но вы кажетесь мне интересной собеседницей. Не желаете просто пообщаться? Лукавить не буду, в этом зале не осталось ни одной женщины, к которой я бы не пытался подкатить, — он поморщился. — Знаю-знаю, у меня нет ни стыда ни совести, но — между нами — я тоже не особо заинтересован в продолжении вечера.       Реджина недоверчиво взглянула на него.       — А зачем подкатывать?       — Знаете ли, приятно лишний раз убедиться, что всё ещё можешь заинтересовать женщину, особенно в моём-то возрасте, — Эндрю добродушно хохотнул. — Все актёры немножечко нарциссы.       — Даже так… — Реджина вскинула брови. — Вы актёр? Простите, если предполагалось, что я вас узнаю. Боюсь, я редко смотрю телевизор и я очень избирательна при выборе фильмов, — уж в чём, а в своей избирательности она была уверена наверняка.       — Не стоит. Я малоизвестный актёр. Меня никто не узнаёт, но на жизнь хватает. В Бостон меня привели дела семейные, но уже в понедельник возвращаюсь в Лос-Анджелес. У меня роль в сериале, — Эндрю гордо улыбнулся. — Играю покойника.       — Звучит как настоящий вызов, — улыбнулась Реджина. — На сколько можете задержать дыхание?       Эндрю пожал плечами.       — На несколько секунд? Больше никто снимать не будет. Нам же нужно дышать.       Реджина понимающе кивнула.       — И как вы получили звёздную роль?       — Смеётесь надо мной? — он шутливо нахмурился. — Я почти уверен, что смеётесь.       Реджина улыбнулась.       — Если только немножко.       — Не смейтесь! — с деланным возмущением воскликнул Эндрю. — По крайней мере, меня снимают. Вы знаете, сколько актёров сидят без работы?       — Нет, — она бросила на него весёлый взгляд. — А вы знаете, сколько в мире свободных вакансий продавцов и официантов?       Эндрю добродушно расхохотался.       — Понимаю, к чему вы клоните, — он подмигнул. — Мило.       Реджина качнула головой.       — Итак, Эндрю, расскажите мне лучше про Лос-Анджелес. Я никогда не была на западном побережье.