***
Последние несколько недель для Оби-Вана были слишком суетливыми. Сначала он два дня напролет сражался со своим кораблем, но все же потерпел крушение на проклятом Татуине, где встретил очень странного, чувствительного к Силе ребенка; оказался в центре видений будущего этого ребенка, а потом притащил его в Храм. Затем, без всякой видимой на то причины, он решил спорить с Советом о судьбе мальчика, каждым своим словом настаивая на его избранности и важности для джедаев. И Оби-Ван даже не был уверен, зачем он это сделал. Он мог просто разорвать эту внезапно возникшую связь в Силе между ним и мальчиком. Мог просто оставить его на Татуине. Или вообще позволить Совету вышвырнуть его из Храма. Но вместо всего этого он привел его домой. Как мальчик и просил. Глупо. Опрометчиво. Но что сделано, то сделано, и теперь он в одном шаге от того, чтобы стать отступником от всего, во что верил всю свою жизнь. А еще он, кажется, внезапно оказался в эпицентре самой настоящей человеческой катастрофы, которая теперь гордо звала себя его падаваном. Новая одежда для мальчика. Новые общие комнаты для них обоих. Новый график обучения, тренировок и медитаций. Мастермастермастер. Ни минуты покоя. Ни единой. С тех пор, как он встретил Энакина Скайоукера.***
В относительной тишине своей комнаты Оби-Ван — наконец-то! — делает глубокий вдох, позволяя своему разуму унестись за пределы тела и шагнуть в бурный поток Силы. Его мысленный пейзаж в Силе, как и всегда, — идеальная картина покоя и безмятежности. Мирная бухта, омываемая тихо плещущимися водами океана. Форма острова здесь напоминает крылатый клинок на гербе Ордена Джедаев: две насыпи черного песка, изгибающиеся полумесяцем, а между ними — шпиль скалы, гордо возвышающийся и уходящий высоко в небо. Там, на узком выступе, виднеющемся из обсидианового пика, на полпути между морем и небом, теперь сияет звезда присутствия Оби-Вана в Силе. Он стоит на краю обрыва, глядя вниз, чувствуя себя крошечным и ничтожным по сравнению со стихиями, окружающими его. Океан, воды которого ласкают поверхности отвесной скалы нежными наплывами, бирюзовый в своем спокойствии и резко контрастирует с чернотой песка. Земля за пляжем окутана густым жемчужно-белым бесконечным и непроглядным туманом. Пелена клубится по краю пляжа, словно не решаясь двинуться дальше и полностью поглотить остров. Оби-Ван глубоко вдыхает, наполняя легкие свежим, соленым воздухом, и начинает говорить. — Сила, ты здесь? Ты со мной? Ответа нет. Оби-Ван опускается коленями на твердую поверхность камня и смотрит в небо, начиная свою тихую, но жгучую исповедь. — В путеводном Свете моих молитв и медитаций, в прохладной безмятежности стен твоего Святого Храма, моя душа... задыхалась. Она требовала большего. Она жаждала этого... этого пламени. И я нашел его. Я вижу, как оно сияет и искрится в глазах моего врага — этого порождения Темной Стороны... Но как только я впервые увидел это пламя в жадных, упрямых глазах, я... я не смог отвести взгляда. Я стоял лицом к лицу с этой пылающей темнотой... тянулся к ней, чтобы погасить, но... Но пламя потянулось к моей руке в ответ. И... оно даже не обожгло меня. Голос Оби-Вана срывается, превращаясь в благоговейный шепот; брови сходятся в отчаянии, возвращается первоначальное неверие в происходящее, стоит ему лишь вспомнить, что произошло в тот день на Татуине. Он все еще поражен и изо всех своих сил пытается понять случившееся. — Я опустил руку в огонь, и пламя прижалось к ней, как ластящаяся собака, — продолжает он с тем же удивлением, что и тогда. — Оно уговаривало меня подойти ближе, обещало тепло... и в мгновение слабости... я сделал это. Позволил ему обвиться вокруг меня. И теперь вся моя сущность в огне... Фигура Оби-Вана оседает на землю в приступе раскаяния. Ладони и лоб прижимаются к жесткому камню скалы. — О, Сила, прости меня! Я был самолюбив. Я принес Темное пламя в твой Храм, в твой святой дом. И все потому, что я хотел ощутить то тепло, которого никогда не касался раньше. Хотел почувствовать себя по-настоящему живым. И теперь все будет гореть — воспламенится и вспыхнет огнем — если только я не... Оби-Ван медленно поднимается с колен, вставая в полный рост. Его кулаки сжаты в твердой решимости, а лицо серьезно. — Если только я не приручу огонь. Молю тебя, Сила, не вмешивайся! Не останавливай меня. Позволь мне побороть это пламя. Позволь мне взять его обжигающие ладони и держать их в своих. Дай мне взглянуть прямо в его пылающие глаза. Не разнимай наших рук. Пусть он сожжет меня. Пусть поглотит меня в последний раз, а потом — исчезнет, потушенный огнеупорным сердцем джедая. Глаза Оби-Вана закрываются, когда в полном благоговении он шепчет в небо. — Пожалуйста, Сила! Я всегда был твоим самым верным и преданным слугой. Я посвятил тебе всю свою жизнь, ни разу не попросив ничего взамен. Но сейчас я прошу — я умоляю тебя — позволь мне это. Я верю, что смогу заставить твоего темного врага преклониться перед твоим Светом. Я так в это верю! Две влажные дорожки спускаются по щекам Оби-Вана, но он продолжает без всякой надежды на ответ. — Прошу, пожалуйста, позволь мне... — Я не могу этого позволить. От неожиданного ответа сердце Оби-Вана испуганно подпрыгивает к горлу. Рядом с ним стоит красивая, сияющая женщина с бесконечным потоком изумрудных волос. Она кладет свою хрупкую руку на его правое плечо. — Но и запретить я не могу, — поспешно уточняет она, сжалившись над бедной, измученной душой Оби-Вана Кеноби. — Ты волен делать все, что пожелаешь, мой верный джедай. Она нежно улыбается Оби-Вану, который смотрит на нее с благоговейным трепетом, прежде чем вспоминает, что нужно поклониться, приветствуя ее. — Ты... — Он не помнит себя от шока и восхищения. — Это о тебе говорят все наши легенды и письмена. Лик Светлой стороны. Воплощение самой Силы... Дочь. Заканчивает он говорить глубоко почтительным шепотом. Оби-Ван ошеломлен и изо всех сил пытается поверить своим глазам: одна из самых известных и самых почитаемых легенд джедаев стоит прямо перед ним. Ни один из ныне живущих джедаев, даже сам Великий Магистр Йода, никогда прежде не видел Силу в человеческом облике. И все же вот она — выбрала его из всех людей, чтобы удостоить чести лицезреть ее. — Да, это в самом деле я, — кивает женщина, ласково улыбаясь. — А ты не мой слуга — ты мое дитя. У всех моих детей есть право выбора. Мой Свет здесь только для того, чтобы направить тебя по выбранному пути. — Но это же... — Оби-Ван смущенно морщит лоб, подбирая слова. — Разве это не... — Не противоречит Кодексу? — с веселой улыбкой заканчивает за него Дочь. — Что ж, полагаю, что так. Но слова — это оружие, внушительное настолько, что способно изменить весь мир так, как того захочет его обладатель. Тебе об этом должно быть известно лучше других, Переговорщик. Она бросает на Оби-Вана многозначительный взгляд. — Это так... — задумчиво кивает он. — Разве это не иронично? — несмотря на всю свою величественность, Дочь выглядит так, словно с трудом удерживает сдавленные смешки. — Ты — тот, кто владеет силой слов — так легко попался в их ловушку. Лицо Оби-Вана вспыхивает от стыда. — Я знал, что это не совпадение, что мой совершенно новый корабль просто не мог вот так взять и сломаться в пустоте, заставив меня приземляться на ближайшей планете — на Татуине! Я знал, что Сила послала мальчика ко мне. Я услышал его голос, зовущий меня. Я знал, что это знак! — Это не моя заслуга, мой дорогой Оби-Ван, — Дочь качает головой со снисходительной улыбкой. — Тебя привели туда молитвы самого мальчика. Они мне не подвластны. — Значит... это не было знаком? — задумчиво спрашивает Оби-Ван, озадаченный и смущенный, углубляясь в свои мысли. — Ты не хотела показать мне, насколько близок Избранный к Темной стороне? Не хотела показать мне, что преградить его путь — мое предназначение? — Вот как ты себя видишь? — Дочь оживляется, ее глаза сверкают весельем, а потом ее взгляд становится пустым и устремляется вдаль. Она задумчиво добавляет: — Интересно... — Что именно? — недоумевает Оби-Ван. — Быть может, именно так у мальчика получилось до тебя добраться? Звал тебя, — размышляет она, вглядываясь своими остекленевшими глазами в пустоту. — Спаситель... Так он назвал тебя, верно? — Это так, но... — Оби-Ван несвойственно себе запинается, теряясь в полном смятении мыслей. — Но как? Как он это сделал? Как он узнал? — Разве ты не хотел бы стать им? Его Спасителем. — Дочь вскидывает бровь, и озорная усмешка растягивает ее губы.— Не хотел вашей встречи? — Но... — Он чувствует себя потерянным и беспомощным, словно лепечущий ребенок. — Я и сам не знал, пока не увидел его! Дочь кивает, признавая, что у него есть причины для замешательства. — И он может видеть твой нимб, когда никто другой даже никогда не говорил об этом? — Мой н... — Оби-Ван опускает голову с усталым, покорным вздохом. — Так, мальчик не шутил, да? Она радостно смеется. — О, мой дорогой, милый Оби-Ван, — Дочь с нежной улыбкой качает головой. — Твоя воля настолько сильна, что твои собственные глаза отказываются видеть то, во что разуму запрещено верить. Только взгляни на это! Дочь неопределенно взмахивает рукой вокруг него, и Оби-Вану приходится поспешно прикрыть глаза рукой, когда перед глазами белеет. Все, что он видел до этого полностью тонет в сияющем свете, исходящем изнутри его самого. — Что?.. — шепчет он одними лишь губами, когда голос оставляет его, потрясенного и ошеломленного. — Что это? Рука Дочери успокаивающе гладит его по спине. — Так сияет твой Свет в Силе, мой дорогой, — мягко, словно меленькому неразумному ребенку, объясняет она. — Теперь ты понимаешь, что нет ничего удивительного в том, что мальчик сумел найти тебя даже в окружающей его Тьме? Тебя очень трудно не заметить, Оби-Ван Кеноби. Она тихонько смеется, глядя на его растерянное выражение лица. — Что же мне с ним делать? — наконец спрашивает он, поднимая полные надежды глаза к Дочери. — Скажи мне. — Как и сказал твой Совет Джедаев, Энакин действительно очень склонен к Темной Стороне. И мой брат, Темный Сын, он придет за тем, что принадлежит ему. Рано или поздно. И когда это произойдет, мне нужно, чтобы ты был там, чтобы остановил мальчика от падения на Темную Сторону. Теперь ты единственный, кто на это способен. Не позволяй Сыну забрать у нас его творение. Останови мальчика любой ценой. — Любой ценой? — недоверчиво переспрашивает Оби-Ван, его брови резко вздергиваются в удивлении. — Я не буду сражаться с Энакином. Он всего лишь ребенок! Тень злости на мгновение мелькает на лице Дочери, искажая прекрасные черты, но это выражение исчезает так же быстро, как и появилось, заставляя Оби-Вана сомневаться, что он вообще его заметил. Женщина усмехается и заговорщически подмигивает Оби-Вану. — А кто сказал, что ты должен с ним сражаться? Тебя не зря называют Переговорщиком. Ты обладаешь величайшей силой, мое любимое дитя. Одни лишь твои слова могут управлять Галактикой. Одно твое слово, и мальчик — этот сильный и могущественный сын Темной Стороны — падет пред тобой на колени. И сделает это с радостью. По собственной воле. Все, что тебе нужно сделать, это найти правильное слово. Потрясенный, Оби-Ван отворачивается, чтобы взглянуть на тонкую линию, где встречаются небо и океан. На секунду ему кажется, что там, далеко на горизонте, сверкает росчерк молнии. Но когда он присматривается, даль все так же спокойна и безмятежна, как и всегда. — Бури, которую ты ищешь, еще нет, — с улыбкой успокаивает его Дочь. — У тебя есть время, чтобы поработить волю мальчика. Очаровать и увлечь его своим даром так, чтобы он стал лишь податливым инструментом в твоих руках, умоляющим, чтобы его использовали. От этого жесткого расчета, скрытого за успокаивающими улыбками и словами, произнесенными нежным голосом, по телу Оби-Вана проходит неприятная дрожь. Он не настолько слеп в своей преданности Свету, чтобы не видеть, как прямо сейчас им самим бессовестно манипулируют — тем же способом, каким суждено быть покоренным его бедному юному падавану. Добротой. Вот тебе и свобода воли. — Неужели это единственный способ укротить пламя, что я привез с Татуина? — спрашивает он, уже зная ответ, но все еще цепляясь за последнюю надежду. Взгляд Дочери становится опасно острым. — Не прикидывайся святым, мой маленький джедай. Твои невероятные манипуляции уже сломили так много судеб. Ты ставил планеты на колени перед Орденом, повинуясь приказу Совета. Тогда у тебя не было угрызений совести, нет в них необходимости и сейчас. Ты послужишь Свету — как и всегда. Во что бы то ни стало, ты должен удержать мальчика на нашей стороне. И нет никакого смысла даже пытаться спорить с Дочерью. Не похоже, что у него вообще был выбор. Оби-Ван обреченно вздыхает. — Да будет так. Ты — Сила, и я сделаю, как ты прикажешь. Я никогда не был так близок к Темной Стороне, но будь уверена, глядя в глаза твоего врага, я не стану дрожать от страха и прятаться. И в конце он преклонится пред твоим Светом во мне. Дочь улыбается, в ее глазах радостное удовлетворение. — Я буду с тобой, мое милое дитя. Всегда. Она целует Оби-Вана в щеку. И толкает с обрыва вниз.***
Он подскакивает, вырываясь из сна, и резко садится на кровати. Губы лихорадочно и рассеянно раз за разом, словно мантру, повторяют: — На все воля Силы... На все воля Силы... Не по моей воле, но по воле Силы... Не по моей воле — по воле Силы... Я един с Силой. Сила во мне. Куда бы я не пошел, Сила со мной... — М-мастер? — раздается дрожащий голос мальчика. В испуге Оби-Ван мгновенно поворачивается к двери. — Энакин? Что ты здесь делаешь? Почему ты не спишь? — С вами все в порядке, Мастер? Я почувствовал колебания Силы... — Да помогут мне звезды! Ты что, теперь у нас молодая версия Мастера Йоды? — бормочет под нос Оби-Ван, пряча лицо в ладонях. Ни минуты покоя. — Мастер? — голос мальчика звучит ближе. Когда он успел подойти так близко? — Я в порядке, Энакин, — заверяет его Оби-Ван, не удерживая раздраженного вздоха. Он поднимает голову, чтобы взглянуть на хрупкую фигурку мальчика, скрытую полумраком комнаты. — Ложись спать, хорошо? — Но... — настаивает Энакин, — но это ложь! Вы не в порядке, Мастер! Оби-Ван сжимает пальцами переносицу и снова вздыхает. — И откуда, скажи на милость, ты это знаешь, мой очень надоедливый падаван? Энакин ворчит что-то неразборчивое в ответ и взмахивает рукой, используя Силу, чтобы включить свет. Оби-Ван на мгновение зажмуривается, защищая глаза от внезапного света, а когда зрение, наконец, адаптируется, он почти жалеет об этом. Комната полностью разгромлена. Будто бомба взорвалась в самом ее центре. Единственный уцелевший предмет мебели — кровать, на которой среди смятых простыней сидит шокированный Оби-Ван. — Мне страшно, Мастер. Могу я остаться на ночь тут? — спрашивает Энакин, невозмутимо и даже не утруждаясь принять хоть сколько-нибудь испуганный вид — его Мастеру все равно сейчас не до этого. Не дожидаясь привычного многострадального вздоха и снисходительного разрешающего взмаха рукой, он залезает под одеяло и вновь выключает свет. Все еще глубоко встревоженный, сидя в темноте своей комнаты, Оби-Ван чувствует, как с него сползает одеяло — медленно-медленно — пока наконец оно не оборачивается вокруг Энакина Скайуокера, оставляя его самого обнаженным и дрожащим. Он тихо выругивается себе под нос. Каждый криффов раз!***