Кошмарики

Разводить костёр в Пустошах было небезопасно. Холод и темнота пусть и были неприятны, однако огонь ещё и привлекал разных чудовищ, и Охотник был далеко не самым страшным из них. Моно, Пятая, Шестая и Седьмой по этой причине решили обустроить себе убежище в небольшой пещере. Только там дети чувствовали себя в безопасности, могли расслабиться и хоть на время забыть обо всех ужасах, с которыми им не раз приходилось сталкиваться. Туда они и приносили всякие полезные по их мнению вещицы или просто понравившиеся безделушки. Там даже была и еда в виде жучков, улиток и прочих ползучих созданий, но дети ели их с большой осторожностью — получить боли в животе и другие малоприятные вещи никто не желал. Тот вечер — или день, в Пустошах понять время суток было затруднительно — проходил как обычно. Седьмой читал при свете фонаря книгу, водя пальцем по желтым, высохшим страницам. Недалеко от него дремала Шестая на груде тряпья, служившей детям общей кроватью. Что касается Моно и Пятой, то те, как наименее усталые, отправились на поиски провизии. И, по правде говоря, уже должны были вернуться. Беспокойство за товарищей начало нарастать. Седьмой уже поймал себя на мысли, что одну и ту же строчку он читает уже в пятый раз. Отложив книгу, мальчик подкинул в костёр несколько сучков и пару ножек от стола и принялся смотреть на танцующее пламя. — Не стряслось ли с ними что-то плохое? — тихо сам себе сказал он, не отрываясь от огня, — сказали, что недалеко пойдут, а самих все нет и нет. Седьмой понимал, что и Моно, и Пятая умеют прятаться и убегать, да и монстры часто теряют интерес к убежавшей добыче, возвращаясь к своим делам, но все равно не мог не волноваться. — Мы пришли, — спустя некоторое время томительного ожидания в пещерке раздались голоса Пятой и Моно. Седьмой, перестав смотреть на пламя, тут же бросился к ним, Шестая же, лениво поднявшись из самодельной постели и потирая глаза, тоже медленно пошла к вернувшимся товарищам. — Вас долго не было. Где вы пропадали? — спросил мальчик, помогая Пятой снять с плеч набитый всякими разными вещицами поношенный рюкзачок. — Рылись в обломках какой-то стоящей вблизи дороги лачуги, — ответила девочка, — находок было немного, потому решили пойти дальше. — А ещё, — продолжил Моно, — мы нашли кое-что интересное. Мальчик с пакетом на голове при этих словах достал из кармана пальто не так давно сорванный цветок на большом стебельке, с белыми лепестками и желтой серединкой. — Ого, — восхищенно сказал Седьмой, — никогда такое не видел. Не думал, что тут растёт такая красота. — И я тоже, — кивнул Моно, после перевёл взгляд на Шестую, — эй! И ты иди сюда, посмотри на это. Шестая, малость недовольная тем, что её сон прервали, подошла к мальчику, протянувшего ей растение. — Правда красиво? — спросил её Моно, — понюхай, как пахнет. Шестая наклонилась к белым лепесткам, осмотрела его, а после, неожиданно для остальных, быстрым движением сцапала ртом цветок, вырвав стебель из ладони Моно, и начала его жевать. На несколько минут в пещере воцарилась тишина, которую нарушил Седьмой. — Ты что делаешь?! — крикнул он. В ответ Шестая лишь мрачно на него посмотрела, продолжая есть цветок. — Спокойно, спокойно, — тут же поспешила разрешить конфликт Пятая, — ничего страшного, этих цветов там видимо-невидимо. Жаль, что только один принести смогли. И если вы не будете драться, а ляжете спать — то мы вас проводим. — Чтобы она их там все съела? — нахмурился Седьмой, показывая на Шестую. — А мы перед походом подкрепимся, у меня сейчас… — тут Пятая не смогла сдержать зевок, — глаза слипаются. После сна разберёмся во всем. Когда они, не снимая одежды, зарылись с головой в кучу мягкого тряпья и погрузились в объятия Морфея, то у них всех был один и тот же сон. В нем дети, каждый по одиночке, шёл в густом дыму, пытаясь выбраться из этой ловушки. Дым был столь едким, что заставлял глаза слезиться и таким плотным, что было сложно двигаться. К тому же детям то и дело казалось, будто где-то вдали маячит высокая фигура со странной цилиндрической головой и что вокруг не стихает громкое жужжание. Кошмары для Пятой, Шестой, Седьмого и Моно уже давно были чем-то привычным. Тем не менее смотреть на свою смерть в который раз было не очень приятным, и не было ничего удивительного, что после пробуждения настроение у детей было так себе. Но в этот раз желание увидеть красивые цветы все же давало небольшой заряд бодрости. После короткого завтрака, состоящего из пары яиц, жареного на костре вороненого мяса — птицу удалось убить, разбив камнем ей голову — и украденного у Охотника куска сыра, дети начали подготавливаться к предстоящему походу. Пятая накинула на плечи рюкзачок, где были остатки еды, Моно наполнил карманы своего пальто предметами, которые могли бы пригодиться, Седьмой заменил батарейки у фонарика, их запас уже подходил к концу, а Шестая затушила костёр и проверила рабочее состояние любимой зажигалки. — Все готовы? — спросила Пятая, — тогда идём. Цветы растут далеко, нам даже придётся сделать привал. — А там нет никаких монстров? — спросил Седьмой на всякий случай. — Нам не попадались, — пожал плечами Моно, — но вряд ли монстр будет жить среди цветов. — Но осторожность соблюдать надо, — продолжила Пятая, — это в той части леса. Куда даже Охотник не заходит. Мы только сорвем немного и назад. Сказано — сделано. Выйдя под покровом темноты из пещеры, дети отправились к цветам. Их путь прошёл без каких либо особых происшествий. Привал они сделали в заброшенной норе и, после перекуса, снова пошли. По пути Пятая и Моно рассказывали о других цветах, что они увидели и тому подобное. — Жаль, что больше нарвать не успели — возвращаться надо было. Вот и взяли лишь один, — говорила Пятая. — Главное, чтобы и их не съели, — буркнул Седьмой, косясь на Шестую. — Может помолчишь? — ответила девочка, — и так уже достал. — Не ссорьтесь, — отрезал Моно, — уже почти пришли. Спустя около двадцати шагов, дети наконец достигли своей цели — а именно поляну, полную цветов — белых, желтых, фиолетовых, красных, синих. Никогда в своей жизни никто из детей не видел такой красоты. Казалось, будто этот уголок свободен от всех ужасов мрачного мира. Седьмой даже не стал ворчать, когда Шестая попробовала на вкус несколько растений. — Не будем задерживаться, — скомандовал Моно, — берём понемногу и назад. Остальные тут же начали рвать цветы, выбирая самые красивые. Однако, стоило Пятой, уже собравшей приличный букет, прикоснуться к стеблю красного мака, как вдруг его цветок зажужжал и из лепестков внезапно вылетел большой полосатый жук — так дети называли всех насекомых — и налетел прямо на девочку, та даже вздрогнуть не успела, и больно ужалил её в палец, после чего упал на землю и больше не вставал. Услышав крик Пятой, засунувшей распухших Палей в рот, остальные, побросав букеты, тут же помчались к ней, расспрашивая, что с ней случилось, но та, сдерживая слезы, не могла ничего толком объяснить. А тем временем зажужжали и другие цветы, из которых стали вылетать полосатые жуки, собираясь в большой рой. При виде множества жалящих насекомых у Пятой расширились глаза от ужаса. Сквозь боль крикнув товарищам бежать, она бросилась наутёк. Моно, Шестая и Седьмой тут же помчались вместе с ней, не собираясь выяснять, какую опасность таят в себе эти полосатые жуки. От роя удалось оторваться, пробежав порядочную дистанцию и нырнуть в речку, однако пострадавшая Пятая долго не решалась спрыгнуть в спасительную воду. — Что ты стоишь?! — вынырнув, крикнул ей Седьмой, – скорее сюда! — Но я… — тут замямлила девочка, до этого всегда старающейся быть бодрой духом, — но я не могу… — Можешь! Прыгай, они уже близко. Нервно сглотнув и собравшись с силами, Пятая все же прыгнула в воду. И сразу же схватилась за Седьмого, да так сильно, что мальчик едва не пошёл ко дну вместе с ней. Поняв, что подруга не умеет плавать и к тому же боится воды, мальчик все же сумел сориентироваться и, удерживая дрожащую девочку, поплыть к берегу, где там ему помогли товарищи. — Что с ней? — спросил Моно, стаскивая с Пятой промокший рюкзак, — она сама не своя. — Потом, — сказал Седьмой, — ей нужно успокоиться. В глубине души мальчик понимал страх Пятой — сам он тоже испытывал неприязнь к водной глади, боясь тварей, что под ней скрывались. Воспоминания об мерзкой старухе, любящей детское мясо, все ещё не выветрились из его памяти. Тем временем Шестая, с хмурым видом сидя на берегу, то и дело бросала в реку камни. Делала она это из-за того, что в спешке уронила в воде любимую зажигалку, которую теперь уже невозможно было найти. Ни Моно, ни даже Седьмой, не стали её отвлекать от этого занятия — каждый борется со стрессом по разному, тем более, что тревожить Шестую в плохом настроении себе дороже. Успокоилась девочка лишь тогда, когда наконец пришла в себя Пятая. — Ты в порядке? — обеспокоено спросил её Моно, снявший намокший пакет. — Да, — кивнула девочка, выжимая косу от воды, — немного. Только теперь вы наверняка смеяться будете. Тут она стыдливо опустила голову вниз. — Смеяться? — не понял Седьмой, — с чего это вдруг? — Я ведь плавать совсем не умею. И боюсь. Моно, Седьмой и подошедшая к ним Шестая недоуменно переглянулись. — И зачем нам смеяться? — спросил Моно, — бояться не стыдно, а плавать всегда можно научиться. — Тем более я тоже воды побаиваюсь, — улыбнулся Пятой Седьмой, — как окажусь в воде, всегда кажется, будто кто-то за пятки трога… ай! Тут Шестая наступила ему на ногу. — Нет, нет, я боюсь не подводных тварей, — поспешила успокоить низкорослую подругу Пятая, — я самой воды боюсь. Мне как-то раз приснилось, что я падаю со скалы в бушующее море и там тону… Тут девочка поёжилась. — Понимаю, что это просто сон… но до сих пор страшно. И чувство ещё, будто сон этот вещий. — Я тоже видел сон про то, как меня ловит подводная старуха и сьедает, — сказал Седьмой, — но как видишь, я живой, а чудище мёртво. Мне много раз снилось, как меня ловят, но опять же — я все ещё живой и стою перед тобой. Каким бы кошмарным сон не был — это не значит, что ничего нельзя изменить. — Возможно ты прав, — Пятая шмыгнула носом, — и мне стоит поучиться плавать, но потом. Сейчас нам нужно убраться в убежище подобру-поздорову. — Есть одна проблема, — сказал Моно, — я не знаю, где мы вообще находимся. Нас тут похоже ни разу не было. — Ничего, — ответила Пятая, на чьём лице вновь появилась улыбка, — мы сможем вернуться. Или просто обустроим новое убежище. — Мы прошлое очень долго делали, — проворчала Шестая. — Как я помню, — продолжила Пятая, — реки возле нашего убежища не было, и мы не можем идти около неё. Значит нам надо идти от реки. — Но верный путь может быть и на другом берегу, — возразил Моно. — Я не стану вновь прыгать в реку, я плавать все ещё не умею, — напомнила Пятая, — так что выбора нет. Нет ничего неприятнее на свете, чем идти по лесам и полям не успевшим высохнуть. Песок и прочий сор так и липнет к мокрым пяткам, промокшая одежда неприятно пристает к телу, и ещё холодно от любого дуновения ветерка. Развести костёр дети из-за потерянной зажигалки не могли, а использовать две палочки были слишком хлопотно. Пятая, перед тем как идти, предложила сперва сделать короткую зарядку, чтобы более-менее согреться и отряхнуться, однако холод все равно оставался главной проблемой. Лес тем временем становился все реже и реже. Где-то вместо деревьев и вовсе были пни, сделанные не так давно. Дети насторожились — иногда они наблюдали, как Охотник топором рубил деревья для своих нужд. Где-то рядом должно быть жилище ещё одного чудовищного обитателя Пустошей, где можно как и согреться, так и сыскать свою гибель. И если от монстра можно было убежать или спрятаться, то без источника тепла холод рано или поздно возьмёт вверх. Пройдя мимо вырубленных деревьев ещё немного, дети наткнулись на большую живую изгородь, сквозь которую с большим трудом и исцарапавшись, они все же смогли пролезть. За ограждением на небольших ножках стояли какие-то деревянные ящики в три ряда по пять штук. Из каждой такой коробки с громким жужжанием вылетали уже неприятно знакомые детям полосатые жуки. При виде этих насекомых, Пятая вновь ощутила в распухшем пальце боль, о которой уже и думать забыла. Остальное пространство занимали сарай, стоящий в нескольких шагах от живой изгороди и большая хижина, выглядящая куда уютнее лачуги Охотника. — Что это? — спросил Моно, глядя на ящики для насекомых, — зачем держать таких жуков? Они же кусаются. — Это пчёлы, — вдруг буркнула Шестая. — Может этих пчёл, — предположил Седьмой, — держат тут для охраны? Ну чтоб чужие не совались? Тут дверь дома открылась, на пороге возникла огромная фигура с широкой цилиндрической головой. Когда этот человек подошёл поближе к ульям, то дети увидели, что такую неестественную форму придавала широкополая шляпа с чёрной сеткой, закрывающей полностью всю голову целиком до шеи. Остальная одежда была белой и полностью скрывала под собой все тело, на руках были перчатки, а на поясе находился странный аппарат с носиком как у чайника. — А вот и хозяин пришёл, — забеспокоился Седьмой, — давайте уберемся отсюда, покуда нас не заметили. — Уйти мы всегда можем, — зашептала Пятая, — мне интересно, что он будет делать с этими пчёлами. Пасечник тем временем неспешно начал поднимать крышку первого улья, откуда вылетел рой пчёл. Но тому было все равно на их попытки ужалить его, подняв странный чайник, он начал окутывать насекомых дымом. А затем достал из ящика грязно-желтоватую шестиугольную сетку, по которой ползали пчёлы и, вооружившись большим пером, стал стряхивать с неё насекомых, показывая, что эти шестиугольники заполнены вязкой жидкостью цвета солнца, которая детям была знакома. — Это же мёд, — удивился Моно, — вот так его делают? Хоть мальчик и пытался сказать это как можно тише, но Пасечник вдруг резко обернулся, смотря прямо на зелёную ограду. Отложив соты в сторону, он начал подходить к кустам, где притаились дети, которые, поняв, что дело запахло жареным, начали пытаться убраться отсюда подальше. Однако монстр не стал ломать живую изгородь, вместо этого он достал дымарь и стал окучивать дымом кусты. Меньше всех повезло Моно, случайно запнувшемуся об корень и потому не успевшему выбежать из под атаки. Дым был на редкость едким, у мальчика стали слезиться глаза, захотелось прокашляться, но он, зажав рукой рот, сдерживался, боясь, что по звукам монстр быстрее отыщет их. Наполовину ослепший и с трудом удерживающий внутри себя кашель, Моно и не заметил, как случайно вышел из укрытия, прямо под ноги Пасечнику. Осознал мальчик это лишь в тот момент, когда монстр резко и сильно топнул ногой, отчего бледноликий и испуганный ребёнок, громко закашляв, помчался обратно в изгородь. Монстр же не стал его преследовать, отправившись назад к ульям. Тот явно не собирался утруждать себя такой заботой, как ловля детей — ему достаточно было их напугать, дать предупреждение, что тут им делать нечего. И если б Моно пришёл один, то после всего этого он бы помчался как можно дальше от дома Пасечника. Но тут ещё оставались и его товарищи, которых мальчик оставлять не был намерен. Он выбежал с другой стороны изгороди, где вдоволь прокашлялся себе в пальто, после, переведя дух, отправился назад, искать остальных. Долгими поиски не были — Пятая, Седьмой и Шестая успели скрыться в стоящем рядом сарае, где в стенке была дыра, чей размер был достаточен, чтобы сквозь неё мог пройти ребёнок, хоть и на четвереньках. — Ты живой? — охнула Пятая при виде Моно, — мы уж думали, что он тебя сцапал. — Не успел… — прошептал Моно, — но дыму я наглотался. Тут мальчик тихо кашлянул пару раз. — Чуть все внутренности не выкашлял, — продолжил он. — А мы сразу в сарай спрятались, — сказала Пятая, — и ты не поверишь, что мы там нашли. — Нам лучше уйти отсюда по-хорошему, — заметил Седьмой, — не думаю, что это было лишь удачей. — Мы не убежим далеко, если не подкрепимся, — Шестая резко возникла за спиной мальчика, отчего он едва не вскрикнул, — иначе будем долго её искать, а если не найдём… — Не надо, — прервал её Седьмой, — я уже понял, к чему ты ведёшь. — Хотите сказать, что там есть еда? — наконец спросил Моно. — И не просто еда, — кивнула Пятая, — там мёда столько — ты в жизни не видел. — И нам нужно набраться сил, — Моно уже начал чувствовать голод взамен отошедшего на второй план холода, — идти придётся долго. Седьмой, видя, что его никто не поддерживает, сдался. Он и сам тоже хотел есть, однако одно тело более-менее обжитая пещера и совсем другое — деревянный домишко, куда в любой момент может зайти монстр и тогда пиши пропало. Впрочем, вновь проникнув в сарай, на этот раз вместе с Моно, мальчик уже не желал уходить, не отведав хотя бы капли мёда, стоящего в больших стеклянных банках, большая часть из которых располагалась на деревянном стеллаже, пострадавшем от времени и паразитов. Дети смогли при помощи камней разломать нижнюю полку, чудом не разбив при этом все стоящие на ней банки. Однако долго сосуды не продержались — Шестая, вооружившись камнем, быстро разбила стёкла, и вскоре она и её товарищи начали наслаждаться мёдом — Жаль, все взять не сможем, — сказал Моно, насытившись, — а сюда за ним идти слишком долго. — И в карманы мед не засунешь, — кивнул Седьмой. Пятая лишь усмехнулась и, открыв рюкзачок, достала пару деревянных стаканов. — Мы же их в деревне той нашли, — сказала она, наполняя их мёдом, — много не возьмём, но на дорогу хватит. Дверь со скрипом отворилась, и на пороге сарая возникла фигура Пасечника. Увлёкшись мёдом, дети успели забыть про его присутствие, а он, услышав в сарае странные звуки, решил проверить, что там происходит. Отреагировали на угрозу дети мгновенно — пока пчеловод оглядывал полутемное помещение, сломанную полку стеллажа и разбитые банки с мёдом, они выбрались через дыру в стене. — Это было близко, — перевёл дух Седьмой в живой изгороди, — едва не попались. Может пойдём отсюда, тут нам делать больше нечего. — Ты прав, — кивнула Пятая, — мёда набра… Тут девочка осеклась, увидев, как высокая фигура Пасечника, держа в одной руке дымарь, направляется к кустам. — А теперь точно пора уходить, — охнул Моно, кашлянув. Не ожидая, когда монстр будет совсем близко, дети быстро рванули прочь из кустов так быстро, сколько позволяли набитые мёдом животы. Остановились они лишь в овражке, пробежав от пасеки приличное расстояние. — Вроде оторвались, — тяжело дыша сказала Пятая. — А он нас и не преследовал, — ответила Шестая, тоже переводя дух, однако при этом прислушиваясь — мало ли что задумал этот монстр. — Неприятно это признавать, но она права, — сказал Седьмой, — он явно что-то задумал. — Как вы это понять можете? — едва не кашляя спросил Моно. — Тихо, — Шестая приложила палец к губам, — пока нас не нашли. Когда товарищи наконец-то замолкли, то девочка вновь стала прислушиваться, нет ли никаких звуков, что кто-то крадётся рядом. Но пока все было тихо, что не нравилось ей. Тишина — признак того, что не все в порядке. И предчувствие не обмануло — стоило только Моно убедить Шестую и остальных товарищей, что Пасечник потерял к ним интерес, потому можно продолжить путь, и стоило им лишь сделать несколько шагов, как вдруг притаившийся монстр резко возник за детьми. В этот раз от струи дыма никто не смог увернуться, но Моно успел задержать дыхание, а после схватить кашляющих Седьмого, Пятую и Шестую и броситься наутёк. Глаза мальчика вновь заслезились, он бежал, едва разбирая дороги. А Пасечник преследовал их, однако бегун из него был не очень – он изредка делал передышки, но все равно не отставал, тем более громкий кашель троих детей служил ему ориентиром. «Куда нам бежать? Где спрятаться?» — лихорадочно думал Моно, ведя остальных. Вдруг земля под ногами стала мягкой и сырой. Мальчик сам сразу не заметил, что выбежал на болото. — Скорее, лезем на кочку, — услышал он голос Седьмого, с трудом сказавшего это через кашель. Теперь их положение стало более рисковым — не так легко убегать от монстра, когда любой твой неверный прыжок может стать для тебя последним, особенно когда тебя мучает кашель и слезятся глаза. А Пасечник уже был все ближе и ближе. Когда он увидел воришек мёда, что, прыгая, пытались удрать, то он рванул к ним, прямо в болото. Ослеплённый желанием настичь детей, он не замечал, что его движения становятся медленнее, что его тянет вниз топь. И лишь тогда, когда его затянуло по пояс, он взревел, осознав, что попал в смертельную ловушку. Тем временем дети, с трудом пройдя через болото, уже стояли на другом берегу, наблюдая, как тонет Пасечник. Теперь они наконец могли по настоящему отдохнуть, даже несмотря на все ещё не прошедший кашель. — Ты был прав, — обратился Седьмой к Моно, — можно все внутренности себе выкашлять. А нам ещё бегать пришлось. И прыгать. — У меня глаза все ещё на мокром месте, — Пятая кулачками стала тереть их, – но спасибо. Если бы не ты, мы б далеко не убежали. И ведь видите, сон не врал нам. Один в один все. — Но ведь нас не схватили, — ответил Седьмой, — да и тумана не было. Не думаю, что и твой тоже полностью сбудется. — Ты не видишь главного — может что-то и не произошло, но ведь от дыма и впрямь кашель. Чую, точно от воды помру. А Шестая тем временем набрала камней и стала кидать их в тонущего монстра. Бросала она далеко и метко, целясь Пасечнику в скрытую под сеткой голову. — Эй, прекрати! — вдруг её руку с камнем перехватил Моно, — не надо так делать. — Не порть мне веселье, — хмуро ответила Шестая, — я не собираюсь его жалеть. — Он все равно не выберется, — вмешалась Пятая, — а времени у нас мало. Надо идти. Нехотя отложив камень, Шестая бросила последний взгляд на монстра, у которого на поверхности остались лишь голова и одна рука, которая все еще тянулась к детям.