The Five Horsemen-3: To Hell and Back

«Сейчас что-то будет…» Чарльз так и застыл на месте. Он не решался даже поднять руку, чтобы выключить с глаз долой эту трансляцию. Зря он согласился на уговоры ребят — прямо сейчас хотели посмотреть, как дела у космопутешественников. Вот и посмотрели… Менеджер боялся оглянуться назад. Как будто он сам в практически военное время, когда каждая минута может привести либо к победе, либо к гибели — развлекался с драконом! Пуще всего Оффденсен беспокоился за вокалиста. Тот дневал и ночевал в палате гитаристов, даже еду ему приносили туда. Осунувшийся и бледный, Эксплоужен горбился над топорщившейся простынёй с побуревшими пятнами, нещадно исписывал карандашом бумажные страницы. Часто медперсонал слышал из-за неплотно прикрытой двери знакомый рокочущий голос, то и дело меняющий интонацию с вопросительной на утвердительную. Могло показаться, что фронтмен разговаривает сам с собой, но он так не считал. Нэйтан советовался с коллегой таким тоном, словно тот подустал и прилёг на минутку, не прекращая беседы. Все знали об этом, но никто не одёргивал Нэйтана. Кто знает, может только это помогало ему достойно пережить дни томительного ожидания. И тут — вот тебе раз! Хотя в комнатке для наблюдений исправно работали кондиционеры, духота невесть откуда взялась и окружила посетителей. В воздухе как будто не хватало чего-то: каждый вдох ощущался как напрасный. Точь-в-точь, как бывает перед грозой. И чем дольше застаивается воздух, тем она свирепее. «Скорее бы уже…», — подумал Чарльз. За спиной у Оффденсена раздалось сопение — это Пиклз решил помочь ему прервать до жути неловкую паузу. Ударник собрался с мыслями и нерешительно высказал:  — Ну… эээ… наверное, это он план какой-то задумал. Стратегия у него.  — Тактика! — поддакнул оживившийся Мёрдерфейс. — У него ешть какая-то тактика, и он её придерживаетшя, — басист закивал головой для пущей убедительности. Но Нэйтан — от которого все, не сговариваясь, ждали непонятно какого вердикта — почему-то молчал. Остальным лишь оставалось бросать на него жалостливо-заискивающие взгляды. — Хули вылупились? — проворчал наконец Эксплоужен самым будничным голосом. — Не ваше дело. Крути, давай, свою шарманку, — зыркнул он на Чарльза. Тот, не ожидав такого быстрого разрешения инцидента, засуетился. — Да-да, — менеджер защёлкал по кнопкам на пульте, — посмотрим, как дела у Токи…

***

Конь резко остановился, едва не сбросив всадника. Дальше продолжать путь придётся на своих двоих — Токи сразу понял это. Ибо легендарный конь Одина не такси, и за довоз «до подъезда» ему не доплатили. Спрыгнув на землю, гитарист осмотрелся. Пейзаж, представший его взору, был пронзительно тосклив, он сдавил его сердце картинами из детства, которые оживил в памяти. Не было цветов и красок — тяжёлое серое небо сливалось с устланной туманом стылой землёй. Линия горизонта стёрлась, лишь растворяющиеся в тумане чёрные прожилки ветвей мёртвых деревьев пронизывали бескрайнюю толщу тумана. Не разбирая дороги, Токи сделал осторожный шаг вперёд. Затем ещё один. Едва не оступился, когда его нога становилась у самого края трещины в мёрзлой земле. Пнул камень. Замер, прислушиваясь. Вдруг невесть откуда взялся ветер и погнал неповоротливые клубы тумана прочь. Словно в оцепенении, Токи стоял на одном месте, не шевелясь. В завывании ветра ему слышался плач, тоскливый и бесконечно одинокий. Когда плотная стена тумана истончилась, а ветер затих, Токи услышал шум воды, бегущей торопливыми потоками и бросающейся на камни. Эта была река Гьёлль — рубеж, отделяющий пустынный пространственный накопитель от мира мёртвых. Она тоже напоминала Вортузу реки и ручьи, текущие в окрестностях родной деревни. С ними шутки были плохи: чуть зазеваешься — или голые ноги пробьёт судорога; или упустишь бельё, что полоскал в воде. Второе даже хуже, так как чревато последствиями… Ритмач зябко поёжился, гоня прочь неприятные воспоминания. Холодная вода, из которой торчали острые серые камни, казалось, шумела всё сильнее. Токи думал — неужели Хель не могла хоть как-то встретить его, а не заставлять торчать в этом сером унылом месте, из которого, к тому же, непонятно, куда и как идти дальше. Прямо как в старинных сказках: иди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что. Но она же богиня, что тут удивительного. На ней лежит ответственность за целый мир, а это вам не менеджмент по закускам — так размышляла часть ритмачовой души, всё ещё жаждущая приключений и надеющаяся на их благополучный исход. Скорее всего, решил в итоге Вортуз, он должен сам найти дорогу во дворец Хель. Через гул воды вдруг послышался скрип, какой бывает у старых отсыревших досок. Наверняка поблизости был мост. Токи шагнул в туман, который вновь стал сгущаться. Его решение отыскать мост, чтобы миновать Гьёлль с его помощью, выглядело вполне здравым. Идти вброд по незнакомой реке было опасно даже для начинающего бога смерти. Токи вспомнил вдруг суровый лик с потемневшей от времени доски. Родители рассказывали, как он ходил по глади тёплой сонной реки. Ха! прогулялся бы по ручью за деревней!.. Теряющийся в шуме тугих леденящих потоков  и стонах ветра скрип вёл его в тумане. Он едва разбирал, куда идёт, не видел дороги под ногами. Два раза он упал, его губы уже по-детски подрагивали от обиды. Но, представляя, как над ним смеялись бы, не будь он здесь один, продолжал идти. Хотя вообще было бы неплохо, если б рядом оказалась хоть одна живая душа. Хотя бы Сквизгаар… даже если бы он усмехался и отпускал колкости про напарника, с ним положение не казалось бы таким безвыходным. Токи не догадывался, что его старший товарищ, оставшись где-то позади в межзвёздном пространстве, поначалу думал так же. Но Сквизгаар непременно нагонит его — Вортуз был в этом твёрдо уверен. Он же бог, и в космосе бывал уже не раз. Не может так случиться, чтобы они разминулись. С этими мыслями ритмач бодрился и делал ещё шаг в белёсой пустоте. Временами казалось, что он окончательно заблудился в тумане, но, едва скрип начинал слышаться сильнее, устремлялся на звук, надеясь скорее миновать это странное место. Глухой звук, похожий на отдалённый рык, заставил Токи испуганно замереть. Может, ему просто послышалось? Он всмотрелся в туман и прислушался. Но не услышал вновь это странное рычание, как не услышал скрипение моста, гул воды и плач ветра — только частый стук собственного сердца в тишине. Раскатистый рык вдруг нарушил тишину. Вот теперь не показалось! Токи бросился сквозь толщу тумана, как вдруг путь ему преградил кто-то огромный и мохнатый, возникший на его пути. Всё, что Токи успел увидеть — горящие красным глаза и очертания челюстей. Затем был удар всем телом оземь — неведомая сила вцепилась ему в плащ, подняла в воздух, после чего швырнула, изрядно перед этим потрепав, об землю. Когда же Токи вновь смог сфокусировать взгляд, туман вновь отступил, открыв его глазам загадочное существо. То был невероятных размеров пёс с длинной всклокоченной шерстью. Это полностью меняло картину. Одно дело — нечто неизвестное, стремительно перемещающееся в тумане, и совсем другое — лохматый пёсик. Наверняка он хочет поиграть, подумал Токи, ведь здесь больше никого нет. В подтверждение его слов грозно выглядящий пёс вильнул хвостом и побежал прямо на сидящего на земле гитариста. Вам хоть однажды приходилось задумываться о том, кто сильнее — пёс Гарм или Токи, которому хочется погладить зверушку? Так вот, трудно найти что-то сильнее тяги Токи ко всевозможной животине. Поэтому, едва Гарм достаточно приблизился, Вортуз вцепился в его шерсть, в объятиях прижался к его боку. — Ты такой милый пёсик, уииииии! Его тонкие проворные пальцы закопались в густую шерсть. За всю многовековую жизнь Гарма явно никто не чесал — не видавший ласки пёс блаженно завалился пузом кверху и дружелюбно высунул язык. Токи взобрался на блаженно лежащего пса и продолжил самозабвенно чесать его, на что тот отвечал едва ли не похрюкиванием. Когда же Токи подошёл к его морде, чтобы почесать и её, Гарм душевно облизал его с ног до головы. С животными Токи никогда не был брезглив. Весь мокрый, с лезущими в глаза отяжелевшими прядями волос, с которых падали капли, он хохотал звонко и заливисто, точно ребёнок. Пёс вилял хвостом и доброжелательно гавкал голосом быка, угодившего головой в пустую бочку. Он катался по земле, подставляя бока ласковым рукам, игриво припадал на передние лапы. Шерсть его окончательно разлохматилась, одно ухо, как у беспечного щенка, забавно вывернулось с бодрым движением головы. Радость обоих была подлинной, чистой и искренней, как в детстве, когда печали и заботы не тяготят долго, и быстро остаются позади. — Уххх!.. Ха-ха-ха!.. — Токи, запрокинув голову, улыбался огромному Гарму во весь рот. В его голове вновь мелькнула заманчивая идея взять в Мордхаус одно из легендарных животных. Он и думать забыл о кошках Фрейи — высокомерных гордячках, которые могут только шипеть и царапаться. Вот Гарм — совсем другой. Он компанейский. Гарм свернулся калачиком подле него. — Жаль, я не знаю, как забрать тебя домой. Тебя бы там все полюбили! — в последнем гитарист был уверен на все сто. Время словно замедлило ход для Токи — теперь он не торопился к вратам Хельхейма, да и вообще, сейчас для него будто бы и не было ни долгой опасной дороги, ни тоскливого мёртвого леса в тумане, ни моста над студёной водой. Он чувствовал себя так, словно он был дома — там, где ему действительно хотелось быть. Холод и ветер утратили над ним былую силу. Токи обхватил руками огромный бок Гарма, прижался щекой к меху, затем закопался туда носом. — Эээээээааааааааа… — словно чей-то голос спросонья загремел над головой. От неожиданности Токи отпрянул от пса, но тут же ещё крепче прильнул к нему. Гарм же резко напрягся, встревожился, взгляд его устремился куда-то вверх, туда, где вырисовывался сквозь туман громоздкий силуэт, движения которого были тяжелы и медленны. — Гааарм… — низко гремел голос, невнятный, чуть севший, — Чего тебе…у моста не сидится?.. Дурака валяешь… Лицо Токи приняло обиженное выражение. Неужели это он — дурак? Не иначе, до него здесь побывал Сквизгаар — так ему подумалось. — Давно по хребтине не получал? А вдруг кто по мосту пойдёт? Знаешь же, что стеречь должен… Когда Модгуд спит… Пёс попятился в сторону моста, а с ним и Токи. Голос где-то в вышине, сперва ворчливо и монотонно гудевший, теперь загремел в гневе. — Ну, получишь ты сейчас!.. Над двумя головами просвистело нечто наподобие исполинской сучковатой дубины (Токи не исключал, что это могло быть и выдранное из земли дерево), заставив двоих испуганно пригнуться. После этого неведомое грубое орудие ещё несколько раз разрывало собой клубы тумана, тут же сраставшиеся, и впечатывалось с размаху в твёрдую землю, оставляя после себя рытвины. Страх сковал тело Токи — он до сих пор не упал только потому, что опирался на Гарма. Вместе они отступали назад, пока одна нога Токи не ступила на мост. Старый и замшелый, он вдруг всколыхнулся, по нему, шелестя, пробежала волна. Словно тело маскировавшегося доселе змея, мост ощетинился золотистыми чешуями, тут же улёгшимися и засиявшими в полумраке, ослепляя блеском взор. Гарм вдруг завертелся юлой, взвыл, отскочил в сторону, толкнув Токи на мост. Великанша Модгуд свирепствовала, кричала на пса, периодически охаживая его неуклюжими ударами. От большинства из них Гарм уворачивался — била она слепо, словно не разбирала, куда ей бить, и едва управляла своими движениями. Вся её фигура напоминала старый механизм, от долгого бездействия закостенелый, застревающий. Но иногда она всё же попадала — судя по потрёпанному виду пса это было явно не впервой. Получив по боку или по хребту, пёс не скулил и даже не показывал, что ему больно. Вместо этого он огрызался, рычал и пытался схватить дубинку зубами. Это был старый-престарый спор между двумя стражниками, отправленными на край света — коротать день за днём на посту, который никогда никто не осмеливался пересечь. Дерущиеся не испытывали друг к другу вражды. Они продолжали неуклюже нападать друг на друга по привычке — словно старик и старуха, не знавшие жизни без раздоров. Изредка Гарм оглядывался на Токи, гоня его вперёд недовольным взглядом. Иди, мол, иди, без тебя разберёмся. Токи не понимал всего этого и жалел пса. Он хотел броситься к Гарму, но тут мост снова заходил ходуном, отбросив его ещё дальше, настолько, что туман скрыл оба силуэта и заглушил звуки перепалки — словно их и не было. Результатом неловкой попытки Токи подняться на ноги стало то, что мост, который трясло всё сильнее, откинул его к самому краю. Токи вновь увидел, как вода ударяется о камни, и живо вообразил, как она ухватит его тело и изобьёт, изрежет о скалистые берега. Из минутного оцепенения его вывел грохот булыжников, срывающихся с оставшегося позади берега — Модгуд была разгневана. Сунется ли она на мост? На этот вопрос Токи не мог дать самому себе ответ. Ему просто было очень страшно. Совсем как в детстве. В этот момент скандинаву показалось, что где-то вдали он слышал тревожный вой Гарма. За стеной тумана пугающе изгибался огромный силуэт, под содрогающимся мостом грохотала вода. Токи обернулся. Мост светящейся лентой пронзал туман и уносился вдаль. Расстояние до берега, где в холодном безмолвии ожидали ворота Хельхейма, выглядело в испуганных глазах непреодолимо огромным. Дрожащие руки вцепились в края золотых пластин, выстилавших мост, звенящих и трепещущих. В своих мыслях Токи непрерывно взывал о помощи. Ему хотелось кричать, но он боялся, что великанша настигнет его, и просто желал слиться с мостом, сделаться совершенно незаметным. Страх пронизывал тело, ему было тесно в нём, он разрывал бешено колотящееся сердце. Не помня себя, Токи вскочил и бросился к далёкому берегу, стараясь не оборачиваться. Мост вздымался и перекатывался буграми, снова и снова норовил сбить с ног. Силы быстро заканчивались, дыхание сделалось поверхностным и отрывистым. Если мост и не уронит, то заставит упасть от изнеможения, так думалось бегущему. Перед глазами всё начинало плыть, а ноги словно стали наливаться тягучим расплавленным свинцом. Казалось, он обречён на вечный бег, словно белка в колесе. Вдруг мост затих. Он снова окаменел, схватился ветхостью, потемнел и, наконец, совсем угас. Больше не было ослепительного блеска золота и звона. Под ногами угрюмо бугрился серый замшелый булыжник. Токи оглянулся. За спиной сматывался в тугие плотные клубки туман. Вот и всё. Дорога теперь ведёт только вперёд, где через блёклую рваную пелену вырисовываются прямые очертания и неподвижно темнеет что-то, похожее на проход в сплошной громаде камня. Гитарист печально побрёл, не глядя по сторонам. Токи изрядно устал. Голова его понуро свесилась, взмокшие волосы слиплись. Лицо, покрасневшее от бега, едко защипало от внезапного лютого мороза. Он скрёб по векам, выцарапывая из глаз непрошеные слезинки. Они туманили взор, но смотреть пока было не на что — лишь на дорогу под ногами, выложенную тёмными бугристыми булыжниками. Казалось, мост не имел конца. Но вдруг наскоро булыжник сменился цельным камнем скалы. Подняв взгляд вверх, Токи невольно обомлел — ворота Хельхейма выглядели куда мрачнее и величественнее, чем ему казалось. Тяжёлые двери, испещренные узором и накопившимися за века царапинами, казалось, не способны открываться — они выглядели слитыми в единое целое. — Хэй! Кто-то есть? Токи пару раз прошёлся близ ворот в поисках чего-то, похожего на дверной звонок, после этого постучал, а, не получив результата, пнул безмолвные двери ногой. Наконец, окончательно растерявшись, он сел рядом, уронив лицо в покрытые ссадинами ладони. Врата за его спиной торжественно молчали. Видимо, они были закрыты, и по ту сторону их никто не охранял. Вот куда следовало бы посадить сторожевого пса, подумал Токи. Так можно целую вечность просидеть, примёрзнув к холодным камням и подхватив простуду. — Апчхи! — отразилось от каменной гряды и понеслось по округе. Но, что ожидаемо, «будь здоров» в ответ никто не сказал. Потенциально могучий бог смерти пошмыгал носом и покосился на край своего зелёного плаща. Но вовремя вспомнил, что может одним движением руки материализовать носовой платок. Со вкусом высморкавшись, ритмач подумал, что всё-таки кое на что способен. Значит, и проход найти сумеет. В своё время, в компании одногруппников он посмотрел массу приключенческих фильмов. Там запертые ворота отпирались с помощью заклинаний. В крайнем случае, неподалёку оказывался замаскированный тайный ход. Едва он успел это подумать, послышался тихий шорох, переросший в грохот, и скрип. Тяжёлые ворота медленно раздвинулись. Он подошёл к ним, заглянул туда. Его не успевшим высохнуть глазам открылась сплошная темнота, сквозь которую лишь вдалеке просматривалась маленькая размытая светлая точка. Раздумия были недолгими. Идти в темноту было страшно, но оставаться снаружи — ещё страшнее. Оставалось лишь идти по единственному пути, который остался. Останавливаться или поворачивать назад стало слишком поздно. Он шагнул в темноту, и врата резко захлопнулись за его спиной. От внезапного и громкого звука у Токи на мгновение замерло всё внутри. Створки ворот перерезали собой поток тусклого света, проникавшего снаружи. Наступила кромешная темнота, в которой нельзя было различить ничего — лишь белая точка тускло мерцала вдалеке. Чем она была? Этого Токи сам себе сказать не мог, но, ощутив в себе робкую надежду, пошёл к ней. Наверное, там был заветный выход из тёмной подземной галереи — с каждым шагом вперёд всё нарастал слышимый гул, которым обычно становятся звуки, приносимые из внешнего мира в глубокие пещеры. Становящееся громче гудение, свист и вой ветра настойчиво пронизывал ещё один звук — тоскливые удары капель, падающих с потолка пещеры, наполняющих выбоины в её полу мутной водой, хлюпающей под ногами. Легенды гласили, что до прихода Хель этот край весь был таким — сплошной скалой, изрезанной бесчисленной и беспорядочной сетью подземных ходов. Что за гигантский червь проделал их? Об этом книга мифов молчала. Потом богиня и её слуги обустроили новый мир. А этот тоннель остался — как печальная память, как молчаливое и непонятное назидание. Кап. Кап. Кап. Кап… Словно тикали невидимые часы. Токи задумался — как много уже прошло времени? Ему показалось, что целая вечность. Хотя, наверное, такое ощущение вызвало то, что он всё это время был один, пугаясь, недоумевая, действуя наугад. Когда пытаешься что-то делать, не зная, как, то кажется, что делаешь это бесконечно долго. Для придания смелости Токи полез в воспоминания. Ведь не первый раз он оказывается в пещере. Доводилось плутать и в куда более запутанных подземных ходах. Дело было так: группа поехала на экскурсию в пещеру Дьявола. Но найти там они хотели вовсе не рогатого «Короля в малиновом», а вдохновение для новых песен — как всегда. Поначалу всё шло гладко: металлисты надели шлемы, спасательные жилеты, прочее страхующее оборудование, послушали инструктаж и пошли, сопровождаемые гидом. Преодолев десять километров, группа присела отдохнуть в сводчатом зале. Тут-то и случился обвал, заваливший единственный проход назад и гида заодно. Было ли тому виной трагичное стечение обстоятельств, плохой ремонт пещеры или голос Нэйтана, решившего проверить акустику — теперь неизвестно. Долго ли коротко ли, металлисты направились вперёд. Спасти группу, по традиции, вызвался Мёрдерфейс. Чётким мужественным голосом он объяснил растерянным товарищам, что в устройстве этой пещеры нет ничего сложного; он знает, как здесь ориентироваться («шобаку шьел») и как выйти наружу. Путь занял полутора суток, за которые металлисты побывали во всех возможных уголках и закоулках. Гуляя в поисках выхода, ребята приметили около центнера человеческих скелетов разной степени сохранности, две подземные реки, четыре подземных озера и три подземных склада с кокаином. Когда, наконец, впереди забрезжил свет — и дэтклоковцы убедились, что он им не мерещится — Пиклз изрёк: «Да, чуваки… теперь мы знаем маршрут кишок». Прокрутив воспоминание до конца, Вортуз даже слегка улыбнулся. Его «маршрут», к счастью, был прямой, как у морского огурца. Пройдя ещё какое-то расстояние, Токи понял что теперь он лучше может рассмотреть пол пещеры. Вместо сплошной темноты неожиданно проступили неровные камни, изрезанные где-то синеватыми, а где-то и льдисто-белыми полупрозрачными прожилками. Наверное, это глаза привыкли к темноте… С каждым шагом, однако, вкрапления всё больше пронизывали камень, и лучи света прорезали мрак, извлекая из него всё больше деталей. И тогда Токи посмотрел вперёд, прямо перед собой. Он едва сдержал изумлённые возгласы, не поверив собственным глазам. На мгновение у Токи будто всё застыло внутри. Теперь то, что в начале пути казалось ему маленькой точкой, разрослось до большого проёма, выводящего мрачную скалистую галерею туда, где в бесконечность уносилась гладь прозрачного льда, из которой поднимались острыми пиками горы, тёмный камень склонов которых был расчерчен белыми линиями набившегося в провалы и трещины снега. Это был огромный и застывший мир, звенящую тишину которого нарушала лишь поднимающаяся иногда вьюга, несущая с собой искрящиеся светлые снежные хлопья. Стоя у самого выхода из пещеры, Токи посмотрел вниз. А там ветер разрезал сгустки снега, поднятого в воздух, об острые камни, сплошной стеной уходящие куда-то далеко вниз. Словно земля ушла у юноши из-под ног. Тёплый вздох остался где-то в его груди, тело стало непослушным и словно набитым ватой. Он успел понять, что больше не может удержаться стоя, прежде чем его ноги подкосились, и он, неуклюже сорвавшись с края скалы, полетел вниз. Грубый плащ трепетал в этом внезапном полёте, хлестал руки и ноги, пряди волос лезли в лицо. Но Токи совершенно ничего не успевал сообразить и почувствовать. В себя он смог прийти только лёжа в сугробе. Ему едва удалось открыть глаза — его лицо заносило снегом. Он едва мог понять, что происходит, когда почувствовал, что какая-то чужая сила привела в движение его руку, крепко ухватив, потянула вперёд и вверх, помогая подняться на ноги. Быстро осмотрев себя и подняв растрепавшуюся русую голову, Токи увидел рядом высокого человека с ровными строгими чертами лица и лежащими на плечах золотистыми локонами. Он был наделён той самой северной красотой — волевой, словно высеченной руками умельца из твёрдой каменной породы, выдержанной и статной. Лишь где-то в глубине этих выражающих силу черт таилось нечто печальное, страдальческое, и оно едва заметно просачивалось наружу. Токи был несказанно рад встретить первого человека за столь долгое время. Он крепко пожал незнакомцу руку. — Привет!.. то есть, приветствую тебя, — гитарист пытался соблюдать некую витиеватость речи, присущую высшим существам. — Я Токи Вортуз из Мидгарда. Незнакомец слегка приподнял уголок губ. — Догадываюсь. Тут почти все из Мидгарда… кроме меня. Ритмач вгляделся в лицо собеседника внимательнее. Он уже догадывался, кто перед ним. На голове незнакомца сидел венок из трав, облепиховых ягод и голубики. Золотистые волосы спадали на белоснежную ткань кафтана — даже снег тускнел в сравнении с ним. Талию охватывал широкий пояс с золотой пряжкой. На ногах красовались белые сапоги, зарытые носами в снег. — Ты Бальдр, да? — спросил он, ощутив некоторую робость. Не оттого, что стоял перед богом (мало ли он богов видел! с одним даже много лет в одном доме прожил). Он вспомнил нелепейшую историю, приключившуюся с молодым сыном Одина, после которой он и попал навечно в Хельхейм. Тот кивнул. Да, первым встречным жителем Хельхейма, как нарочно, оказался Бальдр. — Скажи… а ты не знаешь, где дворец Хель? — поинтересовался гитарист. — Зачем она тебе? — спросил бог, не меняя скучающего выражения лица. Будто у него каждый день спрашивали, как пройти к богине смерти. Своей статью и золотыми волосами Бальдр напоминал отчасти Сквизгаара, отчасти Тора. Вспомнился и Фрейр — и Токи решил, что новому знакомому стоит довериться. Как мог, он кратко пересказал всё случившееся. — Так ты говоришь, будет Рагнарёк? — равнодушно переспросил Бальдр, как будто конец света был типичным сезонным явлением для местных широт. От этого тона ритмач даже растерялся. На секунду ему показалось, что грядущая катастрофа, и вправду, не стоит таких испытаний, что пришлось преодолеть. — Ну, да, — совсем не по-божественному пояснил Токи. — Я должен её отговорить. — Зачем? — повторил бог, снова усмехнувшись еле заметным движением рта. Токи совсем сбился с толку. — Как это… зачем? — От судьбы не уйдёшь. Что предначертано, то сбудется, — качнул головой бог. Вортуз вгляделся в бледное лицо Бальдра: что с ним? Тут он увидел его потухшие водянистые глаза, подпираемые набухшими мешками снизу и сдавливаемые нависшими веками. Нижняя губа бога тупо выпятилась вперёд, как у паралитика. Токи заметил, что травы в венке давно пожухли и сжались, путаясь в волосах, а ягоды покрылись ледяной глазурью. А белоснежный кафтан оказался богато украшенным саваном. Бальдр поднял к гитаристу неподвижное восковое лицо и ответил на его немой вопрос: — Я уже тысячи лет живу здесь. Топчу снег. Жду непонятно чего. Я устал, понимаешь? Спасибо за то, что хоть немного развлёк: не ожидал здесь кого-то встретить. Но дорогу к дворцу я тебе не покажу. Лучше уж Рагнарёк… так что прощай. Речь бога стала совсем бессвязной. Он развернулся и в ту же секунду исчез в пелене тумана. Токи остался наедине с горестными мыслями. Стало быть, придётся искать дорогу самому. Люди — обитатели Хельхейма вряд ли знают её лучше Бальдра. В таком тумане попробуй-ка хоть что-то найди… Вортуз пошёл, куда глаза глядят. Снег летел плотными комьями, словно стараясь скрыть перед путником его дорогу, не дать ему понять, куда идти. Но Токи шёл навстречу ватной клочковатой пелене, хотя порой ему сильно хотелось остановиться. Тогда он ненадолго замирал, сжимаясь всем телом, позволял снегу набиваться под плащ и липнуть к лицу. А потом всё равно шёл. Он не знал даже, хорошо или плохо — то, что он ничего не может рассмотреть. С одной стороны, ему снова хотелось кого-то здесь отыскать, но с другой — не зная, кто ещё может встретиться по дороге, Токи не мог уверенно сказать себе, готов ли он к новым встречам. Ведь это место — пристанище для мёртвых, а значит, здесь можно увидеть тех, кто, будучи живым, внушал Токи страх. Как бы не хотелось встретить таких людей снова… Как бы белые плотные хлопья не лезли в глаза, юноша освобождал от них взор — он нашёл нечёткий ориентир, одинокий чёрный столб, выделявшийся в серо-белом однообразном пространстве. Что чернело в некотором отдалении, Токи не знал, однако решил идти к нему дальше. По мере приближения, гитарист стал различать очертания человеческой фигуры. Тягостное впечатление от первой встречи ещё не оставило Вортуза, но в таком безлюдном месте не стоило бы проходить мимо себе подобного. Человек в тёмном одеянии стоял к Токи спиной. Приблизившись, гитарист кашлянул, чтобы привлечь внимание. Человек повернулся — это был преподобный Аслауг Вортуз собственной персоной. Гитарист почувствовал, как под тяжёлым взглядом отца его внутренности на миг мерзко сжались, оставив пустоту для щекочущего страха. Того самого страха, который испытывает человек, целиком зависящий от воли другого человека. Но через мгновение он прошёл. Токи давно вырос из маленького мальчика, беспрекословно выполнявшего тяжёлую работу и не получавшего взамен ничего, кроме побоев. Взгляд пронзительных серых глаз отца, парализующий прежде волю, теперь перестал действовать, словно устаревший механизм. Вместо прежней покорности душу наполнило странное, не менее неприятное чувство. Нечто подобное люди испытывают, глядя на калек, просящих милостыню. Под натиском просьб, диагнозов вперемешку с упоминаниями Всевышнего, прохожий отчасти раздражается: сколько развелось проходимцев! А в оставшуюся часть закрадывается виноватость за свою злость. От того, что перевесит, зависит исход: уйти или кинуть монетку? Гитарист тоже мог уйти в любой момент — затеряться на бескрайних просторах планеты. Но всё же он решил ненадолго задержаться. Перед смертью больного старика Вортуза Токи простил его за всё — как велят заповеди, хоть не ими тогда руководствовался. Святой отец ничуть не изменился: те же морщины, то же непроницаемое лицо, тот же молчаливый жест «подойди». Токи приблизился. «Дай мне руку», — жестами попросил Аслауг. Он и его жена Анья всю жизнь, сколько помнил Токи, провели в молчании, общаясь с помощью скупых жестов и записок. Вортуз-младший никогда не слышал голосов родителей. Прикосновение старческой руки было, как всегда, неприятным. Она казалась дряблой, как студень, но гитарист знал, что, при случае, она может ударить сильнее плети. Некоторое время старик мял ладонь сына в своей. Затем выпустил её и спросил: «Как ты попал сюда?» — Как все, — коротко ответил Токи. Отцу он не хотел рассказывать о произошедшем: знал, что без толку. Ответить он мог тоже жестами — в детстве родители заставляли и его соблюдать обет молчания. Говорить маленький Токи научился у односельчан. «Стало быть, это ошибка. Или сатана посылает мне обманные видения, чтобы запутать меня» «Больно ты нужен сатане», — подумал гитарист. А вслух только спросил: — О чём ты? Плотно сжатый рот старика недовольно дёрнулся. Резкими жестами он начертал в воздухе: «С каких это пор в рай стали пускать отцеубийц?» Токи опешил, не зная, на что прежде ответить. — Какой рай? Ты в Хельхейме, отец!.. — воскликнул он. «Где бы я ни был, тебе не место рядом со мной. В миг, когда ты убил меня, я отрёкся от тебя». — Я… я не убивал, — дрожащим голосом ответил гитарист. — Ты сам это видел, я споткнулся и нечаянно уронил… за это прости меня, но я не имел умысла. «Бог простит», — махнул рукой священник. — «Если это так, почему ты с тех пор ни разу не посетил родной дом?» Токи не знал, что ответить. Уйдя из дома во взрослую жизнь, он редко наведывался обратно. Кажется, тот визит к умирающему отцу был единственным. И правильно, какой нормальный человек, обладая мировой известностью, толпой фанатов и горой денег, будет стремиться в единственное место, где его ненавидели? Аслауг взмахнул руками, едва не вывихнув себе плечи. «Посети ты хоть раз свой дом, ты бы знал…» Костлявый перст указал на клубы тумана, из которых выплыло что-то тёмное. Токи повернулся к нему, и к его горлу подкатил ком. Рядом с отцом стояла его мать — такая же тёмная, строгая, укоризненно молчащая. Гитарист не выдержал. Не чуя под собой ног, он развернулся и побежал прочь.