The Five Horsemen-3: To Hell and Back

Конь медленно тронулся с места. Его шаги отзывались глухим стуком копыт о твёрдую скалистую землю — это были последние минуты соприкосновения с твёрдой поверхностью. Впереди открывалась бездонная тёмная пропасть, полная мелких крупиц звёзд и планет — где-то среди них был затерян и Хельхейм. Токи инстинктивно зажмурился, пригнулся к спине Слейпнира и крепко ухватился руками за его гриву. Вортуз ожидал стремительного падения вниз — как должно быть, когда прыгаешь с высокого обрыва. Но в космосе действовали другие законы физики. Конь невозмутимо перебирал ногами, бесшумно касаясь невидимой в невесомости тропы. Токи с высоты своего места видел, как мелькают по очереди передние ноги скакуна. Но вид перед глазами оставался всё тот же, не приблизилась ни на миллиметр хоть одна самая близкая звёздочка. Может, они так и зависли на месте? Токи оглянулся — за плечом Сквизгаара висел в небе плоский светящийся диск Асгарда. Он всё уменьшался и уменьшался, пока не превратился в мерцающую точку — всадники удалялись от него с нарастающей скоростью. — А далеко до Хельхейма? — поинтересовался Токи у напарника. Сквизгаар не ответил и даже, кажется забыл о его присутствии. Держа ритм-гитариста за бока, он смотрел куда-то поверх него пустыми глазами. — Крепче держись, — сказал ему Токи, попытавшись придать голосу хоть капельку строгости и серьёзности. Не дожидаясь реакции коллеги, он повернулся и, нахмурив брови, вперил взгляд в звёздную крупу — на правах вперёд смотрящего. Сквигельф и эту реплику пропустил мимо ушей. Он снова и снова прокручивал в голове сцену, которая разыгралась во дворце Одина после ухода Токи. Как только донельзя сконфуженный сын Хель скрылся в коридоре, на террасе поднялся страшный шум. Кто захохотал во всё горло, кто разразился страшной бранью, кто в порыве чувств грохнул об пол свой недопитый сосуд. Если кто и обретал способность к членораздельной речи, то тут же обращал свои слова к Сквизгаару. — Ты кого сюда притащил? — Не воин, а птенец какой-то желторотый! Воробушек, так его растак! — Что ни спросишь — краснеет, словно девица! — Ещё не все девицы так жмутся и мямлят! Этого словно крестопоклонники воспитывали! — Сквизгаар, скажи, — гитариста бесцеремонно дёрнули за руку, — где были твои глаза и уши, когда ты его испытывал? Не мог же ты прохожего с улицы в обитель богов привести! — Так он и не прохожий! — крикнул кто-то с задних рядов. — Вы же слышали, он назвал себя приятелем Сквизгаара — ну, и… — ехидный оратор многозначительно замолк. — Что «ну, и»? — ледяным тоном осведомился Сквигельф. — Не хотите ли вы сказать, что я привёл сюда Токи только потому, что он мой друг? Что я хочу своим обманом подвергнуть все девять миров опасности? Сквизгаар говорил негромко и сохранял на лице обыкновенное равнодушно-спокойное выражение. Но кулаки его сами собой сжались, до упора вдавив ногти в кожу ладоней. — Ну… злого умысла ты точно не имел, но… — сощурился однорукий бог войны, — ошибиться мог вполне. Асы вновь расшумелись. — И вправду, тут ошибка какая-то! — В Мидгарде вон сколько мужиков — как тут нужного сыскать? — А может, она его уже нашла и к рукам прибрала? А мы тут из пустого в порожнее переливаем с этим… Тут Один поднял руку, приказывая всем замолчать. За это время он остался единственным, кто не произнёс ещё ни единого слова. За многие годы правления Всеотец научился размышлять над важными вопросами в любой обстановке, в какой бы ни оказался: в пустой ли опочивальне, в саду с шумом ветра и пением птиц или на шумном пиру под смех и стычки многочисленных жителей Асгарда. — То, что он больше похож на обычного смертного, чем на одного из нас — верно, — степенно проговорил Один. Сквизгаар еле сдержался, чтобы не опустить плечи и не издать разочарованный вздох на виду всего собрания. — Он и останется таким, если не осознает свою божественную силу. У Токи есть то же, что и у нас — но он этого пока не чувствует. Ждать, пока он созреет, мы не можем. А посему, Сквизгаар, отправляйся вместе с ним в Хельхейм. Пусть твой товарищ покажет себя в деле. Гитарист стоял столбом, не зная, радоваться ли ему, что Один углядел в Токи некое «божественное зерно», или протестовать против отправки неопытного парня на верную смерть. — Он будет под твоей защитой, так что не пропадёт, — заверил его верховный бог так, словно он не думал сомневаться в своём сыне. От этих слов Сквизгаар, сам того не желая, приободрился. — Путь до Хельхейма неблизкий, поэтому я доверяю вам своего коня. Только Слейпнир способен в краткое время добраться до тех мест. Тор, — окликнул он старшего сына, — ты лучше других знаешь, как обращаться со Слейпниром, научи и Сквизгаара. Да, здорово же Тор его научил — трясётся теперь, как мешок с галетами, за спиной новичка… А почему, собственно, трясётся? Не по ухабистой же узкоколейке они едут! — Токи, какого х… — очередной взбрык коня подбросил Сквигельфа чуть ли не на полметра. Чудом удержавшись, он плюхнулся на место и больно прикусил себе язык. — Я не… знаю, — испуганно донеслось до него спереди. — Он понёс… вдруг… тпррр! Тщетно ритм-гитарист тянул на себя «поводья». Слейпнир продолжал скакать в прежнем темпе и выделывать такие коленца, от которых седоки до подскакивали вверх, то заваливались набок, как при резком повороте машины. От этих скачек у Сквизгаара отчаянно закружилась голова. Он почувствовал себя сидящим на адской карусели с разболтанным механизмом, которая будет вертеться вечно, и даже побег из кабинки не приведёт к спасению — будешь так же вертеться, только на другом радиусе… Мельтешение в глазах соло-гитариста привело его разум в расстроенное состояние. Он не помнил, как разжал руки при очередном мощном толчке лошадиного крупа. А когда опомнился — крик Токи, уносимого буйным конём, уже почти растаял вдали. *** В то время, как Токи продолжал нестись к Хельхейму на моторе мощностью в одну (зато какую!) лошадиную силу, в обители мёртвых его уже ждали. Нет, не было ни цветов, ни транспарантов, ни школьников с воздушными шариками. Да и не догадывались о его визите полусонные от однообразных дней жители планеты мёртвых. Его появления ждала лишь хозяйка этого мира — только мысленно, ни с кем не делясь своими переживаниями. Хель, как всегда, невозмутимо восседала на своём любимом кресле с резными подлокотниками и высокой спинкой. На столике перед владычицей Хельхейма стояла большая глиняная чаша с… кофе. Почему-то именно кофе и какао в различных его вариантах предпочитали в последнее время присылать ей в дар немногочисленные верующие-язычники.* Рядом с чашей как раз лежали несколько свитков с прошениями. Глупо было бы надеяться, что каждый желающий в любое время сможет лично пообщаться с таким могущественным и серьёзным божеством. Если смертный как следует подготовился и правильно произнёс слова молитвы, на столе у богини появлялось письмо. Прочитав его, она могла видеть душу просителя насквозь. От увиденного и зависело решение. Если человек действительно нуждался в помощи, Хель посылала ему в ответ знак или видение. Если он не нуждался в помощи высших сил и мог справиться со своей ситуацией сам, бумага с заключёнными в ней молитвами отправлялась в камин. Отхлебнув из чаши и закусив тонким ломтиком 70%-ного шоколада, Хель подняла бумаги и ещё раз перечитала всё. Вскоре листы, тихо шурша, съёживались в огне. Вместо трезвых размышлений и решительных действий — зазубривание молитв, голодовка и шоколадка с ленточкой… Как это типично стало для современных людей — по малейшему поводу призывать потусторонние силы, раскрывая беспомощные заклинающие рты, как галчата. Такими ли асы хотели видеть мидгардцев? Хотя, им, кажется, всё равно — проводят отмеренное им время в бесконечных пирах, ссорах, склоках и беспорядочных связях, забыв о людях, что знали о богах и доверяли им. Неудивительно, что те оставили старую веру — кому нужны боги, которые не помогают? — и разбрелись по срубам с крестами на крышах. В последнее время не стало больше другого приюта для умерших. Войны в Мидгарде не прекращались почти ни на миг, но врата в Вальхаллу, казалось, наглухо захлопнулись уже с тысячу лет назад. Хель вспомнила те дни, когда, стоя на балконе замка, встречала взглядом растянувшуюся по долине вереницу одинаковых треугольных шляп и тёмно-синих мундиров с жёлтыми манжетами рукавов. Разве среди них не было ни одного достойно павшего в бою? Их общий грех — в том, что при жизни они неправильно верили? Не приносили многочисленной асгардской братии жертв? Таких размышлений у Хель было много. Не жалость к убитым потомкам викингов занимала её мысли, а, скорее, вопрос практический: где взять столько провизии, чтобы прокормить всё население планеты, разросшееся в одночасье? Нельзя ли хотя бы героев отправить в Асгард, в обширные владения Одина и Фрейи**, сбросив со своих плеч заботу об их пропитании? Что отвечали ей асгардцы при разговоре? В лучшем случае, спешно сворачивали беседу или просили изложить свои тревоги письменно. А в худшем — «много ты понимаешь, женщина!» или «что ты знаешь, в Хельхейме своём сидя!» Так было, если ей выпадал редкий случай появиться на особо важном празднике, наподобие последнего. В общем, всё предсказуемо и планомерно вело к финалу. Тому самому финалу, который за много лет уже был предсказан и расписан чуть ли не поминутно. В том, что Рагнарёк уже скоро, богиня не сомневалась. Хоть вверенный ей мир и был самым большим из девяти, место в нём однажды должно было закончиться. Придёт день, когда очередная партия разрозненных и растерянных людей принесёт с собой последнюю порцию отчаяния болезни, страха перед убийцей и спокойно-беззубой усмешки старости. Под их весом мир не выдержит и треснет — тогда мёртвым не останется ничего, кроме как собраться в армию и идти вперёд. Конечно же, все они, сама Хель и все, кого она знает, погибнут в этой битве всех против всех. Так гласило пророчество. Но ни одна провидица ни словом не обмолвилась о нём — о сыне. На появление детей, как у всех, своим чередом богиня смерти давно перестала надеяться, потому что сама была не как все. Но она чувствовала сердцем, что не должна уходить в небытие, не оставив после себя продолжение. И поэтому решила действовать сама. Первый и последний раз Хель видела его наяву ещё маленьким. Из всех живущих на тот момент на Земле он, пожалуй, был единственным, кто не испугался её костяной руки, не отшатнулся от мёртвой половины лица. Когда богиня пела мальчику колыбельную (чего она раньше никогда в жизни не делала), он стал её сыном. Внешне он остался таким же худеньким нескладным пареньком с выпирающими локтями и перекошенными коленями. Но в душе у него теперь скрывалось могущество бога смерти. Оно, словно вихрь, запертый в сундук, в назначенный час сломает проржавевший замок и вырвется наружу. Тогда-то родится новый бог — равный по силе матери… а может, и ещё сильнее. Ибо, как рассуждала Хель, ребёнок должен вырасти лучше своих родителей. Но всё же не могла она ждать прибытия сына со спокойными мыслями. Роились в голове сомнения: вдруг она ошиблась и наделила божественной силой не того? Успеет ли он стать богом до всеобщей битвы? Выживет ли он, пройдёт ли испытание? Но почему же он должен умереть, если сын богини Хель не упоминается ни в одном пророчестве? Сгустившиеся незримо над её креслом тучи тяжёлых дум развеял мерцающий силуэт, внезапно появившийся в покоях. Это был никто иной, как Локи — а точнее, его образ, посланный им самим, чтобы передать важные вести. — Спешу тебя обрадовать, о наитемнейшая моя дочурка, — лукаво усмехнулся он вместо приветствия. — Твой сын уже спешит сюда, мчась быстрее ветра. Наш Всеотец расщедрился и даже дал ему своего коня. Тщательно скрыв своё волнение, Хель отхлебнула немного кофе и спросила как бы из праздного любопытства: — Видел ли ты его? Какой он? Локи многозначительно закатил глаза. — Я даже затрудняюсь сходу описать. Ну, внешней красотой не обделён парень: ростом высок, плечами широк, волосом рус, глазом голуб, — скороговоркой произнёс бог и хихикнул. — Силу, что ты ему даровала, не растерял. Мне выпал случай поговорить с ним с глазу на глаз. Положил я ему руку на плечо — а внутри у него так и дрожит, так и рвётся с цепи что-то!.. В общем, сила его скоро пробудится. Главное, чтобы он при этом — хе-хе! — сам от страха не помер. Богиня не возмутилась и не обиделась за сына. Локи, хоть и слывёт очень неглупым, кое-что всё равно не понимает. Боги, может, и живут тысячи лет, не меняясь; а человек в любую отчаянную минуту может показать черты, которых раньше никто в нём не примечал. Мальчик со смешным именем Токи был неграмотен и вообще мало что понимал в устройстве мира, ограниченный своей деревней, как клеткой. Но трусом он не был — Хель это знала. — Так вот, хоть на вид он и простачок, но Один тоже в нём что-то углядел. И отправил сюда, правда, не одного, а со своим сыном вместе. — С Тором? — усмехнулась собеседница Локи, вспомнив последнюю свою встречу с богом грома. — Э, нет! — тот покачал головой. — Со Сквизгааром. Что, до сих пор не слышала о Сквизгааре? Эх, ты! Впрочем, это неважно. Я позаботился, чтобы твой сын добрался сюда без попутчиков, — Локи достал из рукава длинный светлый волос. Его и ещё один он совсем недавно незаметно снял с головы Сквигельфа. Один из них был теперь вплетён в густой хвост Слейпнира, почти незаметный в его пышной белизне. Однако, заговорённый волос был вполне ощутим. Словно раскалённая спица, он жёг бы коня до тех пор, пока тот не сбросил бы хозяина этого волоса. Ну, а второй экземпляр Локи прихватил на всякий случай.

***

Отброшенный в сторону одним из бешеных толчков конского крупа, Сквизгаар отлетел куда-то вбок и упал. Падать пришлось недолго — в космическом пространстве это вообще понятие относительное. Когда ни одна мало-мальски значительная планетка не притягивает к себе тело, только и остаётся, потеряв равновесие, бултыхаться в прозрачном киселе, который, по словам учёных, легче воздуха, и вообще непонятно, есть он на самом деле или нет. Именно в таком положении оказался сейчас бог гитары — повис один-одинёшенек посреди бездны, в месте, не учтённом ни на одной известной звёздной карте. Вокруг — ни единого живого существа или даже намёка на их наличие. Похожий случай произошёл со Сквизгааром ещё в ранней молодости. Тогда гитарист играл в одной из бесчисленных шведских метал-групп, название которой он сейчас уже и не вспомнит. Однажды Сквизгаар и ещё какие-то ребята (чьи имена восстановить в памяти было ещё сложнее) застряли посреди безлюдной трассы где-то в лесу. Их маленький старый гастрольный автобус, похожий на буханку хлеба, внезапно остановился и зачихал едким дымом, намекая, что дни его как транспорта сочтены. Парням оставалось только взвалить на плечи все более-менее ценные для группы вещи и идти оставшиеся километры пешком. Дошли — но разве это удивительно? У них был под ногами чёткий указатель в виде асфальтовой полоски. А куда сейчас двигаться Сквигельфу без единого ориентира? Сквизгаар внимательно обозревал светящуюся россыпь пылинок — вдруг блеснёт что-то знакомое? Но звёзды лишь злорадно подмигивали горе-путешественнику и, казалось, ещё сильнее сбивались в одно беспорядочно мерцающее пятно. Мечтал, мол, Сквизгаар, остановиться и порассматривать космос? Мечты сбываются — кушай теперь, не обляпайся! По прикидкам шведа, Асгард находился сейчас где-то далеко-далеко за его затылком. Тогда путь в Хельхейм был прямо перед носом. Пунктирная тропа, петляющая, обрывающаяся и существующая только в воображении одинокого путника. Это был первый раз, когда Сквизгаар оставался в неземном мире абсолютно один. До этого с ним всегда кто-то был рядом: Нэйтан, асгардцы, Токи… да даже хотя бы Апсу***. В компании не так страшно идти в никуда, как одному: есть, кому рассеять это вечное, сдавившее со всех сторон, полубеззвучное гудение на одной ноте. Но Сквизгаар должен был идти сам. И он пошёл. Вернее, он полетел, привычно скользя на животе по взрезанному стремительным полётом вакууму. Гитарист понимал, что вряд ли доберётся отсюда до Хельхейма своим ходом. Этот путь должен пролегать мимо хотя бы одной обитаемой планеты, надеялся Сквигельф. Невозмутимые и вечные часы отсчитали во вселенной и всех её возможных уголках тридцать три минуты, когда странник, летящий одиноким белым лучом, заприметил на горизонте крупную точку — планету. Сквизгаар устремился на точку, призывно светящую ему ярче всех других. Но по мере приближения оказалось, что вся видимая поверхность планеты угольно-чёрная c красноватыми пятнами извергающихся вулканов. «Муспельхейм», — догадался гитарист. Как и большинство небесных тел, Муспельхейм приблизительно являлся шаром. Именно так, потому что на поверхности планеты не имелось ни единой ровной поверхности, видимой из космоса. Вся она состояла из резких впадин и бугров, постоянно движущихся, сталкивающихся между собой, наползающих друг на друга. Иногда эта неустойчивая поверхность вспучивалась и взрывалась фонтаном жидкого огня — это отчаянно искало выход наружу вечно кипящее ядро. Его неукротимая энергия тянулась вверх, просачиваясь сквозь каменно-твёрдую почву. Даже оказавшись уже на поверхности, тепло было достаточно сильным, чтобы называться жаром. Тысячелетиями путешествовал по космосу, вращаясь вокруг неведомой людям звезды, огромный тлеющий и нещадно коптящий уголь. Последнее Сквигельф заметил на подлёте, войдя в атмосферный слой. На самом деле можно было бы лишь с натяжкой назвать атмосферой эти клубящиеся чёрные облака пепла, взвившегося с поверхности, и газов, половины которых не было в таблице Менделеева. Обычный человек моментально задохнулся бы, попади ему в лёгкие эта адская смесь — но Сквизгаар был богом. Напомнив себе об этом ещё раз, он смело влетел во мглу. Оказалось, что видимость в этом чёрном тумане довольно сносная. Сквигельфа не смущали мелкие пылинки, залетавшие прямо в глаза: он мог даже без рук отклонять их движение. Что в это время происходило с остальными частями тела, шведа не волновало. Хотя в земном понимании он летел недолго, но расстояние преодолел не по-мидгардски огромное, и поэтому устал. Прежде чем двигаться дальше, неплохо было бы передохнуть хотя бы полчасика. Больше Сквизгаар уделить себе не мог: время (что на Земле, что в других мирах) работало не на него. Набраться сил или «перезарядиться» гитарист мог, он научился этому. Однако в божественной форме он не мог отдыхать, как обычные люди — читать книги, смотреть телевизор, плавать в море или разговаривать. Для восстановления сил он должен был лежать неподвижно и, желательно, даже ни о чём не думать. Сквизгаар благополучно спустился на каменную землю и подыскал себе место для укрытия. Похоже, что это был спящий до поры до времени вулкан. Дно кратера мягко поехало под ногой, а жар обжигал даже через сапог. Но иного места для пристанища путешественник искать не пожелал. Присев и опёршись спиной на внутреннюю стенку, он вытянул ноги и поднял взгляд вверх. Небо отсюда казалось жёлто-серым — такое можно увидеть, идя по свежим следам большого пожара. Хлопья пепла, как снег, кружились в воздухе и бесшумно оседали на всём подряд. Сквигельф даже не удивился, узрев своё новое облачение. Штаны, сапоги, гульфик, доспехи — всё, насколько мог оглядеть себя швед, стало чёрным. Нетрудно было смекнуть, что в такой же цвет окрасились волосы и лицо чистокровного скандинава. «Впору начать рэп читать», — невесело усмехнулся он. Но помнив, что думать нельзя, не стал развивать эту мысль. Вообще, перекраска произошла очень даже вовремя. Чёрное на чёрном практически не видно, а значит, Сквигельф сможет оставаться незаметным для местных жителей. Да, Муспельхейм, как ни странно, был обитаем. Здесь водились твари, вполне знакомые людям по многочисленным сказкам и мифам — огнедышащие драконы. Про этих ящеров люди толковали столько разного, что сложно было разобрать, что правда, а что — нет. А если учесть, что вряд ли кто из досужих рассказчиков встречал живого дракона лично… Сквизгаар не знал, чего стоит ожидать от местных, и решил пока не вступать с ними в прямой контакт. Но в то же время он не терял надежды на помощь от легендарных созданий. Но это чуть позже, а пока — спокойный полусон с открытыми глазами. Отдых завершился досрочно — поднялся ветер, и что-то зашумело, как корабельные паруса. Это могли быть только крылья. Чешуйки проскребли по камню — и вот над старательно мимикрирующим Сквигельфом нависла рогатая красная голова. — Ты думает, я не заметит ты? **** — негодующе произнёс густой хриплый бас. Наверное, так звучал бы Нэйтан, если бы его гроулинг дополнительно обвешали всякими компьютерными спецэффектами. — Выходит на бой, трус! — прогремел, как из железной бочки, голос. Только этого ещё не хватало для полного счастья… Битва с драконом не входила в планы Сквигельфа. Но если он не примет вызов, то уже не сможет рассчитывать на уважение других представителей этого вида — а значит, не получит и помощи от них. Недолго думая, бог гитары выпрямился и с того же места, где стоял, перемахнул на противоположный берег кратера. Когда Сквизгаар оказался там, его волосы, сами стряхнув с себя налипшую копоть, вернули прежний золотистый оттенок. Над вечной чернотой земли и под тусклым запорошенным небом они излучали тихий свет, словно их хозяин принёс с собой в этот невозможный мир свою родную Луну. Кожу, не прикрытую доспехами, Сквигельф тоже очистил усилием воли. Только оставил темнеть на лице полные губы и вывел широкую, размытую книзу полосу на глазах. Доспехи при этом остались чёрными. Сделал он это не совсем осознанно — просто вспомнил свой старый, так и не снятый до конца, клип о воздушных битвах с драконами. Идею эту он вынашивал в себе с самого детства — с тех пор, как впервые взял в руки гитару. Часто, засыпая в кровати у окна, Сквизгаар-подросток глядел в небо и представлял, как дерзко пронзает воздушные потоки и бесстрашно проносится сквозь облака со своим верным шестиструнным спутником. С ним он был непобедим: разряды тока, вылетающие из грифа звучащей гитары, неизменно поражали цель. Цель обязательно была большая, летающая, практически неуязвимая. Залпы драконьего огня и ряды острых зубов чуть было не настигали героя… Долго жила у Сквигельфа эта мечта — и вот теперь ей суждено сбыться. Повзрослевший гитарист был этому совсем не рад. Но что поделать, мечта никогда не предупреждает о дате и месте своего осуществления. Сквизгаар развернулся и с прищуром оглядел своего соперника. Ящер был похож в общих чертах на тех картонных драконов со съёмок. Но те поднимались на верёвочках и открывали рты по команде — а этот, предвкушая схватку, бьёт гребнистым хвостом; лапы скребут землю, оставляя в монолите глубокие царапины от когтей; ноздри испускают белёсый дым, а глаза внимательно рассматривают оппонента — в них интерес и уверенность в победе меняются друг с другом. Дракон поворачивал вытянутую морду то одной, то другой стороной — и блестели испытующе вертикальные чёрные зрачки в медово-жёлтых с зелёными прожилками оправах. Гитарный бог стойко выдержал взгляд соперника. Но не двинулся с места, давая понять, что право атаковать первым отдаёт дракону. Сквигельф считал это вполне честным: не он хотел этого боя. Ящер напрягся на месте и в ту же секунду легко перенёсся через кратер, спружинив задними лапами. Однако, не рассчитав силы, он приземлился слишком далеко, оставив Сквизгаара за спиной. А тот, не теряя ни минуты, взмыл вверх, избежав гневных ударов хвостом. Но далеко он не улетел: дракон быстро опомнился. — Да как ты может летать с один крыло?! — обвинительно рявкнул он и захлопал своими, быстро поднимаясь вверх. Как догадывался Сквигельф, ящер хотел быстрее подняться выше него, чтобы камнем придавить к земле. Гитарист выдал несколько быстрых аккордов, посылая тонкие молнии пока что в ноздри зверя. Удары током оказались для дракона ощутимы. Он оглушительно взревел и, раскрыв пасть, озарил округу струёй огня. За колышущейся оранжевой завесой, заставляющей воздух нерешительно подёргиваться, Сквизгаар перестал видеть цель. Он постоянно перемещался, но языки пламени шли по его следу: ящер, в отличие от него, прекрасно видел местность даже в огне. Посылать разряды электричества в огонь было не лучшей затеей: разве не удар молнии поджигает дерево? Нет, здесь пригодилась бы вода — но где её взять на этой насквозь пропечённой планете? Дальнейший ход битвы принял бы характер комический: Сквизгаар летает вокруг дракона, силясь попасть молнией в не защищённое бронёй место, а тот догоняет его напалмом. Ситуация складывалась, увы, не в пользу Сквигельфа, и он, пролетая уже который круг, искал выход из неё. Очевидно, что зверь принял его за другого дракона — доспехи, и впрямь, могли сойти за твёрдые костяные щитки, как у рептилий, а плащ — за крыло. По законам природы, животные начинают ревностно отстаивать свою территорию только в брачный период… Значит, если дракона нельзя победить в честном бою, возможно, получится увлечь его другим способом? Чтобы выиграть время, Сквизгаар нырнул за хребет высоких острых скал, похожих на окаменелую пасть древнего чудовища. Когда разъярённый дракон пролетел над камнями в поисках сбежавшего противника, тот ждал его полностью обнажённым — его божественное тело испускало мягкий белый свет. И только узрев показавшуюся в небе остроугольную голову, Сквизгаар поднялся вверх и крепко ухватился всеми конечностями за шею дракона. Теперь он не мог достать гитариста пламенем и не мог дотянуться передними лапами: слишком коротки они были для этого. Красно-кирпичная чешуя рептилии была горячая, словно нагретая полуденным солнцем железная крыша. Голую кожу Сквизгаара невыносимо жгло. Та ничтожная часть человеческого, что есть в каждом боге, предупреждала: «Не трогай! Кожа облезет!» Но сверхъестественная способность к восстановлению самого себя берегла тело от видимых повреждений. Сосредоточившись, Сквигельф ощутил под своими руками пульсацию внутри крепкой непробиваемой шеи. Совсем рядом он слышал размеренное и шумное дыхание неутомимого парового двигателя. Повернув голову, он увидел прямо перед собой этот выпуклый жёлтый глаз, который был бы похож на драгоценный камень, если бы не двигался. Дракон же, в свою очередь, видел глаз необычного пронзительно-голубого цвета, волосы, скрывшие остальную часть лица и удивительно белое обнажённое плечо. В горле ящера завибрировало — он собирался заговорить. — Кто ты есть быть? — требовательно спросил дракон. Сквизгаар провёл ладонью под челюстью — чешуя там была тонкая, а значит, более чувствительная, чем на груди или на спине. — Я не враг тебе, — прошептал он, зная, что у драконов хороший слух. Тем более, небольшая и почти неприметная округлость, затянутая перепонкой, оказалась прямо напротив его губ. — Я не хочу с тобой драться. Зрачок ящера пульсировал в такт сердцебиению, пытаясь разглядеть полностью удивительного белого незнакомца. — Я никогда не видеть такой, как ты, — признался он. — Слезает, я хочет рассмотреть ты. — А ты не будешь драться? — осторожно спросил гитарист. Ящер фыркнул и так тряхнул головой, что пассажир на его шее чуть сам не свалился на мелкие острые камешки, в обилии нагромождённые чешуйчатыми лапами. — А`аргхг`кус если что-то обещает, то всегда свой слов держит! Слезает, я не будет драться. Замысловатое имя рептилии Сквизгаар, едва услышав, позабыл — такая вот плохая память у него была на имена. Переспрашивать он счёл невежливым, а потому решил про себя называть нового знакомого просто «Кусь». Немного пройдя по щебёнке, гитарист нашёл каменную площадку и разместился на ней. Он лёг на спину, свободно раскинув руки и ноги, чтобы показать своё доверие. Грудь обдало обжигающим паром, и в неё ткнулись кожаные влажные ноздри. Должно быть, для дракона тело Сквизгаара казалось непривычно холодным, и тот не знал даже, как и осмыслить это понятие. Ноздри жадно впитывали новый запах, оттянув слегка кожу на груди шведа. Когда они, наконец, оторвались от грудной клетки, двинувшись вниз, Сквигельф рассмотрел на своей коже два засоса, которые под воздействием саморегенерации быстро растаяли. Дракон с замысловатым именем всё обнюхивал и обнюхивал лежащего перед ним голого гитариста, спускаясь от макушки, пихая любопытными ноздрями то одну, то другую раскрытую ладонь, проходя горячим дыханием то по левой, то по правой ноге, и с пятки вновь поднимался вверх. То ли это был своеобразный ритуал знакомства, принятый среди местных, то ли Кусь никак не мог определиться с впечатлением от букета новых, доселе неведомых запахов. Должно быть, обоняние у драконов до невозможности острое, подумал распятый на камне Сквигельф. Сам он чувствовал себя безнадёжно пропахшим всеми возможными продуктами горения. Твёрдая поверхность под ним, хоть и была почти плоской, всё равно резко давила на затылок, как ни пытался швед сменить положение. С протяжными выдохами зверя неслась наружу безмерная тепловая энергия, так же как и внутри планеты — словно большим ковшом щедро зачерпнули из её ядра жидкого вязкого огня и поместили в грудную клетку рептилии. Из узких ноздрей под напором выходил пар, хлещущий по незащищённой коже. Сквизгаар вполне мог это вытерпеть, не вскрикивая, не дёргаясь нервно между бронированных лап. Но он сам намеревался пойти дальше. Движением руки он привлёк драконову голову к своему лицу. Размерами она походила на бычью, и даже рога на ней были. Но они изгибались не навстречу друг другу, а смотрели в одну сторону, за спину. Ещё один рог прорезался над плоским носом — при неосторожном резком движении он мог выколоть шведу глаз. Глаза же дракона располагались по бокам головы, так что из положения лёжа Сквизгаар при всём желании не мог в них посмотреть. — Открой рот, пожалуйста, — попросил он. — И высунь немного язык. — Зачем? — не преминул спросить дракон. — Попробуешь меня на вкус немного. Только без зубов, хорошо? — предупредил Сквигельф. Челюсти Куся медленно разжались. Лицо гитариста обдало жаром, и он невольно зажмурился. Драконова пасть не пыхала тем неприятным душком, который невольно замечаешь у любого животного, будь это даже домашний любимец. Дело не в том, что Кусь регулярно чистил зубы и жевал пентамятную жвачку — огонь как надёжный дезинфектор выжигал все напоминания о съеденном. Раскрыв привыкшие к температуре глаза, Сквизгаар принялся рассматривать открывшуюся перед ним картину. Зубы у ящера не представляли собой ничего особенного: точно такие же гитарист видел у динозавров, точнее, у их воссозданных натуралистичных моделей. Огонь — вот что сильнее беспокоило шведа. Из глубины глотки виднелся свет, потому и было видно так хорошо каждый зубок, словно на выставке. В этой же горячей бездне исчезал и корень длинного и узкого, как змея, языка. Словно длинный гибкий корень неведомого растения, он высунулся за пределы рта. Суженный его кончик медленно прошёлся по бледной щеке гитариста, оставляя за собой влажный след слюны — как будто взбитые яичные желтки наносили кистью на сырое тесто. Кожа, сверкнув болезненным розовым, через мгновение пришла в норму. Прежде, чем это горячее щупальце добралось до глаза, Сквизгаар успел перехватить его губами и решительно втянул в рот. С таким большим существом гитарному богу ещё не доводилось целоваться. Не дожидаясь, пока удивлённый дракон разберётся, что к чему, Сквигельф мягко провёл своим языком по драконьему, затягивая его глубже. Кажется, Кусь сообразил, что надо делать. Челюсти сомкнулись, взяв голову Сквизгаара в вежливые тиски. Передние зубы ненавязчиво упёрлись в макушку и подбородок, не давая шанса повернуть голову — так люди при поцелуе кладут друг другу ладони на затылки. Драконий язык, не торопясь, начал двигаться в инстинктивно знакомом направлении. Вкус поцелуя был… как глотка, обваренная чересчур горячим чаем. Нервы Сквизгаара притупились, и он ощущал происходящее во рту как будто через слой скотча. Он заставлял себя ворочать непослушным, ошпаренным языком, чтобы тот продолжал выписывать изящные круги и восьмёрки. Руки его, предоставленные сами себе, гладили чешуйчатую морду, трогали рога и гребень на затылке и почёсывали за ушами. Последнее нравилось Кусю особенно. Из недр его глотки летели искры и доносился глухой рык — не угрожающий, а походивший больше на мурлыканье довольного кота. Такой кот, пожалуй, если бы существовал, был бы размером с пятиэтажный дом. Наверняка, у драконов было принято во время брачных игр свивать свои языки, как влюблённых змей, друг с другом. Кусь не оставлял попыток проделать это со Сквизгааром, но у того всё внутри было не по-драконьему короткое, узкое и… ящер не знал, как назвать странное свойство человека: казалось, что тот забирал входящее в него тепло. Раз за разом драконов язык нырял за разгадкой в горло Сквигельфа, но извлекал оттуда лишь ощущение, непонятное для обитателя огненного мира. Наконец, Кусь сдался. — Какой ты… — хрипло проговорил он, — какой-то… не такой. — Холодный? — догадался Сквизгаар. Вкусовые рецепторы у него уже восстановились, но в глотке всё ещё першило. — Что такое быть «холодный»? — предсказуемо спросил ящер. Рассказывать ему про температуры, климат и прочую скукоту из школьного курса швед не стал: не до того. Да и не смог бы он доходчиво объяснить. Зато мог бы показать ещё один пример. — Ляг на спину, — велел он. — Я покажу тебе кое-что. Дракон тут же отстранился от него. Сделав пару шагов задними лапами, ящер присел, описав хвостом полукружие, и сразу же завалился набок — только мелкие камешки хрустнули под чешуёй. Кусь поднял вверх все четыре лапы и, игриво шевельнув хвостом, перевернулся на спину. Любопытный вертикальный зрачок уставился на Сквизгаара в ожидании некой новой интересной игры. Сквизгаар всё так же лежал на камне. Он испытывал большое облегчение: живой кузнечный горн больше не нависал над ним. Над головой, как и раньше, клубилась едкая жёлтая дымная мгла, но гитарист смотрел вверх с блаженством — в настоящее небо, а не потолок из перепончатых крыльев. Почудилась даже лёгкая прохлада, наподобие той, что чувствуют люди, только что вышедшие из парилки. — Ты… что? Разбуженный от полудрёмы вопросом озадаченного Куся, гитарист приподнялся на локтях. Иллюзия спала, и на него снова навалилась со всех сторон жаркая удушливая атмосфера. Взвились в воздух частички пепла, поднятые его движением, и осели, где попало: на руки, ноги, грудь. Сквигельф немедленно вернул телу привычный облик — очистившаяся кожа засияла ярче прежнего, как снег, пригретый лучами зимнего солнца. Кусь, правда, в жизни не видел ни того, ни другого, но красоту пришельца оценил. Зрачки его глаз расширились, жадно стремясь запечатлеть это зрелище: по чёрному полю неслышно ступает высокая белая фигура, разгоняя вихри копоти своим светом. — Ты быть красивый, — произнёс непривычно тихо для себя дракон. Казалось, сделай он хоть одно неосторожное движение, повысь голос или хоть дохни случайно в сторону приближающегося силуэта, тот дрогнет и растает, словно и не было его. А Кусь останется один в чаду надвигающегося вулканического извержения, такого же, как все последующие и предыдущие, в мире, где всю его короткую пока рептилью жизнь ничего не меняется. Сквизгаар только улыбнулся уголком рта: не привыкать ему к восторгам и восхищениям, пусть даже и драконьим. С каждым шагом гитарист всё сильнее сомневался в деле, которое сейчас совершит. Стоит ли оно того? С помощью Куся Сквигельф точно доберётся до Хельхейма, но что их там ждёт? Токи попадёт туда раньше него, прикинул Сквизгаар. Сразу он вряд ли попадёт к «матушке» во дворец, на пути стоят слуги, охрана, праздно шатающиеся по миру умершие, в конце концов. Если младший товарищ каким-то чудом и выживет, размышлял Сквизгаар, вызволять его придётся с боем. С Хель всё равно придётся ему сражаться один на один: только бог может тягаться силами с другим богом, для остальных живых созданий это бессмысленно. Но это будет возможно, если гитарист приведёт с собой армию. Иначе растеряет он все силы на многочисленную хельхеймскую рать. С этими тревожными мыслями Сквизгаар не заметил, как взобрался верхом на дракона. Это же не взбалмошный конь Слейпнир, он лежит смирно, глядит снизу вверх преданным взглядом и подставляет нижнюю челюсть ласковой руке. Почёсывая её, гитарист заметил, что передняя часть шеи не красная, а бронзово-жёлтая. Чем ближе к середине, тем меньше и тоньше становились чешуйки. Но, спускаясь к груди, они снова начинали грубеть. Сердце дракона защищали две крепкие пластины, в зазор между которыми невозможно было бы вставить и лезвие от бритвенного станка. Гитарист прислонил к щиткам ладонь — они были словно плиты на площади древнего южного города, нагретого полуденным солнцем. Под ладонью, где-то в глубине, тукало сердце, перегоняющее по невидимым сосудам вечно кипящую кровь. Оно отзывалось везде, куда не привёл бы Сквизгаар свои руки. Под грудью несколько щитков поменьше оберегали сердце от атаки снизу. Каждый нижний ряд был меньше верхнего, зато насчитывал больше тускло поблёскивающих пластинок. Они всё уменьшались и уменьшались, пока не превращались в нежные колечки-чешуйки между задними лапами. Оттенок их был светлее, чем на груди, почти белый. Раскинутые лапы от когтей к основанию бледнели, приобретая такой же нежный цвет. Сквизгаар осмотрелся — за его спиной оставался только хвост, расслабленно откинутый в сторону. Ладони его погрузились во впадины между бедром и туловищем зверя. Их поверхность, тонкая, как рыбья кожа, жгла руки едва ли не сильнее, чем непробиваемая грудная клетка. Между ними располагался круглый приплюснутый бугор, взглянув на который Сквигельф понял: вот оно. Гитарист разместился на основании хвоста, еле удержавшись, чтобы не сгорбиться и не скорчить гримасу: его ничем не защищённая промежность в этот миг словно оплавилась и приварилась намертво к равнодушно твёрдому бугристому седалищу рептилии. Вспотевшие ладони медленно заскользили взад-вперёд по драконьему паху. А может, это вовсе и не пот был? Сквизгаар не отважился поднять руку, чтобы проверить. Дракон пока ещё не распробовал новых ощущений, но понял, что происходит нечто захватывающее. Раньше никто такого с ним не делал! Кусь пригнул голову к груди, насколько позволял твёрдый костяной воротник шеи, и стал смотреть. Со стороны могло показаться, что его круглый янтарный зрак гипнотизирует отчаянного пришельца. Взгляд был настолько неотрывен, что Сквигельф чувствовал его кожей: на лице, на ключицах, на руках. Шведу удалось захватить внимание зрителя — осталось только показать ему свою ловкость рук. Словно выйдя в очередной раз на сцену с гитарой, Сквизгаар то прикрывал глаза и поднимал слегка краешки губ; то резко взмахивал ресницами, выпуская в зрителя дерзкий взгляд; то покусывал легонько нижнюю губу, как во время особо закрученного пассажа. Кусь засмотрелся на неторопливую игру человеческого лица и сам не заметил, как оказался в его власти. Даже нижняя челюсть его, без всякого на то позволения, медленно ползла вниз, как часовая стрелка. Такое увлечённое состояние не стоит прерывать вопросами, разговорами и прочей болтовнёй, которую почему-то в порнофильмах часто показывают вместо прелюдии к сексу. Гитарист полагался лишь на собственные наблюдения. К примеру, в обеих впадинах явственно прощупывались суставы, которые крепили задние лапы к туловищу. При неосторожно сильном нажатии на них зверь обиженно ворчал и пускал из ноздрей облачко дыма. Чуть ниже бугра можно было как угодно мять податливо прогибающуюся под кулаком чешую. Из самого бугорка медленно, как морской моллюск из раковины, появился спрятанный внутри орган. Чем больше хлопотали над ним лёгкие пальцы, тем дальше он рос, выпрямлялся и тем крепче становилась хватка рук вокруг него. Правда, Сквизгаар не мог уже разобрать, что они чувствуют: то ли драконью слизь, стекающую по капле с верхушки органа; то ли собственную кожу, растираемую между рукой и раскалённым металлическим ломом. Смазка не помешала бы… Гитарист оторвал от дела левую руку и закрыл глаза — чтобы ни на миг не узреть, что может сделать пламя с живым существом. Он представил себе бутыль лубриканта самого большого объёма, который существует на Земле, а когда разжал веки, узрел… пластиковую полторашку «Шведской семечки». В глаза бы его не видеть это дурацкое название! И зачем только Сквигельф согласился, чтоб его лицо печатали на аляповатой сине-жёлтой этикетке масла? «Рафинированное, дезодорированное», — на автомате прочитал гитарист. Что ж, со своим подсознанием он не мог не согласиться: на Кусевом агрегате впору яичницу жарить. Может, вытащить ещё ветчины кусок, ножик, пару-тройку яиц, помидорку маленькую?.. Знакомые запахи еды возникли сами собой, перебив неотступный вкус крови в горле. Сквизгаар понял, что бредит. Виной тому, отчасти, был грязновато-серый дымок, текущий без всякого контроля из носа и рта восторженной рептилии. Он крайне неохотно рассеивался, предпочитая собираться в пахучее облако — словно тоже хотел поглазеть, что будет дальше. А дальше гитарист опорожнил бутылку, одним махом перевернув её вверх дном над окончательно выпрямившимся членом. До своего Сквизгаару уже дела не было, лишь бы не превратился в уголёк. Остатки льющегося масла он вылил в свободную ладонь. С болью поднявшись с насиженного места, он на ощупь размазал смазку по казавшейся уже мёртвой плоти. Только секунду спустя к ней вернулась прежняя чувствительность — даже божественная регенерация с трудом удерживала это тело от страшных ожогов. Но Сквизгаар ни единым движением не выдал свою боль: дракону это знать необязательно. Рептилии вообще устроены не для лишних эмоций, толстая огнеупорная кожа гораздо крепче и неподвижнее человеческой. Легко и непринуждённо гитарист поднялся на ноги и, сделав один глоток незадымлённого воздуха, начал опускаться. Острая боль тщетно пыталась затормозить его спуск. Нудно и протяжно продвигалось вглубь пыточное орудие, расширяя нанесённые раны и вливая в них расплавленный металл. Жалостливое не в меру подсознание вновь попыталось отвлечь Сквигельфа мыслью о яичнице. Как наяву видел он свою большую тарелку, блестящие столовые приборы, обеденный зал Мордхауса, ребят и Нэйтана рядом. Да с ним ли это всё было? Или он смотрит кино, снятое от лица какого-то Сквизгаара? Хороший он был парень… Светлые волосы взметнулись и снова упали на спину, плечи. Надо сконцентрироваться, иначе так и сознание недолго потерять. Сквизгаар поймал выжидающий взгляд Куся. За время помутнения рассудка гитарист, как оказалось, успел сползти до того самого бугра, с которого началась эта мучительная эпопея. Теперь он сидел, словно посаженный на кол, а, по идее, должен был снова начать подниматься. Но это оказалось куда сложнее. Он словно сросся с драконьим членом, и тот ежесекундно обжигал только что восстановленное тело, с равнодушием, с каким деревянный резной идол пучеглазится на окровавленную жертву у своего основания. Но это сравнение тоже было иллюзией подсознания шведа, которое тоже подгорало где-то с краёв золотистой корочкой. Дракон же этого не замечал. Он нетерпеливо заскрёб лапами, желая продолжить дальше. В его воображении что-то загадочное плотно сжимало его член, с которым тоже творилось что-то непонятное. А пришелец медлил с открытием непостижимых рептильему уму тайн: то напрягал ноги, нажимая ладонями на живот Куся, то взмахивал волосами, то закатывал глаза. Наконец, любопытный ящер не выдержал и спросил: — А дальше будет что-нито? — Подними меня, — шепнул ему Сквизгаар. Дракон мало что понял. Поднять — это как? Взлететь, что ли? Но летать спиной вниз ещё не всякий ловкач сумеет. Что же тогда нужно? Сквигельф понял, что дальнейшие разъяснения бесполезны. Он потянулся рукой к лапе дракона и осторожно взялся за толстый изогнутый палец, стараясь не порезаться об острый коготь. Взявшись за обе лапы, гитарист медленно положил их себе на пояс. Длины конечностей немного не хватало, и пришлось пригнуться к животу-сковородке. Яичницы, может, и не выйдет, а вот сосиска горячего копчения — запросто. Сквизгаар плотно прижал обе лапы к своим бокам — ощущалось это, как средневековый пояс из сплошных тугих обручей и колючек-царапучек — такие, говорят, использовались при пытках или в дамских нарядах. Надавив сверху на огромные шершавые ладони — отдалённо походившие на человеческие, но четырёхпалые — он толкнул их, направляя вперёд. Выглядело это так, будто гитарист хотел поднять сам себя за волосы. Наконец-то ящер понял, что от него требуется. Он потянул Сквизгаара на себя, и тот ощутил внутри медленное движение. В нём были еле слышные отголоски, зыбкие воспоминания о том, что когда-то подобное могло приносить удовольствие. Но сейчас боль перевешивала, и гитарист не мог сосредоточиться на поисках чего-то приятного. В мозгу, что запекался внутри черепной коробки, билась, как человек на последнем этаже горящего дома, мысль: как он ещё хоть что-то чувствует? Дракон тем временем вошёл во вкус и подхватил интуитивно знакомые всем живым существам ритмы «туда-сюда». А Сквизгаару оставалось вдохновенно взмахивать волосами, поглаживать ладонями щитки на животе и держать над собой контроль. Чуть ослабишь пристальное внимание к собственному телу — и оно вспыхнет изнутри, как торфяник, не остановишь. Человеческая кровь не драконья, долго не кипит — сразу превращается в сухой коричневый порошочек. Если так, то быть гитарному богу сыпучим, лёгким и компактным. Даже гроб не понадобится. Сейчас он поднимется с воздушным потоком вверх — и разлетится в разные стороны сам от себя, смешавшись с безликими пылинками. Может, они тоже когда-то были богами?.. На самом деле лёгкий полёт только снился богу наяву, каждой усталой частице его тела. Это опять подсознание Сквизгаара влезло без спросу, укачав под ритмичные движения. Они же привели дракона к облегчению, волной прокатившемуся от задних лап до ноздрей. Бережно снял он с себя утомившегося пришельца. На сей раз Кусь всё понял: драконов после соития тоже неуклонно тянуло в сон.