The Five Horsemen-3: To Hell and Back

— Неее-ет! Доктор Роксо! Токи вскочил со своего места и перемахнул через барьер, не коснувшись ногами перил. Его товарищи, не успев толком сообразить, что случилось, застыли, едва привстав со своих мест — а Токи уже нёсся, прихрамывая, по сцене. Растолкав собравшихся медиков, он бросился к другу. — Доктор Роксо, не надый, — шептал он, — не умирает… Норвежец еле сдерживал слёзы в надежде, что клоун сейчас вскочит как ни в чём не бывало — как это происходило на его глазах уже много раз. — Что с тобой случиться? Роксо приоткрыл глаза и попытался что-то сказать. Все замолкли, превратившись в слух. — Я… нюхаю… — просипел он, и, словно с чувством выполненного долга, закрыл глаза. Токи прижался лбом к его груди и беззвучно затрясся в плаче. Когда слугам удалось, наконец, поднять гитариста, тот лишился чувств и снова осел на песок рядом с телом клоуна. — Удержать его не могли, рукожопы? — Нэйтан сверкнул на клокатиров зелёными глазами. Пока остальные дэтклоковцы разгоняли фотографов, журналистов и прочую досужую шушеру, вокалист бережно понёс Токи на руках. Сейчас ему требовалась неотложная помощь доктора Твинклетитса. Дэтклоковский психотерапевт был уже осведомлён о случившемся и готовил свои растворы, когда Токи внесли в его кабинет. Ритм-гитариста уложили на кушетку. Доктор тут же подсел к нему и взялся за его побледневшую руку — прежде всего необходимо было поставить капельницу. Бросив неодобрительный взгляд на собравшихся у койки металлистов, Твинклетитс попросил их выйти. Те не двинулись с места. — Что с ним? — Будто сами не знаете, у него сильнейшее нервное потрясение, — сердито нахмурился врач. — Будьте добры, отойдите от него, хотя бы. И не шумите: мне нужна приватная атмосфера. С этими словами психотерапевт загородил пациента чёрной ширмой. Остальные, не сговариваясь, извлекли из карманов свои дэтфоны. «И от чего же он всё-таки умер?» — поинтересовался в общем чате фронтмен. «Врачи сказали, сердечный приступ или что-то типа того», — отвечал ударник. — «Говорят, для такого заядлого наркоши, каким был Роксо, он прожил прямо дохрена». «Похер на Роксо», — писал Мёрдерфейс. — «Вот Токи жалко». «Реально. Сквизгаар, и хули ты молчишь? Как тебе результаты? Доволен?» — продолжал ударник. «Мы ебошили без малого месяц и нихера не добились! Ещё и Токи теперь хрен знает когда оклемается. А всё твои идиотские сны!» «Заткнитесь нахуй!» — вмешался Эксплоужен. — «Сквиз, что ты думаешь по этому поводу? Есть у тебя мысли какие?» Сквизгаар долго думал, набирал текст, стирал его и в итоге выдал: «Нэт». «Пидора ответ!» — синхронно напечатали все трое. «Сквиз, ты извини, конечно», — стал печатать Эксплоужен лично соло-гитаристу, — «но это перебор. Кстати, почему твои нам не помогают? Это как бы в их интересах. Если твой папаша такой мудрый и всезнающий, что б ему этого сына Хель не найти? Или хоть область на планете указать?» Сквигельф засопел и сжал дэтфон в руках. «Нэйтанс, не смеет называть его «папаша». Он есть быть верхний бог, а не твой рэднек из Флорида в треники с заплатой. И не говорит про то, в чём ты не разбирается». Но не на «папашу» на самом деле разозлился швед. Как донести до человека (даже такого необыкновенного, как Нэйтан), что сила любого бога не безгранична? Особенно, когда «бог» для смертного означает существо, по определению, всемогущее? Из-за ширмы донёсся слабый стон — это подействовала капельница. — Токи, — ласково заговорил с ним психотерапевт, — ты слышишь меня? Это доктор Твинклетитс. — Док… тор… — Как ты себя чувствуешь? — Мне… очень хреновый. — Давай поговорим с тобой — и тебе станет лучше, — предложил доктор. — Расскажи, что у тебя сейчас на душе? Что происходит в твоём подсознании? Может, какое-то воспоминание? Или случай из детства? Токи вздохнул и сглотнул слюну. — Я опять сидеть в яма для наказаний… Первое, что он вспомнил — это холод. Дикий холод, который выкручивал суставы маленьких пальцев и ломил тонкие исцарапанные ноги. Снаружи снег валил сплошной стеной откуда-то с неприветливо-серого угрюмого неба, устилая собой стылую землю, которую, кажется, не сможет отогреть никакая весна. Резкий ветер пронзительно выл, надрывался, стучал в заиндевевшие окна и старенькие двери домиков, выглядевших крохотными и жалкими средь бескрайнего заснеженного простора. Наверное, сама жизнь здесь словно застыла, затерялась за непроглядной белой пеленой, в которой угасала, а затем и, совсем ослабев, пропадала всякая живая душа. Холод не терпел, когда его властное совершенство нарушало малейшее живительное тепло. За что он на этот раз отбывал срок в яме для наказаний? Кажется, за то, что загулялся и не успел к вечерней молитве. Хотя где гулять зимой, в такой лютый мороз? Точно, он отогревался в харчевне, забившись в самый дальний угол, чтоб не выгоняли. Там было очень тепло и шумно, пахло едой. Не то, что дома. Там почти не топили, хоть и заставляли каждый день с утра пораньше натаскать хворосту из леса. Ему никогда не разрешали растопить печь посильнее. Говорили что-то непонятное: про первородный грех и смирение плоти. Он знал, что самое жаркое место в мире — это ад. Там никогда не угасает огонь, на котором стоит множество огромных котлов. А в этих котлах варятся грешники. В общем, это место по описанию смахивает на баню. И он точно попадёт туда, если не будет слушаться родителей, выполнять все их задания и молиться, молиться, молиться… Вот и сейчас он должен сидеть в этой глубокой яме, где ещё холоднее, чем снаружи, и читать «Отче наш» наизусть. Но если это делать, бог Отченаш заберёт его в рай — высоко-высоко на облака. Чем выше поднимаешься, тем холоднее — это знает любой, кому приходилось взбираться на гору. Он тоже это знал. Упрямо сжал из последних сил кулачки и решил про себя: «Не буду молиться Отченашу. Буду молиться Сатане». Сатана как раз проживает в аду, в этом прекрасном месте, где всегда тепло, много людей, и никто не заставляет тебя делать неподъёмную для шестилетнего мальчишки работу. Сядешь себе у краешка котла и варишься спокойно. Только смотришь по сторонам, как другие варятся. Только как добраться в ад? Уж он-то знал: не пешком, не на телеге и даже не на поезде. Надо просто взять и умереть. К ним домой регулярно приносили для отпевания тех, кто взял и умер. К сожалению, никто из них не рассказал, как это делается. Но он и сам догадывался. Нужно просто долго сидеть и не двигаться. Тогда его тело останется в яме, а душа сможет лететь туда, куда ей хочется… «Всё ведь закончится… Побыстрее бы…» Сил бороться совсем не было. Не было решимости, не было воли — слишком долго её ломали об колено. Посиневшие от холода разбитые губы слабо разомкнулись. Едва слышный шёпот сорвался с них, унеся с дыханием ещё немного потухающего тепла. «Можно ведь… Я умру… Прошу…» Жизнь, едва успевшая начаться, желала себе скорейшего конца. Смерть представлялась спасением, она выглядела едва ли не счастьем в сравнении с участью беспомощной жертвы побоев, бессловесно выносящей всякое унижение. «Забери меня, смерть…» Пребывая в полузабытьи, он не заметил, как высоко над головой, на решётчатую крышку ямы сел ворон. Птица наклонила голову, окинула мрачное подземелье умным взглядом и несколько раз каркнула — словно звала кого-то. Открыв глаза, он увидел черноту. Ничего страшного, рассудил он, так бывает у всех, кто только что умер. Сейчас он либо провалится прямо в горячую воду адского котла; либо же засияет ослепительно белый свет, и Отченаш, холодный и невозмутимый, унесёт его прямо в налитую ледяным дождём тучу. «Нет, только не туда…» Вдруг чернота зашевелилась, и оказалось, что это подол большого чёрного платья. Но не такого, как у его родителей. Это было действительно необыкновенным. Оно было одновременно чернее безлунного ночного неба и ярче дневного солнца. Две руки, появившиеся словно из ниоткуда, подхватили его словно пушинку. Одна была холодная, как лёд и почти бесплотная. Вторая же была полная и румяная. Мягкая ладонь встрепала ему волосы, и что-то коснулось его лба. Руки слегка приподняли его — и тогда он смог увидеть лицо. Правый голубой глаз с интересом рассматривал его. Левая глазница была пуста, но, казалось, взирала на него с не меньшим интересом. Спокойная улыбка справа налево переходила в оскал безгубой челюсти. А длинные прямые волосы ровно делились на русые и абсолютно седые. — Значит, ты Токи? — спросила она. Её голос звучал знакомо, но в то же время не был похож ни на какие другие голоса. — Да, — ответил он. — А ты кто? — Я Хель, богиня смерти. Он немало удивился. Ведь есть только Сатана и непонятный Отченаш. Но эта богиня не была похожа на кого-то из этих двоих. Чтобы внести ясность, он с надеждой спросил: — Ты заберёшь меня в ад? Она покачала головой: — Всему своё время.  — Ну, пожалуйста! — в глазах у него всё помутнело и замерцало. Он принялся тереть их грязными ладошками. — Забери меня, я так хочу умереть! Хель прижала его к себе.  — Видимо, тебе действительно ненавистна твоя жизнь. Редкие из тех, кто попадают ко мне, сами зовут меня. Знаешь ли, так непривычно, что меня ждут — обычно никто не рад встрече со мной… Он не смог ничего сказать в ответ — ему словно перерезало дыхание, а обрывки слов плотным комом застряли в горле. — Ты никогда не думал, что слишком юн, чтобы отправиться в царство мёртвых? Неужели тебя в этом мире ничего не держит? Подумай хорошенько… Он продолжал молчать, не будучи в силах сказать ей хоть что-то. — Что ж, значит, ты искренне хочешь пойти со мной? Он кивнул. Криво обстриженные волосы упали на его бледное исхудавшее лицо. — А ведь тебе бы хотелось перестать быть таким маленьким и жалким? Дать отпор всем своим обидчикам? Чтобы они боялись тебя, а не ты — их? О да, он бы этого хотел. Но за него было некому заступиться. И защитить себя он не мог. Потому он не видел для себя иного выхода, кроме как покинуть этот мир. — Теперь мы с тобой будем вместе. Я не оставлю тебя здесь. — Так ты меня заберёшь? Его слова звучали совсем тихо, но в них всё ещё сквозила надежда. — Нет же, глупенький! Ты не отправишься в моё царство! Просто отныне ты никогда не будешь один. — Что? — Я не заберу тебя, но всегда буду рядом с тобой. Я давно слежу за тобой и вижу в тебе невиданную, нечеловеческую силу и стойкость. Сейчас же я наделю тебя своей силой, теперь ты — мой сын. Женщина, что выносила тебя в своей утробе, недостойна называться твоей матерью: она, как и твой земной отец, сама отдала тебя в руки Смерти. Так что отныне ты — моё дитя, дитя Смерти, и больше ничьё. Помни об этом. Ты ведь будешь помогать мне? Не помня себя, не раздумывая, он дал своё согласие. Его жизнь пока что не заканчивается, но она однозначно изменится, а это неплохо… Мертвенно-холодная рука костлявыми пальцами обхватила его ладонь. От этого прикосновения он в ту же секунду почувствовал боль, но совсем не такую, как от побоев. Странное, невиданное доселе чувство, наполняя собой кровеносные сосуды, заструилось вверх по его худой руке, пока, наконец, не наполнило собой взволнованно бьющееся сердце. Боль стала нестерпимой, она словно сдавила всё в его груди, вывернула всё внутри у него наизнанку. Но, когда он скорчился на земле, она отступила, оставив его с осознанием того, что теперь всё будет иначе. — Отныне ты выше смерти, — торжественно произнесла Хель. — Ибо ты — сама Смерть. А потому не бойся и жизни. Что бы ни случилось, будь стоек. И, когда жизнь закалит тебя, словно меч, я призову тебя… Он мало что понял, но послушно кивнул.  — А пока — спи. Она прижала его к груди и запела на непонятном языке. Он вроде бы слышал эту мелодию когда-то… или не слышал? Пение тёплой волной приподнимало и опускало его много-много раз, пока на очередном гребне он не проснулся в яме совершенно один  — А потом что было? — осторожно спросил доктор Твинклетитс, не переставая строчить в блокноте.  — А потом прийти отец и сказать вылезать из яма, — ответил Токи, уже начавший приходить в себя. Одногруппникам, что всё это время стояли за его спиной, ничего не оставалось, кроме как переглядываться и красноречиво пожимать плечами.  — Ну и дела-а, — протянул ударник. Нэйтана пробило на нервный смешок. — Это что, выходит, мы зря всё это время проебали на поиски сына Хель? Он же был у нас под носом! Сквизгаар тоже усмехнулся. — Я быть долженный догадаться. Все, кто он полюбить, сразу умирать. Дэто быть не просто падение сова… Когда Оффденсену сообщили последнюю новость, он тут же объявил экстренное внеплановое собрание группы. — У меня ведь тоже была такая мысль, — менеджер вертел в руке карандаш, — не про Токи конкретно… но про одного из вас. В ответ он увидел измождённый взгляд четырёх пар глаз. — Что ж ты раньше молчал, умник ёбаный? — не выдержал фронтмен. Чарльз выпрямился и отложил карандаш в сторону. — Я бы попросил обойтись без оскорблений, Нэйтан. Я отмёл эту идею, так как присутствие в одной группе сразу двух богов очень маловероятно… Конечно, нам известно, что вы — прошлые и будущие Всадники Апокалипсиса, исполнители Высшего Закона, но чтобы всесильные боги… — Когда в деле появляютшя боги, жаконы логики бешполежны, — с видом знатока объявил Мёрдерфейс. — Чуваки, а если и Токи не тот, кого мы ищем? — озабоченно нахмурился ударник. — Мало ли какой хернёй его наш псих (так ребята называли Твинклетитса) накачал. Может, от этого его так пропёрло? Чарльз набрал психотерапевта и перевёл телефон в режим громкой связи. — Как себя чувствует Токи? — Сейчас он спит. Я бы порекомендовал ближайшее время не беспокоить его. — Хорошо. Я бы хотел знать, что вы думаете по поводу его психического состояния? — поинтересовался менеджер. Трубка вздохнула. — Понимаете, Токи очень потрясён смертью доктора Роксо и винит себя в произошедшем. Подсознательно он считает, что как бы распыляет смерть вокруг себя. — А это воспоминание из детства? Доктор усмехнулся: — Ну, вы же понимаете, что никакая богиня явиться к нему не могла. — Конечно, — невозмутимо согласился Чарльз. — Я полагаю, это было так называемое «ложное воспоминание». То есть, оно появилось ровно в тот момент, когда я попросил Токи рассказать первое, что ему вспомнится. А формируются подобные истории обычно из самых свежих впечатлений пациентов. Хель — это что-то из древнескандинавской мифологии, если я правильно помню… — Абсолютно верно. — Вы можете поспрашивать коллег Токи: может быть, недавно он смотрел или читал нечто наподобие… Сквизгаар молча кивнул. Сборник мифов, который норвежец обронил на стадионе, лежал теперь, слегка потрёпанный, на коленях соло-гитариста. — Я знает, как точный проверить Токи, — негромко сказал он. — Надый привести его в место, где я найти свой гитара. — И чё там должно произойти? — Один давать нам свой знак. Пиклз не успокаивался. — А если не даст? — Сказано «даст» — значит даст, — отрезал вокалист. Ударник в ответ взглянул на него своими насмешливыми зелёными глазами. «Не сотвори себе кумира», — словно наяву, услышал Эксплоужен. — Значит, решено: едем на пару дней в Швецию, — подытожил Чарльз. — Не будем ничего говорить Токи, пока окончательно не убедимся. — А то жажнаетшя ещё, — добавил Уильям. — Скорее, сам померет со страх, — покачал головой Сквизгаар. Он совершенно не представлял себе, как Токи будет договариваться или даже сражаться с Хель. Потому как до сегодняшнего дня Вортуз не проявил себя ни в том, ни в другом. Когда ритм-гитарист немного пришёл в себя, его обрадовали известием. — Мы решили устроить небольшой отпуск, — объявил Чарльз, — буквально на пару-тройку дней. — И куда мы едет? — спросил Токи. — В Швеция. Сосновый лес носом дышать, — поделился Сквизгаар, — дэто быть полезный для здоровье. — И для нервов, — сказал Нэйтан. — У всех нас они в последнее время ни к чёрту, — добавил он, оглянувшись по сторонам. После недолгих сборов личный самолёт группы приземлился в стокгольмском аэропорту. Токи ошалело завертел головой, оказавшись в здании терминала. — И где тут быть сосновый лес? — голосом обманутого ребёнка протянул он. — Не будь такой тупой, Токи, — поучал его Сквигельф на правах уроженца города. — Дэто есть быть столица. Я, конечный, не знает, может, у вас в Норвегия прямо в столица лес растёт. Но у нас лес быть за городом. А тут растёт только аэропорт, дома и вышка для связь. Ритм-гитарист слушал, не перебивая. Но не потому, что ему было очень уж интересно знать, какие ещё здания произрастают в Стокгольме. Токи чувствовал неотвратимое приближение чего-то ужасного — как и дома, до гибели Роксо. Но клоуна уже похоронили — по его настоянию, с большими почестями — а то самое, ужасное, ещё не пришло. И неизвестно, когда оно придёт. А если так, то ожидание не скрасят ни аттракционы, ни пироги с брусникой, ни прогулки на природе. Вортуз плёлся по лесной тропинке вслед за соло-гитаристом и послушно вдыхал хвойный запах. Только он не был похож на обычный бодрящий аромат сосновой чащи. Словно бы что-то плотное и тягучее висело над деревьями неподвижной незримой массой, проникнув между всеми ветвями и даже иголками. Так пахло от мёртвых людей, которых приносили домой к его родителям. Норвежец тряхнул головой. Конечно, ему это только кажется! Будь так на самом деле, другие бы тоже чуяли запах. Но они, напротив, шли себе спокойно позади. Периодически кто-нибудь из них шумно вздыхал, крякал и говорил что-то наподобие: «Ух, какой воздух! И чего мы раньше тут не гуляли?» Сквизгаар вдруг остановился и указал рукой вниз. — Вот оно, дэтот ущелий, — сказал он. — Чё, дошли наконетш-то? — не верил своему счастью запыхавшийся басист. — Шлава бо… ой. Ну, то ешть, вы поняли. — А теперь мы есть долженный спуститься вниз, — злорадно объявил швед. Глядя на крутой склон, дэтклоковцы скептически поцокали языками. — А может, не надый? — с надеждой в голосе спросил Токи. — Вернётся, съедит ещё пирог… — Токи, ты что, не хочет увидеть редкий шведский лесной кошка? — Сквизгаар знал, чем воздействовать на коллегу. Приманка сработала, и Токи начал спускаться вместе со всеми. Для таких неопытных альпинистов, как «Dethklok», спуск был не из лёгких. Серые скалы, поросшие жидкой травой, еле позволяли поставить ногу боком. Тут уж было некогда рассматривать стенки ущелья, покрытые причудливыми трещинами, словно древними рунами. — Бля, Сквиз, и как ты тут спускался? — пропыхтел вокалист. — Тогда быть зима, — голос Сквигельфа отражался от каменных стен. — Много снега навалить. Я просто бежать, споткнуться и съехать на задница по снег. — Сквизгаар, а какой они, шведский кошки? Тот на секунду задумался. — Они большее обычной, жёлтый в пятнышка и пушистый, — на этом сведения о редких животных исчерпывались. Долго ли, коротко ли, все оказались на дне ущелья — как ни странно, без единой травмы. Внизу ущелье оказалось не таким, каким его только что рассматривали сверху. Оно было гораздо шире. Стены терялись где-то в холодном мраке и только на высоте человеческого роста начинали сужаться. Поверхность под ногами была удивительно гладкой, будто бы специально обработанной. — Здесь раньше река течь, возможный, потому и дно такой ровный, — ответил на немой вопрос товарищей Сквизгаар. Те продолжали молчать: все чувствовали, что тишину этого места нарушать нежелательно. — Туда, — коротко указал соло-гитарист и повёл музыкантов за собой. Токи шёл, робко оглядываясь по сторонам. Он уже понял, что никаких кошек тут не будет. Куда они идут? Зачем? — эти вопросы крутились в голове Вортуза, но спрашивать вслух он не решился. Сквизгаар привёл их в тупик — они оказались в обширном каменном «зале». Перед металлистами возвышалась отвесная скала, под которой располагались каменный алтарь и огромная статуя бога Одина с простёртой вперёд ладонью, на которой когда-то лежал священный инструмент. Сердце Токи ёкнуло, однако, он всё ещё держался. — Каррр! — резануло тишину небо высоко над ущельем. Что-то, прилетевшее сверху, ударило норвежца по плечу, и тогда его сердце упало… Сквизгаар поглядел на рухнувшего у подножия алтаря коллегу. На синей футболке Вортуза красовалось белое пятно. — Дэто знак. Знак от Один. — Хорошенький знак: в виде вороньего говна! — поскрёб бороду Пиклз. — Чё нам с ним теперь делать? Скорая сюда хрен приедет, — Эксплоужен наклонился над ритмачом. — Э, очнись! — А кто-нибудь подумал, как мы будем подниматьшя? — Мёрдерфейс задрал голову на полосу неба. — У наш ни верёвок, нихрена. — Тут можный и пешком дойти, — пояснил швед. — Разворачивается сейчас и идёт вперёд. Через двадцать километр выходит на трасса и, если повезёт, ловит попутка. — Ой-ё… — застонал ударник. — А вертолёт вызвать никак? Твою мать, связь тут не работает!.. Окончательно очнулся Токи уже дома, в родном больничном крыле. Вокруг его постели стояли одногруппники, а Чарльз сидел на краю кровати. Норвежец подумал: не иначе, он умирает. Может, это и к лучшему — снова встретится с доктором Роксо… — Токи, — обратился к нему Чарльз. — Послушай.  Мы до конца всё проверили и окончательно убедились: сын Хель — это ты. — Я?! — не поверил ритм-гитарист. — Вауви, — с опаской произнёс он. — И что теперь будет? Уильям, как человек, лучше всех в группе умеющий поддержать, выдвинулся вперёд. — Будем ваш шо Шквижгааром в кошмош жапушкать. Тут же, в палате, без долгих предисловий, началось очередное экстренное собрание группы. Дэтклоковцы вслед за своим менеджером присели на кровать Токи, слегка потеснив последнего. Теперь норвежец сидел, завернувшись в одеяло и поджав ноги к груди. Чарльз сел вполоборота к металлистам и открыл совещание небольшой речью. — Как вы помните, подземный храм, где Сквизгаару впервые удалось выйти из тела*, разрушен. И восстановлению не подлежит. Тем временем, нам необходима энергия четырёх стихий, а также энергия физической смерти. Причём её должно хватить не только на Сквизгаара, но и на Токи. Ваши соображения на этот счёт? Токи съёжился, накрывшись одеялом с головой. — Меня что, тоже убивает? — дрожащим голосом пробубнил он оттуда. — Нэт, балда, убивает только меня, а я берёт тебя с собой, — объяснил Сквизгаар, между делом рисуя что-то в блокноте. Ритм-гитарист, повеселев, высунул из укрытия нос. — Как Нэйтанс? — Йа, как Нэйтанс, — равнодушно ответил Сквигельф, явно увлечённый своей задумкой. — Может, нам поштроить швой храм? — предложил Уильям. — Как тшерковь, но беж крештов и прочей лишней поебени. — Нет, Уильям, воссоздать тот храм у нас вряд ли получится, — возразил менеджер. — При его создании были использованы древние материалы, ритуалы, молитвы и письмена, секрет которых давно утерян. Да и кристаллы, аккумулирующие энергию стихий, были сделаны из неизвестных минералов. То, что нам нужно не обязательно должно выглядеть как храм… — Может, заповедник? — оживился Нэйтан. — Такой, чтоб с озёрами… или реками… или водопадами… — И вулканы обязательно, — вклинился ударник. — А жемля? — забеспокоился за свою стихию Мёрдерфейс. — Ты придурок, что ли? Она и так везде есть, мы по ней ходим, блин! — А па-арк? — внезапно жалобно протянул Токи. Все, как один, замолчав, уставились на него. — Какой, нахрен, парк? — Парк развлечений, — канючил Вортуз на правах больного. — Вы обещать после Швеция в парк вместе сходить, на ат-круцион кататься. — Какие аттракционы, Токи, у нас тут дел, блин, по горло, — нахмурился Пиклз. Но в ту же секунду лицо ударника просветлело. — Стоп, а это идея… — Парк аттракционов из четырёх стихий? — уточнил Оффденсен. — Что ж, неплохой вариант. Токи, спасибо за подсказку. А посреди этого парка будет сцена для вашего выступления. И, собственно, ритуала. Норвежец был счастлив и страшно горд собой: он снова приложил руку к созданию чего-то большого и важного. Нахлынувшие чувства даже оттеснили непонятный гнетущий страх — впервые за долгое время. Токи высунулся из-под одеяла целиком и начал предлагать идеи: — Там точный должен быть какой-нито животный! А ещё такой труба, где все летают. А ещё колесо оборзений, а ещё… Выцепив случайно из общего фона болтовни слово «колесо», Сквизгаар застыл, сгорбившись над записной книжкой. В его остекленевших глазах замелькали ужасные видения из прошлого.** Нэйтан, сидящий рядом, успокаивающе погладил гитариста по спине. К счастью, ступор продлился каких-то несколько секунд, и вскоре швед очнулся. Благодарно кивнув Нэйтану, он снова углубился в свои наброски. Остальные не обратили на них никакого внимания, так как были заняты попытками остановить полёт фантазии ритм-гитариста. — Чувак, притормози, — увещевал его Пиклз. — Нам всего-то четыре нужно. Эта твоя труба у нас будет за ветер отвечать. Аквапарк и фаер-шоу — ясен пень, за воду и огонь. А какие-нибудь грязевые ванны — за землю. — Ш каких пор гряжевые ванны — это ражвлечение? — запротестовал Мёрдерфейс. — Это протшедура такая, её в шанатории проводят. — А чё? Валяешься себе в этой грязи, как свинья, воняешь этим… как его… сероводородом — чем тебе не развлечение! Так вот, — снова обратился ударник к Токи, — лишние-то аттракционы нам нахрена? — Нет, Пиклз, развлечений должно быть немного больше, чем четыре, — поддержал норвежца Оффденсен. — Чтобы отдыхающие ничего не заподозрили. Не обязательно всё, что Токи перечислил… но самые традиционные построить будет нетрудно. Скажем, американские горки или ко… — тут Эксплоужен исподтишка показал менеджеру кулак. — … окружность обозрения, — выкрутился Чарльз. — Впрочем, она нам как раз не нужна. Отдыхающим нежелательно видеть наш ритуал. — Кстати, а кого мы катать будем? — резонно поинтересовался ударник. — Я ж правильно понял, они все сдохнуть должны в конце? Энергия смерти, тыры-пыры… — Хороший вопрос, — задумался менеджер. — Фанаты на наших концертах довольно часто погибают в результате несчастных случаев. Но в этот раз мы должны будем, получается, провести массовое убийство… — Не, ну а чё тебя напрягает? — вернулся в обсуждение фронтмен. — Хотя… мы же не будем знать каждого чела лично. Это убийство без причины, получается… как-то стрёмно это, да. Вот если бы мы знали, что они все какие-нибудь преступники… — Преступники? Это уже лучше звучит, — оживился Чарльз. — Я сейчас же свяжусь с руководством тюрем, которые поставляли нам преступников в прошлый раз. — Во-от, это уже массовая казнь, — протянул довольный Эксплоужен. — Слышь, Сквиз, как мы всё охуенно продумали, а? Нэйтан пихнул соло-гитариста локтем — рука того невольно дрогнула, и карандаш проехался по бумаге, перечеркнув весь рисунок жирной неровной линией. — Блять, Нэйтанс! — рассердился швед. — Это… я не хотел, — вокалист наклонился к нему поближе и сощурился. — А чё ты там всё рисуешь? У нас, как бы, собрание идёт… — Не подглядывает, — Сквизгаар зашелестел страницами, закрыв рисунок. — Если я что-нито делает, значит, дэто быть нужный для дела. — Как скажешь, — хмыкнул Нэйтан и отвернулся. «Конечно, ты ж бог. У тебя же в каждом действии неебически сакральный смысл». Когда примерный план действий утвердили, собрание закончилось. Чарльз вышел из палаты и начал отдавать по телефону первые распоряжения. Пиклз и Мёрдерфейс направились выполнять самую ответственную работу — накачиваться алкоголем. Нэйтан отправил Сквизгаару сообщение «если надо, я у себя» и тоже вышел. Но Сквигельф и не притронулся к своему дэтфону. Он вновь открыл блокнот и продолжил рисовать. — Сквизгаар, а что ты рисует? — не мог не полюбопытствовать Токи. Швед поднял голову и удивлённо застыл. — Какой хуй ты всё ещё ошивается здесь? Вортуз удивился не меньше. — Още-то дэто мой палата, — робко произнёс он, — я тут как бы есть быть больной. Сквизгаар вздохнул. — Ты никому не расскажет? Токи кивнул. — Смотрит у меня. Никому не рассказывает, особенный Нэйтанс. Дэто будет устройство для ритуал. Оно сделать за вас весь грязный работа. Норвежец понял, о каком устройстве идёт речь. — Сильно больный будет? — Успокоится, оно всё равно не есть для тебя, — соло-гитарист наморщил красивый нос. И этот… зайчонок должен победить саму Хель! — Я понимает, — не отставал простодушный Токи. — Тебе. Сильный больный будет? Взгляд шведа смягчился. Он сказал, перейдя на родной язык: — Настолько сильно, насколько мне потребуется. Не меньше и не больше: я же не мазохист какой-нибудь. Мы ведь уже выяснили — чем сильнее боль и страдания, тем сильнее моя энергия и скорость. Всё, я пошёл. Отдыхай. С этими словами соло-гитарист вышел, оставив коллегу наедине с целым ворохом вопросов и сомнений.