The Five Horsemen-3: To Hell and Back

Место проведения концерта-казни-ритуала (что с лёгкой руки менеджера стали называть «три в одном») долго не могли выбрать. Тогда Чарльз решил покопаться в архиве строительных документов и выбрать подходящую площадку из уже имеющихся. Отмотав колёсиком мыши на несколько лет назад, он наткнулся на объект, о котором ничего не помнил. — Эм, ребят? — неуверенно спросил он. — А что за «Чипсовый парк «Dethklok»? Впрочем, глянув на дату возведения объекта, Чарльз догадался: парк строили как раз в те дни, когда весь мир считал дэтклоковского менеджера погибшим. Судя по документации, он лучше всего подходил для предстоящего шоу. Поэтому группа вместе с менеджером собралась в путь — оценить нынешнее состояние объекта. Располагался парк недалеко — всего в ста километрах от Мордхауса. На последнем отрезке пути асфальт изрядно потрескался и пошёл буграми. Кое-где через него пробивались дерзкие зелёные побеги. Стоит ли говорить, что почти всё время с момента постройки сюда не ступала нога человека? Встретили путников ржавые ворота с полинявшей вывеской, на которой теперь едва можно было разобрать, что здесь находится «deth-что-то-там». Возня клокатиров со сложным замком на воротах, их возгласы «ах ты ж, зараза!», «старый, да крепкий!» вспугнули стаю птиц. Выпорхнув из-под ног людей, они взмыли вверх, гневно захлопали крыльями, словно пытаясь прогнать незваных гостей. Пройдя через ворота, дэтклоковцы оказались на мощённой бетонными плитами площадке. Перед ними возвышались целые ряды аттракционов. Тут были и американские горки, протянувшиеся по всему периметру парка; и разнообразные качели-карусели; и ряд игровых автоматов, и, конечно же, автоматы-дозаторы для выдачи чипсов на каждом углу. Когда-то оно всё так и было. Но долгие годы, безжалостные ветры, дожди и снегопады, вандалы и мародёры, безнаказанно перелезавшие через забор, давно стёрли с поверхностей яркие краски и растащили детали на металлолом. Так что теперь перед дэтклоковцами возвышались груды ржавых руин, кое-где поросшие травой. Она же заполонила все стыки между плитами, крепко пустив в землю корни. Глядя по сторонам, металлисты чувствовали себя так же неуютно, как в подземном святилище Одина, где побывали недавно. Та же робость перед величием природы, тот же страх, заставляющий благоговейно молчать, и то же смущение перед какой-то недоступной святостью места. Сегодня, правда, они посетили не храм, но памятник. Памятник себе прошлым — взрослым неразумным детям, оставшимся без опекуна. Даже у невозмутимого Чарльза по спине пробежал холодок. — Ну, что скажете? — повернулся он к подопечным. — Работы здесь, конечно, много, но не больше, чем я ожидал. Металлисты облегчённо выдохнули, мысленно благодаря своего менеджера за то, что он не стал расспрашивать, во сколько всё это обошлось, да почему забросили. Оффденсен как будто прочитал их мысли. — Прошлое остаётся в прошлом, сейчас перед нами стоит куда более важная задача. Итак, предполагаю, в центре надо расчистить место для сцены… Рассредоточить четыре зоны по квадрату было не очень сложно. Между «зонами стихий» на плане отметили по паре качелей-каруселей, а чуть выше пустили американские горки. Клокатиры, не теряя времени, стали подгонять к воротам технику для демонтажа старых аттракционов. Ржавую ограду уже повалили, и первые бульдозеры, радостно пыхтя едким дымом, поползли сносить старый хлам. Под гусеницами трещали и ломались молодые деревья, окружавшие заброшенный парк целой рощей. Сквизгаар хмурился, глядя на это, затем резко дёрнул менеджера за рукав: — Пусть они уйдёт оттуда. — А как же они работать будут, Сквиз? — удивился Нэйтан. — Здесь вокруг везде эти деревья, проехать нельзя! — Как хочет, а деревья чтоб не ломать, — соло-гитарист сложил руки на груди, дав понять, что возражения не принимаются. — Чувак, ты чё, в «зелёные» записался? — хохотнул ударник. — Ну, Пикл, дэто же лес, там звери живёт, — заныл Токи. — А если бы твой дом так разъебать? Чарли, скажи им! — Ладно, ладно, — Чарльз скомандовал кому-то «отбой» по телефону, и техника удалилась, обдав всех напоследок сизым облаком выхлопа. — Высылайте вертолёты, — распоряжался дальше менеджер. — Делайте что хотите, но лес не трогайте. Закончив телефонный разговор, он обратился к Сквизгаару. — Не мог бы ты пояснить, зачем тебе нужны деревья? Это как-то связано с ритуалом? — Йа, — коротко кивнул швед. — Мне будет нужен для ритуал ещё какой-нито природный хреновина. Но вокалист почувствовал, что Сквизгаар говорит не то, что думает. И чуть позже, вечером, когда они вместе ложились спать, вновь спросил о деревьях. Тогда Сквизгаар повернулся в темноте к нему лицом. — В последний время меня бесит, что мы, чтобы что-то сделать, всё вокруг рушит. — Чё тут поделаешь, мы же, типа, Всадники Апокалипсиса, — ответил, подумав, Эксплоужен. — Мы рушим старое — и появляется новое. — Так те деревья и быть новые! — воскликнул швед. — Йа, мы быть Всадники, но я ещё быть бог жизни. Понимает, Нэйтанс, я сам так себя называть. — Это да, жизней ты принёс в этот мир больше, чем кто другой, — хмыкнул фронтмен. — Жизнь — дэто не толькый про люди, Нэйтанс. Люди не одни тут живёт, в дэтот мир. Ты даже инопланетян видеть* и всё равно ничего не понять! Сквизгаар поднялся с кровати и наощупь побрёл к столу. — Смотри, не пизданись там, — Нэйтан беспокойно вглядывался в темноту. Но, когда щёлкнул выключатель настольной лампы, и над столом загорелся свет, вокалист перевернулся на другой бок. — Конечно, где уж мне понять, — прошептал вокалист и сомкнул веки. Но сон всё не шёл к нему. С закрытыми глазами Нэйтан слушал, как карандаш Сквизгаара шуршит по бумаге. «Казалось бы, одно дело делаем. Поддерживаешь его, как можешь, волнуешься за него, переживаешь… А он тебе лекции задвигает: «не понимает ты ничего, Нэйтанс». Ты объясни по-человечески — тогда пойму. А… ну да, ты же бог. И говоришь по-божественному». Нэйтан вдруг почувствовал, что скучает по прошлым временам — когда Сквизгаар был таким же, как все они. Когда можно было, не запариваясь, выпить с ним и поболтать о чём угодно. Тогда можно было не размышлять над вопросом, кто они друг другу — коллеги, друзья или ещё кто. Слово «партнёр» Эксплоужен отчаянно не любил и считал, что подобный лексикон к лицу только зануде менеджеру. А кто он для Сквизгаара сейчас? Взаимно ли всё, что у Нэйтана на душе? Или он кто-то наподобие компаньонки при знатной госпоже? При этой мысли Эксплоужен скрипнул зубами. Сквизгаар услышал этот звук и поднял голову от записной книжки. Почему он должен сидеть и сочинять музыку в этот час, когда все спят? Погасить бы свет, лечь в кровать, молча прижаться грудью к широкой спине Нэйтана и заснуть спокойным безмятежным сном. Прямо как в те времена, когда Сквигельфу не приходилось страдать от предчувствия новой вселенской угрозы. Счастливые времена, но недолгие… Помассировав ладонями усталые веки, швед опять склонился над блокнотом. Он должен сочинить музыку для ритуала — такую, чтобы сама выталкивала его душу прочь из физической оболочки. Установка по его эскизу уже почти готова. В этот раз никто не будет мучиться в нерешительности над его беззащитным телом. Пока рабочие строили новую концертную площадку, дэтклоковцы репетировали. Старались все — даже зал для репетиций покидали с неохотой. «Всё должно пройти идеально», — часто говорили металлисты друг другу. А про себя торопили время, чтобы оно не тянулось так издевательски медленно. «Скорее бы уже всё кончилось», — повторял мысленно каждый. Токи чувствовал себя смертельно больным ребёнком, которому пообещали на день рождения пригласить любимого киногероя. Играть соло в последней песне программы Сквизгаар поручил ему — неслыханное дело! Случись это парой лет раньше, Вортуз бы прыгал до потолка от радости. А сейчас ему было как-то всё равно. Воображение Токи захватила космическая неизвестность. Каждую ночь снилось норвежцу, что он теряет друзей и падает в бесконечный мрак космоса. Невидимые костяные руки удерживают его, а одна из них проводит по лицу, закрывая глаза. Чем меньше оставалось времени до решающего вечера, тем неувереннее чувствовал себя Токи. Перед концертом он совсем пал духом и даже попытался позорно бежать из замка, но его поймали бдительные одногруппники. — Так я и знать, — разочарованно отвернулся от ритм-гитариста Сквизгаар. — Это нажываетшя «дежертирштво», — строго объявил Мёрдерфейс. — Таких отдают под трибунал. Роль трибунала тут же вызвался выполнить Нэйтан — он уже занёс руку для подзатыльника. Токи вжал голову в плечи. — Э, Нэйт, не надо! — ударник схватил его за плечо. — Пиздюли тут не помогут. Пиклз снизил голос до шёпота: — Ты поговори с ним как лидер, объясни, что он неправ. — Вот сам и говори, — Эксплоужен дёрнул плечом, сбросив руку товарища. — У меня и так дел по горло. Нэйтан уже устал кому-то что-то объяснять, доказывать, поддерживать. Какое же раньше было хорошее правило — не лезть друг другу в душу, и точка. И ведь понимали друг друга как-то! А сейчас, вроде, и можно напрямую спросить «что ты чувствуешь?» — а толку? С этими мыслями фронтмен покинул компанию. Следом за ним ушёл Сквизгаар: ему захотелось побыть наедине с собой. И Мёрдерфейс удалился проверить свои «гряжевые ванны». Когда дверь за басистом захлопнулась, Пиклз достал бутылку и два стакана. — Ты пойми, Токи, — начал он, разливая по стаканам янтарную жидкость, — ты теперь тоже… типа, бог. Глядя на полные страха глаза и трясущийся подбородок товарища, драммер не очень верил в то, о чём говорил. — Тебе щас надо, наоборот, встать в полный рост и… это… раскрыться, — как боги «раскрываются», Пиклз не очень хорошо себе представлял. «Блин, это Сквизгаар должен ему объяснять. Я ж вообще нихрена в этих божественных тонкостях не соображаю». Токи глотнул немного из стакана. — Я не знает, что будет, — сказал он уже, наверное, сотый раз за день. — И мне страшный. — А ты думаешь, Сквизгаару не страшно было? — ударник поглядел скептически на уровень жидкости в стакане и хлебнул из горла. — Помнишь, как его Селация загасить пытался? ** Токи молчал, недовольный, что его опять сравнивают с соло-гитаристом. — А помнишь, как он ревел сперва? Этого норвежец не вспомнил. Как он ни старался, перед глазами появлялся образ гордого и уверенного в себе сына Одина. Сквизгаар плакал — быть такого не может! — Это я к чему — может, это у вас синдром какой-нибудь? Когда сперва ноешь, упираешься, а потом — раз! — берёшь себя в руки и как бы поднимаешься на новую ступень. Ударник внимательно посмотрел Токи в глаза. — Вот и у тебя получится когда-нибудь. Ты, главное, это… поскорее соберись. Возьми себя в руки! Токи послушно обхватил себя руками. — Да не буквально, а в переносном смысле… — Пиклз махнул рукой. — Ладно, нам пора. Скоро на сцену, а мы ещё даже рожи, блин, не намазали. Ударник поднялся с места и пошёл в гримёрную, допивая на ходу из бутылки. Токи направился за ним, так и продолжая себя обнимать. Перед самым концертом Чарльз вызвал к себе гитаристов. — Наденьте на шею вот это, — на пальце менеджера покачивались два одинаковых маленьких медальона из какого-то лучистого камня. — Последняя разработка старейшин Церкви Чёрных Часов. — Дэто быть амулет от злые силы? — опасливо и даже как-то обречённо поинтересовался Вортуз. — Нет, Токи, это позволит нам видеть, что происходит с вами, когда вы будете на астральном уровне, и знать, всё ли у вас в порядке. Этот камень имеет чувствительную «душу», если можно так выразиться. — Устройство для слежений? — догадался Сквизгаар. — Верно. Это можно назвать «магической камерой», которую можно взять с собой в иные миры. — Вы есть как будто мне не доверяет, — усмехнулся Сквизгаар, но камень, помедлив, всё же взял — идея была логична и разумна. Нельзя заставлять коллег мучиться неизвестностью исхода дела. Токи же ухватился за цепочку медальона как утопающий за соломинку и поспешно нацепил его на шею — блестящая вещица всё-таки напоминала ему амулет, оберегающий от злых сил. Казалось, что она способна дать хоть какую-то защиту, в которой он отчаянно нуждался, стоя на краю неизвестности… Тем временем парк аттракционов уже вовсю работал. Под ненавязчивую музыку из колонок развлекалась большая партия приговорённых к высшей мере наказания преступников, собранных здесь из сотни тюрем Европы и Штатов. Они весело барахтались в тёплой булькающей грязи, беззаботно парили в аэротрубе и с катались на водных горках. Особо любопытные следили за последними приготовлениями к фаер-шоу. Часть осуждённых радостно вопила, подлетая вверх и падая вниз на американских горках. Но краем глаза все следили за большими экранами в каждой из четырёх зон отдыха — когда же на них появятся вожделенные «Dethklok». — Пора, — шепнул Чарльз. По его команде техники защёлкали кнопками на пультах, и массивная сцена с музыкантами начала подниматься на поверхность земли. Попав на свежий воздух, металлисты завертели головами. На них спускались прохладные синие сумерки. Над площадкой зажглись фонари, а один из углов озарили огни первых факелов. Лёгкий ветерок поднимал в воздух оживлённые голоса, радостные крики и смех и относил их в зелёную рощу за оградой. Ни дать ни взять — настоящий парк развлечений, подумали дэтклоковцы, стоя на неосвещённой сцене. Тут было даже как-то спокойно и уютно. Но врубились прожекторы, и толпа радостно взревела, увидев лица кумиров на экранах. — Ну, привет, отбросы общества! — поздоровался фронтмен. — Сегодня вы услышите последний концерт «Dethklok» в вашей жизни. После этого короткого вступления заиграли первую песню, и понеслось… Всё шло по плану: металлисты колбасились на сцене, публика — в зонах отдыха. Под сценой тоже кипела бурная деятельность, которой руководил Чарльз. — Так, — менеджер взглянул на часы, — тридцать минут прошло, начинайте выпускать живность. Щёлкнул рубильник — и открылись два подземных прохода, ведущих на поверхность. Через некоторое время лечебная грязь, булькнув, подмигнула гостям десятками круглых жёлтых глаз с вертикальными зрачками. Один из отдыхающих неосторожно наступил на глазастый холмик и внезапно ощутил под ногой твёрдое и живое. Холмик раскрыл большую зубастую пасть — и грязь оросили красные пульсирующие струйки. — Твою мать, крокодилы!.. — завопил кто-то, но было уже поздно. Лестница из резервуара с грязью словно испарилась. Обречённые пытались выползти по гладким стенам, выложенным плиткой («штоб как в шанатории!»), но скользили вниз — в кашу из грязи, крови, напуганных людей и рассерженных рептилий. Рядом в аквапарке гремели дэтклоковские хиты, поэтому купальщики не слышали криков и мольбы о помощи. Слетая в воду самыми разнообразными способами, они спешили наверх — попробовать ещё одну горку. И не сразу заметили, что в бассейн с четырёх сторон заплывают стайки серых рыбок с приплюснутыми боками. Когда пираньи начали рвать на куски одного незадачливого купальщика, остальные рванули наверх прямо по горкам. Началась давка. Люди, стремясь наверх, лезли друг по другу, спихивая вниз всех подряд. Хлипкий пластик затрещал под колышущейся людской массой и рухнул. Отдыхающие вместе с обломками горки подняли тучу брызг, что только раззадорило хищников, выплывающих из подводного люка. — Опора «один», опора «два», опора «три», — нажал на пульте техник. Несущие детали аквапарка резко опустились. Пластиковая ловушка с людьми, сыпя вокруг выскакивающими болтами, плавно и неотвратимо оседала в воду. — Пятьдесят минут — запускаем дождик. На площадку с фаершоу пролилась целая тонна вязкой пахучей жидкости — попало и на артистов, и на зрителей. Пока осуждённые протирали глаза и топтались по щиколотку в горючем, огонь их уже настиг. Сами собой зажглись верёвочные фитили ракет — снаряды разлетелись в разные стороны. Несколько ракет подожгли шпалы на американских горках. Теперь пылающие тележки катались по всему парку, роняя то тут, то там отчаянных людей, прыгающих вниз. На шестидесятой минуте в аэротрубу влетели, точно стая шершней, тридцать три боевых дрона с лопастями-лезвиями. Отдыхающие шарахнулись от них, неуклюже загребая конечностями по воздуху. Но дроны были быстрее и маневреннее, и вскоре полупрозрачные стенки аттракциона окрасились в багровый. Как по команде, сломались движущие части всех мелких качелей и каруселей. Оказавшись на земле, люди бежали и ползли сами не зная, куда — попадая либо в огонь, либо в яму с крокодилами. Казалось, что страшные крики, запах крови и жареного человеческого мяса соединились в одну субстанцию и плыли удушливым дымом по воздуху. Токи даже видел этот дым своими глазами. Он был плотный и тяжёлый, как хлор. Но, заполняя лёгкие, не заставлял их выворачиваться наружу — напротив, с каждым вдохом Токи чувствовал прилив уверенности. Он сноровисто перебирал медиатором по струнам, играя первое в жизни соло, и знал: не ошибётся. Сквизгаар уже давно покинул сцену, оставив коллег доигрывать финальную песню. Но о нём сейчас думалось неохотно. Наконец-то никто не помешает Токи как следует выступить. Хотя на экраны уже давно никто не смотрел, Вортуз чувствовал себя королём — нет, богом этого вечера. На последнем аккорде песни металлисты отошли к краю сцены. Пол раздвинулся, и на поверхность начала медленно подниматься огромная конструкция в виде гитары. Вместо струн посередине к ней за руки и за ноги был прикован соло-гитарист, одетый во всё белое. Его руки были вытянуты над головой, а золотистые волосы развевались по ветру. Подняв веки, он одарил товарищей снисходительной улыбкой и насмешливым взглядом. Нэйтан глазам своим не верил. Казалось, что время повернуло вспять, и теперь ему с «алтаря смерти» улыбался совсем молодой, даже слегка наивный Сквизгаар. Токи тоже глядел снизу вверх на коллегу, но не воспоминания прошлых лет нахлынули на него, а дикий и безотчётный ужас. Зрачки Вортуза испуганно расширились, взгляд стал потерянным и каким-то прозрачным. Он понял, что сейчас будет, и попытался отвернуться. — Куда, бля?! — окликнули его товарищи. Нэйтан и Мёрдерфейс заломили норвежцу руки. Пиклз схватил за голову, бесцеремонно раскрыл зажмурившиеся было глаза, больно оттянув ему веки: — Смотри давай! Не выдержав всеобщего давления, Токи неуклюже рухнул на колени и замер. Тем временем из колонок грянули первые такты нового, никому не знакомого произведения. Это была целая симфония из разных гитарных партий, словно целый отряд гитаристов сейчас стоял на сцене и обменивался соло, которое прокатывалось из стороны в сторону по всей площадке, постепенно наращивая силу и скорость. Перед Сквигельфом появилась механическая рука-штатив, занеся над «гитарным постаментом» длинный смычок. В ярких лучах софитов инструмент блестел, линии бликов хищно скользили по нему — сталь была остро заточена. Сквизгаар бросил на него удовлетворённый взгляд и едва заметно кивнул — интро композиции было окончено, и пришло время для основной партии. Первый её аккорд, прозвучавший неожиданно резко и отрывисто, совпал с первым ударом, который пришелся на руки гитариста. Раскачавшись и примерившись, смычок хлёстко резанул его по запястьям и ушёл в сторону, продолжая имитировать игру в нескольких сантиметрах от огромной гитары. Сквизгаар слегка поморщился от жгучей боли — из перерезанных вен брызнуло фонтаном, сверху вниз по рукам побежали багрово-красные струйки. Чувствуя, как кровь начинает покидать его тело, швед победно улыбнулся — одновременно с этим его постепенно наполняла и вела собственная музыка, пробуждая нечеловеческую силу. По позвоночнику прокатилась дрожь, в конечностях закололо, словно легкие разряды тока пробежали по всему телу… Сквизгаар дёрнулся в оковах, будто собираясь в следующий миг сорваться с «постамента» и улететь. Но нет. Ещё слишком рано… Тонкие брови, точно крылья, изогнулись над глазами, в которых читалась твёрдая решимость. Он снова усмехнулся, сосредоточив взгляд на орудии своих мучений — ну же, давай! Словно в ответ на усмешку, механическая рука снова взмахнула смычком, который на этот раз прошёлся наискось по ногам, а затем, не давая передышки, круто на излёте опустился на грудь и бока. Теперь Сквизгаар мог видеть, как лезвие легко вспарывает белую ткань и глубоко впивается в кожу. Гитарист больше не улыбался. У него закружилась голова и перехватило дыхание. Захотелось, чтобы в мозгу сам собой щёлкнул выключатель, и картина, стоящая перед глазами, погасла, словно на мониторе. И чтобы больше не чувствовать, как блестящее лезвие монотонно пилит всё подряд: мышцы, сосуды, нервы, с противным звуком скрежеща на рёбрах. Несколько секунд смычок сновал практически на одном уровне, «награждая» своего создателя всё новыми увечьями, пока в сольной партии проигрывался однообразный запил. Сквизгаар напряг все силы, чтобы не потерять сознание. Слишком рано. Картина перед глазами начала стремительно расплываться, все линии размылись, цвета начали сливаться и превращаться в обволакивающую черноту, сквозь которую отрывистыми штрихами и маленькими отдалёнными точками пробивается свет, который куда-то ускользал, становясь всё более трудноразличимым. Свербящая, щекочущая энергия продолжала расти в его теле, но и это было уже не волнующе-приятно, а мучительно, словно что-то разрывало его изнутри, смычок же помогал этому «что-то» снаружи. Гитарист упрямо стиснул зубы и заставил себя смотреть вниз. На работу своего творения, что превращало его тело из человека в дырявую коробку томатного сока. Да, он уже не человек… Но всё-таки ещё пока не бог. Нужно ещё потерпеть, выдержать, вынести! Механическая рука тем спустилась чуть ниже, на живот, сделала несколько небрежных движений, слегка оцарапавших кожу, и замерла. Казалось, она подустала от работы — вот-вот отложит смычок в сторону и возьмёт сигаретку. Но Сквизгаар хорошо знал, что это лишь временная передышка, заложенная в программу устройства — в гитарной композиции сейчас предполагалось затишье, звучала одна трепетная нота, сопровождаемая барабанным боем. Швед поглядел вниз на четырёх своих зрителей. Сейчас идут последние минуты, когда он может смотреть на них глазами Сквизгаара-человека, реального и осязаемого. Те стоят неподалёку от установки, всё так же держа Токи под конвоем. Мёрдерфейс опустил глаза в землю и шевелит губами — вероятно, молится. Вот чудик — неужели, правда, верит, что это может как-то помочь? Кроме несчастного «Отче наш» ведь ничего больше и не знает… Пиклз тоже шевелит губами — что-то говорит на ухо Токи. Скорее всего, чтобы тот смотрел. Ага, а сам старательно отводит глаза — конечно, не ему же сейчас предстоит пережить выход из тела! Ритм-гитарист весь трясётся, из глаз его текут слёзы, а ноги подкашиваются. Токи, не трусь! Что бы ты сейчас перед собой ни видел, выпрямись и стой гордо, как потомок древних богов! Похоже, он что-то понял — неуклюже шаркая, разгибает колени и глядит с надеждой. А Нэйтан? Он сжимает в руках плечо ритм-гитариста, но о нём, кажется, совсем забыл. Нэйтан безотрывно смотрит — на мокрые, свисающие и липнущие к телу клочья изрезанной майки; на испачканный кровью металлический череп; на грудь, всю исполосованную, словно земля на войне траншеями. Смотрит, не моргая, словно это способно изменить судьбу всех миров. В зелёных глазах Эксплоужена горят решимость и… ненависть? «За что?» — хотел спросить гитарист. Но тут задремавшая на мгновения механическая рука вновь проснулась и возобновила работу. Лезвие смычка совершило два длинных диагональных взмаха и молниеносно, в такт двум быстрым пассажам проехалось по его животу крест-накрест. Сквозь тысячи перерубленных нервов Сквизгаар почувствовал, что выпадает сам из себя физически. Тупая первобытная боль выгоняла разум из тела. Его глаза затопило ярко-голубое сияние, в котором потонул и весь мир. Пока бог в нетерпении рвался наружу, всё ещё живое человеческое существо кричало и билось в оковах, терзаемое рефлексами. А снизу все видели, как под громкую величественную музыку из колонок бьётся затылком о гриф гитары-алтаря Сквизгаар, распахнув перекошенный мукой рот, оскалив белые зубы. Ниже по струйкам крови медленно сползали из ран толстые блестящие розовые петли. Это было последним, что увидел Токи, прежде чем потерять сознание. Остальные же узрели уже виденное ими ранее, но от этого не менее невероятное явление. С четырёх углов площадки, под крики и вопли смертников, чей приговор приводился сейчас в исполнение, потянулись тонкие, потрескивающие, словно лазерные лучи — красный, синий, зелёный и жёлтый. Они соединились между собой, образуя ровный квадрат, а потом направились к центру, к сцене и импровизированному алтарю, где продолжал биться в агонии Сквизгаар. — Он активировал стихии, — одними губами произнёс Чарльз, неотрывно глядя в монитор. — Сейчас всё закончится. И, будто по его слову, смычок вдруг резко взмыл и перерезал горло того, кто в следующий миг перестал быть Сквизгааром Сквигельфом. Сияющий столб светлой энергии вырвался из застывшего на алтаре тела, вобрав в себя разноцветные лучи, и ныне свободное божество молнией устремилось в ночное небо. Ударная волна вихрем пронеслась по всей сцене, растрепав волосы металлистов и чудом не сбив никого с ног. Человеческий глаз не заметил, но чувствительная аппаратура зафиксировала также небольшой всплеск энергии на том месте, где находился Токи. — Выход зафиксирован, число объектов — два,  — доложил компьютерный голос Чарльзу. — Всё, — пропыхтел ударник, с трудом удерживая обмякшего ритм-гитариста на весу. — Помогите же мне, блин, кто-нибудь! Нэйт, держи его! Нэйт? Вокалист не обращал внимания на то, что творится рядом. — Так надо, Сквиз, — шептал он, — так надо. «Ты так хотел», — думал он. — «Сам захотел, чтобы тебя пилил какой-то робот. Неужто одного удара тебе бы не хватило? Зрелищно захотел — нахрена?» Осознав, что думает совсем не то, что говорит, Эксплоужен впал в ступор. Всё вокруг стало казаться ненастоящим, как в кино. «Гитарный алтарь» теперь был покрыт трещинами — Нэйтан видел каждую из них в мельчайших подробностях — и слегка дымился. Смятая ударной волной механическая рука повисла под нелепым углом, выпавший из неё окровавленный смычок валялся на сцене. Оковы сами собой разомкнулись, и тело гитариста полетело вниз, распластавшись на полу, как сломанная кукла. Всё так же, как в кино, на сцене появились Чарльз, слуги, носилки… Вся эта массовка закружилась, скрыв от глаз Нэйтана тело Сквизгаара. Тогда он очнулся. Голова резко отяжелела, словно с похмелья. На ватных ногах фронтмен сделал несколько шагов вперёд. Клокатиры почтительно расступились перед ним — тела гитаристов уже лежали на носилках. На Сквизгаара кто-то успел небрежно накинуть простыню — из-под неё были видны только белые сапоги, на которых темнели пятна подсыхающей крови. Чарльз отдал команду опускать сцену, и та медленно поползла вниз вместе со всеми присутствующими. Оффденсен тем временем сцеплял две неживые руки в замок. Он бормотал под нос что-то вроде «да не потеряются, да не разминутся две души в пространстве и времени». Уильям совершенно некстати осенил скандинавов крестным знамением. — Следите, чтобы рукопожатие не распадалось, — велел Чарльз. Слуги медленно подняли носилки и направились на выход, где группу ждал их автобус. На этот раз в лечебном корпусе Мордхауса все уже заранее были готовы встретить необычную процессию. Главврач не суетился и не задавал глупых вопросов — лишь кивнул слугам, куда поставить носилки. Оба тела подключили к аппаратам и выставили температуру в палате на минимум. Затем ритм-гитариста, которого объявили впавшим в кому, накрыли тёплым одеялом и обложили грелками и подушками. Лицо Токи больше не выражало недавних эмоций — в его чертах читалась лишь застывшая тревога и потерянность. — Ещё какие-нибудь распоряжения? — негромко поинтересовался главврач. Распоряжений не оказалось, и медик ушёл. Он не стал спрашивать, нужно ли привести в порядок лорда Сквигельфа. Если бы возникла нужда в этом — попросили бы, рассудил он и удалился. Так, в палате остались только Нэйтан, Пиклз, Мёрдерфейс и Чарльз. — Ну и кровища, — с ужасом прошептал ударник, глядя на пропитавшуюся кровью простыню Сквизгаара. — А то ты не видел, что сейчас произошло, — вокалист сложил руки на груди. — Да, блин, не видел! Я, по-твоему, ебанько — на такое смотреть? — Пиклз вытер тыльной частью ладони глаза. — Нам всем надо сейчас успокоиться, — отрезвлял подопечных менеджер. — Мы все волнуемся за Сквизгаара и Токи, но на данный момент мы сделали для них всё возможное. Наши… волнения им сейчас не помогут. Мы выполнили свой долг, — ещё раз повторил Чарльз. Он огляделся по сторонам и сдержанно произнёс: — А теперь — пойдёмте выпьем. Это будет для нас самое разумное из возможных решений.