***
— Ну, и по какому такому срочному делу ты нас дёрнул? — недовольным тоном поинтересовался ударник. Чарльз обвёл присутствующих взглядом. В зале для собраний было непривычно тихо и малолюдно — казалось, даже лампы горят тусклее обычного, и тьма с высокого потолка подбирается всё ближе к дэтклоковцам. Всё потому, что их сегодня трое, вместо пяти. Они сидели на своих местах, оставив два стула для гитаристов — будто те вот-вот подойдут. Хмурые, невыспавшиеся, они пришли сюда из студии, где все прошедшие сутки бились над новым альбомом. Процесс как будто шёл своим чередом: мелькали идеи, зарождались противоречия, даже до драки пару раз доходило. Но всё это происходило на автопилоте, как повторяющийся каждый сезон заученный спектакль. Мыслями каждый из трёх металлистов стремился добраться до компьютера, что стоял всегда включённый в засекреченной комнате, и убедиться, что с их товарищами всё в порядке. И теперь Чарльз должен сообщить, что теперь, возможно, их осталось трое из четверых живых. Он не мог найти подходящих слов, и в горле пересохло от неизбежности момента. Менеджер потянулся к бутылочке с минералкой и налил себе в стакан воды. — Походу, реально что-то шерьёжное, — громко шепнул Мёрдерфейс. — Чувак, не томи уже, выкладывай! Чарльзу нередко приходилось сообщать группе плохие новости, но никогда ещё ему не было так тяжело. — Ребята, камера Сквизгаара перестала работать сегодня утром. И тишина. Каждый хотел бы тотчас сорваться с места и полететь в звёздную даль к нему, лишь бы понять, хотя бы, что случилось. Но никто не мог — оставалось лишь виновато опустить голову, не глядя на товарищей. — Точнее говоря, само устройство работает, сигнал идёт, — снова раздался в тишине голос менеджера. — Но изображения нет. Я связался со служителями Церкви Чёрных Часов, они скоро будут здесь и попытаются выяснить… — А что на записи? — вдруг перебил Нэйтан. — На записи… если честно, я сам до конца не понял, что произошло, — последние кадры Оффденсен не хотел показывать группе (и особенно вокалисту). Но долг обязывал менеджера не утаивать от своих подопечных ничего. Поэтому когда ему велели «показывай», Оффденсен безропотно поднялся и повёл металлистов в комнату для наблюдений, сжимая ключи от неё в руке. Записи с обоих камер сохранялись на компьютере, и их можно было пересматривать — так обычно и делали зрители, отрываясь от повседневных забот. И сейчас Оффденсен занял место у монитора, включил запись Сквизгаара и потащил ползунок видео влево — в прошлое. Там было много драконов, мелькал гитарный гриф, зажатый в руке. Скорее всего, Сквигельф использовал гитару по назначению — играл на ней. Это подтверждали довольные чешуйчатые морды, беззвучно открывающие пасти. Выйдя из круга восхищённых слушателей, гитарист направился за одним из местных, прошёл за ним по пещере и остановился. Затем камера зашевелилась, и дэтклоковцы увидели его лицо. Оно не было ни грустным, ни весёлым, ни озабоченным — обыкновенное. Словно ребята смотрели всего лишь видео о его повседневной жизни. Лицо Сквигельфа было в кадре от силы пару секунд — затем вместо него сунулся драконий подбородок, изображение поплыло и исчезло совсем, оставив одну черноту. А та не могла ответить на немой вопрос всматривающихся в неё людей — единственный вопрос: зачем он это сделал? Через некоторое время послышался неуверенный голос менеджера. — Ну… — предположил Чарльз, — может, они его заставили так сделать?.. Но что-то подсказывало: не заставляли. Ни на одном промелькнувшем кадре Сквизгаара не били, не пытали — он всё делал добровольно. Мозг Нэйтана вдруг пронзила догадка: гитарист специально это сделал. Он решил остаться среди драконов. Надоело болтаться туда-сюда по космосу, рисковать жизнью, спасая Землю. И Земля надоела. И все её обитатели. Вокалист и за собой признавал: часть жителей его родной планеты временами тоже страсть как надоедала ему. Но Эксплоужен и говорил об этом открыто, даже песню о ненависти к фанатам в своё время написал. А Сквизгаар? В последнее время тот даже деревца молодые жалел, не давал их ломать. Укорял Нэйтана, дескать, тот не понимает чего-то важного. Получается, все его слова не стоили и одной чешуйки с хвоста инопланетной крылатой твари? Стук каблуков по кафельной плитке отдавал гулким эхом в тихих стенах больничного корпуса. Это Нэйтан шёл посмотреть в глаза товарищу — пусть даже мёртвому. Шёл он молча, пряча за волосами перекошенное от боли лицо, и со стороны выглядел вполне обыденно. Поэтому никто из медперсонала, встретив Эксплоужена в коридоре, не остановил его. Войдя в палату гитаристов, фронтмен застал всё таким же, как прежде: те же две кровати рядом, тёплое одеяло с одной стороны, бурая простыня с другой — и две бледные руки, сцепленные в рукопожатие, между ними. Один шаг — и он у изголовья шведа. Поднятая простыня медленно сползла вниз, открыв голубоватое лицо. Такое знакомое, сейчас оно неестественно темнело в рамке светлых волос, кое-где перепачканных кровью. Черты лица, припудренные синим изнутри, заострились и казались незнакомыми. Полные губы растянулись в торжествующей улыбке — как будто гитарный бог унёс с собой в потусторонний мир что-то важное и ценное, подло отобрав у всех. И у Нэйтана тоже. Взгляд Эксплоужена переместился на шею покойника — камня не было. Не оказалось его и под белой в бурую крапинку изорванной майкой. Мир перед глазами вокалиста поплыл и мелко задрожал. Занесённый над головой кулак прежде, чем Нэйтан успел одуматься, опустился на неподвижное лицо Сквизгаара. Тяжёлый удар сразу же снёс гитаристу челюсть — только под костяшками хрупнуло. За ним последовали следующие, мотая беззащитную голову туда-сюда по подушке. Но тело Сквигельфа оставалось безмолвным, отвечая на избиение лишь глухими звуками — так деревянный молоток бьёт по мясу, когда готовят отбивные. — Что-то долго Нэйтан не возращается, — Чарльз озабоченно взглянул на часы. — А говорил, на пару минут. Как бы чего не случилось… Вот что, — обратился он к оставшимся двум подопечным, — я выйду, расспрошу клокатиров, куда он направился. А вы пока посмотрите, как там дела у Токи. Пиклз занял место у монитора и пощёлкал мышкой. Вдвоём с басистом они вгляделись в хельхеймский туман. Выйдя за дверь, Чарльз оказался в длинном, узком и тихом коридорчике, куда даже везде снующие клокатиры редко заглядывали. Куда же мог направиться вокалист? Скорее всего, в больничный корпус, ведь в последнее время он бывает там чаще всего, логично рассудил менеджер. Во время «выходов» Сквизгаара Нэйтан всегда старался держаться поближе к его опустевшему телу, охраняя его и ожидая возвращения. В такие моменты Чарльз немного волновался за рассудок фронтмена: уж очень тот замыкался в себе, днями и ночами вглядываясь в застывшее лицо товарища. Словно каждую секунду торопил его: вернись, вернись, вернись! А теперь связь со Сквизгааром потеряна, и неизвестно даже, жив ли гитарист. Нет, сейчас Нэйтана опасно оставлять одного… Менеджер спешно набрал в телефоне номер дежурной медсестры. В трубке послышались мерные гудки — долго никто не подходил к аппарату. Наконец, кто-то с неприятным грохотом вытащил трубку из стойки: — Мистер Оффденсен, у нас, кажется, ЧП, — раздался по ту сторону связи запыхавшийся голос. — Лорд Эксплоужен бьёт лорда Сквигельфа, — доложил голос, — и всех, кто пытается его остановить… тоже. Где-то вдалеке послышался нечеловеческий рёв: «Предатель! Продался драконам!!!» Как будто снаряд взорвался прямо у менеджера за спиной. Он почти побежал по коридору, на ходу отдавая одно за другим указания: — Снотворное!.. рукопожатие не распалось? проверьте… и к доктору Твинклетитсу его. Пока в трубке разбирались, кому снотворное, кого к Твинклетитсу и чьё рукопожатие не должно распасться, Оффденсен уже добрался до больничного корпуса. По всем признакам, у Эксплоужена нервный срыв, думал он, поднимаясь на неспешном лифте. Будь Нэйтан в порядке, он не пошёл бы наперекор логике, здравому смыслу и самому себе. Неужели он подумал, что Сквизгаар… Тут менеджеру стало не по себе. Сквизгаар бросил свою группу, свою планету и решил навсегда остаться жить в Муспельхейме? Это невозможно, мысленно повторял Чарльз. Сквизгаар не из таких. Но как теперь это проверить? Он попал в палату, когда вокалиста, усыплённого метким броском дротика с лекарством, уже вынесли прочь, словно дикого зверя. Избитые санитары обрабатывали друг другу ушибы и кровоподтёки, передавая по кругу вату с перекисью. До бессловесных гитаристов никому не было дела, кроме Чарльза. Он с облегчением убедился, что руки Сквизгаара и Токи не разжались. Машинально Чарльз повернулся в ту сторону, где темнело на подушке неприкрытое лицо Сквизгаара. Лучше бы менеджер этого не делал. Смятое яростными ударами кулаков, оно перестало походить на человеческое лицо. Казалось, в черепе гитариста не осталось ни одной целой кости. В центре виднелась безобразная вмятина, на дне которой угадывался переломанный нос. Нижняя челюсть, развернув рот в беззвучном крике о помощи, будто покоилась отдельно от всего остального. Оффденсен быстрым движением накинул на тело простыню, скрыв жуткое зрелище. Теперь оно навсегда отпечаталось в его памяти, наряду с сотнями подобных жертв катастроф, войн и несчастных случаев. «Надо распорядиться, чтобы Нэйтана сюда больше не пускали».***
Хель стояла на широком каменном балконе своего замка, заложив руки за спину. По её подсчётам, Токи уже достиг границ Хельхейма. Если проскочит мимо стражей — скоро появится здесь. Каждая секунда приближает их встречу. Каково это — быть родителем? Люди, что тридцать лет назад произвели на свет Токи, не знают ответа. Они создали новую жизнь не по зову сердца, а потому что «так надо» и «бог велел». Правда, Хель не могла вспомнить ни одного аса, кто был бы напрямую заинтересован в появлении новых людей. Это нужно куску металла, который, по случайности, оказался выкован в виде креста — тупую покорность ему родители пытались вдолбить и в Токи. Возможно, и его обстрогали бы, как бревно для церкви — сделали бы тупым и покорным, не вмешайся богиня смерти. Ответа на вопрос «каково быть родителем?» не знал и её собственный родитель. Шёл себе Локи, глядел по сторонам, насвистывал песенку, да просыпалось у него из прохудившегося кармана несколько семян. Они упали в почву, а Локи не заметил — дальше пошёл, замышляя на ходу очередной коварный план. Так и не вспоминал бы, наверное, о своих детях, если бы кто-то не напророчил Одину: дети Локи, мол, неслыханных бед натворят. Так что повелительницей Хельхейма она стала, можно сказать, благодаря Всеотцу. А настоящий отец заглядывает к ней только по делу, когда считает нужным впутать её в свои бесконечные интриги. Нет, таким родитель не должен быть, подумала Хель. Материнство со всеми его ласками, объятиями, повседневными заботами, счастливыми детьми на руках у женщин — усталых, но тоже счастливых — было словно отгорожено от повелительницы мёртвых полупрозрачной ширмой. Нельзя разглядеть без замутнений и искажений, что по ту сторону, войти — тем более нельзя. «Что ж, на руки брать его, наверняка, поздно», — усмехнулась богиня. Её размышления прервал тихий стук. Это постучал пальцами о косяк слуга — кошмарного (для изнеженных мидгардских глаз) вида старый сгорбленный тролль с бородавкой на носу и волосами в ушах. — Срочное донесение, госпожа, — прошамкал он. — Кто-то вошёл в ваши владения без спроса. Куда смотрела Модгуд, охраняющая единственный возможный проход в Хельхейм, слуга умолчал, рассудив, что об этом его не спрашивали. Иначе великанша рано или поздно узнает, кто на неё донёс, и мало ему не покажется. Но Хель почему-то этот вопрос не заинтересовал. — Ничего не делайте, — приказала она. «Пусть сам придёт ко мне», — подумала богиня уже про себя прежде, чем покинуть балкон.***
Токи брёл, чуть пошатываясь, по каменистой земле. Подумать только, кого ни встречаешь — все твои знакомые! Даже Бальдр в какой-то мере стал для Вортуза родным, после многократного перечитывания энциклопедии. А ещё отец, Магнус… Значит, где-то поблизости бродят его старый учитель, доктор Роксо и даже та маленькая девочка, которая, умирая, хотела увидеться с Токи. В ушах гулко стучала кровь. Они же все умерли, почему он должен встретиться с ними ещё раз? В этом стыдно было признаться — даже самому себе — но Токи трусил. Прямо как заяц — его тотемное животное. Незадолго до последнего концерта по телевизору как раз показывали передачу про зайцев. «Широко распространён миф о трусости этого зверя», — вспомнился Вортузу приятный голос диктора. «Действительно, если зайца атакуют — к примеру, лиса или собака — он предпочитает спасаться бегством. Но, если зайцу некуда бежать, он отчаянно дерётся, пуская в ход мощные задние лапы». У Токи задние лапы были не очень мощные: предпочитал качать руки и пресс, частенько пропуская «день ног». Но всплывший в памяти эпизод придал ему бодрости. Увидев впереди шевеление, ритмач прибавил шагу. Затем притормозил: вдруг там что-то опасное? Но до его уха донеслись знакомые звуки: чавканье, постукивание ложек о тарелки и человеческие голоса. Стало быть, он пришёл в местную столовую, где, по мифам, каждый голодный будет накормлен. Подойдя поближе, гитарист увидел длинную шеренгу, начало и конец которой прятались где-то в мареве тумана. Сперва показалось, что перед ним вереница клонов. Почудилось из-за одинаковых бесформенных балахонов, мешком свисающих до колен. Не будь Токи напуган от неожиданности встречи с Магнусом и Вортузом-старшим, он заметил бы и на них по мешку из рогожки. Приглядевшись, норвежец рассмотрел на одеянии ближайшего хельхеймца цифры. Небрежно написанные краской, они пересекали балахон от плеча до бедра — такой длинный у него был порядковый номер. Тут Вортузу вспомнилась уже другая передача, одна из любимых у Мёрдерфейса. Там тоже были тянущиеся вереницы людей в скудной одежде с порядковыми номерами. Уильям ещё любил читать про это. Хвастался как-то, что нашёл коллекционное издание одного писателя. У него был буквенно-цифровый номер и непроизносимая фамилия. Но одно дело — смотреть кинохронику, сидя на уютном тёплом диване, а другое — находиться рядом с этими людьми, вдыхать, как они, удушливый студёный пар. Субъект, подвергшийся пристальному вниманию Токи, никак на него не реагировал. Он стоял, низко опустив голову, будто рассматривал пустые деревянные тарелку с ложкой в руках. Вортуз приблизился: — Прошу прощения, где находится замок Хель? Незнакомец ничего не ответил — только съёжился сильнее. На голос обернулся предыдущий в шеренге. — Э, куда лезешь, сволочь? В очередь вставай! — возопил он с таким праведным гневом, будто Вортуз уже проскочил вперёд всех и мало того — уничтожил полугодовой запас чёрствого хлеба и пластиковой каши путём поглощения. Столь яростное возмущение не могло остаться незамеченным. Очередь заколыхалась. — Кто там без очереди лезет? — Бей паскуду! Токи молча развернулся и побрёл дальше: вряд ли он отыщет здесь какую-то помощь. Но голодные люди, вместо того, чтобы успокоиться — нарушитель же изгнан — разозлились пуще прежнего. Строй распался: каждый второй-третий вышел, чтобы догнать и наподдавать наглецу: ишь, чуть не украл у населения целую тарелку каши! Те, кто остались в строю, быстренько сдвинулись, воровато оглянувшись на спины сотрапезников. Гитарист не слышал шаги за спиной: ноги догонявших были обёрнуты в ту же мешковину, да ещё и туман глушил звуки. Но пробежавший по спине электрический импульс заставил оглянуться. Токи резко развернулся, выбросив вперёд кулак. Первый бегущий почти что сам врезался в него и упал. Толпа немного замешкалась, но вскоре очнулась и начала окружать Вортуза с криком «наших бьют!» Тот мрачно усмехнулся. И ради этого он преодолевал межзвёздное пространство? Терпел насмешки высокомерных богов? Ради этих людей он должен спасти Девять миров? Ради них, в конце концов, мучился под лезвием Сквизгаар? Будь у гитариста в руках автомат, он бы не задумываясь, перестрелял нападающих к чёртовой бабушке. Он даже инстинктивно встал в стойку стрелка, положив палец на воображаемый курок и уперев в плечо воображаемый приклад. То, что материализовалось в его руках, Токи от неожиданности чуть не выронил. Это была коса с увесистым древком и длинным зазубренным лезвием. Увидев её, новый бог смерти моментально понял, что надо делать, и перехватил оружие поудобнее. Мимоходом гитарист подумал, что коса оказалась в его руках не случайно. Будучи подростком, он косил жидкую траву на лесных полянах: не для скота, но в рамках трудового послушания. Он отставил косу в сторону и легко махнул ей над землёй, будто срезал очередной ряд. Нападающие упали, словно скошенная трава — их прибил к земле резкий порыв ветра. Как нож, он взрезал ткань тумана — и та разорвалась, трепеща ватными краями. Увидев поверженных людей, Токи остановился. В нём ещё кипел гнев, требующий убить всех нападающих без исключения. Невидимый образ Сквизгаара за спиной твердил «бить безоружных подло». А в голову затесалась мысль: возможно ли убить уже мёртвых? Один из хельхеймцев пошевелился — вытянул вперёд ладонь и сказал: — Не бей нас, мы больше не будем! — Ну погорячились, с кем не бывает, — прошелестел другой. — Все ж мы люди… — жалобно протянул третий. На этих словах Токи не стерпел. — Правда, что ли? А вы точно люди? Ответом ему было испуганное молчание. — Тогда почему вы, как свиньи, готовы затоптать любого, кто прошёл мимо вашей кормушки? — выпалил гитарист и, не успев удивиться складности своей речи, продолжил: — Если вы люди, где ваш разум? Вы променяли его на похлёбку? Где ваша совесть? Здесь все одинаково нуждаются. Все голодные. Ваш голод сильнее, чем у других? Настолько, что вы на людей кидаетесь? Где ваша сила? Почему вы кидаетесь толпой на одного, как крысы? Где мудрость? Все, вроде, знают, что ссорами и драками ничего не решить. Посмотрите, где вы живёте — в промозглости и холоде. И вместо того, чтобы помогать друг другу преодолеть его, вы напялили по мешку и дерётесь за кусок хлеба. Мне за вас стыдно, люди! Токи с силой ударил древком косы в землю. Та задрожала. Над головой, со взрывным грохотом возник из ниоткуда вихрь. Он разлетелся во все стороны, разгоняя туман. Ярко сияющая белизна на миг ослепила всех, включая Вортуза. А потом все увидели, что земля под ногами вовсе не однородно-серая. Она светло-коричневая, кое-где бурая, где-то чернеющая застывшей грязью. Блёклый сизый лишайник на камнях заиграл лазоревыми красками — это осветило его солнце. Очередь рассыпалась. Люди потянулись в круг, забыв про еду. Все тянули руки к солнечным лучам — ощутить почти забытое чувство теплоты. Счастливцы, кому удалось протиснуться и «поймать» немного тепла в ладошку, приходили в чувство неистовой радости. Послышались восклицания «о чудо!», «он открыл нам солнце!», «слава тебе, Боже!» Те, кто стоял ближе всех, упали на колени и принялись обнимать ноги Вортуза. Но тот не замечал происходящей вокруг суеты. Он поднял лицо кверху и зажмурился, наслаждаясь родным и понятным солнечным теплом — впервые после долгого пребывания в стылом Хельхейме и космосе, где нет вообще ни холода, ни жары. Так он стоял, пока на алеющую изнанку век не набежала тёмная тень. — Что за херь тут происходит? — рявкнул чей-то недружелюбный голос, ударив по ушам. Вортуз нехотя открыл глаза и увидел великана — огромного, поросшего, как кабан, щетиной, абсолютно голого — причинные места скрывала, словно набедренная повязка, густая волосяная поросль. При виде страшилища хельхеймцы моментально разбежались кто куда, забыв о новообретённом боге. Гитарист остался с великаном один на один. — Ты чё? — сдвинул брови тот. Видимо, он отвечал за порядок в этих местах. А Токи явно его нарушил. Но ритмач уже не боялся. Подумаешь, он такой же человек, только размер чуть больше. По сказкам, норвежец знал, что великаны хоть и сильные, но медленные и тупые. И словарный запас у них крайне мал. Поэтому он набрал в грудь воздуха и рявкнул, как пра-пра-пра…-прадед Харальд: — Ничё! Разбежался и взмыл в воздух. В последний миг он увернулся, чуть не врезавшись в волосатое пузо и чуть не увязнув между его складок. Коса чиркнула по толстой коже, оставив на ней глубокий порез. Он тут же побагровел от крови. Одной рукой разъярённый великан зажал рану, второй пытался поймать гитариста в воздухе, как комара, не забывая истошно орать. Его крик напоминал трубный звук огромного боевого рога. И когда на его зов стали собираться собратья раненого с криками «наших бьют!», Токи понял, что сейчас лучше спастись бегством. Он не был готов к битве сразу с несколькими исполинами. Промёрзшая земля под ногами Токи тряслась, словно батут. Великаньи шаги неумолимо приближались — их огромные заскорузлые пятки со всей дури впечатывались в земную твердь. На каждом таком ударе гитариста подбрасывало в воздух. Казалось, будто земля намекает ему: лети! «А как?» — не понимал Вортуз, хоть и совсем недавно летал. Но тогда он делал это с разгона — а сейчас и так на предельной скорости улепётывает от чудовищ. А одно из них уже перешагнуло гитариста, словно тот никуда и не бежал. Великан, грозно урча, наклонился и протянул руку, чтобы сцапать нарушителя порядка. Токи едва увернулся от растопыренной грязной пятерни. А потом увернулся ещё и ещё раз. Вортуз понимал, что если отвернётся и побежит дальше, то не увидит приближающиеся загребущие руки. А вот и сопят у него за спиной подбегающие сородичи. Что делать? Ответом на вопрос блеснуло лезвие косы. Значит, всё же придётся драться, понял Токи. Вот теперь он, действительно, как загнанный в угол заяц. Замахнувшись, он хотел отсечь великану кисть руки. Но даже смертоносное орудие не смогло перерубить одним махом ствол многовековой ели — гигантское запястье толщиной было как раз с него. Только распороло кожу. Гитарист не успел опомниться, как его сбил с ног фонтан горячей жижи. Кровь хлестанула словно из водопровода — и раненый забыл про жертву, зажимая вскрытые вены свободной рукой. Остальные великаны, едва услышав горестный рык нового пострадавшего, сбежались к нему. Токи, лежавшего в луже и похожего на мясной ошмёток, чуть не затоптали — благо, он успел отползти в сторону. Спрятавшись за камнем неподалёку, ритмач слушал громогласные охи и причитания: — Ох ты ж ёб… Гры, где ты так? — Надо верёвку… — И мох. — А мох-то где? — Где-где — за порталом! Там его хоть жопой жри. — Давай в кладовую за верёвкой! Услышав про кладовую, Токи насторожился. Это наверняка находится в крепости. Значит, можно проследить за великанами и как-нибудь попытаться осторожно проскользнуть мимо них в сам дворец. Тем временем компания гигантов разделилась. Большинство, гогоча, отправилось в туманную неизвестность — к порталу, собирать мох для раненого. Остался один, который прихватил пострадавшего за плечо и пошлёпал в противоположную сторону. Недолго думая, Токи побежал за ними. Гитарист не опасался быть увиденным: великаны напрочь забыли о нём. Как оказалось, эти существа могут делать лишь одно дело — а когда их что-то отвлекает, бросают его. И надо же было — в самый ответственный момент потерять обоих в тумане. Упустить из виду великанов — это надо умудриться! Вортузу только и оставалось тяжко вздохнуть. Поднятый косой ветер приподнимал мутную пелену воздуха — но вокруг не было видно ни единого признака жизни. Казалось бы, недоумевал Токи, за время существования царства мёртвых сюда должно было попасть неисчислимое количество душ. Будь Хельхейм размером с голубую планету, они бы толклись тут впритирку друг к другу, словно на восточном базаре. Где люди — сквозь землю, что ли, провалились? Гитарист ступил два шага в тумане и… провалился сам. Дошло до него это аккурат после лихого заезда на пятой точке по отвесной стене под аккомпанемент собственного «аааа!» Когда неконтролируемое скольжение остановилось, Токи смог раскрыть зажмуренные веки и осмотреться. Он полулежал на гладкой каменной поверхности. Впереди клубилась чернота, к которой глаза ещё не привыкли. Высоко над головой висел кружок серого света, не способный добраться до дна пещеры. Глядя на это отверстие, уму непостижимо, как туда смог проскочить целый взрослый ритм-гитарист группы «Dethklok». Вероятно, раньше здесь текла речка. Её воды вгрызались в слежавшуюся землю, по крупице пробивая себе дорогу. Вода — она как тёрка. И одновременно — как мягкая ткань. Токи слышал краем уха в какой-то передаче, что можно проделать дыру хоть в камне, хоть в металле — если тереть на одном месте, не прекращая, много лет подряд. Река, хоть не знала об этом, но с солидным упорством создавала пещеру, в которую суждено было провалиться неразумному сыну Хель. Вортуз не успел поразмышлять о своей горькой участи. Из темноты кто-то бросился на него и сдавил в объятиях. — Токи! — крикнул чей-то голос. Интонации были знакомы… а вроде, не очень. Мало ли разных голосов наслушался ритмач за всю свою недолгую жизнь. Возможно, даже под миллион наберётся. — Токи! — снова воскликнул неизвестный. Он крепко сжимал Вортуза в объятиях, не давая тому пошевелиться. — Каким ветром тебя занесло? — Тшш, — послышалось из глубины пещеры, где начали проступать человеческие силуэты. — Леонардо, не шуми. Человек, обнимавший Токи, ослабил хватку и обернулся к темноте. — Да хватит вам, — сконфузился он. — Говорю же, я не Леонардо. Я доктор Роксо, рок-н-ролльный… дальше вы знаете. Теперь пришёл черёд Токи радостно вопить. Конечно, это же Хельхейм. Сюда отправился его старый друг после смерти. А Токи, попав в череду переделок, даже забыл о возможности встречи с ними — возможности, как он думал до «выхода», навсегда утраченной. Доктор Роксо сидел перед Токи на коленях и улыбался. Сложно было узнать его без клоунского грима и костюма. Старый рок-н-ролльщик давно не показывался в «цивильном» виде. Даже Вортуз, хоть и видел его пару раз не помнил таким. Оказалось, яркий парик скрывал лысеющую голову с остатками волос за ушами. Под гримом пряталась сеть морщин, превратившие улыбающееся лицо Роксо в печёное яблоко. Даже голос изменился. При жизни был резкий и нахальный даже в минуты полного отчаяния. А сейчас он словно истончился и шуршал пергаментом. Но перемены во внешности не напугали Токи. Он рад был увидеть хотя бы тень прежнего Роксо. Это была первая и единственная душа, обрадовавшаяся появлению гитариста. Не переставая улыбаться, клоун грустно вздохнул: — Что, Токи, твои часики тоже оттикали? Вортуз спохватился: рассказывать ли Роксо обо всех случившихся приключениях? Это будет очень долго… да и вряд ли товарищ сходу поймёт все эти божественные перипетии. По-хорошему, надо начинать с самого начала — со дня, когда Селация был жив, а всемогущий бог жизни был просто быстрейшим в мире гитаристом. Но Токи решил отложить рассказ на потом и ограничился простым «да, типа того». Роксо долго и выразительно смотрел ему в глаза, беззвучно шевеля губами. А потом снова обнял и плаксивым голосом затянул: — Думаешь, я не ждал, что сдохну? Ждал, ещё как! Но не поверишь, я б себе ни под какой наркотой не мог такое представить. В какую же жопу мы все попалиии… — он крепко прижал к себе обалдевшего Токи, словно мешок с кокаином, на который ушли последние продуктовые талоны. Толпа за спиной у клоуна зашевелилась. — Закрой хлеборезку, старый, и без твоего нытья тошно. Гитарист глянул в сторону, откуда послышался голос, и увидел молодого парня. Кроме молодости и длинных волос, он больше ничем особенным не выделялся. Тот, неслышно переступая босыми ногами, подошёл к норвежцу. — Ты, что ли, Токи Вортуз? Этот дед нам все уши про тебя прожужжал. Ритмачу было даже приятно, что его узнали. Не то, что эта вереница безликих кашеедов. Парень протянул ему ладонь для рукопожатия и гордо представился: — Я Шанкр из Норвегии. — О-о, — обрадовался Токи, пожимая руку земляка. — Я где-то слышал это имя. — Я бы предположил, что не слышали, а видели, — невозмутимо отозвался другой незнакомец, сложив руки на груди. — Готов поспорить, что в медицинском атласе. — Док, отвали, а! — огрызнулся Шанкр. Тот лишь плечами пожал: — Теперь уже поздно нервничать. Прежде чем брать себе звучный псевдоним, следовало бы узнать, что он означает. Пока местные спорили, Токи вспомнил, где же слышал это имя. Конечно. Вся немногочисленная компания столичных блэкарей передавала из уст в уста (точнее, в уши) Наичернейшую Злобную Повесть о Легендарном Шанкре — Отце Блэк-метала. Родившись в отдалённой горной деревеньке, чьё название переводится с норвежского «Уютное Местечко под Яйцами Тролля», юный бунтарь с детства боролся с системой. Несмотря на противостояние общества, он освоил игру на гитаре, басу, маминых кастрюлях, собственных голосовых связках, нервах соседей и создал группу. Эта группа, состоящая из одного человека, сходу начала записывать альбом. Несмотря на все гонения и презрение общества, альбом был закончен. Под покровом ночи Шанкр забрался в деревенскую церковь и подменил все кассеты на свеженькие записи трёх своих треков. На следующий день молодой блэкарь счёл свой вклад оконченным и сбросился со скалы. — Да, наверное, немало времени прошло, — почесал в затылке парень. — Как там оно… сейчас? Вортуз бодро улыбнулся. — Всё нормально. Слушают твой альбом, — заверил он человека-легенду. — Говорят, ты новый жанр открыл. Тот сплюнул: — Тьфу, позёры! Только идеи тырить и умеют, ничего своего нет! Из темноты выступил ещё один человек. Исподлобья оглядел он Вортуза. Его глаза сверкали как чёрный обсидиан, скрывая своим огнём все черты бледного лица. — Лучше скажи, — спросил он, — сохранился ли на земле хоть один настоящий музыкант? Настоящий — не хрипун, не шептун и не визгун? Может, таких вообще не осталось на Земле? Токи слегка попятился. Он, вроде бы, и сам был музыкантом. Но чувствовал, что не он нужен угрюмому человеку. — Неужели сейчас все музыкальные инструменты э-лек-три-чес-кие? — напирал тот. Ой, узнал Токи, а это, кажется, композитор. И жил он очень давно, наверное, сотни лет назад. Вроде бы, гитарист видел портреты… когда их водили по бесконечным экскурсиям в каждом новом городе. Это было на заре «Dethklok». Чарльз тогда на этом настаивал… — Электриические, — протянул другой, молодой человек, вышедший на свет. — Вы, Альберт, не беспокойтесь. Я ж вам объяснял, что такое электричество. Оно может раз! и выключиться. А без него никакая электрическая гитара работать не будет. Конечно, есть настоящие инструменты. Они надёжнее. Вортузу оставалось только кивнуть в знак согласия. Не знал он, что ещё добавить. И почему-то из-за этого было стыдно перед композитором. Наверное, он думает, что его музыку растащили на жалкие клочки, издеваясь над ней с помощью гитар, ритмичных «туц-туц» и гнусавых голосов. Да, Сквизгаар, наверное, тоже бы обиделся, услышав своё соло, исполненное немытыми руками на пустых консервных банках. Молодой человек, что так кстати выручил Токи, протянул ему свою руку. — Витя, — коротко представился он и спросил: — Скажи, а вы уже высадились на Марс? И тут прорвало. Со всех сторон Токи окружили, словно на пресс-конференции и завалили вопросами. «А вы уже изобрели лекарство от рака?», «Положили конец всем войнам?», «Книги всё так же на бумаге печатаете?», «Больше не загрязняете природу?» Вортуз еле успевал отвечать и с беспокойством обнаруживал, что чаще говорит «нет», чем «да». На многие вопросы гитарист и не знал ответа. Он и не задумывался раньше про войны, планеты, музыку. Ему было стыдно за это: люди годами, веками томятся в туманных клубах, ищут, как глоток свежего воздуха, весточку с родной Земли. А он оказался не способен рассказать ничего нового, хоть и родился с ними на одной планете. — Но подождите, — взмолился он, — разве здесь не появляются каждый день новые люди? — Появляются. Только… — Многие из них… как бы сказать… теряют себя, — объяснил Док. Его все так называли, потому что он был военным врачом. Он и попал сюда прямо с войны — а с того времени прошло уже больше ста лет. — Большинство людей хотели бы увидеть совсем не то. Не стандартный, конечно, рай с ангелами на облаках, но хотя бы посветлее местечко, — усмехнулся инженер Смит. Неудачные испытания удачной разработки, взрыв, звон битого стекла — и вот он здесь, уже почти пятьдесят лет. Конечно, догадался Токи. Когда всю жизнь ожидаешь одного, а получаешь другое, поневоле сойдёшь с ума. Особенно, если не захватил с собой хоть толику воображения, знаний, памяти об искусстве. Без них, наверное, мозг превращается в серую кашу, к которой стоят в бесконечной очереди хельхеймцы. — Неужели они так и стоят днями и ночами в этой очереди? — удивился Токи. Ответом ему был хор разрозненных голосов: — Да, так и есть! — А больше здесь и делать нечего: только есть да спать. — Так любой свихнуться может! Гитарист внимательно слушал, что ему рассказывали. Он сосредоточенно сжал губы: слушать пришлось сразу всех. Видно, эти люди уже наскучили друг другу и ждали новой возможности выговориться кому-то ещё. Как понял Вортуз, в Хельхейме все рано или поздно «теряли себя», превращаясь в одного из многих мертвецов. Здесь сложно было уберечь дорогие сердцу воспоминания: всё, что знал, любил и ценил при жизни. Под запретом были песни, танцы, стихи — все развлечения. Даже беседу длиной более трёх предложений пресекали Стражи Порядка. — А кто это? — Огромные такие, волосатые. — Уносят нарушителей неизвестно куда. Гитарист нахмурился. К такому его книга мифов не готовила. — И почему вы это терпите? — Потому что нас слишком мало… — Против великанов-то! Помогать хельхеймцам не входило в задачи Токи. Ему было сказано: добраться до дворца Хель и поговорить с ней. Но норвежец уже сообразил, что с армией… Вортуз окинул критическим взглядом собравшихся… ладно, с отрядом мертвецов он будет чувствовать себя гораздо увереннее, чем один. Токи выпрямился и призвал все имеющиеся жизненные силы. — Пора людям Хельхейма почувствовать себя людьми снова, — заговорил он, чувствуя прилив неизвестных сил. — Мы призовём Хель к ответу.